Ожидание

Альберт Завенович Восканян (2021)

В сборник «Ожидание» прозаика, члена союзов писателей и журналистов Арцаха, Международного Союза русскоязычных писателей Альберта Восканяна вошли рассказы, очерки, миниатюры. Это пятая книга автора, хотя художественным творчеством А. Восканян начал заниматься относительно недавно. Тематика его произведений разнообразна — от злободневных социальных и нравственных проблем, до лёгкого юмора, просто поднимающего людям настроение. Богатый жизненный опыт писателя, наблюдательность и вдумчивость, острота пера позволяют ему передавать читателю много нового и полезного, интересного и пикантного. Особый интерес представляют миниатюрные произведения Альберта Восканяна. Некоторые из них состоят всего из нескольких предложений, однако они содержательны, полны смысла и поучительны. Книга названа «Ожидание», так как во многих произведениях сборника присутствует тема ожидания, ностальгии, надежды. Сборник предназначен для широкого круга читателей.

Одна война — две противоположные судьбы

Посвящается всем, кто воевал в Великой Отечественной войне

1941–1945гг., кто погиб,

пропал без вести, умер после дня Победы,

мучился в фашистских концлагерях и

безвинно отбывал срок в сталинских лагерях…

1

Жила на свете девочка Маша, которая была долгожданной старшей внучкой у бабушек и дедушек с двух сторон. Когда она приезжала на праздники или на школьные каникулы, то была нарасхват, всегда были споры, у кого будет ночевать девочка.

Бабушка и дедушка со стороны отца жили в селе в 300–ах метрах от г. Севана, а со стороны матери в самом городе Севане.

Так беззаботно и весело проходило детство Маши, пока она не повзрослела и не начала понимать, что любимые ею деды разные. Это она начала замечать, когда речь заходила о Великой Отечественной войне 1941–1945гг. К тому времени она знала, что оба деда — участники этой войны.

Дедушка Авак (дед по отцовской линии), частенько надевал пиджак, на котором блестело множество заслуженно полученных боевых орденов и медалей. На 9 мая его постоянно приглашали в Ереван, где ветеранов чествовали власти, молодёжь, пионеры. Приезжая из столицы, дед Авак, как было уже заведено, резал несколько барашков для угощения друзей и родственников. Женщины накрывали на стол. Приходили односельчане, родственники, чтобы поздравить его с Днём Победы. Все близкие деда знали, что он в 41–ом приписал себе год и добровольцем ушёл на фронт. Определили его в танковое училище, после окончания которого, он на танке дошёл до самого Берлина. Вернувшись с фронта, поступил на юрфак, учился заочно, потом долгое время работал на руководящих должностях.

Дед Авак вставал, произносил тост за Победу, за погибших однополчан, за Сталина, за Коммунистическую партию Советского Союза, в которую он беззаветно верил до конца своих дней. Присутствующие за праздничным столом с восхищением смотрели на деда Авака, на его боевые ордена и медали. Дед был среднего роста, полноватый, с залысинами на голове, с коротко остриженными усами. Он умел говорить, люди его слушались, относились к нему с уважением.

Как правило, на такие застолья дед Авак приглашал и своих сватов. Дед Вазген, другой дедушка Маши, приходил вместе с супругой, которая сразу же шла на кухню, чтобы помогать женщинам. А дед Вазген садился в конце стола, старался быть незаметным. Дед Авак громко произносил тосты, люди шумно чокались, пили, закусывали. Только дед Вазген молча выпивал 100 грамм водки, нюхал краюху хлеба и молчал… Люди уже привыкли к такому его поведению и старались не беспокоить его различными вопросами. Никто не видел, когда и как дед Вазген вставал из–за стола и уходил…

Маша сидела за столом и понимала, что здесь что–то не так, чувствовала, какие они разные два любимых её деда…

Конечно, тут дело не во внешности, хотя деды и внешне отличались. Дед Вазген, в отличие от деда Авака, был худощав, высокого роста, с коротко остриженными седыми волосами, большими огрубевшими руками. Если первый дед Маши был постоянно на руководящих должностях, то второй работал на складе, а потом сторожем, пока не вышел на пенсию. Дед Вазген разбил перед домом небольшой сад, с любовью ухаживал за деревьями, сажал что–то в огороде. Прибыль от продажи избытка урожая никогда не бывала лишней.

2

Как–то во время очередных летних каникул Маша ночевала в доме родителей матери. Она проснулась от лучей солнца, которые светили ей прямо в глаза. Бабушки не было дома, она ушла в магазин, но Маша знала, что на кухне для неё приготовлен и оставлен завтрак. Когда Маша покушала, услышала доносящийся со двора голос деда Вазгена, который просил принести ему воды. Она набрала воды в стакан и спустилась по лестнице в сад. Дед сидел на травке под тенью дерева и молча смотрел на виднеющуюся вдали поверхность озера Севан. Маша, протянув стакан воды, поздоровалась с дедом. А он, в благодарность, поцеловал внучку в щеку и начал пить воду. Неожиданно Маша заметила на внутренней части локтя левой руки наколотые шесть цифр. От деда не ускользнул удивлённый взгляд внучки…

Маше тогда было 12 лет, и из кинофильмов, книг она знала, что означают эти цифры. Вдруг перед глазами Маши, как в фильме, промелькнули кадры: первый дед с боевыми орденами и медалями, поднимающий тост за КПСС, за Сталина… и лицо второго деда, когда он молча слушал это всё, не поднимая головы…

— Деда, ты был… в концлагере?!

— Подрастёшь, потом поговорим, — строго, с хрипотцой в голосе, отрезал дед.

— Нет, я уже большая, мне 12 лет, и я хочу знать… — таков был категоричный ответ Маши.

Дед долго молчал, глядя своими выцветшими, некогда голубыми глазами, на водную гладь Севана. После длительной паузы он вымолвил:

— Хорошо… рано или поздно ты всё равно задала бы этот вопрос…

Наступило тягостное молчание.

— Машенька, может, отложим разговор? Подрастёшь, окончишь школу, тогда и…

— Нет, сейчас, — она сама не ожидала, что её ответ деду мог быть таким категоричным и жёстким.

— Меня призвали в армию в 1939–ом году и сразу отправили на советско–финский фронт. Потом немцы напали на Советский Союз. Наша дивизия несла большие потери, мы попали в окружение и старались с боями пробиться к своим. Осенью 1941–го года в одном из боёв меня контузило, и я потерял сознание. Очнулся в украинской деревушке. Меня подобрал один старик и ухаживал за мной. Но полицаи узнали и отправили меня в концлагерь в Житомире. Оттуда — в Белгород, Львов, а в 1943–ем году в Эльзас. В первом концлагере нам сразу же накололи на локте наши номера… Немцы расстреливали в первую очередь коммунистов, евреев, люди погибали от голода, болезней. Крематорий не успевал сжигать такое количество трупов, и нам пленным приходилось закапывать убитых…

В лагере нам давали раз в день какую–нибудь бурду из гнилых овощей и щепотки пшена. Ни миски, ни кружки, ни ложки не давали: наливали либо в пилотку, либо в подол, либо плескали на руки… Зимой мы выкапывали трупы животных и ели… Но из концлагеря Эльзаса мне удалось бежать, и я несколько месяцев сражался вместе с французскими партизанами. Немцы явно проигрывали войну, мы ликовали. Тогда я ещё не знал, какие испытания ждут меня впереди…

Дед Вазген грубыми пальцами мял недорогую папироску, затем закурил… Несколько минут дед и внучка отрешённо смотрели на водную гладь Севана, по которой скользили солнечные блики. Немного рябило в глазах, доносился крик чаек…

Маша еле сдерживала слёзы, в горле застрял комок…

— В 44–ом всех советских военнопленных собрали и отправили на корабле в Одессу. Издалека заметили конвой с собаками. Капитан корабля бушевал, мол, нельзя так героев встречать, и предложил нам вернуться обратно. Отказались все. Встретили нас, отвезли на вокзал, посадили в товарные вагоны и отправили в Алкино, в фильтрационный лагерь. Оттуда — в лагерь под Хабаровском. Ни суда, ни следствия… Помню слова капитана НКВД, который заявил, что «советский солдат должен погибнуть, но в плен не сдаваться».

Условия жизни в советском лагере мало чем отличались от условий немецкого концлагеря. Также была тяжёлая физическая работа, многие не выдерживали пыток и голода, умирали. Вернулся я домой в 1953–ем году, после смерти Сталина. Здесь меня сразу взяли на учёт в местном НКВД. В неделю раз я должен был являться в отделение, регистрироваться. Выезжать за пределы города без их разрешения мне было запрещено. На работу со своим «волчьим билетом» долгое время я не мог устроиться. Потом я встретил твою бабушку, мы поженились, родилась твоя мама, теперь у нас есть ты…

Дед Вазген чиркнул спичкой, закуривая очередную папиросу.

Тут в соседнем дворе на прохожих залаяла овчарка Топаз. Дед вздрогнул от неожиданности. Машу осенило:

— Деда, ты после всего этого не захотел завести собаку, несмотря на мои многочисленные просьбы?

— Да. В немецком концлагере и в советском лагере нас постоянно травили этими натасканными, обученными зверьми… Не могу видеть их и слышать их лай… Мысленно сразу же возвращаюсь туда… — сухо ответил дед.

Маша была ошеломлена: всё её детское нутро протестовало против тех, кто так поступил с её любимым дедом: это и немцы, это и НКВД, это и само общество… Ей пока трудно было «переварить» всё услышанное.

Тут скрипнула калитка, и во двор зашла бабушка, неся авоськи с продуктами. Увидев деда с внучкой под деревом в тени, она нарочито громко и ворчливо произнесла:

— Чего это вы, бездельники, расселись? А ну–ка мойте руки, я сейчас накрою на стол, будем обедать. Я с вечера такой вкусный борщ приготовила…

Дед начал медленно подниматься, посмотрел на окурки папирос под ногами, стал собирать их. Маша хотела помочь ему, но он не разрешил.

Маша молча шла к дому, не видя дороги. В ушах был голос деда Вазгена. Она тогда ещё не понимала, что за эту пару часов общения с дедом быстро повзрослела, и мир, на самом деле, не такой уж радужный, каким казался ей раньше.

Прошли годы. Маша поступила в Ереване в институт, по окончании которого устроилась преподавателем истории в школе и будучи уже Марией Николаевной, готовилась к кандидатской защите.

Ей часто вспоминается тот разговор с дедом Вазгеном под деревом. Вспоминает она также 1985–ый год, когда деда вызвали в райвоенкомат, и замвоенкома смущённо, не глядя в глаза, передал ему юбилейную медаль «40 лет Победы в Великой Отечественной войне». Дед, придя домой, положил медаль на стол и ушёл в сад, сел под деревом и до вечера молча курил свои папиросы, глядя на небольшие волны озера Севан…

Оба деда и бабушки умерли, но Маша часто вспоминает их. Когда приезжает на Севан, обязательно идёт на кладбище, кладёт цветы на их могилы, мысленно беседует с ними…

Май 2015 г.