(Не) психопатка

Алла Ковалевская, 2023

Неудовлетворенность своей деятельностью и безуспешное стремление улучшить свою жизнь приводят студентку магистратуры к нервному истощению, из-за которого ее направляют в психиатрическую больницу. Самовосприятие резко меняется, жизнь без таблеток не представляется возможной, но поддержки не оказывается даже дома. Она решает оградить всех от такой неуравновешенной психопатки, какой останется до конца дней. Но неожиданно ей удается трудоустроиться в отдел продаж компании по производству люстр. Уверенная каждый день, что ее обязательно уволят и что пытаться строить свою жизнь дальше все более бессмысленная затея, она попадает в сложные и комичные ситуации, где окружающие нуждаются в проявлении с ее стороны ответственности и поиске нестандартных решений. Чем больше пройдено, тем меньше остается фактов, подтверждающих, что дело действительно в диагнозе. Смогут ли вернуть ее доверие к самой себе необычные знакомства, спонтанные путешествия и с виду никому не нужная работа?

Глава 3

Часов в десять, снова опаздывая, потому что в самый неподходящий момент вспомнила, что без воды я умру и что стоит зайти в магазин за бутылкой, я пришла опять в клинику. Как и вчера, я ничего не пропустила, но в очереди была последняя. Накануне набегалась с прививками и изрядно испереживалась, когда комиссия заявила, что они меня берут. Ведь девятого марта я на приеме у Натальи Андреевны так выпрашивала, можно сказать, академ, так хотела сбежать из дому, что была согласна на эту больницу. Но на комиссии меня испугала суровая врач, а выйдя из кабинета после, я еще долго сидела и вытирала слезы.

Руки практически тряслись и не слушались меня, но я доехала до университета, чтобы перекусить и обдумать план действий, так как мне необходимо было сделать две прививки до завтрашней госпитализации. Там я встретила свою одногруппницу Мирославу и около часа провела с ней. Она пыталась меня успокоить и настроить на то, что я буду отдыхать. Отчасти у нее получилось, ведь я, правда, так хотела отдохнуть, но вместо этого начала придумывать новые способы закрыть долги по учебе, согласиться на дневной стационар, лишь бы не ложиться в больницу.

Вот только мысли о том, что мне снова придется приходить домой, трепать нервы Вике, не знать, что с собой делать, не спать, чувствовать эти недомогания и быть не в состоянии работать и учиться… Все-таки заставили меня поехать разобраться с прививками. Я помоталась по двум поликлиникам, отсидела все очереди и получила все печати и подписи в сертификат. Маме написала смс-ку, что невролог направил меня лечиться. Я всегда так поступаю, если должен предстоять серьезный разговор. В этот раз способ тоже не подвел: мне удалось избежать допроса о подробностях, а с папой и вовсе разговаривать не пришлось.

Домой я пришла, конечно, злая и уставшая. Мне, кроме как спать, ничего другого не хотелось, но стоило сообщить друзьям и коллегам печальные новости, в которые я верить и сама не хотела.

Мы созвонились с Викторией. Она старалась меня разговорить, хотя обычно это я больше всех болтаю. После звонка я опять много плакала. Главной проблемой для меня было то, что я могла ее не услышать и никак не связаться с ней месяц. Однако решение я приняла, оставалось собрать вещи.

«Я буду скучать по тебе очень.»

«И я буду. Очень-очень…» — написала мне она.

Все утро, несмотря на ее уроки, мы переписывались. Я кидала ей каждую свою новость, а она, наверно, ждала хороших. Одна такая все же появилась: телефон у меня не забрали, не запретили, а им вполне можно было свободно пользоваться. Оказалось не так страшно, как я себе представляла. Мы с ней обязательно справимся. Вчера я выбирала ей подарок на деньги, которые папа дал на продукты. Купила какую-то ерунду, но знаю, что она оставит отличные воспоминания и заставит ее улыбнуться в день, когда я все еще буду проходить лечение. Пока мне предстоит привыкнуть к этому распорядку и месту, но одиночество меня не пугает. Возможно, я действительно тут отдохну.

24 марта 2016, четверг

«Я уже забыла, кажется, что такое храп. А вот мои соседки по палате нет. Какое счастье, что я взяла беруши, просто по привычке: они мне жизнь спасли.

Моего врача зовут Макаров Платон Семенович. Я думаю, мне будет проще с ним общаться, чем с Натальей Андреевной и многими другими врачами. Он ближе к моему возрасту и лучше может понять мои проблемы.

Возвращаясь к ночи, хочу сказать, что меня пугает то, что мне ничего не снилось. Видимо, это влияние тералиджена, приписанного мне четыре (!!!!) раза в день!!! Трижды по половинке: после завтрака, обеда, ужина, и на ночь целую таблетку. Ладно на ночь, но зачем после каждого приема пищи?!

Спала я как убитая. Спасибо берушам. Но! Утром я чувствовала себя сонной и хотела спать еще больше! Однако меня потащили сдавать кровь из пальца. Пока я шла, пока дошла и сидела в очереди, мне было плохо. Мне стало настолько плохо, что прямо перед своей очередью, когда в процедурную зашла моя соседка по палате, я разлеглась на скамейке. Я думала, что я упаду. Появилась дрожь, я заплакала и не могла встать. Я размышляла о таблетках и о том, что же со мной будет через месяц, если после первой ночи я так торможу, хочу спать и не помню, что мне снилось.

Вот, меня опять вырубает… Единственный способ не уснуть — это писать. Писать и писать.

Был обед. Кормят скромно. Видать, я себя часто балую, хотя и меня шеф-поваром назвать крайне сложно. Рыбный суп и тушеная капуста с колбасой. Аппетит у меня из-за неврастении, конечно, не зверский, но здесь обстановка спокойнее. Сегодня должна приехать моя сестра Ксюша и завезти мне кое-какие вещи. Может, будет и еда.

У меня закрываются глаза, до тихого часа полчаса. Мне дали тералиджен, я сильнее хочу спать. Спаааать…»

На вторую ночь мне показалось, что таблетки действуют уже не так хорошо, потому что я просыпалась пару раз, зато в тихий час я вырубилась так, что потом меня будили медсестра с соседкой по палате: спать вне отведенных для этого часов не разрешалось. Когда я открыла глаза и села на кровати, они говорили что-то об уборке. Я их едва видела, я не понимала, что им от меня нужно, я даже… Несколько раз спросила, где я.

— Не помните, где вы? — вопрос, заданный медсестрой, прозвучал угрожающе.

В ответ я затараторила, что все знаю, что уберусь, но до сих пор не соображала, что я тут вообще делаю. После тихого часа каждый день по очереди мы мыли полы в палате. И вот сегодня наступила моя очередь. Узнала я о местной «трудотерапии» не самым приятным образом, но кое-как справилась.

Одной из первых моих посетительниц здесь стала моя подруга из универа, Лида — староста другой группы параллельного моему потока. Я плохо помнила многое из того, что мы в этот день обсуждали. Я ни о чем практически не думала, отвечала скупо, но не оттого, что не была рада ее видеть. Мои зрачки неестественно расширились, а взгляд и вовсе казался стеклянным: под воздействием таблеток я выглядела слишком спокойной, слишком умиротворенной — ничего здесь больше не беспокоило меня и не имело значения, и мне здесь нравилось. Чуть позже я побывала у психолога: меня пригласили пройти огромнейший тест, занявший у меня не один час. По его результатам должны были сделать заключение о моем последующем лечении. Вопросы были самые разные, в том числе связанные со школой и семьей, то есть самые неприятные для меня.

Еще через день приходила председатель старостата факультета программирования, Марина. Она принесла мне книгу «Трое в лодке, не считая собаки» и заварные пирожные. Мы не так долго и хорошо с ней знакомы, поэтому этот факт заставил меня улыбнуться, едва сдерживая слезы, потому что я почувствовала свою нужность даже людям, которые меня практически не знают. Все больше пациентов проявляли ко мне интерес. Бабушек я считала милыми и всегда была сама доброжелательным человеком, но от повышенного внимания я быстро устала. Совсем недавно я радовалась, что отдыхаю морально от всего, а сейчас мне снова некомфортно. На пятый день в зеркале я увидела более подвижный и здоровый взгляд с легко реагирующими на свет зрачками. С такими глазами и улыбка смотрится иначе. А может, я раньше просто не улыбалась?

На вводной лекции нам рассказали о распорядке дня, о статусе больницы и проводимых процедурах. Я также услышала о том, что головокружение, беспокоившее меня день за днем, — нормальное явление и свидетельствует об адаптации организма к лекарствам, а значит, отмены таблеток требовать не следует. Иными словами, врачи знают свое дело.

Я не забрасывала ведение дневника. Это было единственным спасением для меня от накатывающей временами скуки из-за нагнетающего отсутствия личного пространства в палате, когда кто-то пытался со мной или с другими пациентами поговорить; и отлично спасало от периодически невыносимого желания беспробудно спать. Через неделю я без проблем могла выходить на прогулку, и не только во двор. Особенно везло с погодой: для Петербурга это редкость, но сейчас она решила нас порадовать солнечным теплом и отсутствием слякоти.

Сходила в циркулярный душ. Интересная процедура. Разве что не устроило то, что в раздевалке со всеми пожилыми дамами мне пришлось стоять голой. Записали еще на соляно-хвойную ванну. Говорят, что водные процедуры закаляют, расслабляют и благоприятно влияют на психику. Третьей прописанной мне процедурой значился массаж головы электрической расческой. Вначале я боялась, но через пару процедур я сама отметила, как хорошо они сказываются на кровообращении. Вычитала, что другие прописанные мне таблетки, — рексетин — назначают от депрессивных состояний и социальных фобий. О, боже! Я все-таки социофоб! Интересно, после этих таблеток у меня проснется желание общаться с людьми по-прежнему или нет?

На восьмой день по количеству согласованных мне процедур физиотерапии я поняла, что мне здесь лежать недель пять. Я начала ловить себя на мысли, что привыкла к больнице, а как я буду возвращаться обратно в реальную жизнь? Накануне снова проводилась отборочная комиссия, и я надеялась, что к нам для разнообразия кого-нибудь подселят, но пока я сидела на физиотерапии, никто свободную кровать в нашей палате не занял. Но, пожалуйста, пусть это будет не бабушка.

В девятый день в Петербурге пошел дождь. За предыдущие два-три дня потеплело до десяти градусов, и я уже не могла ходить в зимней одежде. Недолго думая, я рискнула отпроситься у Платона Сергеевича на три часа домой. На удивление, он мне не отказал, но три часа занимала у меня только дорога туда-обратно, так что действовать пришлось крайне быстро, чтобы сэкономить минуты хоть где-то. Я сменила пуховик на пальто, зимние сапоги — на ботинки. Взяла учебник Розенталя и тетрадь. В любой непонятной ситуации, в любом месте мне обязательно нужен был дневник, блокнот, тетрадь или листы бумаги, а также пара ручек, и тогда я чувствовала себя в безопасности. Наверное, я, правда, ненормальная.

Я перестала строчить километровые трактаты Вике обо всем, что происходит в моей голове и вокруг меня. Не понимаю, почему для меня это так важно? Высказаться, упорядочить свои мысли, зафиксировать все стоящее, а над тем, что таковым не является, порассуждать позднее. По всей видимости, вся эта информация и потребность нашла свое применение в моих теперь дневниковых заметках, а часть вытеснилась слабостью и желанием спать. В то же время я заметила, как меняется наше общение. Не в плохую сторону — просто все становится иначе.

Я увиделась даже с Дианой! Она приехала в Питер на конференцию по учебе. С ней нас тоже свел мой университет, мы проучились вместе всего год, после чего девушка приняла решение перевестись в Москву, но затем она вернулась домой, в Уфу. Несколько лет в разных городах не помешали нам сохранить и поддерживать теплые дружеские отношения. К слову, почти все мои близкие друзья были такими: на далеком от меня расстоянии. Из-за рано начавшегося ужина я успела сделать все, что хотела, и в восемнадцать часов выбежала из клиники. Встретиться договорились на Спортивной, со стороны Васильевского острова. Когда я пыталась добраться, стоя в трамвае, до назначенного места, Диана написала, что стоит у «белой церкви» и предложила пересечься там. По этой загадочной «белой церкви» я почему-то подумала, что вышла она не там, где я сказала, и что, наверно, она на Петроградской стороне. Из-за пробок трамвай мучительно и медленно полз через мост до остановки, а когда я подбежала к небольшой часовне, которая вовсе и не была белой, я нигде не нашла подругу. Я поздно поняла, что сделала глупость, а она ждала меня на верном берегу Невы, как мы и договорились, и ужасно хотела в туалет, так что надо было срочно вести ее куда-то. Бегом через Тучков мост, без шапки в хмурую и ненастную погоду я мчалась обратно на ту сторону. В мыслях все еще оставалось свежим воспоминание о том, как четыре года назад я провожала ее на поезд и не успела до развода мостов добраться домой.

Сначала мы посидели в кафе. Мы болтали, рассказывали о том, что у обеих произошло за столько времени. Она очень изменилась. Раньше у нее был другой настрой и взгляд на многие вещи был иным. Она научилась правильно себя настраивать, мыслить по-другому, но самое главное — она не изменила своей вере в то, что она способна на многое, что нужно развиваться и не останавливаться на достигнутом. Она изменилась внутренне, но ни внешне, ни голосом она не смогла меня убедить в том, что я так давно ее не видела. После кафе мне нужно было бежать в больницу, к вечернему приему лекарств. Мы с трудом расставались минут пятнадцать, хотя и обсудили, что сможем увидеться в субботу, в день ее отъезда. У меня навернулись слезы на глаза от того, что она говорила, как говорила. Мне не хотелось уходить и отпускать ее на новый неопределенный срок в Уфу.

Когда мы гуляли на первом курсе по Петроградской стороне, мы мечтали о том, что нас ждет великое, что мы особенные и не должны ограничиваться той обыденностью, которой живут все. Обнимая ее на перекрестке двух улиц и мешая прохожим, я вспоминала эти прогулки и была так счастлива, что она рядом. Я думала, что спустя такое время меняется абсолютно все. Но нет, правильные вещи не меняются.

Когда мы наконец отпустили друг друга и каждый пошел своей дорогой, я шла по Среднему проспекту с широчайшей улыбкой, пока не вспомнила о том, что не знаю часы закрытия больницы. Шел девятый час, я успокаивала себя тем, что закрывается она в девять вечера. Я снова мчалась, но уже не на встречу близкой подруге, а придумывая объяснения врачам и медсестрам того, куда я так надолго запропастилась. В самом деле, когда я прибежала, двери здания были заперты. Охранник, конечно, впустил меня за милейшую улыбочку и невиннейшее оправдание, и я максимально незаметно проскочила до своего этажа, а затем до палаты, находившейся как раз возле поста медсестры, поэтому мое появление в верхней одежде невозможно было не заметить. Я повторила свою милейшую улыбочку, зная заранее, что здесь это не сработает, медсестра совсем не удивленно кивнула и дала понять, что ждет меня на выдачу лекарств.