Букет из мать-и-мачехи, или Сказка для взрослых. #Мистический роман

Алиса Тишинова

Представитель Высших Сил на Земле готовит себе преемника, предлагает ему безграничную власть и почти вечную жизнь. Но избранник больше озабочен расследованием своего прошлого. Ему предстоит непростой выбор.Арсен, ученик интерната для детей с отклонениями, влюбляется в загадочную учительницу Викторию, кажущуюся ему волшебной феей. Но ее жизнь далека от сказки.Кем является студентка медфака Анжела – живой девушкой или фантомом для искушения Избранника?Удастся ли героям разорвать замкнутый круг?

ГЛАВА 8

ВИКТОРИЯ

По узкой извилистой дороге Виктория с Андреем и Асей ехали к школе-интернату, расположенному в крошечном поселке, за сорок километров от Лисовска. Все шло наперекосяк: переезд затягивался, сумма для покупки квартиры оказалась выше, чем планировалось, — это выяснилось уже в процессе, что привело к очередной бумажной волоките. Как назло, именно в этом году в эту местную школу-интернат стали принимать всех детей без исключения, — и Асю тоже; а они уже собрались уезжать… А главное, — муж, когда-то влюбленный в нее, как последний романтик, охладел к ней. Вернее, — не именно к ней. Ко всему вообще, и даже к ней, — в том числе. Вот так было бы правильнее сказать. Теперь он был слишком озабочен выживанием в резко изменившемся за последние годы мире, а Виктории… ей просто хотелось жить. Конечно, она тоже делала все, что было в ее силах для обеспечения бытовой, материальной стороны жизни, но она никогда не умела жить только заботами. Она хотела шутить и смеяться, петь и танцевать, читать и разговаривать, любить… Какой бы ни была жизнь. Иначе и жить не стоило — для неё.

Хотелось привычно заплакать; но внезапно она решила, что будет улыбаться вместо этого. Улыбка получилась вымученная, натянутая, — но всё же это была улыбка. «Ты больше не сделаешь мне больно», — заклинала она про себя. — «Я буду улыбаться всякий раз, когда захочется плакать».

Несколько лет назад они перебрались в Лисовск, где Андрею предложили заведовать исследовательским центром; интересную практику, и, — чего уж там, — неплохой заработок.

Местная, почти нетронутая людьми, полудикая природа потрясала воображение: с непривычки казалось, что ты попал в другое измерение, на другую широту… Небольшие речки, пронизывающие городок, как артерии, — сверкали немыслимой, первозданной синевой; воздух был сиренево-прозрачным; невысокие, шарообразные горы, сплошь покрытые хвойным лесом, — казались каким-то инопланетным ландшафтом. Развалины готических замков хорошо дополнили бы этот пейзаж, вписавшись весьма органично (но их не было, кроме, разве что, руин заброшенного туберкулезного диспансера). А когда пришла зима, — выпавший снег оказался девственно белым, без малейших вкраплений какой-либо промышленной копоти, — удивительное зрелище для тех, кто привык жить в крупном городе.

Виктории нравилось даже то, что для нее здесь практически не было работы. Изредка она заменяла кого-то из терапевтов, часа на два — три, только чтобы не закрывать кабинет. Это была чистая символика — на самом деле прием вела опытная медсестра, а ей нужно было только расспросить, осмотреть пациента, и поставить подпись. Врачебные навыки она потеряла; да, собственно, — настоящих-то так и не успела приобрести — нереально это за пару лет. Да, она так и не стала специалистом, — честно признавалась она сама себе. Но всегда ведь приходится чем-то жертвовать… Зато, в отличие от своих занятых подруг, с которыми она общалась теперь лишь письмами и звонками, — она могла уделять больше внимания мужу и дочке, которой требовалось его особенно много. Ну и себе самой… когда Ася была в садике. Прогулкам, книгам, нарядам. Только… для кого и для чего, спрашивается? Андрей сутками пропадал на работе, друзей не было, «выходов в свет» не намечалось. Все лето можно было ходить — и дома, и на улице, — одинаково одетой в шорты и майку… Зимой приходилось кутаться так, что все равно виден один нос. Косметика стала бессмысленной — уткам на озере, что ли, демонстрировать новые тени и помаду? Или дворовому одноухому псу? Собирая грибы или чернику прямо под соснами возле дома, тоже мало смысла наряжаться…

Зато сосны были великолепные — величественные великанши, под которыми поднималась новая поросль молодых деревьев. Дом стоял на горе; слева открывался великолепный вид на озеро, — огромное, как море; справа, если пройти по каменистой тропе в глубь соснового бора, — можно было выйти к лесному водопаду… Два года она любовалась на сосны, озеро и водопад; а на третий ей уже хотелось выть, глядя на них. Особенно зимой. А главное — не приживались они здесь, интеллигенты хреновы… Не такие, как все, да ещё и с особым ребенком. Редко кто относился доброжелательно, да и сама она не смогла бы общаться с этими примитивными тетками, уж извините… как есть. Не то, чтобы она их презирала, скорее — боялась. Всей кожей она ощущала, как ее не любят, сплетничают, шушукаются за спиной: грубые, наглые, совершенно чуждые ей. Как ни старалась она доказать и им и себе, что она такой же человек, что с ней можно общаться, — ничего не выходило. Лучше всего было, когда она не видела их, а они — ее.

Теперь, когда прелести Лисовска исчерпали себя до дна, а Асе нужно было начинать по-настоящему учиться в школе, — Виктория с Андреем решили, что пора уезжать. Скорее всего, обратно в Н-ск, поближе к родным и знакомым. Виктория с замиранием сердца предвкушала возвращение в город юности; представляла, как вновь будет ходить мимо университета, в котором училась, гулять по тем же улицам, что и в студенчестве. Город постоянно снился ей, в приукрашенных розовой грезой ярких красках, он просто звал к себе… Но страха было не меньше. Во сне город представлял собой причудливую комбинацию из прошлого, и каких-то сказочных мечтаний. Она отдавала себе отчет, что на самом деле все будет не так. Не совсем так… Город наверняка не тот, что прежде, да и она отвыкла от быстрого ритма жизни. Квартиру придется подбирать по принципу близости к будущей Асиной школе, а не по душевному порыву… Андрей превратится в рядового хирурга, пусть даже замечательного, — но лишь в одного из многих. А она сама… сможет ли она вернуть себя прежнюю? Скорее всего, нет, — в прошлое вернуться невозможно, да и не нужно то… Наверное, надо не думать об этом, и не пытаться вернуть вчерашний день; а вот попробовать вернуть себе профессию — стоит.

А пока неумолимо приближалась осень, начинался учебный год. Поскольку они еще не решили почти ничего, кроме самого факта переезда, — Асю определили учиться в местную школу-интернат. Даже Виктории предложили полставки помощника учителя, за мизерную, конечно, но все-таки — зарплату, раз уж она все равно будет сопровождать Асю во время учебы. Туда они сейчас и направлялись втроем. Прошли по длинному коридору старого деревянного здания интерната; каблучки Виктории громко стучали по старым скрипучим половицам, как ни старалась она ступать тише.

Класс был светлый, уютный. Учительницу тоже звали Викторией Юрьевной; это рассмешило и сблизило обеих. Она была приятной круглолицей блондинкой, из тех, что при умело нанесенном макияже, могут выглядеть очень привлекательно. За столами сидело трое разновозрастных ребят.

— Это — Олег, шестнадцать лет, — представила Виктория первая крупного, темноволосого, отрешенного от всех и всего парня. — Это Арсен, четырнадцать лет, — худенького, улыбчивого. — Это Павел, ему десять с половиной, как и Асе, — смешного, с надутыми красными щечками, мальчугана. — Вот ваше место, — указала она на парту в ближнем к двери ряду. Раздеться можно прямо здесь, в классе; одежду повесить в шкафчик. Располагайтесь, как вам удобно; можете выпить чаю с дороги, — она ласково улыбалась. Вот так. Хоть и не уезжай никуда…

Конечно, учительница обрадовалась новой молодой сотруднице, да еще такой интересной. В поселке Нижний все знали всех, и давно надоели друг другу; как, впрочем, и в самом Лисовске. Несмотря на полученное образование, большинство сотрудников были все теми же старыми деревенскими знакомыми, а тут такая… случайно — залетная, практически столичная (для них) пташка… Появившаяся здесь случайно, по прихоти судьбы, — врач, интеллигентка до мозга костей. Которая теперь никуда не денется, станет подругой, — думала Виктория-старшая (старше она была всего на пару лет). Она очень старалась, чтобы будущей подружке всё понравилось: работой не нагружала, предложила общаться на «ты», угощала чаем с собственноручно приготовленным крыжовенным вареньем. Атмосфера была совсем домашняя; и, конечно, Виктория-вторая не могла не плениться этим, зная, что скоро это окажется в прошлом, что уютное деревенское очарование — временно. Тем дороже и милей оно казалось. Но если бы ей вдруг сказали, что в этом унылом, в общем-то, поселке, — она проведет всю оставшуюся жизнь, — интернат мгновенно показался бы ей тесной и душной клеткой. Пока же ей было спокойно и радостно.

…

Поздним вечером, когда Ася уже спала, Виктория сидела за компьютером. С упорством маньяка перебирала она сайты специальных школ в разных городах, где применялись новые и старые методики, одна лучше другой, — если верить информации с интернета. Методика Марии Монтессори, Вальдорфские элитные школы, Прикладной Поведенческий Анализ или метод Ловааса, и прочие. Всё это было замечательно, но все эти школы находились слишком далеко, чтобы доехать до каждой, и проверить, а кроме того, — в них нужно еще попасть, пробиться. Нереально… Но всё же она изучала методики. Директриса Н-ской школы уверяла, что они тоже работают по новым технологиям, сотрудничают с заграничными специалистами. Но на их сайте было слишком мало информации, чтобы сделать выводы. Виктория зевнула, выключила компьютер и села перед зеркалом. Вынула заколку из волос, заплела толстую косу, допила остывший мятный чай, и, вздохнув, принялась изучать газеты с объявлениями о купле — продаже недвижимости.

Когда в зеленоватую спальню, напоминающую аквариум в мягком свете ночника, вошел вернувшийся с дежурства Андрей, — она уже дремала на широкой тахте, рядом с ворохом газет. Андрей наклонился убрать газеты, и Виктория открыла глаза.

— Привет, — улыбнулся он.

— Привет. Ты поел? Нашел всё там, на плите?

— Да. И помыл тоже. Что там пишут? — кивнул он на газеты.

— Ничего лучшего, чем наш вариант. Есть четырехкомнатная, подозрительно дешевая, с ней явно что — то не так. Завтра позвоню туда…

— А в школе как?

— В школе так замечательно, что хоть не уезжай никуда, — вздохнула она, разглядывая его худую мускулистую спину, сильные, красивой формы руки, и всю его изящно-удлиненную, хотя и крепкую, фигуру, — пока он стягивал, отвернувшись, черную футболку. Волосы его были пепельно-русые, с серебристым отливом; сейчас они смешно взъерошились. Он нырнул под одеяло…

— Теперь думаю уже, — продолжала она, — правильно ли мы делаем, будет ли в той школе лучше?

— А разве есть варианты? Ты же задыхаешься здесь, — он нежно провел ладонью по ее плечу. — Там ты, может быть, сможешь реализовать себя, — восстановить диплом и работать по специальности, а не младшим воспитателем в интернате. И ты всегда хотела вернуться туда.

— Зато тебе там не нравилось, — улыбнулась она.

— Привыкну, милая. Это когда у меня машины не было… — он рассмеялся, и лицо сразу стало мальчишеским, — как велосипеда у почтальона Печкина…

Она хихикнула.

— И все-таки я беспокоюсь… Это ты сейчас так говоришь, ну и хорошо… Но и я уже не та, ты же знаешь, как я привыкаю ко всему. И Ася…

— Все равно, это неизбежно. Здесь мы бы не прожили всю жизнь, только представь такое. Ты же первая завопишь. Расслабься и постарайся получить удовольствие, — с этими словами он закрыл ей рот, пытающийся что — то возразить, поцелуем…

Позже она лежала на его плече с открытыми глазами, и еще долго не могла уснуть. Если бы он всегда был таким, как сегодня; если б они по-прежнему были так близки постоянно, а не время от времени, — она бы, наверное, ничего не боялась, просто была бы счастлива. Но с годами это счастье стало исчезать. Раньше, ещё до рождения Аси… тогда он буквально чувствовал ее душу. Когда ты ощущаешь чью-то душу, как свою, — тебе просто не может прийти в голову раздражаться на что-то, спорить по пустякам, сорвать какую-то досаду, обидеться… А теперь он все больше отдалялся от нее. Возможно, это было, — незаметно для обоих, — связано с чувством вины, друг перед другом, перед ребенком, даже перед собственными родителями. Врожденная интеллигентность обоих не позволяла даже в мыслях винить в этом другого, но постепенно нарастало отчуждение. Жизнь теперь была подчинена, — в какой-то мере всегда, — поиску лекарств, специалистов, обследований, методик. Андрей всё чаще предпочитал молчать у телевизора, иногда ворчал и срывался по мелочам; все реже появлялась его мальчишеская улыбка, и эта бесшабашность, пусть и деланная (на самом деле он всегда просчитывал и обдумывал каждый шаг), за которую она и влюбилась когда-то… лет десять назад.

Как бы то ни было — уезжать надо. Здесь она больше не может. Виктория встала, нащупала в темноте тапочки, и прошла на кухню, которая напоминала рабочий отсек космического корабля: металлическая мойка, четыре маленьких и один огромный бойлер — для горячей воды и для отопления; насос, светящиеся в темноте красные и зеленые глазки лампочек-индикаторов регуляторов управления всей системой. Систему придумал и установил Андрей, — иначе в этом доме пришлось топить бы печку с дровами или углем. Жаль покидать все это, но, с другой стороны — как оно надоело!

Она достала из шкафчика настойку валерьянки, отсчитала тридцать капель, выпила, и вернулась в кровать, привычно сокрушаясь, что снова не выспится к утру.