Букет из мать-и-мачехи, или Сказка для взрослых. #Мистический роман

Алиса Тишинова

Представитель Высших Сил на Земле готовит себе преемника, предлагает ему безграничную власть и почти вечную жизнь. Но избранник больше озабочен расследованием своего прошлого. Ему предстоит непростой выбор.Арсен, ученик интерната для детей с отклонениями, влюбляется в загадочную учительницу Викторию, кажущуюся ему волшебной феей. Но ее жизнь далека от сказки.Кем является студентка медфака Анжела – живой девушкой или фантомом для искушения Избранника?Удастся ли героям разорвать замкнутый круг?

ГЛАВА 7

ОН

— Не понравились девочки? Не впечатлили? — сокрушался Астарий.

— Не то, чтобы не впечатлили, — усмехнулся Он. — Телесные ощущения потрясающие. Но, — это всего лишь физическое удовольствие, временное. А девочки… как девочки… хуже, лучше? Не знаю.

— М-да… Не отошел ты еще… от своего бытия достаточно далеко. Глушит оно всё. Сам не сознаешь, но другие кажутся тебе разноцветным месивом. Да, сын мой, глубоко в тебе эта заноза засела…

— Сын мой? — иронически проговорил Он. — Так ты, оказывается, — святой отец?

Восковой подбородок Астария мелко затрясся:

— Сын мой, мне довольно долго приходилось изображать из себя кого-либо… а чей облик мне подходит более всего? Политика или поэта-декадента?

— Ну да… если уж приходится выбирать… лучшее из худшего, — то священник — самое подходящее. Оборванный папист, пожалуй…

— Я космополит, — с горделивой усмешкой изрёк Астарий.

— Ага… православный батюшка, ксендз… В конце концов, — старый раввин тоже ничего! Пейсы отрастить только. А вот на муллу никак…

— Да… вот и вырос мальчик, — посерьезнел старик. — Слышала бы тебя Виктория, — не поверила бы… Виктория — первая, учительница.

— А их было две?

— Кого?

— Виктории?

— Почему?

— Ты же уточнил: Виктория — первая. Значит, была и другая.

— Господи, их было много… Разных. В каждой жизни полно разных людей и имен. Что тебе это дает? Виктория, Стелла, Кристина, Анна… Даже Мухабарт Абдуллаевич и Ибрагим. Ну и что? Вспомнил кого? Полегчало?

— Не-ет… только странно… Я в этой стране жил?

— Да, а что?

— Имена все… космополитичные.

— Модные имена… Наталья…

— Наталья? Вот здесь — чувство какой-то вины…

— Возможно. Дальше что? Что ты зацикливаешься на этом? Тебе дана власть, свобода, возможность наблюдать их всех. Свысока. Играть в свои игры, искушать и веселиться. Смертные сказали бы… для вас это должно быть похоже на то, чтобы быть Богом!

— «Для вас…»

— Что?

— Ты сам все еще причисляешь меня к смертным.

— Я оговорился! Потому что ты упрям, как сто ослов, и цепляешься за мелочи, как они… Какое значение имеют имена?!

— Почему ты не хочешь, чтобы я знал, что было со мной? Кажется, я уже выполнил много заданий!

— Потому что это тупик! Нельзя цепляться за прошлое, а особенно в твоем случае! Ты должен быть свободен!

— А ты? Тоже все забыл?

— Я — другое дело… Слишком давно это было. Возможно, у меня и не было никакого прошлого.

— Или тебе это внушили.

Астарий резко дернул головой, сверкнул глазами… Повисло неловкое молчание.

— Забываешься, щенок, — тихо произнес он через какое-то время. — Я иду спать. А ты полетай, побудь… благородным идальго в средних веках, например.

— И такое возможно? — изумился дух.

— Все возможно. Все — тебе во благо… Ты же дух, какая разница, в каком времени вселиться в чужое тело и душу…

…

— Вернулся? Набрался ума — разума; галантности, чести, хитрости?

— Набрался.

— Поделишься?

— Нет. Я же набрался ума — разума, синьор, — в голосе духа звучала улыбка. Раз можно и вот так… во времени… — Может, мне просто слетать туда? В свое тело?

— Нет! — резко вскричал старик, и глаза его вспыхнули желтым огнем. — И так бед натворил! Пойми, кретин, своим исчезновением ты освободил и вас, и ее, и… других людей, причастных к этому.

— И оставил в ее сердце пустоту…

— Да откуда тебе знать это?! — затопал ногами Астарий.

Дух помолчал. Он вздохнул бы, если б был человеком. Затем произнес:

— Если существовало «мы», то не мог один из нас исчезнуть, не оставив другого с пустотой и болью в душе…

— Верно, — погрустнел Астарий, и шумно вздохнул. — Но так лучше. Эх… Ничего не остается, как дать тебе то, чего ты бы желал, но это будет болезненно. Зато выбьет прошлое… Оставит его в прошлом. Хоть и не по правилам, но пусть так, не то ты из меня душу вынешь. Лети, малыш! Вспомни свой «звездный» опыт.

…

Я вновь оказался на сцене. Но что это была за сцена! После огромного современного столичного зала с огнями, спецэффектами, великолепной акустикой и фонограммой, и тысячами влюбленных мерцающих глаз в темноте. Всего лишь жалкий Дом культуры в районном центре. Бархатный бордовый занавес, подсвеченные простыми прожекторами деревянные подмостки; несколько острых зеленых лучей для большей зрелищности; два гитариста и один ударник позади меня.

Здесь не было никакой фонограммы, что оказалось весьма приятно. Пел я сам, под свою собственную гитару. Черную, как и прошлый раз. Одет я был тоже во что-то черное, кожаное, заклёпочное. А выступление наше показалось мне куда лучшим, чем в прошлый раз: я буквально рвал душу и голос (я и не знал, что у меня может быть такой голос). И песня была моя собственная, — я это чувствовал; слова и мелодия ощущались родными, личными, созданными мной. А вот зрители отличались лишь количеством. Волны влюбленности и восторга обдавали меня так же, как и в первом моем «выходе» на сцену…

Последний аккорд… Зал замер. Я стоял, широко расставив ноги, обутые в черные узконосые сапоги, опустив гривастую голову и устало улыбаясь. В ушах (настоящих!) — еще звенело, руки еще держали аккорд. Зал взорвался аплодисментами. Ко мне устремился людской поток: кто-то нес цветы, кто-то — воздушные шары, а кто-то и пиво. Я наклонялся, благодарил, принимал подарки, снова благодарил… Призывно смотрели девичьи глаза; мерцали яркие, томные улыбки. Голову закружило. Такое разнообразие женской красоты! Многие казались очень привлекательными, как… разного вида конфеты в красивых фантиках.

Внезапно сердце дернулось, глаза прилипли. Она была не в сверкающем мини-платье; без декольте и яркой помады; черной кожи и заклепок. Простая черная футболка (а может, как раз шикарная?) облегала грудь; джинсы — не самого модного покроя, зато с широким поясом, подчеркивающим тонкую талию. Рука, протягивающая мне тёмно-красную розу, с нежными пальчиками и коротко подстриженными ногтями. В серых, распахнутых на меня глазах, плескалась детская радость. Поразило, что глаза эти не соблазняли, не хитрили, а просто любовались… любили… Тень от ресниц падала на неестественно белое в свете прожекторов лицо; нежно-розовый рот улыбался, а черная масса распущенных волос спускалась, кажется, ниже талии.

Я задержал её руку в своей лишь на миг дольше, чем было необходимо, — и сразу же ощутил на себе пронзительный взгляд, обжёгший ревностью. Ах да! Я и забыл совсем… (или лучше сказать — я этого даже ещё не знал!) В первом ряду, прямо напротив меня, сидела моя жена аж с тремя подругами! М-да-а… нерадостные перспективы. Сейчас она пойдет со мной за кулисы, и я должен буду общаться с ней и этими женщинами; слушать их восторги и замечания, показывать всё, аки гид в музее.

Все это пронеслось в голове за один миг… Я узнал, что я женат; что у нас есть сын. Жену я не то, чтобы сильно любил, но жили нормально. Отец ее был мэром соседнего города… Он незаметно помогал продвижению нашей группы; сейчас любому таланту нужна помощь, иначе не пробьешься. Жена исполняла обязанности менеджера, и получалось у нее неплохо. Да и все при всем, в общем-то. Почему нет? Внешность — приятный европейский стандарт: модная короткая стрижка, осветленная челка; очень даже ничего… Разве что, располнев после родов, она выглядела несколько гротескно в коже и заклепках.

Я сделал то, что должен был, — и чего мне совершенно не хотелось, — отпустил руку девушки. Продолжал приветствовать оставшихся поклонников, благодарить и улыбаться, — они же ни в чем не виноваты… Но настроение мое было испорчено.

Внезапно я услышал (почувствовал?) — сквозь шум, приветствия и овации, — слабый вскрик со стороны ступенек к левому выходу. Бож-ж-же мой! До чего доводит ревность! Я видел быстро удаляющийся от меня: «А я тут не при чём», — покачивающийся зад жены. Снежана с подругами, стуча двенадцатисантиметровыми шпильками, спешно покидали зал через общую дверь вместо того, чтобы всей толпой направиться за кулисы.

Обостренным восприятием я видел и слышал всё совершенно отчетливо; внутреннее видение отмотало для меня картинку на несколько секунд назад: Снежана метнулась к выходу вслед за «моей» девушкой, и, обгоняя ее, — внезапно словно бы потеряла равновесие, — ее резко качнуло назад, прямо на ногу незнакомки всем своим весом… Та, вскрикнув, опустилась в ближайшее кресло, и теперь ошарашенно переводила глаза со своей ноги — на Снежану. Почему-то никто не обратил внимания на произошедшее, — видимо, на самом деле, она вскрикнула очень тихо, так, что заметил всё я один.

Поспешно простившись с последними фэнами (очень кстати с их стороны, что они оказались последними, — иначе им бы не повезло — не успели бы подойти), я спрыгнул со сцены, и в две секунды оказался возле девушки.