Где же Лизонька?

Алиса Антонова, 2019

Поздний зимний вечер. Темно. Густой снегопад. Совсем уже немолодая дама, усталая после напряженного рабочего дня и долгой дороги домой, гуляет с собакой на окраине старинного парка. Вдруг в стороне от тропинки, за кустом она замечает засыпаемое снегом безжизненное тело молодой женщины. В тот же миг из темноты парка слышатся приближающиеся мужские голоса. Оцепенев от страха, она прячется и видит, как неизвестные уносят тело. Густой снег быстро засыпает все следы. Полиция отказывается возбуждать дело за недостатком улик. Надо бы найти какие-нибудь доказательства произошедшего, чтобы убедить полицию открыть дело, но ей не нужны приключения! Она пожилая, усталая дама! Что же ей делать? Забыть увиденное? Но засыпаемое снегом тело все время стоит перед глазами…

Друзья

У меня есть друзья! Я не знаю в точности, что означает это слово: «друзья». Когда его употребляют в разговорах другие люди, мне не всегда кажется, что его можно применить к моим друзьям.

Мои — это несколько семейных пар, с которыми мы связаны многими годами жизни. Мы не очень часто звоним друг другу, еще реже видимся. Я даже периодически забываю поздравить их с праздниками и днями рождения. Потом звоню, извиняюсь, стараясь посмешнее выставить себя в этой ситуации. И они смеются вместе со мной, прощают мне не только это, но и мою взбалмошность, возбудимость, мои жалобы, слезы, забывчивость — и много еще всего, за что меня приходится прощать! Мне с ними всегда есть о чем поговорить, и говорится легко. Можно поразмышлять о жизни и посетовать на нее, поплакаться на беды и печали. Теперь, когда мужа больше нет, это — мои тылы, и я стараюсь не беспокоить их слишком часто своими проблемами.

Когда я остро нуждаюсь в них — они рядом. Мои друзья не пойдут за меня в огонь и в воду, не предадут свои семьи, не разорятся ради меня, не отрежут себе руку. Но всегда подставят плечо. Они мои психологи, кредиторы и советчики. Они знают всю мою жизнь, все мои беды, грехи, радости и успехи. Они вплетены в канву моей жизни. Они любят и жалеют меня. Сами они в меньшей степени дают повод жалеть себя по двум причинам. Во-первых, все они мудрее меня по жизни и умеют воспринимать ее более философски, чем удается мне. Во-вторых, никто из них не одинок. Все они пары. И все удачные. Одна из них — это Вера и Сергей.

С Верочкой Голубевой мы познакомились на первом курсе на картошке, куда отправляли на целый месяц весь набранный поток студентов. Я, родившаяся в ближайшем пригороде Питера — тогда Ленинграда, всю жизнь просидевшая за уроками и любимыми книжками, почти незнакомая с подростковой тусовочной жизнью, чувствовала себя жуткой провинциалкой в окружении «продвинутых», не закомплексованных ровесников. Кровать Верочки была как раз напротив моей, когда мы жили в бараке на картошке. Увидев ее в первый раз, я была совершенно очарована. Невысокая, изящная, очень красивая, женственная и, главное, совершенно необычная девочка. Единственная дочь очень высокопоставленных родителей, которую привозили в совхоз на машине, всегда изумительно одетая, из поездок домой привозившая множество предметов, улучшающих комфорт нашей барачной жизни. При этом у нее не было ни тени явного высокомерия: дружелюбная ко всем, она очаровала меня. Я смотрела на эту представительницу советской золотой молодежи как на отсвет какого-то другого мира, который был настолько далек, что даже не манил…

Она жила в районе города, который был ближе всего к этому пригородному совхозу, поэтому на выходные она отправлялась домой и несколько раз приглашала меня вымыться и переночевать.

Я впервые увидела финскую мебель и сантехнику, японскую посуду в ежедневном обиходе. Поразилась, как, оказывается, все это удобно, продуманно, как облегчается повседневность. Причем было видно, что никакого фетиша из этого не делается. Просто родители имели к этому доступ, могли себе это позволить и получали от этого удовольствие. Ложась спать, она подошла ко мне в шелковой умопомрачительной ночной рубашке с двумя флаконами духов с вопросом: «Чем душиться будем на ночь?»

Французские духи я даже никогда не видела. А то, что на ночь можно тратить духи, да еще французские, было выше моего понимания.

Мы были в разных группах и на разных потоках, поэтому совсем не общались в институте и, встречаясь в коридорах, просто здоровались.

Мне всегда было приятно смотреть на нее. Она очень красиво и необычно одевалась, и это делало ее заметной в любой толпе. Высокая кичка, накрученная из темных блестящих волос прямо на макушке, глаза такого же цвета, всегда широко раскрытые, как будто в удивлении.

Все ее платьица, юбочки и кофточки были настолько милы и привлекательны, настолько ей шли и выделялись на общем фоне, что сразу притягивали взгляд. Я до сих пор помню ее вязаное, плотно облегавшее ее очень женственную фигурку коричневое платье, на котором были вывязаны осенние — желтые, красные и зеленые — кленовые листья. Позже выяснилось, что все это результат фантазии и золотых рук ее самой и мамы. Конечно, возможности семьи также играли свою роль. Много лет спустя Верочка показывала мне несколько отрезов чудесных тканей, привезенных ее отцом из своих зарубежных командировок и сохранившихся невостребованными. Ему всегда давались указания не покупать одежду, потому что обязательно купит совсем не то, что носят его девочки — жена и дочь. Одобрялись ткани, пряжа, дорогие мелочи.

У нее я впервые увидела бытовой калькулятор. Отец привез из командировки в Японию. Им все пользовались, кто просил, она никому не отказывала.

На третьем курсе мы обе вышли замуж и совсем потеряли друг друга. По окончании учебы мы с мужем были распределены на крупное оборонное предприятие. После месяца работы весь мой отдел, и меня в том числе, как водится, послали в колхоз на какие-то работы. И в электричке рядом со своей начальницей я неожиданно увидела Верочку, с такой же тяпкой, как у меня. Первой моей реакцией был вопрос: «Ваша организация тоже в колхоз едет?» Тем самым я вызвала хохот своих сотрудников. Оказалось, что Верочка была распределена в тот же отдел, что и я. Ее более позднее появление на работе после защиты диплома было вызвано особенно долгим оформлением на работу, поскольку она провела последипломный отпуск за рубежами нашей советской родины, и первый отдел проявлял бдительность. Отпуск был отцовским подарком. И по поводу не просто окончания института, а блестящего его окончания — с красным дипломом. Да, ко всему прочему, Верочка оказалась еще и умницей. Как выяснилось, ее отец был директором по науке нашего объединения. Я хорошо его помню: он был высок, строен — очень красив.

Было очевидно, что ее ожидали блестящие жизнь и карьера. И вполне заслуженно.

В отделе мы сблизились окончательно и уже навсегда. Мы вместе работали, вместе «бегали по тряпочкам», вместе пережили схожие проблемы со здоровьем и вместе лечились — делились врачами. Признаюсь, я не только многому училась у нее, но и кое-что просто слизывала. Я научилась хорошо вязать, шить, перенимала ее отношение к одежде, к работе, к людям. Я была совершенно другой, чем она, и поэтому перемалывала под себя полученные уроки, которые считала важными. Она, безусловно, влияла на меня очень положительно, как, собственно, и все мои друзья. Сейчас я это очень хорошо понимаю и сожалею, что рядом с моей дочерью нет таких людей. Верочка могла быть и жесткой, и обидчивой, мы, бывало, и дулись друг на друга — но в целом это ни на что не влияло.

Через пару лет Верочка развелась с мужем, не выдержав высокомерия и снобизма этой семьи — его самого и его родителей, также очень высокопоставленных личностей. И впоследствии вышла замуж за своего начальника, Сергея. Развод с первым мужем стал серьезным психологическим испытанием для нее, она заболела, долго лечилась. Потом родились дети, было безденежье девяностых, болезни детей. Она оказалась необыкновенной мамой, исключительно жертвенной и умной. Полностью погрузилась в дела детей и мужа, забросив диссертацию, карьеру и работу инженера вообще. Ради детей она получила второе высшее образование, педагогическое; выучила английский; работала валеологом в каком-то институте. И, как всё в жизни, делала это талантливо и с полной отдачей. Была приглашена в какой-то институт преподавать, написала книгу по практической валеологии в соавторстве со своим руководителем по работе. Полагаю, что в действительности она и была ее настоящим и единственным автором… Сейчас она мама троих детей, очень располнела, внешне постарела. Похоронила маму: три года самоотверженно боролась с ее болезнью. Теперь заботится о совсем старом уже отце — таком же красивом, стройном и высоком, как и раньше, но начавшем стремительно терять память.

Но она осталась все той же Верочкой Голубевой, веселой выдумщицей, умеющей сделать праздник из чего угодно, все так же любящей «пройтись по тряпочкам», настойчиво добиваться решения любых проблем, жить вкусно, азартно.

Всем моим друзьям — умным, талантливым, ярким — достались непростые и непредсказуемые судьбы. Чтобы рассказать о них, нужно создать сагу. И, думаю, она была бы небезынтересна. Побарахтавшись немного в воспоминаниях, я достала телефон и выбрала номер Веры.

— Верочка, у меня все в порядке, но надо срочно встретиться. Когда вы дома? Я заеду после работы? — выпалила я.

— А что случилось? — Верочка оценила ситуацию: обычно мне хватало телефонного разговора.

— Нужно обсудить кое-что, срочно! Собираю совет.

— В Филях… — пробормотала Верочка, задумавшись… — Сегодня пятница? Могу только сегодня, выходные заняты. Сможешь?

— Принято! Только не готовь ничего…

После работы я поехала на совет.