Стихийник: Сердце бури

Алеся Троицкая, 2021

Великое противостояние нечисти и людей закончилось, и люди победили, истребив чары, магию и тех, кто ими управлял. Мир очистился и стал прекрасен. Но только не для него. Стихийник, проклятый, воин и чародей – по злой прихоти судьбы он не только выжил, но и стал вынужденным исполнителем чужой воли. Ему суждено было скитаться по миру, страдая от невыносимых желаний людей, если бы не случай, который обещает не только снять с него проклятие, но и отомстить обидчику. А самое главное – перевернуть мир с ног на голову…

Часть I. Райнхард

Сказания нового времени. Истоки

…И пришёл в темный мир без названия небесный Творец, и принес он с собой пламя. И осветил своим пламенем землю, которую населяли чудовища и демоны, дабы уничтожить скверну. А тех, кого не настигло праведное пламя, прогнал в край вечной мерзлоты и пустоши, запечатав навек во льдах…

Глава I

1

332 г от нового летоисчисления.

Монолитный, сводчатый зал, высеченный в самом сердце Алой гряды Смирения, был, как и любой храм нежити, неприметный снаружи и величественным внутри. Мрамор с золотыми прожилками по полу и потолку, монументальные колонны, украшенные утонченной резьбой, рассказывающие об истории этого места, а так же стены, усыпанные криоликами, — природными камнями, что были призваны не только разгонять мрак и холод, но и подсвечивать исполинское изваяние, — Богиню похоти и страсти со змеиным ликом, — Ванадис.

Хитрый прищур змеиных глаз, лукавая улыбка и бледная чешуйчатая кожа, с ног до головы усыпанная рубиновой крошкой, словно брызги крови, что никогда не смоются. Прекрасное воплощение божества. Прекрасный храм, который можно разглядывать до бесконечности, ища ответы на возвышенные вопросы о той стороне человеческой натуры, что забирает стыд. За одним исключением, — Храм нещадно окуривали ядовитыми парами мерисы, забирающей у мужчин рассудок и волю, превращая в покорное нечто, с пустым взглядом.

Скрываясь в тени каменной балюстрады возле змеиного лика, Райнхард опустил голову на холодный камень, стирая с лица крупные капли пота, развернул мелкий мешочек, жадно вдохнул порошок из смеси терпких трав, пытаясь заглушить мерису. Всеми силами надеясь, что противоядие горе-ведуньи не подведет и его разум останется при нём.

В какой-то момент, потеряв счёт времени, и, вероятно, забыв в очередной раз вдохнуть порошка, Рейнхард заметил, как одна из змей, изображенных на мраморном полу в оплетении терновника и изломанных лучей, шевельнулась, недобро сверкнула желтыми глазищами, как будто предупреждая о чем-то. Но, о чем, мужчина подумать не успел. Зал стал наполняться мелодичными голосами, шорохом летящих тканей и мягким топотом множества женских ног, вернее, послушницами, чтивших, змееподобную богиню.

— Ванадис! Предводительница, Дис! Взываем к тебе, как дети взывают к матерям своим!

Высокие женские голоса разнесли эхо под древними сводами, что заставило Райнхарда скривиться и податься вперед. Он принялся рассеянно изучать фигуры, одетые в широкие полупрозрачные камизы, не скрывающие свежесть и красоту юных тел. И их предводительницу. Жрицу, в накидке из красного бархата, чьи тяжелые черные косы держала изящная диадема в виде змеи с открытой пастью, в которой лежал огромный, невероятной чистоты рубин.

— Превосходно… — Протянул Райнхард, готовый сорваться вниз, схватить с головы женщины венец и вернуться в Бранибор, но всё же, надышавшись мерисы, он не сразу сообразил, в каком кармане лежит осколок анимуса, открывающей точечный портал. Потом не сразу вспомнил, какая руна активирует камень. А когда вспомнил, вновь отвлекся на действо внизу.

Черноволосая подошла к каменному алтарю, бормоча религиозный бред, и начала медленно лить кровь на статуэтку змеиной богини.

— Ванадис, освети нас своей милостью, услышь нашу молитву и прими жертву, отмеченную тобой на новой луне! Дабы поглотить ее силу, поддерживающую твое бессмертное существование, и уничтожить чрево, дающее жизнь скверне!

Из отверстия в скале за ее спиной жрицы вывели под руки юную деву, чья бледность и волосы напоминали пески Самума. Девушка была смиренна, шла не спеша, будто сотворенная из воздуха, и если бы не пальчики на ногах, которые она подгибала, ступая по стылому камню, можно было подумать, что она призрак.

Райнхард нахмурился, его светлые брови сошлись на переносице. Он вновь попытался активировать портал. Но ничего не вышло. Чертыхаясь, мужчина резанул по запястью небольшим кинжалом, сплел пальцы и нарисовал перед собой несложный рунический узор, который на краткое мгновение притянул порыв свежего воздуха, отогнав пары ядовитого растения, и помог спрыгнуть вниз, в последний момент замедлив падение потоком встречного воздуха.

Судя по лицам женщин, представление Райнхарда получилось эффектным. Правда, мужчина думал, что они в панике разбегутся. Чего он, в принципе, и добивался, но был неприятно удивлен, когда понял, что девицы не только остались на месте, но и с нескрываемым, даже жадным любопытством его рассматривают.

— Бездна! Пойдите прочь, ведьмы! Я заберу лишь венец и девчонку.

Изломанная бровь жрицы в красном бархате приподнялась. А губы растянулись в плотоядной улыбке:

— Куда же нам идти, альх? Мы в своем праве, это наш дом.

На давно забытое прозвище мужчина не отреагировал, но женщина уловила в его стальном взгляде темноту и, самодовольно улыбнувшись, шагнула ближе.

— Что, нечасто слышишь свое истинное имя, альх? — словно поддразнивая, обронила она и стала вальяжно обходить, облизывая взглядом его руки, закаленные не в одном бою, мощное тело под темными одеждами наемника, светлые волосы с отливом небесной синевы, собранные в небрежный хвост. — Я думала, ты — предание, а ты, оказывается, существо из плоти и крови. И я даже не знаю, как на это реагировать. Оказать честь и принять, как положено, высокородного гостя, или убить за то, что осквернил святилище нашей матери.

Райнхард резко, но аккуратно сорвал с головы женщины венец с рубином, пристроил за поясом и указал на смертельно бледную девушку, безропотно стоящую возле алтаря из белого камня:

— Она пойдет со мной.

— Мужчины! Вы всегда так самоуверенны! Думаешь, твое обаяние и сталь в голосе заставят нас безропотно выполнять твои приказания? Смешно… — Женщина щелкнула пальцем, и тут же Райнхарда обступили послушницы. Они, как стая щебечущих цветных птах, стали тянуть к нему руки, бесстыдно выгибаясь, принимая нескромные позы, касаться груди, спины, волос, дурманя не только обещаниями и ласками, но и цветочными ароматами от надушенных тел. В сочетании с мерисой, подавляя волю, заставляя забыть, зачем он вообще сюда пришёл. Всего на миг Райнхард прикрыл глаза, чтобы скинуть наваждение и умерить жар, разгоняющий кровь по венам, но и его хватило, чтобы одна из девиц вытащила из волос стальную заостренную шпильку и с размаху воткнула в его бедро.

«Коварная дрянь!» Райнхард взревел и резким порывом ветра отшвырнул от себя соблазнительниц. Выхватил из-за пазухи шипастую чакру с девятью острейшими лезвиями, что, словно стальная челюсть, клацнула, встретившись с защитными пластинами на его левой руке, и одним махом обрубил веревки, связывающие запястья жертвенной девушки.

— Ты не понимаешь, что творишь, — насмешливо произнесла жрица, не впечатленная разъяренным взглядом мужчины, жестом прогоняя послушниц прочь. — Это монстр, который носит в своем чреве не менее опасного монстра. Мы должны уничтожить их. Это будет разумно.

— Разумно будет не оставлять тебя в живых. Я наслышан о ваших бесчинствах. О том, как вы заманиваете мужчин и что потом с ними творите. Пока добрался до вашего храма, не раз наткнулся на могильники, наполненные костями, обглоданными добела.

— Презренные! — даже не стала отпираться женщина. Глаза ее налились кровью, а лицо вытянулось и сделалось хищным. — Эти глупцы только и годились на то, чтобы их сожрать. Они не смогли как следует удовлетворить ни одну из моих сестер. Но ты… ты — совсем другое дело. Ты — альх, стихийник, твое тело и дух выкованы из самого пламени изначальных. В тебе часть их света, тебя окутывают потоки, древние, как сама жизнь, и я чувствую это. — Между алых губ стремительно показался и исчез змеиный язык. — А еще я чувствую боль, терзающую твою неприкаянную душу, и знаю, что ты мечтаешь от нее избавиться.

Альх потянул девушку с алтаря за собой, отступая к арке, противоположной той, в которой скрылись послушницы. Морщась от боли, он выдернул из ноги шпильку, больше похожую на смертоносное оружие, чем изящное украшение, с ненавистью откинул в сторону.

— И я правда могу помочь. Могу избавить тебя от страданий.

— Затрахав до смерти?

— Ну, зачем же так грубо? Я буду мила и неутомима, выполню все твои желания, и сделаю даже то, о чем ты не мечтал. — Гипнотизируя взглядом, женщина наступала, таща за собой красный бархат, под которым ноги превращались в змеиный хвост. — Я буду любить тебя так сильно и страстно, что ты забудешь…

–…зачем мне голова!?

Женщина засмеялась, и в ее смехе послышалось шипение.

— Еще не один не жаловался!

А после, видимо, не найдя больше доводов для уговора или устав от пустой болтовни, стремительно кинулась вперед.

Райнхард оттолкнул от себя безучастную девушку, которая так и стояла с отрешенным взглядом, и резким движением кисти послал металлический диск «чакру» в змеиную королеву. Жрица взвыла: лезвия прошлись по ее ребрам. Красная ткань балахона разошлась и упала на пол, являя Райнхарду тело наполовину змеи наполовину женщины. Женская половина была недурна, если не считать кожу, покрытую серыми змеиными чешуйками до самого подбородка, и глаза с вертикальными зрачками.

— Пожалуй, я откажусь.

Увидев черную кровь, что полилась из глубокого пореза, чудовище яростно взревело и принялось атаковать, пытаясь поймать мужчину в кольцо своего змеиного тела.

— Ты никогда не выйдешь отсюда, чужак! Я тебя задушу, раздроблю твои кости, а после — съем. Ты будешь умирать медленной и мучительной смертью, как и положено мерзости, что сотворили изначальные, предав наш род. Твои страдания покажутся вечностью.

Не давая заманить себя в ловушку, мужчина горестно усмехнулся:

— Ты опоздала, тварь. Вечность страданий уже со мной.

Чакра, измазанная черным, вернулась к хозяину, проскрежетала о защитные пластинки на ладони, и вновь была послана в бой, уже целясь в шею чудища. Но на этот раз змеиная королева была стремительнее: взмахом огромного хвоста она отбила странное оружие альха и, скаля пасть с четырьмя огромными клыками, кинулась на него. Райнхард взревел, перекатился и только чудом не попал под ядовитые челюсти, что клацнули перед лицом. Извернувшись и вскочив на ноги, он бросился под мощное змеиное тело и, на ходу вытащив из ножен меч, воткнул его по самую рукоять в мягкий живот, повернул лезвие и дернул в сторону, вырывая не только кусок плоти, но и пронзительный, леденящий душу крик, покачнувший каменные своды.

— А-а-а! — Змеиная королева, извиваясь в агонии искалеченного тела, бешено, стремительно и с невероятной силой стала лупить хвостом, словно плетью, пытаясь предугадать, где окажется альх, но промазывала, захлебывалась злобой, болью и яростью, оставляя на твердом камне лишь трещины. — Сдохни! Сдохни! Сдохни…

Увернувшись от очередного смертоносного удара, Райнхард, чье дыхание стало прерывистым и тяжёлым, а руки — скользкими от черной крови, все же изловчился и в прыжке снес голову королеве змей, покончив с безумной пляской смерти.

Вернее, он думал, что все закончено, ведь как только ее огромное тело рухнуло навзничь, та, которую он стремился спасти, начала изменяться. Словно смерть одной гадины запустила изменение другой. И вот уже перед альхом не милое, бледное и отрешённое дитя, а тварь с двумя змеиными головами.

— Бездна! — только и успел обронить мужчина, когда она на него накинулась…

2

— Чего так долго? — недовольно пробурчало нечто эфемерное, являющее только хитрые желтые глаза, игнорируя черную кровь, что покрывала практически всего мужчину, раны на бедре и запястье, наспех перевязанное куском красного бархата. — Я чуть не помер со скуки!

— Жаль, что не помер, — глухо и устало обронил альх, с наслаждением вдыхая свежий промозглый воздух.

— Неблагодарный! — недовольно буркнуло существо, являя тело то ли лисы, то ли собаки с удлиненным носом и лопоухими ушами. Угадать было сложно, так как Плут любил мешать формы и становиться не пойми чем. А потом, пока стихийник очищал меч пучком сухой травы, с нескрываемым любопытством и нетерпением все же полюбопытствовал: — Ну, что там было?

Не отрываясь от своего занятия, Райнхард невесело усмехнулся:

— Напомни мне, чтобы в следующий раз я не спасал никаких девиц, даже если кажется, что им очень нужна помощь.

В лисьих глазах блеснуло еще больше азарта и предвкушения. Плут даже облизнулся, показывая ряд мелких острых зубов, и в нетерпении замельтешил перед лицом альха:

— Расскажи! Расскажи, что же там было? А?А?! А?!

Но утомленный мужчина молчал. Срубив еще две головы, что оказалось не так-то просто, он мечтал как можно скорее покинуть змеиное логово. Да и незачем было впечатлительному фамильяру знать подробности. Если только Райнхарду не хотелось преждевременно умереть от его болтовни и предположений: «А как эти твари выжили?.. А почему их не уничтожили?.. А правда, что там одни женщины?.. А ты видел, как они жрут олухов?.. А почему одна тварь хотела убить другую?.. А ты думаешь, они хороши в постели?»

Не получив ни внимания ни ответа, фамильяр надулся, притом, надулся в прямом смысле, напоминая теперь рыжий пушистый шар с глазами:

— Я, между прочим, пока ты там развлекался, отвел глаза десятку конников.

— Когда? — насторожился мужчина, убирая меч в ножны, а чакру — за пояс.

— Некоторое время назад. Да, такие холеные, чистенькие, доспехи блестят… Не то что ты. — И, воспользовавшись моментом, слизнул с распоротого мужского рукава запекшуюся кровь чудовища. Но тут же, поймав на себе убийственный взгляд стальных радужек, виновато отплыл в сторону, выражая на лисьей морде искреннее раскаяние. Даже любопытство его поутихло.

— Приведи Альтаффа, — скомандовал Райнхард.

Не споря, Плут отбыл, и, пока он возился с норовистой лошадью, которая не желала идти вслед за ним, стихийник обошел вход в пещеры по небольшому каменному уступу и стал наблюдать за отрядом из десяти человек, которых фамильяру удалось одурачить с помощью простенькой иллюзии. Возможно, он показал им, что вход в пещеры находится у подножия горы. Но не это растревожило мужчину, а вопрос, что же здесь понадобилось воинам Олдрика, чей стяг горделиво развевался в руках одного из мужчин. Белое солнце в когтях коршуна. Хотя, по мнению Райнхарда, коршун больше напоминал стервятника.

Стихийник был далек от государственных дел и уже очень давно перестал следить за стремительно меняющимися правителями, дележкой земель, распрями и политическими интригами. Но этот стяг не узнать было сложно. Варак и его окрестности уже принадлежали отпрыску Хенрика Благочестивца, и белые полотна с коршуном, несущим белое солнце, уже примелькались перед глазами.

Стараясь оставаться в тени, стихийник нахмурился. Не к добру все это…

Почему-то чуйка говорила о том, что это за ним отправлены люди. Но зачем? И как они узнали, что он здесь? Скосив взгляд на помятый венец со змеей, что так и болтался за поясом, мужчина сплюнул:

— Чтоб тебя пожрало пламя Альхарда, Эмерик!

Он решительно поднялся и, не обращая внимания на тупую боль в бедре и тошнотворный запах крови, что уже корочкой подсыхала на руках и лице, лихо запрыгнул на гнедого жеребца и помчался в Бранибор через Долину ветров, не только сокращая путь, но и минуя воинов Олдрика Ниарр Эльгхейса.

3

Бранибор встретил Райнхарда и его уставшего коня тихим вечером. В воздухе смешивались запахи моря, дыма от печей, что согревали не все здешние дома, и ароматом еды и хмеля — последние в его нынешнем положении чувствовались особенно остро, скручивая живот в болезненных спазмах.

Проходя по очередному темному переулку, мужчина на секунду замер, прикрыл глаза и прислушался. Невидимая нить дернула и потянула его в сторону от большака, на узкую глинистую дорожку к трактиру под названием «Уютная лачуга».

Уютная для любителей азартных игр, перекупщиков, воров и прочего сброда.

Толкнув хлипкую дверь, которую не раз выламывали подпитые завсегдатаи, Райнхард пытался в дымном мареве найти глупого мальчишку, который, несмотря на обещание держать язык за зубами, все же не удержался и навестил злачное заведение.

— Да зуб даю… Я, когда сам его увидел, не поверил. Открываю глаза, а надо мной стоит угрюмый детина с рожей мясника и говорит: «Хозяин, для меня честь служить тебе. Все, что ни пожелаешь, исполню! Не скупись на желания!» А потом упал на колени и давай целовать мне ноги. Я так и застыл, а когда пришел в себя, вспомнил сказания о неприкаянном выродке альхальда, что ходит по свету и исполняет чужие желания.

— Не бреши! Чтобы живое исчадие бездны да желания исполняло — дважды брехня! Перепил и спьяну Хельгу за альха принял. А может, какого-нибудь приятеля.

Толпа, собравшаяся послушать россказни тощего Эмерика, взорвалась ехидным смехом.

— Да пусть брешет, главное, что складно, — милостиво разрешил добряк с грязной кустистой бородищей, делая большой глоток пива. — Ну, а ты чего?

— А я ничего, — обиженно протянул мальчишка, следя за пенной дорожкой, что образовывалась под кружкой верзилы. — Взял и пожелал венец, что носит жрица Ванадис. И я не вру!

— Нахрена тебе венец? Ты че, баба?

— Да там, говорят, рубин с кулак Морица, — подался вперед Эмерик, косясь на лысого жирдяя, который смачно облизывал пальцы, измазанные в жиру куропаток. — Его продать можно.

— А с жестянкой что делать будешь?

— А ее Хельге подарю, пусть порадуется. Она у меня любит наряжаться…

— Для других мужиков, — хохотнул бородач, допив пиво и пустив смачную отрыжку.

Худое лицо Эмерика перекосила злоба.

— Она у меня…

Но защитить честь своей возлюбленной он не успел. Рука в перчатке из железных пластин выдернула мальчишку из-за стола и потащила за шкирку прочь, к выходу.

Мужчины, внимавшие россказням Эмерика, не сразу сообразили, что происходит. Затихли, провожая недоуменными, бараньими взглядами мощную фигуру, закутанную в черный плащ.

Бородач первым пришёл в себя, и вскочил с места:

— Эй, милейший, а ты ничего не попутал?! — Но фигура в черном даже не обернулась, таща скулящего мальчишку, который, кажется, от страха навалил в штаны, к выходу.

— Да он нарывается! А ну, стой, сцука! — прогнусавил бородач и, несмотря на хмель, туманивший разум, вмиг оказался возле двери, схватил со стола тесак: — Отпусти парня!

К нему подтянулись жирдяй Мориц и еще двое рослых детин, убитых пойлом в хлам, но, несмотря на это, крепко держащих в руках свои металлические зубочистки.

— Уйдите с дороги, — глухо произнес Райнхард из-под капюшона, закрывающего верхнюю половину лица.

— А то что, вонючий ублюдок? Расскажешь нам, какой ты крутой? Да мы тебя выпотрошим и нашпигуем свиными потрохами! Будешь долго вспоминать наше гостеприимство!

Райнхард на оскорбления не ответил.

— Все-таки нарываешься, сцука! — выплюнул бородач и с ревом, дающим сигнал к атаке, ринулся на альха.

Райнхарду потребовалась ровно секунда, чтобы надавить на слегка затянувшуюся рану на запястье, пустить себе кровь, почувствовать покалывание и призвать свою стихию. И еще одна — чтобы направить ее на бородача и тех доходяг, что ринулись на него. Одно мгновение, за которое можно сделать лишь вдох, — и всех их припечатало к стене мощным порывом ветра, притом, с такой силой, что здоровые молодчики лишились чувств, а глиняная посуда, сложенная в аккуратные стопки за кухонной перегородкой, повалилась на пол.

Да, Райнхард знал, что ни в коем случае нельзя вновь призывать ветер. И не только потому, что это еще больше истончит его связь с потоками и сделает уязвимее, увеличив терзания проклятого тела, но и потому, что проявление «уродства», а так в нынешние времена называли использование чар, каралось смертной казнью. Правители всех пяти королевств были едины во мнении, что ворожба — это скверна, отравляющая умы слабых и развращающая веру в единого и непостижимого Альхарда. В того, кто огнем и мечом на исходе времен вырвал землю из лап чудовищ.

Но уставшему и измученному мужчине выбирать не приходилось. Две недели пути от храма Ванадис и лишь краткие передышки, чтобы конь не слег, измотали альха. Приходилось спешить: нужно было обогнать солдат, чье дыхание постоянно ощущалось за спиной. Словно он играл с ними в безумную игру, не зная правил. Но какая бы это игра ни была, проигрывать он не собирался. Поэтому, плюнув на правила, Райнхард вышел в прохладную ночь. Поднял на ноги мальчишку, которого, словно куль с мукой, пришлось тащить до подворотни, и припечатал к стене:

— Целовал твои ноги?

— Ну… ну, это… это для красного словца было! Я не хотел трепаться, это все эль. Он у Витиша, как ослиная моча, но в голову бьет без промаха. Да и ребята веселые подобрались: мол, расскажи нам, Эмерик, какую-нибудь байку, вот я и не стерпел. Ты же не убьешь меня? — меся под собой заиндевевшую глину и заикаясь, спросил мальчишка.

— Еще не решил, — недобро усмехнулся альх, оскалившись, словно дикий зверь, и получая извращенное удовлетворение от страха, что испытывал парень. Ведь убить того, кого выбрала руна, он был не вправе, а вот напугать до коричневых штанцов — это пожалуйста. — Вспоминай, кому еще про меня рассказывал?

— Я? — пискнул Эмерик, чувствуя, как воздух вокруг него сжимается и становится ледяным, оцарапывая гортань и легкие. — Никому, зуб даю! Я это… как ты и велел, ждал дома, но ты все не появлялся. И я подумал, что тронулся умом, ведь не может из ниоткуда появиться человек и пообещать любое богатство. Если только он не… не…

— Не?

— Не «урод» какой-нибудь. Я, конечно, удачлив по жизни… вон, на Хельге женился. Но не до такой же степени! Сегодня я впервые вышел из дома. Вот и не стерпел маленько…

— Уверен?

— Да, — захрипел парень, хватаясь пальцами за горло, которое сковали ледяные тиски. — Сегодня первый раз, когда о тебе поведал… но, клянусь своей головой, я о тебе навсегда забуду!

— И люди Олдрика тебя не навещали?

— Кто?

Райнхард тряхнул мальчишку, звонко припечатав его головой об стену.

— Нет, никто… никто ко мне не приходил, клянусь жизнью Хельги!

Райнхард отпустил мальчишку. Неизвестность его раздражала. Если не Эмерик, то кто мог направить по его следу солдат? Ему нужно было хорошенько обмозговать ситуацию, но прежде как можно скорее убраться из Бранибора, желательно не оставив свидетелей. Убийство всех, кто его видел, как уже не раз проверялось, могло сыграть против него и пустить по его следу еще и троготов. Законников, что выискивают всякого использующего потоки.

Альх откинул полы плаща и, достав змеиный венец, швырнул его все еще задыхающемуся Эмерику. А после протянул руку и отрывисто, глухо потребовал:

— Руну.

Мальчишка застыл в грязной луже, подозрительно косясь на венец, словно не понимая, что это. Потом взял трясущимися руками, пощупал, понюхал и даже попробовал на зуб.

— Руну! — нетерпеливо повысил голос альх.

Поняв, что его не убьют, Эмерик начал спешно шарить по карманам:

— Да, да, конечно! — непослушными руками, что дрожали, словно с перепоя, он достал медный диск с выгравированной на ней руной ветра и протянул альху.

Когда прохладный кругляш коснулся ладони мужчины, тот выдохнул с мучительным облегчением, как будто с его плеч свалилась непереносимая тяжесть. И даже от блаженства прикрыл глаза, пытаясь в тысячный раз запомнить это мгновение. Мгновение свободы.

— А где рубин?

Альх ухмыльнулся и издевательски подмигнул:

— А на рубин уговора не было.

Он развернулся и зашагал прочь, испытывая удовольствие от злых слез и обиды, что разрывали душу мальчишки:

— Ах ты, выродок бездны! Ты обманул меня!

Глава II

1

— Катара, это невыносимо!

— Невыносимо?! — переспросила управительница дома наслаждений, не отвлекаясь от примерки нитки розового жемчуга.

— Да! Он постоянно просит хмеля, еды и девочек, — кивнула рыжая Агнет, хлопая пронзительно-голубыми глазами. — Он уже замучил Карлин и Сенту, они еле держатся на ногах! И его чрево вместило половину наших запасов хмеля. Как только не лопнул!

— Хочешь сказать, что ему все мало?

— Да, он как ненасытный монстр, которого только что извергла Бездна! Берет все, что нравится, а после требует больше. И вообще, если честно, девочки его боятся. Он очень странный: все эти символы на его коже, шрамы и взгляд… — Агнет поежилась и обняла себя руками: — Взгляд мрака.

Катара фыркнула и снисходительно глянула на Агнет через зеркальную поверхность, в которую любовалась собой.

— Что за глупость? Ваши мозги совсем высохли от лени! Хотите покрыть дом Катары позорными слухами о том, что ее девочки — бездарные неумехи?! Или вы решили меня позлить?

Катара поднялась, взметнув полы синего струящегося наряда, наспех поправила каштановые завитушки в высоком хвосте перехваченный золотой пластиной и отправилась лично справиться о нуждах мужчины, который несколько часов назад попросился в их заведение на постой.

— Чего желает благородный вельможа?

— Я не вельможа и уж тем более не благородный, — раскинувшись на шелковых простынях и положив голову на мягкий пуф, произнес Райнхард, не удостоив вошедшую взглядом.

— Для нас вы самый что ни на есть благороднейший из мужчин.

Альх хмыкнул:

— Твоя лесть попахивают гнилью и не отменит того страха и презрения, что испытывают твои прелестницы при виде меня.

Катара присела на край широкой кровати и не спеша стала наполнять тяжелый кубок красным вином, которое принесла в пузатом кувшине.

— Зачем оглядываться на других, когда здесь Катара? Я исполню все, что ни попросит желанный гость.

— В последнее время подобные речи меня настораживают, — ухмыльнулся мужчина, вспоминая о змеином логове. — Или ты умеешь читать мысли?

— Нет, но я хорошо умею читать мужчин. — Она отставила кувшин, вручила Райнхарду кубок и, пока он медленно пил, пальцами начала выводить незамысловатые узоры на оголенной мужской груди, покрытой вязью черных символов и белесыми шрамами.

— Ты колдун?

— А ты тактична. Хочешь сдать меня троготам и получить вознаграждение?

Стихийник задал вопрос отрешенно, но внутренне напрягся и покосился на меч. Он, конечно, рад был бы помахать оружием, но усталость за последнюю неделю и тело, измотанное проклятьем, его истощили. Он хотел как можно скорее восстановить силы, насладиться плотскими утехами и забыться на несколько дней в исцеляющем сне. Но понимал, что иллюзия отдыха — всего лишь иллюзия. Через неделю, месяц или мгновение зов проклятия вновь заставит его мчаться в неведомые земли или земли, где он был не одиножды, и выполнять грязные пожелания алчных людишек, не видя ни конца ни края их неуемной жажде наживы.

— Тебе везет, незнакомец. Катара не водит дружбу с законниками, поэтому перестань хмуриться и испепелять меня взглядом. Лучше расслабься и покажи, от чего мои девочки так сладко кричали. — Ее глаза по-кошачьи сощурились, розовый язычок в предвкушении очертил пухлые губки, а тонкая рука с множеством звенящих браслетов своевольно скользнула под тонкий шелк покрывала, которое не скрывало мужского желания…

2

Еще не проснулись петухи и не огласили округу своими воплями, как сердце Райнхарда глухо и болезненно сжалось, заставив его резко открыть глаза и мученически выдохнуть:

— Бездна…

Ему не нужно было проверять, чтобы понять: руна исчезла, указав на нового «счастливчика».

Не церемонясь, альх грубо разомкнул объятия, в которых нежилась Катара, заснувшая, как и он, лишь час назад, и поднялся.

— Уходишь? — зевнула женщина, наблюдая, как мужчина стал спешно одеваться.

— Хм…

— Многозначительное «хм» — это все, чем ты отблагодаришь Катару?

Райнхард отцепил от пояса мешочек, наполненный звонкой монетой до половины, и, не оглядываясь, бросил рядом с женщиной. Та лениво потянулась, проигнорировав подачку, и смерила мужчину задумчивым взглядом.

— Твои символы поблекли… — Она провела взглядом дорожку до его поясницы, где заканчивались посеревшие письмена, и остановилась на бедре, где самодельная повязка насквозь пропиталась кровью: — Твоя рана… она кровоточит!

Альх нервно передернул плечами:

— Не смертельно.

Катара закатила глаза и, томно вздохнув, сползла с кровати:

— Не спеши, давай я наложу мазь и новую повязку. Конечно, не бесплатно, так как, сам знаешь, исцеляющие травы нынче недешевы. Но оно того стоит. — Она хотела коснуться его, но мужчина предупреждающе рыкнул, словно ее руки несли чуму:

— Не смей!

Женщина в смятении замерла.

— Но…

— Твоя забота мне не нужна, — уже более спокойно уронил мужчина, натягивая чистую рубашку.

— Не понимаю… Неужели Катара тебя чем-то огорчила? Ну, не хочешь повязку, хотя бы поешь, не спеши. Еще очень рано. Я прикажу, и мои девочки соберут на стол. Ты не знаешь, но Мирена — чудо, а не стряпуха: такие булочки печет! И вино у меня есть, из самой Дакии, мне его наместник Кривел жаловал, когда… — Женщина замялась: — Когда проезжал мимо.

Женский щебет начал раздражать.

— Прикажи, пусть подготовят коня, я выезжаю незамедлительно. — Райнхард устало потер лицо, с неудовольствием отмечая, что внутренние демоны уже начали раскручивать колесо его личного чистилища, стирая из памяти его тела и души время, проведенное в Сарде, заменяя вкус снеди и вина горечью и тленом, а пресыщенность и удовлетворение от любовных утех — пустотой и разочарованием, которые не унять, пока не будет исполнено очередное желание.

Мужчине хотелось взреветь и, как всегда, что-нибудь разрушить, но он быстро взял себя в руки и покинул дом удовольствий не оглядываясь.

3

Благодаря портальному анимусу, путь оказался недолгий: четыре дня на восток, вместо месяцев пути, и Райнхард спешился возле одинокого, затерянного в лесу домика, окутанного стойким запахом гари и облизанного в недавнем прошлом огнём.

— Надеюсь, меня не заставят строить новое жилище? — спросил он коня, который настороженно прядал ушами. — Хотя, Альтафф, выстроить дом — это еще не самое страшное.

Потрепав друга по загривку, альх накинул поводья на ворота со сломанными зубцами и, хрустя слюдяными осколками, которые в прошлом украшали оконные проемы, прошёл вперед.

Сняв с левой руки перчатку, он начертил в воздухе руну Ансуз, дающую знания, и попробовал ощупать воздух, словно вытягивая из него информацию. Несмотря на то, что воздух — стихия непостоянства, стремительно меняющаяся, мужчина уловил отголосок прошлого в виде зыбкого миража. Скорее, почувствовал, чем увидел озлобленную толпу, крушащую все на своем пути, а в центре — хрупкую женскую фигурку.

Местный самосуд над очередной несчастной, которую обвинили в колдовстве и поклонении темным… Альху не раз приходилось встречать подобное, поэтому видение его не удивило. Хмыкнув, он собрался отпустить мираж, но порыв ветра разметал волосы девушки из видения и донес до его обоняния аромат вереска и дикого меда.

Райнхард насторожился. Аромат, что ему привиделся, был невозможен. Не только потому, что эти растения безжалостно уничтожались и были запрещены на землях пяти королевств, потому что считались цветами порока и скверны. Но и потому, что это был всего лишь мираж. Пустое дыхание недалекого прошлого.

Но, как бы альх ни убеждал себя в очевидном, аромат вереска нещадно дразнил его нос, заставляя непроизвольно принюхиваться и вспоминать о давно забытом. Не понимая, зачем это делает, альх свободной рукой полез за кинжалом, чтобы обменять свою кровь на усиление потока, питающего его силу, и, тем самым, дать миражу больше красок и подробностей. Но едва поднес лезвие к запястью, как дернулся от громкого ржания коня и, не повредив руку, стремительно схлопнул мираж.

— Бездна! Что за наваждение?! — Райнхард сплюнул и направился в дом.

Несмотря на обугленность снаружи, внутри жилище оказалось не тронуто пламенем. Только выбитые окна да опрокинутая мебель напоминали о людской ненависти и бесчинстве.

— Эй… — позвал стихийник, направляясь на второй этаж, откуда доносилась возня и всхлипы. Одним ударом выбил хлипкую дверь, ведущую в небольшую комнатку, и замер в удивлении.

Седовласый мужчина, средних лет, пытался повеситься на простыне, закрепленной на деревянной балке под потолком, у которого явно что-то пошло не так. Вместо того, чтобы мгновенно сдохнуть, например, от перелома шеи, он неуклюже болтал ногами, издавая мучительные всхлипы.

Райнхард самодовольно улыбнулся. Лучшей развязки для себя он и придумать не мог. Через несколько мгновений несчастный уступит смерти, и он будет свободен. Альх даже подумывал вернуться в Сард, где, несмотря на обиду, его ждет Катара. А после — направиться к морю Грез. Или свернуть на север и выйти к долине тысячи рек… В общем, не важно, куда направлять коня и как долго. Главное — что этот выбор будет его личным.

Близость свободы так воодушевила, что стихийник, скрестив руки на груди и опираясь о стену, стал ждать. И дождался бы, если бы его блуждающий по маленькой каморке взгляд не зацепился за осиротевшие белые туфельки, украшенные жемчужными бусинами, за тонкую батистовую сорочку, небрежно перекинутую через спинку дубового стула, за шёлковые ленты и костяной гребень с мелкими желтыми цветочками притаившиеся на узком подоконнике.

Воображение тут же подкинуло Райнхарду незнакомку, чьи волосы пахли вереском и медом. И отчетливо нарисовало, как этот гребень украшает пшеничные пряди. Почему именно пшеничные, он не знал, но ему хотелось верить, что они оттенка предрассветного солнца, как у большинства альвов.

Мужчина внутренне напрягся и тряхнул головой. Что за бред? Понимая, что это проклятая руна водит его за нос и заставляет усомниться в принятом решении, стихийник несколько секунд спорил со своими внутренними демонами, пытаясь убедить себя, что ему плевать на девчонку и на сумасшедшего. Но в какой-то момент выругался, преодолел расстояние до тела, что почти перестало трепыхаться, и, резанув по удавке, аккуратно опустил мужчину на пол.

— Бездна, и почему я не приехал позже?! Эй, а ну, давай, дыши! — Стихийник послал незнакомцу в легкие небольшую порцию воздуха и хлопнул по лицу: — Еще не время умирать!

Мужчина застонал и открыл помутневшие серые глаза. Не фокусируясь на незнакомце, с надеждой протянул:

— Эйлин, девочка моя… это ты?

— Нет, старый дурак, это я! — И, не дожидаясь, когда тот окончательно придет в себя, хлопнул еще раз.

Хозяин дома быстро-быстро заморгал и, наконец, смог осмысленно взглянуть на угрюмого и пугающего чужака.

— Стой! Хватит.

— Жить будешь?

— Буду, — болезненно протянул мужчина, хватаясь за горло.

Райнхард сунул в руки несчастного вазу с пожухлыми ромашками:

— Пей! И как твоё имя?

— Брунс… Брунс-отшельник, — жадно глотая подтухшую воду, прокаркал мужик.

— Хорошо, Брунс отшельник, — усмехнулся альх, не скрывая, что заинтересовался выбившимся из-под чужого ворота медальоном, на котором были изображены меч и пламя — отличительный знак троготов. — Ты законник?

— Нет! — прохрипел мужчина.

— Тогда как ты его получил? Украл? — Альх пальцем подцепил медальон и скривился.

— Лучше украсть, чем чувствовать непомерную тяжесть от того, что он всю жизнь висит на моей шее!

— А это уже интереснее. — Несмотря на съедающее любопытство, альх не стал ковыряться в чужом прошлом и резче, чем хотелось, рыкнул: — Что здесь произошло? Только без лишних драм: у меня не так много времени, чтобы выслушивать мужское нытьё.

Брунс оказался понятливым и коротко кивнул:

— Третьего дня от новой луны пришел в наш дом Григар, племянник наместника Альноса. Ну, как пришел — приковылял, оставляя за собой кровавые лужи и умоляя о помощи. Оказалось, что, несмотря на запрет, он решил поохотиться в здешних лесах в брачный сезон секачей. А все знают: весной в лес лучше не соваться, кабаны особенно свирепы. Но этому идиоту, видать, не объяснили. Так вот, горе-охотник, конечно же, никого не подстрелил, зато подставился сам и кабан разорвал ему ногу. Парень так бы и сдох — слишком много крови вылилось, но наткнулся на наше жилище. — Брунс горестно сглотнул. — Я не хотел его пускать, чувствовал, что беду приведет, но моя дочь настояла, чтобы мы ему помогли. Как я мог отказать, когда она у меня… она…

— Особенная? — подсказал Альх

— Да, — подтвердил Брунс, не понимая значения кривой усмешки чужака.

Зато альх теперь все понял.

Брунс действительно когда-то был троготом, охотником за нечистью, за всяким, кто овладел знаниями управлять потоками и носит в себе кровь сидов. Только сбежал и трусливо спрятался, когда понял, что его дочь не совсем человек и он должен будет ее убить.

Насмешка судьбы, не иначе. Вот только одно любопытно: от кого у девчонки дар? Ведь кровь, которая подчиняет энергию, может передаваться только от носителя. В данном случае, от альва. Вряд ли такая ладная и изящная красота вкупе с добродетелью родится от какого-нибудь дварфа или норны.

— Эйлин сделала все, что следует, чтобы спасти ублюдка: очистила и зашила раны, использовала целебные мази и настойки, а после оставила его у нас. Несколько дней она выхаживала засранца, меняла повязки, обтирала его лицо и грудь, а чтобы быстрее поправлялся, она… она пела.

— Напевы альвов? — уточнил Райнхард.

— Да, — протянул Брунс.

— Что было после?

— Возможно, он бы никогда и не понял этого, будучи в жару и беспамятстве, но, когда ему стало лучше, ублюдок стал притворяться. Да и я, дурак, подвоха не увидел. Радовался, что дочь улыбается, может поговорить с кем-то еще, кроме меня и живности, которая приходит к ней из леса. Но не песни были самым страшным, о чем узнал Григар. Может, в благодарность за спасенную жизнь он бы никому и не рассказал об этом. Но им овладела похоть.

Когда я ушел на промысел, он попытался воспользоваться моей девочкой и взять ее силой. Но, слава Творцу, Эйлин сумела за себя постоять и припечатала его мерзкую харю раскалённой сковородой, на которой выпаривала травы. Правда, сама ошпарила руки, но это мелочи. Главное, что ублюдок от нее отцепился. Воя и визжа, он вылетел из нашего дома, сыпля проклятьями. Жаль, что я не воспринял его угрозы всерьез. Я думал, что он не посмеет ей навредить: перебесится и утихнет. Но гадёныш стал распускать про мою девочку мерзкие слухи о том, что она нечисть. Что она служит скверне, и что ее нужно отдать правосудию.

— А она служит?

— Да как ты смеешь?! Она не поклоняется темным и в новолуние не пожирает сердца младенцев!

— Сказал тот, кто загубил не одну душу, обвиненную злыми языками в подобной ереси.

— Злорадствуешь? Если тебе станет легче, незнакомец, да, я загубил душу, но только одну и только той, кого любил больше жизни. — Мужчина опустил голову и в бессильной злобе сжал кулаки: — Ортрун, моя милая Ортрун… Она никому и никогда не причинила зла, не обидела ни словом ни делом и была для меня целым миром, пока однажды я не узнал, что она… другая.

— Неужели вера в единого и непостижимого Альхарда победила великую любовь и ты ее предал?

Мужчина кивнул и, словно ища для себя оправдания, признался:

— Я был молод, горяч, хотел сделать мир лучше. В то время Ортрун уже носила наше дитя. Я позволил ей родить, надеясь, что девочка не унаследует уродство матери, а после… отвез Ортрун в столицу, где ее признали нечистой и приговорили к смерти. — Мужчина уперся стеклянными глазами в стену, словно на ней были выжжены картины из его прошлого, которые отразились на его щеках злыми слезами. — А теперь и моя девочка последовала за матерью! Не уберег… они убили ее! Зря ты спас меня, незнакомец, я был бы уже с ней и со своей возлюбленной Ортрун. Уходи.

Но альх причитаниям Брунса не внял.

— Когда это случилось?

Хозяин дома заглянул в стальные радужки незнакомца и словно впервые его увидел.

— А тебе какое дело? Кто ты и зачем сюда пришел?

— Если скажу, что хочу помочь, поверишь?

— Мне?

— Твоей дочери, дубина!

— Но моя дочь мертва! — сорвался на крик Брунс.

Альх поднялся и носком сапога подтолкнул к мужчине руну, что выглядывала из-под узкой кровати, накрытой покрывалом из цветных лоскутков.

— А вот сейчас и узнаем. Возьми ее.

— Эту медяшку? — спросил бывший трогот, поднимая металлический диск с выгравированной по центру руной ветра и с любопытством ее рассматривая. Две параллельные линии под изогнутой напоминали дом без основания. Целую минуту мужчина молчал и хмурился, пока в его глазах не зажглось понимание: — Это не возможно! Стихийник?!

Альх кивнул.

Конечно, бывший трогот не мог забыть о самом опасном существе, порожденном древней кровью Изначальных. О проклятом выродке божественного Отца и осквернителе великого рода, извергнутом небесами.

— Тебя что-то смущает? — Светлая бровь Райнхарда приподнялась, а суровые черты искривились, став хищными.

Брунс хохотнул и резко мотнул головой:

— Нет, я готов поклониться хоть самому Изначальному, если потребуется.

— Не потребуется.

— Тогда, прошу, альх, верни мою девочку домой!

Принимая желание, руна в руках мужчины вспыхнула сизым цветом и выжгла на ладони отпечаток изломанных линий. Брунс, как ужаленный, выронил диск, с тревогой глядя на свою руку:

— Что это было?!

— Ответ на твою мольбу. Если руна его приняла, значит, выполнить его я способен и девчонка еще жива. Метка исчезнет, как только я привезу твою дочь. Но не сильно надейся: возможно, я просто не успею ее забрать.

4

Небольшой городок Альнос на берегу Пенного моря заполнили пестрые толпы людей, наряженных в яркие цветные одежды. Люди смеялись над звериными масками, прячущими не всегда трезвые лица, и упивались мелодиями свирелей и лютней. Ветер, дующий с моря, вместо запаха соли и тины, приносил ароматы выпечки, сластей и мяса, заставляя рты горожан наполняться слюной. Но через минуту, будто насмехаясь, менял направление и забивал ноздри удушливым дымом от затухающего костра, на котором недавно сожгли соломенное чучело.

Райнхард оставил коня у придорожной закусочной и, надев маску Хаерзы, не самой приятной твари, которую кто-то выдумал в пьяном угаре, зашел в паб.

— Эй, милейший, посторонись! — хохотнула розовощекая девица, порхающая по пабу, словно мотылек, и держащая перед собой огромный поднос с пивными кружками. Через секунду она появилась вновь и указала альху на единственное свободное место у дальней стены. — Прошу, господин, присаживайтесь. Чего изволите?

— Воды, — глухо произнес альх из-под маски и, недолго подумав, добавил: — И чёрствого хлеба.

— И все? — неподдельно удивилась разносчица, посмотрев на альха, как на ненормального. — В такой-то день?

— В какой? — тут же переспросил он с таким вниманием, что девица, пританцовывая на месте, подалась вперед:

— Вы еще не знаете? — Она смерила незнакомца подозрительным взглядом, но, увидев дорожную пыль, покрывающую черный плащ, многозначительно протянула: — Так это… пару дней назад в наших окрестностях нечисть выловили. А вчера суд был. Вот и празднуем. Завтра на рассвете ее сожгут. Вон, уже и помост справили, и костер соорудили, и примерились на Халне. Солома полыхала до самых небес. А с живой еще лучше будет. Говорят, когда выродка сжигают, пламя разноцветными искрами переливается и дым белый. Знатное будет представление, всем ближайшим поселениям приглашения разослали. Люди идут и идут. А нам только в радость. Вечером — прибыль, а утром — зрелище.

— А почему так скоро?

— А чего тянуть? Нечистые, известное дело, существа хитрые, особенно эта с кротким ликом. На суде с нее даже мешок не снимали и рот заткнули, чтобы чары свои поганые на наместника не навела. Для пущей безопасности эту гадину в его подземелье заперли: говорят, у него стены флюсцой покрыты, чтобы чары сдерживать, и охрана — аж десяток человек.

— Серьезно?

— А то! — подмигнула девица, раскрасневшись еще больше.

— Эй, Зельда, хватит попусту болтать! Клиенты ждут.

— Иду!

Взмахнув полами длинной юбки, Зельда хотела упорхнуть, но мужчина придержал ее за рукав.

— А почему девчонку троготам не отдали? Ваш наместник не боится брать на себя ответственность за ее смерть? Ведь вроде велено во всех королевствах нечестивых в столицы отправлять, на высший суд.

— Так знамо, почему: в Альносе сейчас ни одного трогота не осталось. Всех отправили на границы с Вараком, который захватил отпрыск Хенрика Благочестивца, Олдрик. Отравив собственного отца. А простые служаки до столицы Таврии эту тварь не довезут. Там же целых тыща верст будет. Изведет их, коварная, убьет по дороге и съест их сердца.

5

Несмотря на теплый весенний вечер, альха знобило, а рану на ноге нещадно пекло. Но он старался не думать о худшем, списав недомогание на местами прохудившийся плащ, который практически не согревал. И не важно, что на дворе была середина весны и многие уже скинули с себя лишнюю одежду: Райнхард убеждал себя, что виной всему холодный ветер с побережья, рьяно взбивающий волны в белые барашки и продувающий насквозь.

— Хозяин?

Райнхард резко открыл глаза, стер со лба испарину и посмотрел на своего фамильяра, который являл только рыжие прищуренные глаза и силуэт лиса.

— Вы плохо выглядите. Ничего не беспокоит? Всего день прошёл с призыва руны, а вы еле на ногах держитесь.

Альх отмахнулся от Плута и нетерпеливо спросил:

— Ну, что там?

— И лицо зеленовато…

— Плут!

— И глаза покраснели…

— Плу-у-ут! — предупреждающе протянул альх, теряя терпение.

— А ну-ка скажите: а-а-а-а!

— Чертов фамильяр! Запечатаю тебя в камне и выпущу не позднее следующей весны!

— За что? Я всего лишь забочусь о вашем здоровье. Неблагодарный человечишка!

— Знаю, о чем ты заботишься, проныра! Но не надейся, в ближайшее время я подыхать не собираюсь. А следовательно, свободы тебе не видать.

— Не больно-то и хотелось, — обиделся фамильяр, показывая ряд мелких и острых зубов.

— Рассказывай.

— Девчонку заперли в подвале.

— Охрана?

— Две крысы, которых я спугнул, когда пролетал мимо.

— То есть, охраны нет?

— Нет, — отчеканил Плут, вытянувшись по струнке.

— А флюсца?

— Я вас умоляю! Если стены этой халупы чем-то и покрыты, так только крысиным дерьмом!

Информация была исчерпывающая, и альх, наказав Плуту оставаться снаружи, тенью перепрыгнул через невысокий забор дома наместника и побежал к черному входу.

Осмотревшись, Райнхард повел пальцем, и засов, запирающий дубовую дверь изнутри, негромко лязгнул и отъехал в сторону. За дверью оказалась кухня. Здесь догорала хлипкая лучина, освещающая массивный стол, ломившийся от всевозможной снеди, которую по традиции разделят и вынесут толпе после казни. И плотную фигуру кухарки, что громко похрапывала, растянувшись на широкой скамье возле жаркой печи.

Стянув пару румяных яблок, альх переступил через полосатого кота, который так же, как и хозяйка, не повел ухом при приближении незнакомца, и оказался в столовой. Полагаясь на интуицию, что редко подводила, мужчина направился к резной двери. Но она открылась сама, явив наместника и его племянника собственными персонами. Альх в последнее мгновение успел отступить за пузатый шкаф, и слиться с тенью.

— Это невозможно!

— Но, дядя, она мне нужна.

— Так чего ты ждешь? До рассвета время еще есть, развлекайся.

— Ты не понимаешь…

— Чего я не понимаю? Что девчонка крепко ухватила тебя за яйца? А может, — старик подался вперед и в полутьме прищурился, — она действительно одна из этих… и навела на тебя любовные чары?

— Нет! — испуганно бросил молодой мужчина.

— И поэтому ты третий день изводишь меня своими глупыми просьбами?! Если не хотел ей беды, зачем распустил слухи? Твоя оплошность — тебе с ней и жить. Все, что я могу, это дать тебе время поразвлечься до рассвета.

— Но, дядя…

— Тихо! — прикрикнул старик, устало потирая виски. — Скоро казнь, и мне надо выспаться. — Он зашаркал к лестнице. Схватившись за перила, обернулся:

— Надеюсь на твое благоразумие, Григар. Не наделай глупостей.

— Хорошо, дядя…

Дождавшись, когда старик скроется, альх вышел из тени и схватил парня за грудки.

Григар испуганно дернулся. Часто заморгал, видно, не понимая, откуда в его доме мог взяться огромный детина с рожей мясника.

— Кто ты? Чего тебе надо? Серебро? Золото? Цветные камни? Я все отдам, только не бей! — сдавленно пискнул он, прикрывая лицо руками.

Райнхард разжал пальцы и, по-звериному оскалившись, прорычал:

— Веди меня к девчонке!

— Что? — не сразу сообразил Григар, вжимая голову в плечи.

— К девчонке, которую по твоей милости завтра сожгут!

Парень замер, посмотрел на пришельца, как на полоумного, словно не понимая, чего он требует. Но, встретившись с взглядом, обещавшим ему долгую и мучительную расправу, вздрогнул и залебезил:

— Так ты пришел за Эйлин?!

— Только без глупостей.

— Да какие могут быть глупости! — слишком порывисто согласился мальчишка, на чьей щеке алым пятном горел ожог. — Я, если честно, сам хотел ее выпустить. Ведь то, что мой дядя собрался сделать, это неправильно!

— Что, неужели совесть проснулась?

— Да, я не хочу чтобы она умерла.

Украдкой оглядываясь, Райнхард вошел вслед за Григаром в кабинет наместника. Затем они спустились в подвал по каменной лестнице, что пряталась в нише за тяжелой портьерой.

Как и ожидалось, это место мало напоминало тюремные камеры. Больше походило на винный погреб, которым давно не пользовались и в который сносили всякое барахло. В одном углу гнили какие-то тряпки, в другом были навалены ящики, а у стены прозябал станок для печатанья листовок. Вырвав из катков застрявшую бумажку, альх прочитал: «Нет скверне в нашем городе! Смерть сидам и их выродкам! » Мужчина многозначительно хмыкнул и отправил листок догнивать в углу.

В конце затхлого погреба, возле двери, за которой держали приговоренную, Григар помедлил, осторожно касаясь своей обгоревшей щеки, несколько мгновений молчал, собираясь с мыслями, а после, достав из кармана ключ, протянул незнакомцу:

— Скажи ей, что я сожалею. И пусть не держит на меня зла.

— Скажи ей сам. Открывай!

— Нет! — Парень в испуге попытался отскочить в сторону, но стихийник схватил его сзади за шею:

— Я не привык повторять дважды.

Парень пискнул от боли и трясущимися руками стал ковырять ключом в замочной скважине. Когда замок щелкнул, он попытался сбежать, но Райнхард приложил парня лицом об дверь и брезгливо оттолкнул в сторону бесчувственное тело. — Примного благодарен.

Конечно, исходя из своего опыта, Райнхард мог ожидать от девчонки всего: что она подавлена и сломлена, что лежит без сознания или утопает в слезах и жалости к себе, что уже умерла от страха и не подает признаков жизни. Но только не того, что она, как фурия, выпрыгнет из темноты и вцепится ему в лицо, пытаясь тонкими пальчиками выдавить ему глаза и бормоча бессмыслицу на альвийском. Притом так злобно, словно сплетая пагубные чары. Если бы альх был впечатлительным, как люди, и не знал языка Изначальных, то уже плевался бы через плечо и читал обережные стишки.

А так… он лишь улыбнулся, услышав брань, которой отчитывают малых детей, без труда отцепил от себя брыкающую девицу, расцарапавшую ему лицо, и, сдерживая желание как следует припечатать ее об стену, прижал к себе и втянул носом запах, что источали ее пшеничные косы.

Девчонка сдавленно пискнула и замерла, уткнувшись носом в мужскую шею.

— Отпусти! Немедленно!

Райнхард с сожалением разжал объятия и грубее, чем хотел, отпихнул от себя девчонку. А потом беззастенчиво оглядел ее, пытаясь найти как можно больше изъянов, чтобы убедить себя, что она такая же, как и сотни других полукровок, пустая и безмозглая.

Но, несмотря на все эпитеты, что он успел примерить к раскрасневшейся от гнева девицы, альх не мог отрицать очевидного. Она унаследовала красоту от матери-альвийки. Белая кожа, выразительные глаза, подобные чистым зеленым камням, длинные ресницы и острые скулы, придающие лицу породистость Изначальных. Нужно быть слепым или блаженным, чтобы этого не заметить. И идиотом — чтобы не захотеть этим обладать.

— Собирайся, мы уходим отсюда. Меня прислал твой отец.

— Отец? — задыхаясь от ярости, что еще пекла ее душу, выдохнула девушка, сверкнув в темноте зеленью глаз.

— Да, и если поторопишься, успеешь к завтраку. — Альх швырнул ей в руки тряпье, что выхватил из кучи, когда проходил мимо: серое крестьянское платье и прогрызенную молью тонкую накидку с капюшоном: — Надень это, живо.

Девица оказалась понятливой. Видя, что незнакомец не собирается причинять ей вред, она коротко спросила:

— Как ты узнал, что я здесь?

— Красавчик с румяной щечкой подсказал.

— Григар? — не поверила девушка, показывая жестом, чтобы альх отвернулся.

— Да. Он еще что-то говорил про раскаяние и сожаление.

— Пусть провалится в Бездну со своими сожалениями!

Альх хмыкнул:

— Что же ты, такая пылкая, а безропотно дала себя пленить?

Девушка накинула на плечи плащ и натянула на голову капюшон, из-под которого глухо произнесла:

— Потому что они угрожали расправой отцу.

— Ммм…

— Что значит твое недовольное мычание?

— Ты решила, что жизнь смертного старика важнее, чем бессмертная душа альва?

— Полу-альва, — не задумываясь, поправила девица.

— Не важно, — рыкнул Райнхард, оборачиваясь и хватая Эйлин за плечи. — Как ни назови, ты часть этого мира, его поток, энергия. И, несмотря на то, что с каждой смертью альва или другого волшебного существа этот мир угасает, ты готова вот так добровольно распрощаться с жизнью? Либо тебе действительно плевать, что будет с Линнеем, либо ты полная дура!

Девушка дернула плечами и вырвалась из цепких пальцев пугающего незнакомца.

— А тебе какое дело, наемник? Кто ты такой, чтобы рассказывать, как мне жить?

Ответить альх не успел. Злоба и ярость, накатившие от слов девчонки, затмили разум, и этого мгновения хватило, чтобы потерять бдительность. А поганцу Григару — чтобы захлопнуть за их спинами дверь.

— Теперь в крысоловке две твари! — рассмеялся племянник наместника и побежал звать стражу, вереща на весь дом, как ненормальный.

Глава III

1

— Нет! Стой! — Эйлин забарабанила по двери: — Григор, открой!

— Прекрати.

— Это ты виноват! Если бы не твои глупые нравоучения, мы бы были уже на свободе!

Альх недовольно качнул головой и, дернув девушку на себя:

— Я сказал, хватит!

Стальные радужки потемнели. Эйлин вздрогнула и отшатнулась. А альх вместо того, чтобы попробовать вышибить дверь плечом или прорубить мечом, опустился на пол и закрыл глаза.

Некоторое время он сидел без движения, и за эти минуты в голове Эйлин родилось с десяток вопросов, но лезть с ними она не спешила. Кто знает, что у этих ненормальных на уме! А в том, что мужчина ненормальный, она уже не сомневалась. Выглядит пугающе, ведет себя странно, говорит непонятные вещи про какую-то энергию, потоки… Вещи, недоступные ее пониманию.

Прожив всю жизнь с отцом, вдалеке от людей, она знала одну истину: мир жесток и желает ей зла. Словно прочитав ее мысли, мужчина в центре комнаты глухо бросил:

— Невежество рождает страхи, и порой там, где нет злого умысла, выглядывает демон.

Эйлин устало потерла лицо:

— Прости, что была несдержанной, просто свобода была так близка. — Она сползла по стенке. — Я думала вернуться к отцу и уехать с ним в безопасное место.

— В мире нет безопасных мест. Везде, куда бы вы ни отправились, тебя будут презирать, преследовать и бояться. Рано или поздно, ты вновь выдашь себя и навлечёшь беду. Ведь потоки — это не то, что можно скрыть: если твоя кровь ими отравлена, они проявятся, даже если ты этого не желаешь.

— Я могу не лечить людей и не собирать растения. Больше никогда не возьму в руки ступку, — горячо прошептала Эйлин, — и не приготовлю ни одного снадобья. Заделаюсь стряпухой, устроюсь в пекарню или таверну и буду готовить до конца своих дней.

— И время от времени напевать себе под нос?

— Что?

— Напевы альвов, — раздраженно бросил мужчина, как будто этим все объясняя.

Зеленые глаза непонимающе блеснули.

— Ты и правда ничего не знаешь? Такое ощущение, что тебя растил не трогот, а блаженный. Неудивительно, что ты попала в беду. Напевы альвов — это то, что рождается и умирает вместе с ними. Их напевы — это соединительная ткань мироздания. Их особый орган, помогающий чувствовать этот мир, его энергию и биение сердца. Но не только: их песнь — это и отражение их сил. Особых умений. Вот ты, когда поешь, что происходит?

Девушка хотела смолчать, но, поймав на себе внимательный взгляд, в котором отражалось знание намного большего, чем доступно ей, протянула:

— Излечение идет быстрее, раны затягиваются, не оставляя шрамов, мази и настои, сделанные под напев, становятся чудодейственными.

— И когда ты поешь, — Райнхард хмыкнул, — излучаешь сияние. Кожа, волосы, глаза…

— Только волосы.

— Ах да, забыл, ты же наполовину альвийка, — поправился альх, на миг представляя, как пшеничные пряди отливают неземным светом. Когда-то ему так часто приходилось видеть это сияние, что сейчас он легко представил, как мягкий свет тысячи крохотных звезд обрамляет тонкие черты. Поймав себя на этих мыслях, альх качнул головой, прогоняя образы из прошлого, и вновь сосредоточился на призыве Плута.

— Но я могу не петь. И тогда я…

— Умрешь, — бесцветно бросил мужчина, досадуя, что вообще начал этот разговор. Ведь ему нет никакого дела, куда и с кем отправится девчонка. И что с ней в конечном итоге приключится. Хоть в Ледяные Чертоги, где, в принципе, ей и место.

— Но почему?

— Потому что не поющий альв — мертвый альв! — резко бросил стихийник, поставив на этом разговоре жирную точку. Дальше он уже не слушал, что говорит за его спиной полуальвийка, он вновь призывал Плута, который почему-то его игнорировал.

Понимая, что выбора нет и ему придется тащить духа насильно, теряя драгоценные крупицы энергии, Райнхард громко выругался. Достал из-за пазухи прозрачный осколок кварца с выгравированными символами и незаменимый ритуальный кинжал, без промедлений резанул по своей огрубевшей ладони, сжал камень и прошептал истинное имя фамильяра, не то, что он придумал, когда дух был вытащен из глубинных пластов реальности, а истинное, которым нарекло его само мироздание:

— Дюббук!

Символы на камне, напитавшись кровью, вспыхнули багрянцем, и тогда Райнхард, почувствовав поток, связывающий его и духа, со всей силы дернул существо на себя, не заботясь о том, что в этот момент Плута ударило по голове словно обухом. Не прошло и мига, как серое нечто, без конца меняющее форму, явилось перед мужчиной.

— Зачем же так больно?! Я уже шёл к вам.

— Но не спешил.

— А что, мы куда-то торопимся?! Сами сказали, что до утра еще много времени.

— Было, пока нас не заперли и не возвестили на всю округу, что в городе появилась еще одна нечисть.

— А, да, что-то слышал, — издевательски, протянул Плут. Но получив новый удар по голове, страдальчески закатил глаза и, став дымкой, нырнул в замочную скважину, конечно, не забывая причитать о своей несчастной судьбе.

Замок щелкнул.

— И стоило из-за такого пустяка меня призывать?! Сами бы справились.

Райнхард помрачнел. Без сомнения, справился бы, если бы не воспаленная рана на бедре, что обжигала огнем, с каждым днём ухудшающая его самочувствие. Он не знал, чем было смазана та стальная шпилька, но с тех пор, как покинул змеиное логово, рана не только не затянулась, но становилась хуже, медленно отравляя Райнхарда, забирая силы. Словно он не стихийник, а простой смертный.

Девушка сдавленно пискнула. Мужчина и фамильяр обернулись.

— А-а-а, это та девица? — оживился Плут, забыв обиду. — Кажется, в прошлый раз вы не зарекались спасать всяких прелестниц.

— Закрой пасть.

— Хотя… было бы что спасать: ни кожи ни рожи. И стоило из-за этого…

Окровавленной рукой стихийник поймал его за длинную морду и с силой сдавил. Пока призыв на крови действовал, дух мог ощущать физическое воздействие, и, несмотря на то, что существо было эфемерным, боль от захвата Плут почувствовал и болезненно пискнул, прикусив язык.

— Еще слово — и ты навсегда отправишься в камень.

Плут покорно закивал. Райнхард разжал пальцы и, наспех перебинтовав ладонь куском тряпья, обратился к девушке:

— Думаю, не стоит злоупотреблять гостеприимством.

Эйлин согласно кивнула и, плотнее кутаясь в плащ, поспешила за наемником.

Добравшись до кабинета наместника, беглецы услышали, как дом сотрясает топот множества ног и звон металла, в который обычно любят наряжаться неудачники, называющие себя городской стражей. По мнению стихийника, их нужно было прозвать городскими шутами. Ведь то, как они сражались, вызывало у него приступ острого несварения. Бестолковая суета, лязг и бренчание навевали мысли о дешёвом представлении горе-артистов.

Послав Плута к лошадям, Райнхард прикрыл собой Эйлин. И, как только дверь отворилась, отточенным взмахом руки швырнул чакру, очень надеясь, что среди счастливчиков, чьи головы упадут на пол первыми, не будет поджаренного крысёныша Григора и его дядьки. Ведь им еще предстоит прочувствовать всю прелесть огня, как они того и желали.

Девушка за его спиной вскрикнула, в ужасе прикрывая рот рукой:

— Ты их убил?!

— Нет, всего лишь отправил поспать.

Чакра, измазанная в крови, вернулась к хозяину, зловеще проскрежетав о металлические пластины. Глазами, полными ужаса, Эйлин смотрела на бездыханные тела стражников:

— Но так нельзя…

— Любопытно будет послушать, почему… Но позже.

Альх поднял тяжёлый стул и швырнул его в окно, кроша слюду в осколки. И, прежде чем покинуть поместье, схватил со стены масляную лампу, освещающую кабинет наместника, и с размаху швырнул ее на заваленный пергаментами стол. Стекло треснуло, огонь вырвался наружу. Желтые листочки схватились мгновенно, с радостью разгораясь. Стихийник неуловимым движением пальцев призвал небольшой ветерок, который тут же навел беспорядок, поднял пару горящих листков и послал их к шкафу со свитками, полкам с многочисленными книгами и к тяжёлым занавескам. Потом схватил Эйлин за руку и потащил на улицу.

— Эй, они здесь! — закричал стражник в обшарпанной броне, спешиваясь на ходу и атакуя стихийника. Но металлический диск альха был стремительнее, и, увернувшись от чужого меча, Райнхард резанул пластиной по горлу незадачливого бойца. За ним — еще одного, неуклюже махавшего мечом, и еще. Всех и не перечесть.

Эйлин отступала от развернувшегося ужаса, и крови, что полилась по тёмной брусчатке. Развернулась и побежала прочь, но ее тут же схватили.

— Вот ты и попалась, дрянь! — Тяжёлый кулак ударил девушку по лицу.

Райнхард стремительно обернулся и, выхватив из-за пояса кинжал, кинул в одного из обидчиков Эйлин. Острая сталь вошла стражнику между глаз, и тот мгновенно рухнул. Второго мужчину Райнхард убить не успел, так как его повалили наземь. Альх сомкнул пальцы на бычьей шее, перевалил противника на спину и, оказавшись сверху, сломал челюсть и разбил его лицо в кровь.

Эйлин же смахнула с рук верёвки, что пытались пристроить на ее тонких запястьях, извернулась и кое-как вырвала клинок из головы убитого. Когда на нее навалился второй мужчина, она выставила клинок перед собой.

Сталь пробила броню, и вошла в живот. Мужчина взревел, ударил девушку наотмашь:

— Ты за все ответишь, тварь! Тебя порежут на мелкие куски и только после этого сожгут! А для начала я отрублю тебе руки и язык!

— Наемник! — отчаянно закричала Эйлин, пятясь и спотыкаясь. На фоне разгорающегося дома мужчина выглядел жутким безумцем.

Райнхард не заставил себя ждать, сбил солдата с ног, и одним ударом в висок заставил его тело обмякнуть навсегда.

— Цела?

— Да, — облизывая разбитую губу, произнесла девушка, остекленевшим взглядом всматриваясь в дом, который жадно поглощал огонь, раздуваемый порывистым ветром. И людей, что суетливо бегали. Кто-то нёс столовое серебро, роняя ложки, кто-то — содранные со стен гобелены, одна толстая женщина несла кота, уткнув чумазое лицо в шерстяной бок. Небольшая кучка солдат пыталась спасти наместника, и его племянничка, что стали заложником огня на втором этаже.

К дому потянулась толпа с площади. Она быстро заполнила улицу, позволив Райнхарду и Эйлин в ней затеряться. Натянув на головы капюшоны, беглецы ловко избежали встречи с законниками, которые, словно натасканные псы, прочёсывали улицу. И вышли в кривой переулок, где их ждал Плут с двумя лошадьми. А оттуда, минуя охранные посты, помчались прочь из Альноса, где очищающее сожжение скверны все же произошло. Судя по горестным причитаниям и плачу, что летели им в спину, наместник праведного суда не пережил.

2

В условленное место стихийник и его подопечная подъехали к вечеру следущего дня. Несмотря на то, что лошади преодолевали путь рысью с переменой на шаг, они ушли достаточно далеко на восток к скалам, что скрывали в себе множество туннелей.

В давние времена эти туннели использовали горняки — милый, добродушный народец ростом с десятилетних детей. Сейчас же это место напоминало могильник: затопленные пещеры, пустошь с мертвой землей и байками про морен, которые плавают по извилистым туннелям, обрушивают своды и утягивают любопытных глупцов на дно. Говорили, что морена — это последнее, что ты увидишь перед тем, как сгинуть в пучине.

— Где мы? — с опаской косясь по сторонам, спросила девушка и поежилась от холода, который, несмотря на жару, проникал из глубин пещеры, возле которой они спешились. Вернее, она спешилась: наемник, имя которого она так и не узнала, за ее спиной грузно рухнул на землю. Если бы не поводья, за которые он держался, он бы упал плашмя.

Конечно, девушку тревожило его состояние и раньше, она видела, что в седле он держится из последних сил, что его отрешённый взгляд направлен в пустоту, а тело вздрагивает от горячки. Большую часть дороги она донимала его уговорами, что стоит сделать привал и осмотреть раны. Но мужчина упрямо тряс головой и только злился на ее болтовню.

Эйлин ничего не оставалось, как смиренно ехать рядом, искоса наблюдая за ним. Она готова была в любой момент оказать помощь. Ведь, несмотря на то, что наёмник оставался ей неприятен, чувство благодарности наполняло ее душу. Эйлин не знала, сколько отец пожаловал ему за спасение, но она отдала бы больше, если бы, конечно, имела.

— Эйлин! — донесся из туннеля вместе с плеском воды такой родной голос, и девушка на миг забыла думать о мужчине. Спрыгнув в воду, которая была ей по щиколотку, она вбежала под каменный свод.

— Отец! — Она крепко обняла седовласого мужчину, не сдерживая слез. — Я думала, они…

— Ну, что ты, милая, они бы не посмели причинить мне вред. Но что они сделали с тобой? Бедная моя девочка! — Мужчина осторожно тронул ее щеку, на которой расцвел синяк, и с разрывающимся от боли сердцем осмотрел ссадины на шее и руках. На белой коже они выделялись особенно ярко.

— Тебя нужна помощь. Пойдем…

— Эй, — раздался хриплый голос снаружи, — я выполнил твое желание! Верни руну.

Эйлин встрепенулась и замотала головой:

— Не сейчас, отец. Со мной и правда все хорошо, а вот ему нужна помощь.

Она вышла из-под каменного свода и указала на наемника, чье лицо было мертвенно-бледным, глаза покрывала сеточка красных прожилок, а дрожащее тело, наглухо закутанное в черный плащ, не поддавалось контролю. Эйлин старательно отводила глаза, чтобы мужчина не видел, какую жалость она к нему испытывает. Он еще на полпути предупредил: если она не перестанет так пялиться, он свернет ей шею. Конечно, в его состоянии угроза была смехотворна, но лишний раз злить больного девушка не хотела.

Брунс недовольно нахмурился, но все же подошел к стоящему на одном колене альху и попытался его поднять. Райнхард встрепенулся, вырвался и гневно потребовал:

— Руну!

Его отрешенный, поблекший взгляд стал яростным. Даже лошади испуганно заржали и попятились.

— Отдай проклятую руну, или умрешь! — собирая остатки сил, проорал наемник и повел рукой, чтобы призвать стихию и вытрясти из старика душу, но силы хватило лишь на слабый ветерок, не мощнее его дыхания. Рука альха опустилась, глаза закатились, и он грузно осел на землю.

День и ночь сменили друг друга уже три раза, а мужчина не подавал признаков исцеления. После того, как он обессиленно рухнул, Эйлин с отцом не без труда затащили его в пещеры, в которых оказалось обустроено уютное логово с необходимым скарбом для жизни. Хотя логовом это место называть было бы неправильно. Пройдя всего десяток метров по одному из туннелей, путники попали в настоящий дом, искусно вырубленный в горной породе. Здесь, как ни странно, была и лестница и резная терраса, правда, со временем заросшая каменными образованиями причудливых форм, а внутри — небольшие комнатки, из которых жилых было две. У этого дома не было крыши, ее заменял каменный свод пещеры с большой дырой посередине, из которой в дневное время лился солнечный свет, а в ночное — виднелось небо, усыпанное звездами.

Как объяснил отец, на это временное прибежище указал альх. Откуда он про него знал, можно было только догадываться. Но благодаря наемнику, который лежал в горячке, Эйлин и отшельник Брунс могли не волноваться, что их найдут, и спокойно пересидеть некоторое время здесь. Да и бежать дальше им пока не хотелось, по крайней мере, до тех пор, пока незнакомец не излечится… ну, или не отдаст душу бездне.

Хотя об этом Эйлин думать не хотелось. Она упрямо день за днем обтирала его тело отварами из трав, которые собирала неподалеку — разумеется, убедившись, что поблизости никого нет. Поила жаропонижающими настоями, которые должны были очистить его кровь. Осмотр показал, что его состояние усугубила рана, напоминающая гадкого паука, раскинувшего черные лапки поверх воспаленного места и разрастающегося все дальше и дальше.

Еще несколько беспокойных дней прошли в заботах о больном, который метался в горячке, бормоча бессмыслицу, иногда порываясь встать и куда-то умчаться, не воспринимая действительность. Иногда приходило затишье: мужчина проваливался в глубокий сон и напоминал мертвяка. Только слабые удары сердца говорили, что он еще жив.

Эйлин приходила в голову идея позвать того болтливого духа, которого стихийник запечатал в камне, как только они покинули город. И попросить у него помощи, а возможно, спросить, что она делает не так. Ведь и травы и напевы альвов, что она без устали нашептывала мужчине, не излечивали и не возвращали ему жизнь. Но, когда она сняла кварц с шеи мужчины и подпитала его кровью, ничего не произошло. Камень, как и его жилец, оставались глухи к молитвам девушки, убивая последнюю надежду.

— Ну, что?

Эйлин печально качнула головой:

— Не понимаю, что с ним. — Ее ладонь легла на широкий лоб, покрытый испариной, и сменила влажную тряпицу. — Он даже перестал бормотать, а его дыхания почти не слышно.

— Не вини себя, ты сделала все, что могла. — Рука отца легла на худенькое плечико. — Значит, пришло его время. Сегодня-завтра он умрет, поэтому будь готова: как только это случится, мы тронемся в путь. И так слишком долго здесь пробыли. Нас ищут. Вчера я видел патруль, он рыскал к северо-западу отсюда. Оставаться здесь небезопасно.

— Но, отец… — отчаянно бросила девушка, и ее печальные зеленые глаза увлажнились.

Она хотела поспорить, сказать, что мужчина не умрёт и им ничего здесь не угрожает. Но лишь тяжело выдохнула и отвернулась. Ее пальчики погладили безжизненные пальцы альха, слишком холодные для того, кто еще борется со смертью, и с силой сжали их, а губы в отчаянии прошептали:

— Если ты умрешь, я вытрясу из тебя душу, наемник!

Да, угроза так себе, но ничего лучше она придумать не смогла.

— Эйлин… — Девушка не отреагировала, уставившись в пустоту. — Эйлин, скажи, зачем ты так убиваешься? — Брунс сел рядом на низенький каменный стул. — Не ешь, не пьешь, целые сутки проводишь с ним.

— Он спас мне жизнь, разве этого мало?

— Но ты не обязана изводить себя. Твои силы небезграничны. Прими его скорую смерть как данность и отпусти. Ведь ты его даже не знаешь.

Эйлин подняла на него глаза, полные негодования:

— Ты действительно думаешь, что он не заслуживает помощи после того, что сделал?

— А что он сделал? — вспылил Брунс. — Выполнил то, что требовала руна. Если бы не выполнил, умер бы гораздо раньше.

— Что? — Девушка непонимающе тряхнула головой. Она помнила, что стихийник просил какую-то руну, но не придала значения его словам.

— А то, что это чудовище не заслуживает жизни! Ты даже не представляешь, кого ты пытаешься излечить. — Брунс вскочил на ноги и горячо зашептал: — Это древнее порождение небесного Творца, отравленного кровью Изначальных. Я помню, чему нас учили. Это существо, скрывающее под личиной смертного, хочет уничтожить наш мир и порядок. Он хочет извести людей, собрать армию нечисти и заполучить континент, а возможно, и весь мир. Он приведет нас к новой войне, и тогда без поддержки Альхарда, который уже сотню лет спит в небесных чертогах, у людей не будет шансов. Наш вид либо истребят, либо сделают рабами. Нет, — Брунс замотал головой, — я не позволю!

Он схватил меч стихийника и замахнулся. Но Эйлин встала у него на пути:

— Моя кровь тоже отравлена.

— Ты не такая, как он. Отойди!

— Только после того, как ты опустишь оружие, — твердо сказала девушка.

Дочь с отцом целую минуту мерялись упрямыми взглядами, но увидев, сколько в Эйлин решительности и непоколебимости, Брунс сдался, выпустил из рук меч и тяжело осел. Повисла гнетущая тишина, в которой мужчина боролся со своими внутренними демонами. Когда здравый смысл победил, он вынул из кармана небольшой сверток:

— Вот, отдай это ему. Я не уверен, но, возможно, это поможет.

Девушка с опаской приняла подношение и осторожно раскрыла. На тряпице оказался небольшой круглый медальон с символом в центре.

— Эта та самая руна? — Брунс кивнул. — Как она поможет?

Мужчина пожал плечами и направился к выходу.

— Может, и никак, я не знаю. Но, в любом случае, мы скоро уходим. Сегодня, когда стемнеет, мне нужно будет проверить пути отступления. Вернусь через день или два. И мы уйдем, независимо от того, вылечится альх или нет.

3

Тишина, наступившая после ухода отца, угнетала. Девушка замерла на трехногом, поеденном сыростью и плесенью табурете, разглядывая руну. Сколько прошло времени, сказать было сложно, но вечер скатился к ночи и на небе зажглись первые звезды.

Отец предупредил, что касаться руны не стоит, так как она хранит в себе древнее зло. Поэтому Эйлин осторожно, через кусок тряпицы, вложила в руку стихийника его медальон.

Какое-то время ничего не происходило: руна излучала тусклый свет, а холодная безжизненная рука холодила. Стихийник практически не дышал. Девушка даже успела поддаться горькому разочарованию и практически потерять надежду, но внезапно пальцы, которые только что были мертвы, с силой сжали медяшку, притом так крепко, что на тыльной стороне ладони вздулись вены.

Радость затопила девушку, она улыбнулась, и внутреннее счастье породило сакральные слова, которые сложились в песню, исцеляющую тело и дух.

Райнхард открыл глаза. Первое мгновение бесцельно смотрел в отверстие над головой, через которое проглядывали звезды, затем перевел взгляд на лицо, красивое, сосредоточенное, окутанное ореолом светлых волос, излучающих мягкое сияние и аромат вереска, опьяняющий, словно дурман. Казалось, каждый уголок этого места пропитан исцеляющей энергией, приближавшей обладательницу сакрального голоса к Изначальным.

— Если бы знал, что на той стороне меня встретит жрица Альмирии, давно бы наложил на себя руки.

Песня резко оборвалась, а сияние померкло.

— Очнулся!

Стихийник поморщился, словно от этого радостного вскрика у него разболелась голова.

— Тсс, не нужно шевелиться. — Мягкие ладошки надавили на мужскую грудь, пытаясь побороть сопротивление. — Ты еще не окреп. Вот, выпей. — Давление на груди ослабло, и возле лица мужчины оказалась чашка с отваром из трав. Стихийник облизнул пересохшие губы, привстал и залпом ее осушил. После, не церемонясь, скинул с себя одеяло и, хватаясь за стену, встал.

Эйлин тут же зарделась и отвернулась. Покрывало, что скрывало его наготу, упало на пол. Конечно, пока она ухаживала за мужчиной, она смогла побороть робость и смущение, сосредоточившись на лечении. А самое главное — побороть непрошенные, бесстыдные мысли и неуместное воображение.

Да, ей приходилось ухаживать за Григором, но тот мужчина кроме жалости, ничего не вызывал, она к нему была равнодушна. Со стихийником все было иначе: когда она прикасалась к его телу, кончики ее пальцев начинало легонько покалывать. Рассматривая тугие мышцы и блеклую вязь рун, она заливалась румянцем, а когда всматривалась в угрюмое лицо, покрытое тёмной щетиной, сердце сладко замирало, а в душе разливалось тепло. Странно, учитывая то, что этот мужчина даже в неподвижном состоянии пугал и был ей абсолютно чужд.

— Тебе не стоит вставать.

— Отойди. — Райнхард отмахнулся от Эйлин и, придерживаясь за стены, побрел в сторону одного из темных туннелей, ведущего куда-то вглубь пещер.

Она с минуту сомневалась, стоит ли следовать за ним, но, все же проиграв любопытству, подхватила вещи альха и чахлую лучину и направилась следом.

Не чувствуя ни холода ни острых камней под босыми ногами, Райнхард в абсолютной темноте прошёл несколько поворотов и вышел в небольшую галерею, где протекала подземная река, образуя небольшую заводь. Спрыгнув с уступа, альх с головой погрузился в обжигающе холодную воду.

Измученное хворью тело отозвалось приятной истомой. Ноющие от безделья мышцы под сильными и уверенные гребками стали приходить в тонус, скидывая сонное оцепенение и болезненную скованность. Рана на ноге, промытая целительным источником, перестала саднить и жечь, затягивая края. А мысли, бывшие путанными и тяжелыми, стали проясняться. Если бы не желудок, что отозвался в чреве недовольным урчанием, и голод по плотским утехам, мужчина ощутил бы себя еще счастливее, а так приходилось довольствоваться малым.

Сколько прошло времени, стихийник не отмерял, но достаточно долго, чтобы понять, что тело под действием руны и исцеляющей воды восстановилось.

Мужчина вышел на берег, коварно улыбнувшись, он последовал за пляшущей девичьей тенью, натянув только штаны, которые предусмотрительно ему оставили.

— Сколько прошло времени?

— Шесть дней после того, как мы тут появились, — не глядя на мужчину, произнесла девушка, накладывая в глубокую миску приятно пахнущую похлебку.

Альх сел напротив нее за стол с каменной столешницей, смущая Эйлин не только полуобнажённым видом, но и пристальным взглядом стальных глаз.

— Почему вы не ушли?

Она многозначительно промолчала и всё же посмотрела на мужчину. Но лучше бы она этого не делала: под взглядом цвета расплавленного серебра ее сердце затрепыхалось перепуганной пташкой и ухнуло куда-то вниз. Девушка хотела сбежать, но, понимая, что будет выглядеть глупо, усилием воли приклеила себя к стулу, налила себе травяной настой, а, чтобы отвлечь мужчину от пристального внимания к себе, задала первый пришедший в голову вопрос:

— Ты и правда древнее зло?

Брови мужчины поползли вверх. Он отклонился на стуле, скрещивая на груди руки и улыбнулся:

— Возможно.

— И ты хочешь, чтобы мир погряз в войне между людьми и такими, как ты?

Усмешка на заросшем щетиной лице стала шире:

— Ты, наверное, хотела сказать «такими, как мы».

— В отличие от тебя, я не убийца и не намерена ею становиться.

— Отчего же? Ты неплохо обращаешься с клинком. Я оценил, как здорово ты проткнула того стражника. Если бы приложила побольше сил, моя помощь не потребовалась бы.

— Я защищалась.

Альх пожал плечами:

— Слабакам свойственно искать себе оправдания. Они никогда не признаются даже себе, что получили удовольствие.

Эйлин хотела возразить, но мужчина перебил:

— Мне глубоко плевать на этот разлагающийся мир, я хочу, чтобы такие, как твой отец, оставили меня в покое, а ты — закрыла рот и дала мне спокойно поесть.

Он зачерпнул ложку супа и с наслаждением засунул ее в рот, теряя к собеседнице интерес. Зато у девушки интереса стало больше. Напряжение, что сковывало ее вначале, спало, и Эйлин, указав на висевший на шее стихийника кварц, произнесла:

— Я пыталась призвать то существо. Но оно не явилось.

— Ты пыталась вызвать моего фамильяра?

Эйлин сконфузилась и кивнула:

— Думала, он поможет, скажет, как тебя лечить. Ведь мои песни не помогали, травы и настои были бесполезны.

— Глупая девчонка, чтобы призвать фамильяра, нужна кровь его хозяина и сакральные слова. Ты знаешь эти слова?

Девушка отрицательно качнула головой.

— Тогда ради какой бездны ты трогала мои вещи?!

— А ради какой бездны ты умирал?! Древнее зло не может лежать трупом!

Райнхард раздраженно повел плечами, но продолжать пустое пререкание не стал. Смерил девушку задумчивым взглядом и, как ни в чем не бывало, произнес:

— Я тебя прощаю.

— За то, что пыталась тебя спасти? — негодующе воскликнула она, поперхнувшись чаем.

— Если бы твой болван-отец сразу отдал мне руну, ничего бы этого не случилось. Моя связь с потоками восстановилась бы, и исцеление пошло бы быстрее. И тебе не пришлось бы строить из себя целителя и напевать мне свои дрянные песни, ожидая, когда я сдохну.

— Что-о-о?! — Эйлин задохнулась от несправедливого обвинения и резко вскочила на ноги, задев чашку, из которой пила. Хотела сказать что-то обидное, но прикусила язык и попятилась: чашка выплеснула содержимое Райнхарду на колени.

Мужчина вскочил. Его лицо из язвительно-добродушного стало непроницаемым, ухмыляющиеся губы превратились в тонкую линию.

— Нарочно меня провоцируешь?

Эйлин упрямо вздернула подбородок и скрестила руки на груди. — И поделом! Нечего говорить мне гадости! — Но, хоть ее глаза и излучали вызов, они все же были испуганны.

Райнхард подошёл к девушке вплотную, пьянея от сладкого запаха вереска, что источали ее пшеничные пряди, собранные в легкую косу, от нежной кожи. И чистой, незапачканной этим миром энергии, что на уровне потоков ощущалась, как небесный нектар.

— Что, хочешь, меня ударить?

— Как можно…. Хочу показать, с каким наслаждением буду тебя… гм… любить.

Альх схватил лицо Эйлин мозолистыми ладонями и притянул к своим губам, жадно, неистово, дико. Поборов легкое сопротивление, он рванул на девушке платье и потянул ее за собой на импровизированный лежак из звериных шкур…

Глава IV

1

Никогда прежде Райнхард не чувствовал себя лучше. А если и чувствовал, то давно забыл об этом. И дело не в том, что у девчонки открылся какой-то талант в отношении плотских утех, совсем наоборот: она была так зажата и скованна, что мужчине пришлось чуть ли не взять ее силой, уговаривая нетерпеливыми ласками, жаркими поцелуями и молчаливыми обещаниями, которым никогда не суждено сбыться.

Дело было в другом: отпечаток альвийской крови и дар целителя накладывали на его обладательницу особые таланты. Она могла восстанавливать и очищать энергетические потоки, залечивать душевные раны, наполнять светом там, где давно поселилась тьма. И даже когда похоть и голод тела были удовлетворены, альх продолжал беззастенчиво пить ее свет, который напоминал живительный нектар. Только когда холод и тьма уступили теплу и уюту, он выпустил девушку из своих объятий и устало откинулся на спину.

Некоторое время они лежали молча, слушая в тишине тяжелое дыхание друг друга, не спеша прерывать то хрупкое и, казалось, зыбкое умиротворение, что окутывало полутемное, сырое и промозглое помещение, в котором гуляли сквозняки и слышался шум подземного источника.

— А ведь я даже не знаю, как тебя зовут, — тихо прошептала Эйлин и глупо хихикнула, ощущая счастье и, казалось, пульсацию звезд, что рассыпались на небосводе, видном через отверстие над их головами. Несмотря на то, что между ними произошло, она не испытывала ни смущения ни стыда. И была в какой-то мере благодарна мужчине, который показал ей, как это… гм… любить. Конечно, она не питала иллюзий и надежд, понимая, что с рассветом мужчина уйдет, оставив в ее душе лишь горечь разочарования. Но также она понимала, что все в ее мире зыбко, и лучше узнать мужчину так, как это произошло сегодня, чем не узнать никогда или узнать насильно, с тем, кто ей будет отвратителен и мерзок. Некстати вспомнив, как ее лапал Григар, она вздрогнула, но тут же о нем позабыла, когда мужчина рядом с ней заговорил:

— Меня зовут Райнхард.

— Райнхард, — тихо повторила девушка и улыбнулась. Ее улыбка отразилась в серебре мужских глаз. — А почему мой отец называл тебя альхом? Что это значит?

— Это значит, что меня породил божественный творец и покровитель всего сущего, Альхард. Тот, кому поклоняются люди на континенте, продолжая его славное дело по уничтожению скверны. Уничтожению таких, как ты.

Девушка приподнялась на локтях и склонилась над лицом, вмиг ставшим суровым.

— Не понимаю… — Она нахмурилась, и между светлых бровей залегла морщинка. — Зачем истреблять нас?

— Потому что в нашем мире людям свойственно сторониться всего, что невозможно объяснить логикой и здравым смыслом, и опасаться тех, кто на них не похож.

Мужчина тяжело выдохнул и прикрыл осоловевшие глаза:

— Давным-давно, когда первые люди пришли на континент, они встретились с жителями этого мира… разными жителями. Некоторые были похожи на них, отличаясь лишь невообразимой красотой и умениями, недоступными человеку.

— Ты говоришь про альвов и их магию? — догадалась девчонка, представляя, как люди и альвы обмениваются мудростями, делят кров и еду.

— Некоторые были странными и неказистыми, как дварфы или горняки. А некоторые были совсем жуткими и страшными, напоминавшими монстров из сказок, которыми пугали непослушных детей. Но все они страшили. Люди так и не смогли ужиться с непохожими на них существами. Они боялись магии и везде видели заговоры, списывая на Изначальных все свои несчастья. Неурожай? Это магия отравила землю. Засуха? Это магия высушила воду. Пропал человек? Это монстры утащили и сожрали. Хотя последнее не лишено смысла. — Мужчина самодовольно хмыкнул, словно вспомнив какой-то забавный случай.

— Но это ужасно! Как можно быть такими…

— Тупыми? — подсказал мужчина.

Девушка, смутившись, кивнула.

— У страха всегда глаза велики.

— Так вот, в какой-то момент людям надоело бояться, и они решили сплотиться и пойти войной против тех, кто их приютил. Возглавил их вождь одного из тогдашних племён, и звали его Альхард Вездесущий. Как говорится в сказании, «и высек он огнем и мечом скверну… и одолел нечисть»… Послушай, я уже не помню эту чушь, если интересуешься историей, тебе стоит наведаться в хранилище рукописей: в любом из городов в них бережно хранятся сказания о Великом Творце. Правда, за прошедшие годы история переписывалась и приукрашивалась несколько раз, и теперь похожа на невероятную легенду, в которой всесильный Творец пришел в мир, полный чудовищ, и очистил его, дав людям процветание и всяческие блага. То, что это был обычный человек, уже никто и не вспомнит. Как и то, что Вездесущим его прозвали не потому, что он имел какие-то особые знания, а потому, что любил совать нос куда не следовало.

— Но почему Изначальные дали себя победить? Неужели они были слабее? Ведь у них преимущество в количестве и в магии, которую они берут из потоков. Неужели магия слабее железа?

— Не слабее, но большинство Изначальных были миролюбивыми, их образ жизни — это созидание и поддержание в мире гармонии и красоты. Столкнуться с жестокостью и кровожадностью людей они просто были не готовы. И не были готовы ответить тем же.

— То есть, они просто дали себя извести?

— Ну, не просто, — ухмыльнулся мужчина, — но можно сказать и так.

— Это ужасно!

— Не ужаснее, чем твоя болтовня, — потерев висок, упрекнул мужчина.

Но, видя, что он не потерял добродушный дух, Эйлин придвинулась ближе, посмотрела на руну, которая обрела шнурок и мирно покоилась на мощной шее:

— Как руна с тобой связана?

Райнхард глубоко вздохнул. Давно он так много не откровенничал, особенно с девицами. Он думал заткнуть ей рот поцелуем или вообще прогнать, но, встретив наивный, искрящийся любопытством взгляд с отблесками исцеляющего света, вновь прикрыл глаза и расслабился. Ведь, по сути, то, что он скажет, не будет иметь никакого значения, ведь девчонка будет мертва. И не потому, что она ему неприятна или слишком болтлива, а потому, что она несет в себе угрозу.

Свет, что она дарит, подобен дурману, к которому быстро пристрастишься и от которого в дальнейшем невозможно будет отказаться. Дурман, что заполнит все его существо и сделает одержимым. А одержимость несет в себе разрушение и хаос. И ведет к необдуманным поступкам, к таким, как, например, взять девчонку с собой. А это невозможно. Девица, которую наверняка придется оберегать от каждого шороха, ему не попутчик, а обуза.

Нет, однозначно, чтобы избавить себя от будущих проблем, он обязан ее убить. Успокоив свою совесть, как ему показалось, разумными доводами, мужчина поведал то, что не рассказывал ни одной живой душе уже сотни лет:

— Эта руна, — Райнхард тронул медальон, собираясь с мыслями, — мое проклятие. Она выбирает человека, которому я должен служить.

— Что значит служить? — Эйлин накинула на себя покрывало, поморщившись от саднящей боли внизу живота.

— Это значит исполнить любую его волю, и не важно, что придумает его безумное воображение: если мне под силу это совершить, руна скрепляет договор.

Глаза цвета малахита недоверчиво расширились, и девушка качнула головой:

— Но как это возможно?

— Магия Изначальных. В неправильных руках бывает весьма интригующей.

Несколько минут прошли в тишине, и альх подумал, что удовлетворил любопытство съёжившейся от холода целительницы, но она вновь нарушила тишину:

— А как руна выбирает, кому ты будешь служить?

— Правил нет. Она может в любой момент сделать выбор и призвать.

— Так вот как руна оказалась у моего отца! Она просто у него появилась?

Понимание, что ее спас случай, стало неожиданным и слегка горестным.

— Значит, твое проклятие — исполнять чужую волю? И отказать ты не в состоянии…

— Умная девочка, — язвительно похвалил альх. — Когда руна скрепляет незримый договор, мои чувства стираются. Границ того, что я хочу и что ощущаю, больше нет.

Мужчина резко перевернулся и подмял под себя Эйлин, крепко удерживая ее руки над головой.

— Это значит, что я буду постоянно хотеть пить, но, сколько бы ни выпил, не утолить мне жажды. Это значит, что я буду чувствовать голод, но, сколько бы изысканных блюд не съел, не утолить мне терзаний чрева. — Девушка от боли в запястьях обеспокоено заерзала, но, как заворожённая, продолжала смотреть на свое тревожное отражение на дне серебряных глаз. — Это значит, — голос мужчины стал совсем низким и рычащим, — что я буду чувствовать похоть, но, сколько бы блудниц меня ни удовлетворяли, не усмирить им яростного огня в моей крови. — Мужчина наклонился и ненасытно примкнул к приоткрытым устам, с испуганным выдохом воруя последние крупицы исцеляющего света и невообразимо правильно ощущая под собой мягкие формы обнаженного женского тела.

— Но и не это самое страшное, — продолжал он, — а то, что когда я под чарами руны, я перестаю ощущать потоки силы. С каждым днем, затраченным мной на выполнение задания, мои потоки истончаются, я перестаю чувствовать стихию и не могу ею в полной мере управлять. Надеюсь, ты уловила, в чем заключается ирония моего проклятья? Я не имею права не исполнить желание, ведь это будет последнее, чего я захочу в жизни. Время меня истощит, и я погибну.

— Это ужасно… — Эйлин всхлипнула и бросила на него жалостливый взгляд.

Словно уколотый жалом, Райнхард скривился и, поднявшись на ноги, стал спешно одеваться. Для него ее жалость была оскорбительна. Словно он какой-то урод. Момент беззаботного спокойствия был безжалостно разрушен. И чем дольше она буравила его спину молчаливым взглядом, тем больше он злился. На себя, за чрезмерные откровения. На девушку, что не скрывала своих чувств. На ее отца, что оставил девицу без присмотра на попечении зверя. На руну, что оставалась безмолвной и не спешила призвать его к очередному счастливчику, чье желание нужно исполнить.

— Райнхард, прости! Я не желала тебя обидеть, мне просто сложно представить… Теперь я понимаю, почему мое исцеление на тебя тогда не подействовало. Мой отец не отдал тебе руну и, тем самым, не аннулировал ваш договор. Хворь была не в ране, а в невозможности дотянуться до потока твоей силы.

— А ты быстро учишься. — Райнхарду польстило, что девица оказалась смышлёной. Если бы он только мог взять ее с собой! Мужчина в сотый раз пожалел о своем решении, но выбора у него не было: её нужно убить и сделать это как можно скорее, ведь чем дольше он заглядывает в лучистую зелень альвийских глаз, тем сильнее желание передумать. Альх тряхнул головой, скидывая наваждение, рисовавшее ему картины, как после очередного исполненного желания он берет ее снова и снова, как залечивает боль и раны, исцеляет свою душу и пьет чужой свет, приправленный ароматом вереска.

— Иди сюда. — Райнхард доверительно протянул ей руку, даря улыбку, которой не пользовался несколько десятилетий: мягкую, обещающую все блага мира и счастливое будущее. Погладил шёлк светлых волос, уткнулся носом в макушку, жадно вдыхая аромат, который, казалось, ломает волю. После с переполнявшим сердце сожалением отстранился и, нежно погладив бледные щеки девушки, аккуратно взял ее лицо в ладони… Одно резкое движение — и ее жизнь будет оборвана.

2

В темноте, подсвечиваемой лишь звездами, к скалистой гряде приближался отряд из десяти конников. Его возглавлял молодой воин, облаченный в простую одежду, под которой прятался крепкий доспех. Рядом с ним ехал мужчина, чей возраст определить было сложно: из-за кустистой бороды, закрывающей половину лица, и нечёсаных длинных волос цвета пепла, спадающих на глаза, он был похож на дряхлого старца. Лишь твердый голос и зоркие карие глаза заставляли в этом усомниться.

— Это здесь! — глухо и безэмоционально произнес седовласый, спешиваясь вслед за своим господином, который в темноте пытался рассмотреть вход в пещеры, затопленный водой.

— Еремиас, ты уверен? Что если твое предвидение опять завело нас не туда? Если честно, мне уже кажется, что мы гоняемся за тенью. И я вообще не уверен, что тот, кого мы ищем, существует.

— А вы не сомневайтесь, милорд, сомнения — плохой советчик. Затмевают взор, скрывают истину, сбивают с пути.

Молодой мужчина хмыкнул:

— Если бы не знал тебя всю жизнь, подумал бы, что ты безумен.

— Все мы в той или иной степени безумны, милорд. Важно не отрицать очевидное.

— С тобой сложно спорить, — улыбнулся мужчина.

— Я стараюсь, — слегка поклонился Еремиас, устремляя взгляд на тёмную воду, словно в ее отражении скрывались знания, недоступные простым смертным. Хотя, возможно, так и было, ведь архивариус Игнисвирга был не просто смотрителем архива, но и ведающим. Тем, кому открываются предзнаменования звёзд. Это с его подачи молодой правитель отправился на поиски стихийника.

Близилась война. Совет Пяти не устраивало, что трон Варака займет мальчишка, чьи амбиции слишком высоки, а нрав напорист. Но самое главное — мальчишку было невозможно подчинить. Он, как и его отец, видел иной путь развития не только для своего королевства, но и для всего континента, чем очень раздражал.

Отдав безмолвный приказ воинам, чтобы разбрелись по периметру и держали дозор, молодой правитель достал из ножен меч и, вслушиваясь в тишину пещер, пошёл вперед.

— Ты со мной?

Еремиас качнул головой:

— Поверьте, это излишне.

— Но как я его отыщу? Тут же сплошные лабиринты.

— Ступайте, он сам вас найдет. — Еремиас словно потерял интерес к разговору, согнулся и сел на влажную траву, устремив взгляд ввысь и натянув на лицо блаженную улыбку.

Секунда отделяла Райнхарда от рокового движения рукой, чтобы раз и навсегда избавить себя от соблазна с кротким ликом и глазами цвета влажной хвои. Но эхо голосов, недоступное обычному слуху, и тихая крадущаяся поступь заставили альха поколебаться.

Воспользовавшись замешательством мужчины, Эйлин осторожно отступила, чувствуя, как тело подрагивает от внутреннего напряжения. Ведь ей всего на миг, но показалось, что Райнхард задумал недоброе и лишь случай занял его внимание и заставил замереть. Благой этот случай или нет, Эйлин было все равно: ей стало дико страшно от того, что могло случиться непоправимое. Она подняла с пола свои вещи и на негнущихся ногах попыталась выскользнуть прочь. Но Райнхард поймал ее за локоть и прошипел:

— Иди к озеру, приведи себя в порядок и будь готова уходить.

Покорно кивнув, Эйлин схватила почти догоревшую лучину и свернула в уже знакомый туннель, с трепыхающимся от страха сердцем устремляясь прочь от мужчины, который вмиг стал пугающим незнакомцем.

Одевшись и затянув на поясе перевязь со всем своим оружием, Райнхард затаился. Он обычно не интересовался, кто его преследует и зачем, убивая на месте. Но упорство, с которым его искал Олдрик, а именно это имя нашептал ему ветер, заставило стихийника изменить своим принципам. Альх выпрыгнул из тени на тусклый пятачок света и схватил мальчишку за грудки, приставив к его шее клинок:

— Как ты меня выследил?

— Провидец помог, — не растерялся тот, встречаясь с темным взглядом и лицом, преисполненным злобой. — Опусти оружие, я не собираюсь причинять тебе вред.

Альх от такого наглого заявления опешил, но руку не убрал.

— Здесь я решаю, что и когда делать. — Давление на клинок усилилось, и из шеи мальчишки полилась кровь. Но он как будто этого не почувствовал и, как ни в чем не бывало, высокомерно заявил:

— Меня зовут Олдрик Ниарр Эльгхейс, я законный наследник…

— Плевать! Зачем ты меня искал?

— Я хочу предложить сделку.

— Сделку? Мне? — Райнхард не сдержал смеха. — Да ты хоть знаешь, кто я такой и на что способен?

— Догадываюсь, поэтому и искал встречи.

Наглость, с которой вещал парень, и уверенность в себе впечатляли: мальчишка не только не обделался в штаны, но и говорил твердо, как равный ему. Райнхард отступил. Давненько у него не было таких собеседников. Расслабившись, он вальяжно облокотился о каменную колонну из древнего сталагната и скрестил на груди руки.

— У тебя пара минут. Если я не услышу ничего вразумительного, ты отправишься к папаше, как его там? К Хенрику Благочестивцу, что недавно преставился от твоей руки. И вместо восьмого или девятого… — Альх на секунду задумался. — Бездна, ваши правители меняются быстрее, чем я обновляю портки! В общем, Варак останется сиротой, ну, или его приберет к рукам более удачливый сукин сын.

— Я отца не убивал! — сквозь зубы прорычал Олдрик, сжимая пальцы в кулаки.

— Я же сказал, плевать! Говори, что надо?

Олдрик убрал меч в ножны, по-деловому пригладил черные волосы, собираясь с мыслями, и заложил руки за спину.

— Я хочу победить в грядущей войне.

Брови альха поползли вверх:

— А самоуверенности тебе не занимать… Решил отомстить убийцам отца?

Молодой мужчина нервно качнул головой и прямо посмотрел на стихийника:

— Моего отца неспроста называли благочестивым: он выступал против закона об Изначальных и всегда был выше предрассудков, которые вешали на волшебный народ. Жил по чести и совести, и на его земле не был убит ни один человек, оболганный в скверне. Он считал, что не важно, какой расы существо, если оно не несет угрозы себе или окружающим, готово жить и трудиться по совести и на процветание Варака. Из-за его политики наш когда-то довольно скудный край, построенный на камнях, стал процветающим. Ведь никому не приходится страшиться, что завтра его казнят из-за домыслов соседа, и люди спокойно трудились на своей земле.

— А твой отец не был глупцом.

— Вот именно, что был глупцом, каких поискать мало! Если бы он это делал скрытно, не нес свои догмы впереди себя, как флаг, не лез с нравоучениями и не доказывал на совете с пеной у рта, как нужно жить, то наверняка был бы жив. Все мы прекрасно знаем, кто сидит у власти и всем заправляет: «поборники чистой крови», увешанные камнями силы — анимусами — с ног до головы, и беззастенчиво использующие потоки и ее магию. Одни троготы чего стоят. — Олдрик сплюнул: — Лживые ублюдки!

Альх никогда не думал, что доживет до тех времен, когда услышит подобные речи. Он даже немного сожалел, что не был знаком с королем Хенриком: они бы явно поладили.

— Твое стремление мне импонирует, но ты еще слишком молод. Сколько тебе? Шестнадцать?

— Восемнадцать, — нисколько не смутился парень.

— Без разницы, хоть тридцать, тебе все равно не выстоять в войне против четырех королевств. Они раздавят тебя как букашку и посадят в Вараке нового правителя, того, кто будет есть и пить из их рук. Это опрометчиво и глупо.

— Глупо ничего не делать. Ко мне уже приезжали послы, требовали, чтобы я сложил полномочия, либо принял все их правила без лишних слов, при которых любое недостойное, на их взгляд, поведение приведёт к моей гибели. Мне ясно дали понять, что у них много приспешников, готовых подсыпать яд в бокал или воткнуть нож в спину.

— Тогда мне вообще не понятно, как ты собираешься им противостоять.

— А это то, за чем я к тебе пришёл. Существует пророчество…

— Серьезно? Ты пришёл рассказать мне сказку? — По лицу стихийника пробежала тень разочарования. Райнхард отлип от стены, всем своим видом показывая, что разговор окончен, но юноша преградил ему путь:

— Это не дешёвые сказки горе-ведуньи за медную монету. Это истина, и она правдива.

Скепсиса на лице Райнхарда стало еще больше.

— В пророчестве говорится об артефакте небывалой мощи, что сможет перекроить ночь в день и вернуть то, что было взято незаслуженно.

— Что-о-о?

— Как мы думаем, этот артефакт способен лишать магии анимусы и перекрывать потоки, питающие их. С этим артефактом мы бы смогли лишить защиты крепости и напасть. В равном противостоянии мы сильнее, армия Варака испокон веков славилась лучшими войнами.

А с этим поспорить было сложно. Действительно, знавал Райнхард человека, который в свое время сложил голову за то, чтобы Варак, которым он правил в начале времен, был великим, сильным и непобедимым. Он собирал лучших из лучших воинов со всех концов света. И не важно, были то люди или Изначальные: Янару важна была преданность военному искусству, так как он сам болел этим.

Отрадно стало стихийнику, что славные традиции человека, чье имя кануло в бездну, сохранились и дошли до сегодняшних дней. Если бы Янар был жив, он бы непременно оценил эту мощь.

— Большего бреда я в своей жизни не слышал. Анимусы невозможно лишить силы, они и есть сила.

— Но пророчество…

Райнхарда начало одолевать раздражение.

— Очередная глупость безумной старухи или старика!

— Даже если этот старик — я?

Глухой голос позади раздался так внезапно, что альх сделал выпад, но его клинок достал лишь пустоту. Тот, кто вещал, показался совсем с другой стороны и не спеша приблизился, пряча руки в широких рукавах балахона то ли проповедника, то ли нищего.

— Ты?! Невозможно…

Тысячи ненужных чувств, воспоминаний и образов ураганом пронеслись в душе Райнхарда. Ведь он не ожидал сегодня, сейчас встретить заклятого врага! Альх непроизвольно призвал свою стихию и со всей силы сжал седовласого мужчину в невидимых тисках. При этом ярость, отразившаяся на лице Райнхарда, передалась в мощь ветра, которым он управлял, желая стереть нежданного гостя в пыль.

— Я-то думал, как этот сопляк меня вынюхал? А это мой старый знакомый решил меня проведать. Да, Еремиас?

— А ну, отпусти его! — Шею стихийника тронула острая сталь. — Если хоть волосок упадёт с его головы, я проткну тебя. — Олдрик крепко схватил свой меч и быстро обошёл альха, загораживая собой Еремиаса, что безвольной куклой повис над землей, издавая хриплые стоны.

— Поди прочь! — яростно рыкнул Райнхард, отшвырнув от себя назойливого мальца. Он приблизился к неприятелю, сдунул нависающие на его глаза седые пряди и с издевкой постучал пальцем по голубому анимусу, вросшему посереди лба:

— Ну как, оно того стоило?

Туман, клубившийся в камне, стал гуще.

— Каждого мгновения! — прохрипел мужчина, выдержав взгляд, полный ярости и боли.

Стихийник взревел и отпусти Еремиаса. Тот грузно рухнул, расшибая колени и ладони об острые камни.

— Убирайся прочь со своими пророчествами! Оба убирайтесь! И больше никогда, слышите, никогда меня не ищите! — бешено проорал стихийник.

— Если твоя душа найдет покой, ты можешь меня убить, я давно к этому готов. Но ты еще не услышал цену за артефакт, который нужен Олдрику. Я дам тебе то, что ты жаждешь больше всего на свете.

— Избавишь от проклятия? — зло усмехнулся мужчина.

— Нет, я хочу предложить тебе месть! — Пошатываясь, Еремиас поднялся. — Ты можешь не только избавиться от проклятия, но и совершить праведный суд.

— Невозможно!

— Возможно. Я видел, анимус показал мне.

Райнхард тряхнул головой:

— Я сказал, это невозможно! Я прошёл от Седых вод до Ледяных чертогов, от Соляной пустоши до островов Галатии! Такого способа не существует. Он непобедим, зверь, которого он взрастил в себе, больше не является человеком, ни телом, ни душой. Это существо — бездонная пропасть, отравляющая все сущее, тварь, пожирающая ткань мироздания! И его невозможно уничтожить!

— Возможно, раньше так и было, но я видел осколки будущего и в одном из тысячи его отражений он был мертв. И ты был там, и…

— Хватит! — Новая волна возмущения охватила Райнхарда, создавая вокруг новый ураган, еще мощнее и опаснее, стремительно разрастающийся и уходящий вверх. — Твои видения — пустой звук, а язык лжив: сначала я вырежу его, а после — глаза. Ведь тебе они не нужны, у тебя есть анимус.

Схватив Еремиаса за шею, стихийник с силой надавил на его челюсть, словно собираясь претворить угрозу в жизнь, но поняв, что Еремиас даже не сопротивляется, с брезгливостью оттолкнул его и, схватившись за голову, взревел:

— Пошли прочь!

Мощный ураганный ветер подхватил Олдрика и Еремиаса, закружил в безумном танце и через отверстие в скале вышвырнул прочь. Райнхард надеялся, что приземление будет не слишком мягким и незваные гости сломают себе шеи.

Задыхаясь от накрывающей его ярости, Райнхард направился к подземному источнику. Ему срочно нужен был свет целительницы — то, что могло его успокоить, привести чувства и мысли в равновесие. Уговорив себя, что это не предпосылки к одержимости, а всего лишь прихоть, после которой он ее убьет, альх закричал:

— Эйлин!

Но насытиться ему было не суждено. Пещера с озером была пуста, и, как оказалось, комнаты, в которых они проживали, тоже. И, сколько бы мужчина ни взывал к ней и не метался, она не отвечала.

Сбежала.

Маленькая целительница сбежала! Мужчина сел на камень и рассмеялся, долго слушая искаженное эхо своего голоса, звенящее в пустых коридорах. Без сомнения, он бы смог ее выследить и нагнать. Убежать от ветра невозможно. Но делать этого он не стал. Видно, она все же поняла, что он задумал недоброе, поэтому он не вправе был ее осуждать.

Пусть так. Райнхард устало поднялся, в последний раз осмотрелся и в гордом одиночестве, как уже бывало не одну сотню лет, направился в зияющую пустоту, чтобы завтра снова продолжить свой бесконечный забег по замкнутому кругу. Единственное, на что он надеялся, что никогда больше не встретит ни Еремиаса с Олдриком, ни Эйлин, ведь второго шанса на жизнь он им не подарит.

— Милорд, где вы?

— Да здесь, болван, не ори! — Морщась от боли и громогласного голоса капитана Кривиса, Олдрик выполз из-под кучи прелой листвы, в которую зашвырнул его стихийник, и сокрушенно покачал головой: — Где архивариус?

— Ищем.

— Он здесь! — раздался неподалеку голос одного из солдат.

Несмотря на боль во всем теле, Олдрик вскочил на ноги и, прихрамывая, помчался в ту сторону. Но, нигде своего наставника не обнаружив, озадаченно посмотрел на солдата, а тот, в свою очередь, указал пальцем на дерево. Старый ссохшийся дуб с мощными ветками поймал Еремиаса за подол широкого балахона и крепко держал, но не это встревожило парня, ведь достать его не составляло труда. Олдрика насторожил безудержный смех учителя, словно тот тронулся умом.

— Чему ты радуешься? Ведь у нас ничего не получилось!

— Получилось, и даже больше, чем я надеялся! Мы не только предотвратили беду и повернули русло судьбы в нужное направление, но и посеяли в уме альха зерна, которые дадут нужные всходы.

— Мне кажется, ты просто обезумел, старик.

— И в этом тоже есть истина.

— Милорд, — к Олдрику спешил конник, — мы видели девушку недалеко отсюда. Задержать ее?

— Нет! — заверещал архивариус, напугав людей внизу. — Не смейте ее трогать!

— Милорд?

Олдрик озадаченно почесал затылок, взлохматив черные волосы.

— Твои загадки, Еремиас, подчас сводят меня с ума. Не трогайте ее, пусть идет.

Конник кивнул и пришпорил коня, а Олдрик, устало вздохнув, вновь посмотрел на счастливого архивариуса:

— И что нам теперь делать?

— Как что? Готовиться к битве! Придет время, и Райнхард встанет на вашу сторону, приведя войско, которому не будет равных во всем Линнее!