Виверна. Пламя миров

Алеся Лисовская (2024)

Ему приказано убивать. Все твари с нечеловеческой природой подлежат зачистке — такова воля императора, таков его долг. Но что, если однажды он встретит ту, что стоит тысячи людей? Что, если чудовище — это ты?

Глава 2. Отец. Исповедь

Я лежала на стойке, скорее догадываясь об этом по каким-то едва уловимым подсказкам (как падал приглушенный свет, где стояли родные, как они касались меня), чем зная точно. Сознание блуждало, то покидая моё тело, то возвращаясь. Не было сил даже открыть глаза. Но через закрытые веки я видела силуэты людей, неясными тенями они все были здесь — моя семья и человек, принёсший смерть. Никого другого я не ощущала рядом, должно быть посетителей давно разогнали.

Голос отца дрожал. Чтобы скрыть это, он прочистил горло:

— Однажды это должно было произойти. Только кто мог знать, что вы найдёте нас в этой глуши и что это случится так скоро. Я расскажу всё. Пусть это будет моя исповедь. Я ничего не скрою. Многоликий мне судья…

— Меня вырастила Агнес. Моя родная бабка. Лаской не баловала. Чтобы держать в узде, могла и огреть чем-нибудь, а-то и приказать высечь Эдвилу — единственному своему слуге. Должно быть оттого и я не прикипел. Уважать — уважал. Видел в зеркале и в манерах общие черты, подарки дарил на праздники — из дерева вырезал кораблики — от души. И она бережно хранила их. Стояли на видном месте, возле старинных картин и ваз из Заморья.

Говорить про родителей было непринято. Что о них говорить? Обоих похоронили. На кладбище я место знал, Агнес ходила к ним по выходным. Стояла на коленях, прижимая к глазам платок, потом запиралась в комнате, было слышно, как она вздыхает. Иногда просила бокал с вином покрепче. Если попадался ей на глаза, могла схватить, прижать к себе и долго держала. До сих пор помню запах её платьев. Она шептала: «Как ты похож на отца!». Не знаю, что лучше — когда она так прижимала меня к себе, что я боялся задохнуться и вскоре начинал вырываться, либо когда Агнес была не в духе и могла наорать, мол: «Что ты таскаешься без дела, как призрак?! Нечем занять себя — на кухню иди, хоть какой-то от тебя прок!».

Кулачки у неё были маленькие, руки тонкие, кожа синяя, как у несвежей куриной тушки. Она сжимала их, сотрясая воздух. Помню глаза её — распухшие, раскрасневшиеся, блеклые, влажные, каждая жилка видна. На груди висел медальон. Какой шум она подняла однажды, когда он закатился за кровать, пожар бы был — не так бы кричала. Иногда она разрешала мне сесть рядом и, теребя цепочку пальцами, говорила: «Здесь моё сердце!».

Со временем я понял, что ей больно смотреть на меня, и старался держаться подальше. По сути, я вырос на кухне. Кухарка — её звали Эми — была добра ко мне. С ней было весело, и она быстро обучила меня своему мастерству. Да и нравилось мне готовить. Когда подрос, ко мне стал приходить учитель. Агнес поощряла мои успехи в учёбе и давала денег на «ярмарку».

Когда Агнес умерла, я был ещё молод и, что скрывать, глуп. Мне достался дом и небольшая сумма в наследство. Эдвил не стал мне служить, а Эми решила остаться. Мне казалось тогда, что вот наконец — сейчас заживу, но деньги разлетелись быстро. Я сам не понял, как это вышло.

Воистину я думал тогда, что впереди меня ждёт безбедное блестящее будущее, а началась чёрная полоса. Ко мне пришёл друг, Версен, и предложил открыть лавку на ярмарке. Сначала торговать выпечкой и овощами, а потом привезти из Заморья ткани и украшения. Его брат, Килар, как раз собирался в путешествие. Нужны были деньги. Я заложил дом.

Мы с Версеном были полны надежд. Эми помогала нам во всём, и через неделю после отплытия корабля, наша лавка на рынке уже приносила прибыль. Беда пришла позже. Мы ждали возвращения Килара, считали дни и честно платили налоги. Как-то в конце дня Версен поймал за руку воришку — щуплый пацан смотрел из-под бровей, не вырываясь и царапаясь, как малолетки. Ему было лет тринадцать. Помню его волчий взгляд — глаза тёмные, как бездна, кожа чёрная от солнца, волосы в кучеряшках под грязной шапкой, руки подраны. Версен думал, мальчишка будет просить, умолять его отпустить, но тот просто молчал. И смотрел так… с вызовом. Нужно было отпустить его. Да и взял он всего лишь пару хлебных лепёшек. Пусть бы шёл себе.

Шайка воришек промышляла на ярмарке всегда. Никто их не трогал. Лишнего они не брали. В банде были одни сироты да те, у кого родители немощны. Частенько помогать брались: мешки принесут, гниль переберут, сети расправят, рыбу потрошат, любой работе рады — да никто не платил малышне, едой отдавали. Закрывали глаза на воровство.

Да вот зацепил Версена этот взгляд. Он мальчишке руку завернул, а потом толкнул его, так что тот в грязь упал. С лепёшками вместе. Мальчишка молча встал и хлеб поднял. И стал его есть, волком глядя на нас. Как земля на зубах хрустела, нам слышно было. Тогда Версен подскочил к пацану, замахнулся, краснея от гнева, а я и сделать ничего не успел. Воришка тенью метнулся прочь. Только взгляд его запомнился мне, виделся до самой ночи. Тёмный омут, бездонный, упрямый.

Мы с Версеном не разговаривали больше в тот день. Я не знал, что сказать.

О мальчишке мы успели забыть — стёрлись из памяти его черты и взгляд этот треклятый, как где-то через месяц лавка наша сгорела. Со всем товаром, что был.

Я примчался на ярмарку утром. Мне уже доложили, но я поверить не мог, пока сам не увидел. Всё сгорело. Чёрные огрызки стен торчали из пепла мрачной Короной Смерти. Прямо на земле, у той самой лужи, сидел Версен. Он узнал о пожаре раньше, чем я. Руки у него были обожжены и в саже, он пытался разгребать завалы. Да нечего уже было спасать.

Я сел рядом. И мы молчали. Люди сновали мимо нас, словно не замечая. Так прошёл день.

Корабль, которого мы так ждали, не вернулся. Он подвергся нападению пиратов. Несмотря на то, что от них удалось отбиться, незамеченная вовремя течь привела к тому, что корабль затонул, утянув на дно не только богатства Заморья, но и весь экипаж. Спастись удалось лишь одному моряку. Он прибыл в город месяц спустя и рассказал, как всё было.

Наутро его нашли мёртвым. Люди были злы. Таких как я, потерявших всё, оказалось немало.

Версена я больше не видел. И только много месяцев спустя узнал, что последним моряком был Килар.

Дом у меня забрали, запретив даже входить в него, чтобы собрать вещи. Ведь я заложил его вместе со всем, что было внутри. У старой Агнес скопилось много дорогих вещей. Помню испуганные глаза Эми. Тайно пробравшись к ограде на заднем дворе, она передала мне плед, немного еды и все деньги, которые смогла найти, включая свои. Она целовала мне руки и плакала, как плакала бы мать, прощаясь.

К зиме я растерял все свои связи, потерял всех, кого считал уж если не друзьями, то надёжными людьми. Я был так зол, столько отчаяния и желчи скопилось во мне, что никто не брал меня на работу. Я стал нищим. Никому не нужным существом, которого и человеком-то сложно назвать. Я дошёл до того, что если бы мне кто-нибудь бросил под ноги хлеб, я ел бы его с лошадиным дерьмом, не то, что с родной землёй.

Ту ночь я помню, как вчера. Пришла зима. Я забыл, когда ел в последний раз и жил на улице. Прохожие не узнавали меня, так отросли мои волосы и борода. Ни следа не осталось от меня прежнего. Ни снаружи, ни внутри. А ещё я ненавидел Версена. Мне казалось, попадись мне он на пути, я задушил бы его своими руками. Он отнял у меня всё. И сбежал, как крыса. То ли решил, что это я убил Килара, а может и сам приложил к этому мокрому делу руку, забрав у брата что-то ценное. Кто знает, что мог прихватить Килар, спасаясь с тонущего корабля. Покойники не говорят.

Выпал снег. Уже не первый, но этот не таял. Ночь обещала быть холодной, и я заходился в кашле. Чувствовал, смерть где-то рядом, мне недолго осталось. Совсем. Эта ночь будет последней. Моё тело заледенело настолько, что почти не слушалось. Синие пальцы с полопавшейся кожей было бесполезно греть дыханием. И тогда я увидел девочку. Не знаю, откуда она взялась.

На ней была тёплая одежда — шапка, шубка, шарф, сапоги. Казалось, кто-то забыл её на дороге. Где-то поблизости должны были быть родители, но никого не было. Я наблюдал за ней, словно хищник. Где-то на задворках сознания мелькнула мысль, что это мой шанс.

Голос отца дрогнул, он сглотнул:

— Да. Я — тварь! Самый жалкий на свете человек. Хуже и представить нельзя. Я не достоин жизни, но в тот момент, если бы кто знал, как мне хотелось жить.

Это очень тяжело вспоминать. Я пытался это забыть. Но разве такое забудешь. Мне оправданья нет. И раз пришло время всё рассказать, я буду говорить, как есть. Потому что…

Отец заплакал. Я почти видела, как кривится его рот, как слова вылетают и ранят его же…

— Я хотел. Нет, я не хотел… Я… схватил эту девочку, собрав остатки своих сил, и понёс. Она не кричала, не плакала, не звала никого. Просто обняла меня. Ручки у неё были крохотные. Ей было от силы года три. Да, три, не больше. Я не стал уходить далеко на случай, если её станут искать. Вдруг сжалятся, да дадут мне пару монет. Но никто не искал её. И расчёт у меня был иной.

Я замерзал. Не чувствовал рук, пальцы на ногах болели от малейшего движения. Кашель рвал грудь. И я хотел… забрать… её тепло.

Здесь на улице мы не пережили бы эту ночь. И уповать на чудо было как минимум глупо. Я забрался с ней в бочку, служившую мне домом, и засунул руки под её шубу, к самой коже. От прикосновения моих ледяных рук она даже не дрогнула. Просто смотрела на меня. Она была очень горячей. И тело её не остывало, а казалось наоборот становилось всё горячее. От её дыхания иней в моей бороде растаял. Она сняла варежку, потрогала блестящие капельки и засмеялась. Борода щекотала её. И она смеялась всё смелее. И я засмеялся. Сквозь слёзы. Сквозь горькие слёзы. Я чуть не убил это дитя. Я…

Я прижал её к себе, мысленно тысячу раз прося прощения и благодаря судьбу за этот подарок. И обещая всем богам, что буду беречь её, как родную дочь.

Тепло разливалось по телу, мне даже стало жарко.

Знал ли я, что она — виверна? Догадался. Не сразу, конечно. Позже.

С того момента удача снова полюбила меня. Я помню, как проснулся ночью, мучимый жаждой.

— Хочешь пить? — спросил я.

Девочка кивнула.

— Я сейчас. Подожди меня, ладно?

Она кивнула опять. Я набрал снега в кувшин, специально припасённом для таких дел, и с досадой глянул на горку хвороста, что сложил перед бочкой сколько-то дней назад, когда ещё не потерял огниво. Девочка внимательно наблюдала за мной. Что произошло дальше, я не понял. Отвернулся всего на секунду и почувствовал запах дыма. Обернулся. А хворост уже горел.

И огонь отражался в глазах малышки. Но не те несмелые язычки, корёжащие древесину, а огромное всесильное пламя неизвестных миров.

Я смотрел на дитя, посланное мне небесами, и пил горячую воду, словно в жизни не пил ничего вкуснее и слаще.

Утром я проснулся абсолютно здоровым.

Днём мы направились в другой город. Я боялся, что кто-нибудь узнает меня и девочку заберут. И, уж если каяться, я боялся, что её будут искать. Не могу это объяснить, просто понял, что держу в руках настоящее чудо. Понял, что не хочу её отпускать.

Я нёс малышку на плечах. Путь, который должен был быть невероятно трудным, мы проделали с лёгкостью. Не знаю, откуда силы взялись. Мы баловались, играли в снежки, я бросал её в сугробы, она догоняла меня. Я никогда так не смеялся, сам чувствовал себя ребёнком и забыл обо всём на свете. Я забыл про Версена. Забыл про то, что всё потерял. То, что я нашёл в ней, было несоизмеримо больше. Во мне не осталось ни обиды на судьбу, ни гнева, сжиравшего меня изнутри. Она очистила мою душу.

А ещё — холод больше не страшил меня. Стоило взять малышку за руку, как становилось тепло.

Ловец:

— Что было дальше?

Отец:

— Я уже говорил, что удача повернулась ко мне лицом. Судите сами. Я нашёл кошелёк, когда мы шли по дороге в Дэрвел. Он был полон монет. Я просто не мог поверить своим глазам. Мы зашли в первую попавшуюся таверну, и нам дали комнату, разрешили помыться и принесли поесть. Хозяйка — подслеповатая баба — не стала задаваться вопросом, откуда у грязного нищего такая красивая прилично одетая дочь. Деньги решили всё.

Так Лиена (это имя я дал ей сам) осталась со мной. Сперва она не говорила совсем, но я и не торопил. Я легко нашёл работу. Одну, вторую, третью. Каждая была лучше и доходнее.

В конце концов, я разбогател и купил таверну. А ещё я встретил Мию. И она полюбила Лиену так же, как и я.

Отец замолчал. Стало так тихо… И лишь когда Терри шмыгнул носом, я поняла, что ещё жива.