Виверна. Пламя миров

Алеся Лисовская (2024)

Ему приказано убивать. Все твари с нечеловеческой природой подлежат зачистке — такова воля императора, таков его долг. Но что, если однажды он встретит ту, что стоит тысячи людей? Что, если чудовище — это ты?

Глава 4. Мия. Ночь в Поющем лесу

Мия остановилась, то ли чтобы привести мысли в порядок, то ли предавшись воспоминаниям, когда подал голос ловец душ:

— И всё? Проклятье было снято? Мне в это сложно поверить, ведь проклятие, которое вы описали, имеет две основы — вода из Озера и…

— Конечно, нет, — не дав ему договорить, с вызовом произнесла Мия. — Да, меня проклял человек. Второй ингредиент — его ненависть, усиленная магией. Пятна больше не было, внешне я стала абсолютна здорова.

— А на самом деле?

— Меня преследовала боль. Там. Я чувствовала его.

— Кто же вас проклял? Не слишком ли сложная игра для такой маленькой пешки? Сделать подобное проклятье почти невозможно. Кто тот умелец, что смог добыть воду из Озера мурри, к которому и подступиться нельзя? Или вы врёте, или вам сказочно повезло, но я не знаю никого, кто смог бы набрать воды или хотя бы спуститься с утёса…

— Уже знаете, — твёрдо сказала Мия. — Я была там. И не вижу смысла лгать. Но вы можете не верить. Что с того? Зачем тогда вообще весь этот разговор?

Ловец душ взял бокал (я услышала, как ногти коснулись стекла) и сказал:

— Плесните-ка. Да. Вон того вина.

Послышалось как наполняется бокал, и ловец сказал:

— Что ж. История занятная. Я готов слушать. Давайте продолжим.

— Что вы хотите знать?

— Кто вас проклял?

— Я не знаю.

— Логично предположить, что проклятье предназначалось не вам.

Мия занервничала, её страх разлился напряжением в воздухе.

— Тогда почему вы не сказали ничего императору? Ведь могла пострадать его дочь.

Она молчала. Но ловец, сделав глоток, сказал сам:

— Вы… испугались.

— Я думала, что умираю! Мне было не до принцессы! Меня держали под замком! А когда Вайлет, наша кухарка, стала готовить только мои любимые блюда, я поняла, что мне остались считанные дни!

— А ещё ваш отец хотел оставить всё в тайне, ведь вас надо было выдать замуж. Он расценил, что покушение вряд ли повторится, потому что сделать такое проклятье — слишком уж сложно. К тому же он испугался, что подозрение может пасть и на вас. Мол, хотела проклясть, да случайно легла на пузырек и раздавила его.

— Хватит! Я ни в чём не виновата, чтобы оправдываться. Что думал мой отец, мне неведомо!

— Только не говорите, что вы никогда не задумывались об этом.

— Я думала… Я думала, как я ненавижу вашу светскую жизнь. Как же вы мне надоели. Делайте, что решили!

— Я не решил, — медленно произнёс ловец и сделал ещё глоток, словно дразня и без того взбешённую Мию. — Пожалуйста, продолжайте.

— Что? — опешила та.

— Продолжайте рассказ. Как вы сняли второе проклятье? И… что там ещё? — в голосе ловца проскользнула нота, так похожая на издёвку. — Как родился Терри.

Я почувствовала, как покраснел от гнева мой брат. «Пожалуйста, не надо!» — мысленно взмолилась я, сознание едва теплилось во мне. И слова родных казались такими далёкими.

— Я… встретила Эдрика, и мы поженились, — начала было Мия, но ловец её перебил.

— Мне, пожалуйста, цыпленка с овощами. И можно не греть. Не поворачивайся спиной, малец, я хочу видеть твои движения.

Послышалась возня, и Терри, судя по звуку, практически бросил тарелку перед ловцом. Но тот не отреагировал, по крайней мере, голос его не изменился:

— Продолжайте. Только не отсюда. Вы вылезли из каньона… Вилку, пожалуйста. Вы точно здесь работаете?

— Я на улице работаю, — огрызнулся Терри, но ловец и это пропустил мимо ушей, а вот Терри не смог промолчать. — А ещё я выгоняю зарвавшихся посетителей.

— Вы плохо справляетесь, — съязвил ловец, намеренно напомнив о покушении.

Я почти услышала, как гневно засопел Терри, а стакан у него в руках, который он, судя по всему, натирал полотенцем до блеска, заскрипел.

— Присядьте. Вы тоже можете поесть, но так чтобы я вас всех видел. Не хотите? Понимаю. Я прошу простить меня. Я неделю провёл в лесу, выслеживая ваших гарпий. А у вас тут и руки помыть некогда.

Терри встал (скрипнула отодвигаемая табуретка) и, как я поняла потом, взял кувшин с водой.

— Что это? — удивился ловец.

— Мойте, — сказал Терри, и вода, зашелестев, потекла прямо на пол.

— Вот, это другое дело. Благодарю.

Сознание покинуло меня на мысли: «Он же играет с нами. Он же…».

Я пришла в себя от ароматов еды, заполнивших зал. У меня по-прежнему не было сил даже на то, чтобы открыть глаза. А мои родные всё также были узниками этого человека.

— Наступившая ночь и испугала меня, и обрадовала, — начала было Мия, но ловец перебил её:

— А вы знаете, почему лес у Озера мурри называют поющим?

Судя по всему, Мия одарила его таким взглядом, что тот едва не поперхнулся:

— Пожалуйста, продолжайте. Мне очень интересно, как вы выбрались.

— Наступившая ночь испугала меня и обрадовала, — с нажимом повторила она. — Я боялась встретиться с наёмниками, думая, что они могут вернуться в любой момент. Ведь они должны были убедиться, выжила я или нет. Что с ними стало? — Мия сделала паузу, и её голос стал резче, так неприятно было вспоминать эти события. — Я нашла их мёртвыми. Об одного едва не споткнулась в траве, он лежал ничком, не подавая никаких признаков жизни. Ни ран, ни крови не было. Казалось, кто-то преследовал его. В нескольких местах в рукавах рубашки зияли дыры, из которых торчали оборванные листья, словно наёмник бежал через кусты, пытаясь скрыться.

Я вспомнила то, что читала про мурри в книге, и догадалась, отчего он погиб. Всё оказалось правдой. Он умер от их яда, от тех оранжевых пузырей. Конечно, самих пузырей я не видела, только ровное мокрое пятно на тунике наёмника. В районе лопаток. Второй наёмник успел отбежать немного дальше. Он так же был мёртв. У него было пятно на груди.

Наёмники потревожили мурри и получили наказание. Мне не было их жаль, но от увиденного стало дурно и едва не стошнило. Хотелось бежать, но ноги едва держали. Некоторое время я сидела рядом с телом практически незнакомого мужчины, пытаясь понять, что делать дальше. Мне было страшно. Вся красота ночи, вся моя радость от спасения разбились о реальность. Я одна. Мне холодно. Мне некуда идти. Мне бы стоило снять с наёмников одежду и переодеться в сухое, но я боялась, что яд мурри убьёт и меня. Да и от одной мысли, что мне придётся трогать мёртвых и надеть их пропахшие чужим потом и запахом вещи, тошнота вновь подступала к горлу.

Тьма вокруг сгущалась. Я поняла, что у меня почти не осталось времени. Если я не найду карету, в которой меня привезли, ночевать придётся здесь, рядом с трупами, рядом с мурри, в лесу, который — да, я ещё не знала почему — называют поющим. И знать не хотела. Там было страшно! Всё это оказалось слишком. Но я теряла время и не двигалась с места… Страх и холод, липнущий ко мне мокрым платьем, принизывали тело. Меня мучал вопрос: «Сколько было наёмников?». Я пыталась вспомнить голоса, что доносились до меня в полусне по дороге сюда. Двое или трое? Кажется, их было трое. Или всё-таки двое? Нет, трое. И один отдавал приказы. Или мне всё привиделось. Не помню. Не помню! Я тёрла виски. Сомнения терзали меня. По щекам потекли слёзы. Они обжигали. Чего стоит моё спасение, если я по собственной воле собираюсь прийти в ловушку. Перед глазами то и дело возникало видение, как я забираюсь в карету, а в ней спит наёмник. И, словно услышав моё дыхание, он открывает глаза, гадко до отвращения ухмыляется — рывок — и он хватает меня за руку железной хваткой. И я надеваю невидимые оковы навсегда. Пленница отца и рабыня нелюбимого мужа.

В лесу было ужасно тихо. Лишь изредка скрипели на ветру старые осины и сосны, а мои зубы стучали всё громче. В какой-то момент я не выдержала, встала с земли и, обхватив себя двумя руками, пошла. Уплотняющаяся тьма вокруг подгоняла меня, и я уже почти бежала. Где-то впереди мне почудилось фырканье лошадей. Вот и светлое пятно средь листвы — знакомые очертания экипажа.

Я замерла, надеясь, что не наделала слишком много шума, отчаянно убеждая себя: «Третий наёмник лежит в какой-нибудь яме, отравленный мурри. Я просто его не нашла. Он мёртв». Никогда ещё я не желала смерти другому человеку так, как в тот момент. Сердце отчаянно билось. Может, ещё не поздно повернуть назад? Что меня ждёт там, если сделать ещё шаг? Все мышцы напряглись, я готова была рвануть назад.

И вдруг всего в паре метров от меня хрустнула ветка под чьей-то ногой.

Я едва не лишилась чувств, всё оборвалось внутри, словно меня пронзило молнией…

— Эмилианна?

Голос был слишком знаком, но от испуга осознание, кто стоит передо мной, пришло не сразу. Он выступил из тени деревьев. И я обомлела.

— Илия?

В следующий миг мужчина бросился мне в ноги и, обнимая мокрые лохмотья, в которые превратилось моё платье, стал сбивчиво и быстро говорить:

— Многоликий, ты услышал меня! Эмилиа, ты жива! Я успел! Я так боялся опоздать. Я отправился за вами, как только узнал, но меня быстро хватились. Ваш отец выслал за мной погоню. Я так боялся опоздать. Мне с трудом удалось отбиться…

Он поднял на меня взгляд, и я опешила. Мой добрый Илия. Он служил мне столько лет, сколько я себя помнила, но никогда ещё я не видела его таким, не видела столько страсти и горечи, столько любви и отчаяния в его глазах, столько мольбы и надежды. Я осторожно коснулась его кудрявых тёмных волос, тронутых у висков сединой. Увидела следы побоев и свежие ссадины. Рубашка местами была разорвана. Он словно не замечал всего этого, не отрывая от меня странный горячий взгляд:

— Я подготовил побег для вас! Я начал его готовить, как только узнал о проклятии. Как только услышал, какую судьбу уготовил вам отец. Я виноват! Доверился не тем. Меня предали, и ваш отец всё узнал. Он велел закрыть меня в подвале, хотел разделаться со мной потом. Я чуть не сошёл с ума, когда мне сказали, что вас увезли. Я… не буду говорить, как я вырвался. Это уже не имеет значения, я боялся лишь не успеть.

Он схватил мои руки и накрыл ими своё лицо. Оно было мокрым от слёз.

— Теперь я могу дышать. Многоликий услышал меня. Я спасён.

Некоторое время мы стояли молча. Я слышала, как дико бьётся его сердце, чувствовала, что страх отступил и что этот человек — единственный мой друг во всём мире, единственный, кто желает мне добра. И я больше не была потерянной девочкой, я снова стала леди Деланфор, ненавистной мне леди Деланфор! А чернеющие тени вокруг подбирались всё ближе, словно сжимая нас в кольцо.

— Илия, мне холодно, — наконец сказала я, и он словно очнулся.

— Да-да, конечно. Я привёз кое-что для вас. Я заранее собрал ваши вещи. Да и здесь в карете тоже есть. Пойдёмте, вы совсем промокли.

Он встал и подал мне руку. Мы шли осторожно, тьма сгустилась настолько, что пробираться пришлось почти наощупь. Мы подходили к карете, и мне снова стало не по себе.

— Илия, там никого нет? Сколько было наёмников, ты знаешь?

— Нет, госпожа. Этого я не знаю. Но я успел осмотреть карету, она пуста. Я приехал недавно. Лошадь привязал чуть дальше, боялся выдать себя и отправился искать вас. Наёмников я не встретил.

— Они мертвы, — сухо сообщила я, язык как будто перестал слушаться, перед глазами возникли их обездвиженные тела, редкие тонкие волосы над лысиной одного из них и широкая спина второго.

— Пусть их не примет Матерь Теней, — зло выдал Илия, открыл дверцу кареты и помог мне в неё подняться. — Здесь ваши вещи, госпожа, — он достал откуда-то сундук и поставил передо мной. — Я не осмелюсь предложить помощь, но, если что-то понадобится, только скажите.

— Спасибо. Иди.

— Я пока зажгу фонари.

Пока я переодевалась, Илия действительно нашёл два масляных фонаря и зажёг их. Моё мокрое платье он повесил на дерево, и я так некстати подумала, что оно похоже на призрака. Две белые кобылы били привязаны рядом, и я с удовольствием погладила их шершавые морды и тёплые мягкие губы. Какое счастье, что я здесь не одна.

— Илия?

Я почувствовала резкий укол страха, когда поняла, что мужчины нигде нет. Только свет фонаря, удаляясь мелькал где-то вдали.

— Илия?! — я почти успела поддаться вновь накатившей панике, когда он вернулся.

— Простите, госпожа, я думал, что справлюсь быстрее, — весело заявил он и показал мне два туго набитых кошеля.

Видимо, осознание, откуда он их взял, отразилось на моём лице, потому что Илия тут же пояснил:

— Им деньги уже не понадобятся. А кто знает, что случится ночью. Про этот лес что только не говорят.

Он протянул кожаные мешочки мне, но я, недовольно поморщившись, отказалась.

— Это ваши деньги, госпожа. Оплата за ваши страдания, — настаивал Илия, не давая мне пройти. — Или вы хотите вернуться к отцу?

— Нет! — резко вскрикнула я и увидела, как затаённый страх в его глазах растворился, а тревога схлынула с лица.

Он улыбнулся и едва не вскинул руки к небесам:

— Хвала Многоликому и Богиням!

И ещё раз протянул мне кошели, но я была непреклонна:

— Поговорим об этом завтра. Сейчас давай ложиться спать. Я слишком устала.

— Конечно, госпожа, — кивнул он и…

Он так улыбался. Он был так бесконечно счастлив, что на мгновение я разглядела в его чертах не мужчину, а совсем ещё юного мальчишку. Казалось, он едва сдерживается от того, чтобы схватить меня и начать то ли кружить, то ли обнимать… и мне было неуютно.

Илия не стал пугать меня рассказами про Поющий лес. Сказал только, что ехать по нему ночью — самоубийство, движение и шум может привлечь тварей намного более страшных, чем звери, поэтому лучше переночевать здесь. Спать в карете можно было лишь сидя, поэтому Илия постелил нам несколько тёплых плащей и пледов под одним из деревьев. Я легла рядом с ним, стараясь не думать о том прилично ли это. Мне было по-прежнему холодно, и, только согревшись от близости другого человека, я уснула. Слишком тяжёлым был этот день, а, может быть, отвар, которым поили меня наёмники, ещё действовал. Трудно сказать.

Я проснулась от того, что стало светло. Только это был не солнечный свет. И не свет фонарей. Нет. Лес вдруг ожил. На деревьях, пнях, из мха, песка, из пучков травы, из кустиков черники — отовсюду вдруг появляться мелкими вспышками и расти светящиеся странным мерцающим голубоватым светом грибы. Нет, скорее цветы. С очень тонкими ножками и пышными многослойными, словно юбки красавицы, бутонами. Они прорастали сквозь любые препятствия и заполняли своим светом всё вокруг, разгоняя тьму. Плыли по воздуху и шевелились точно медузы. А ещё они пели. Лёгкая необъяснимая музыка лилась от них. И вроде каждый цветок звучал по-своему, но и вместе все звуки сливались в одну мелодию. Услаждающую слух. Завораживающую, манящую.

Я привстала на локтях. Илия уже не спал, также настороженно глядя вокруг.

— Только не трогай ничего, — сказал он, не заметив, что перешёл на «ты».

— Что происходит? — просила я тихо.

— Хор неупокоенных душ. Этот лес кишит убитыми. Только Матерь Теней не может их забрать пока.

— Пока что?

— Полагаю, пока они не захотят этого сами.

— Но что им нужно?

— Это они и пытаются рассказать. Потому не нужно их трогать. Я разузнал кое-что, прежде чем ехать сюда. Говорят, каждая душа хранит какую-то свою историю, хочет передать свою боль, показать то, что не отпускает её, попросить прощение за грехи. Говорят, прикоснувшись к ним, можно увидеть их судьбу и получить колоссальные знания, но при этом можно сойти с ума, потерять себя, став тем, к кому прикоснулся. Не стоит так рисковать.

Светящиеся невесомые ростки пробивались прямо через плащ, на котором мы лежали, вырастали, выгибаясь и демонстрируя свои лепестки, покачивались. Они касались меня лёгким ненавязчивым холодком и казалось, готовы прорасти во мне. Зрелище было завораживающим и, если бы не предостережения Илии, мне непременно захотелось бы их погладить.

— Просто не трогай их, — Илия не заметил, что уже который раз обратился ко мне на «ты». — Лучше закрой глаза. Я скажу, когда это закончится. Успокойся. Всё будет хорошо, — обещал он, сжимая мою руку.

Цветок тут же пророс сквозь наши сжатые ладони, я едва не вскрикнула, ощутив лёгкое покалывание, но Илия просто сдул его, как если бы тот был пушинкой. Цветок, на мгновение превратившийся в горящую точку, унесло в сторону и вновь пророс там, где остановился.

— Закрой глаза, — настоял Илия, и я послушалась.

Заснуть мне не удалось. Свет был виден даже сквозь опущенные веки, цветы подбирались всё ближе, и Илия время от времени дул на них.

А потом, когда я уже почти успокоилась, когда мне стало казаться, что всё самое страшное позади, осталось лишь дождаться утра… я почувствовала, что Илия напрягся. Его тело словно стало каменным.

— Что…, — я запнулась, вжимаясь в землю, чувствуя холод сковавшего меня в тисках страха, мешающего вдохнуть, и мечтая только об одном — чтобы это был сон.

К нам шли мертвецы. Наёмники!