Любовь Айдола

Алена Фаверо (2024)

Роман про писательницу, влюбленную в знаменитого айдола.Он — недостижимый идеал в глазах всего мира. Но на самом деле — живой человек, который проходит непростой этап и пытается справиться с депрессией.Их встреча не случайна. Два мира сойдутся в точке бесконечности. Спасут ли они друг друга и к чему это приведет?

ТАЙНА

ОНА

Я укутана его теплом и парфюмом. Для кинестетика вроде меня, запах и ощущения важнее образа. Я живу в мире прикосновений, вкусов, ароматов.

У каждого человека доминирует одна из модальностей восприятия информации: кинестетическая, визуальная, аудиальная или дигитальная (логическая). Все четыре активны, но одна — ведущая или доминирующая.

— Ты знаешь свою основную модальность восприятия? — замешиваю неожиданный вопрос в тишину. Темные брови ползут вверх, требуя объяснения.

— Что для тебя важнее: как выглядит, как чувствуется, как звучит или правильно ли это?

— Смотря когда, наверное, — он скользит по моей руке и я забываю как складывать звуки в слова.

— Что ты сейчас чувствуешь? — слышу свой вопрос и понимаю, как непросто ответить на него, учитывая ситуацию.

— Тебя, — без намека на смущение мурлычет Эм.

— Может ты дигитал? — собирая себя по атомам, предполагаю я.

— Смотря что это значит, — большой палец касается моей нижней губы, приходится тяжело сглотнуть и перевести дыхание.

— Подумай о воспоминании из детства прямо сейчас? — темные зрачки неподвижно застывают. Мыслями он уходит в"библиотеку воспоминаний". Через пару секунд, глаза скользят вверх и снова приземляются на мне.

— Подумал.

— Сначала ты вспомнил когда и где это было? А потом появились образы?

— Мм. Да, — он выглядит растерянно, но быстро сосредоточивается, — Как ты поняла?

— По непроизвольным движениям глаз. Если зрачки никуда не двигаются — человек пользуется логикой, анализом. Движение наверх — вспоминает или представляет визуальные образы. Если вниз — ощущения. Влево, вправо — звуки.

— Интересно. Теперь ты подумай, — как маленький, вовлекается в игру он. В сознании вспыхивают ситуации, но еще до того, как понимаю о чем они, приходят ощущения в руках и солнечном сплетении.

— Глаза внизу. Значит ты чувствуешь? — киваю. — Что важно для тебя?

— Запахи, вкусы, все, что связано с телом.

— А для меня?

— Смысл, — он молчит.

— Анализируешь?

— Да, — отвечает отстраненное лицо, потому что сознание занято сравнением данных.

Не могу сдержать смеха, идеальное лицо тоже озаряется немного смущенной улыбкой. В этот момент, дверь машины открывается и водитель ставит на пассажирское кресло два бумажных пакета. Салон наполняется ароматом хлеба и специй. Чувствую, как во рту становится тесно, потому что мозг реагирует слюноотделением.

— То есть тебе важно что можешь почувствовать? А мне — какое это имеет значение?

— Нам важны все аспекты, но в целом — да. Люди воспринимают информацию через фильтр. В твоей реальности мысли, анализ, осмысление — чуть сильнее, чем в моем. Поэтому мне проще жить в моменте. А тебе — планировать будущее и выстраивать взаимосвязи.

— У меня нет аргументов против, — с долей сарказма произносит он, — Но рядом с тобой я, кажется, превращаюсь в кинестетика, потому что хочу только чувствовать.

Большая ладонь накрывает мою и закат становится еще более тягучим.

ОН

— Покажу тебе еще одно свое секретное место, — произношу, всматриваясь в дорогу.

— Звучит многообещающе, — Элис опускает глаза и я понимаю, как неоднозначно прозвучала фраза, но не чувствую смущения.

Мы едем на смотровую площадку, чтобы поужинать. Хочу касаться ее, но сдерживаюсь при водителе. Когда автомобиль тормозит, быстрым движением надеваю кепку и маску, несмотря на то, что вокруг никого. Выхожу и помогаю ей, подав руку. Хочу превратиться в того, кто умеет погружаться в момент, потому что от бесконечного потока размышлений легче не становится. Пока я анализирую — жизнь проходит.

ОНА

Парковка остается позади, а мы спускаемся на площадку с видом на горы. Оранжевое солнце, как желток, разлито по склонам. Время здесь словно застыло — наверное, так воспринимают жизнь каменные глыбы холмов. Кем бы ты ни был, что бы ни делал, для них — ты просто букашка, которая суетится и бесследно пропадает.

Тем ценнее каждая секунда. Как жизнь бабочки. И может скале хотелось бы хоть на несколько минут взмыть в небо, насладиться свободой движений, легкостью и быстротечностью. “Memento mori”, помни о финале. Но не с тревожным ощущением, от которого сковывает тело, а с благодарным принятием и проживанием “сейчас”. Такую пафосную мысль хорошо бы записать хотя бы на диктофон, чтобы использовать в следующей книге. Хотя не все любят лирические отступления.

— Красиво, да? — Эм становится рядом, опираясь на деревянные перила.

Голова кружится от резкости обрыва, а может дело не в высоте. Озвучиваю вопрос, который часто задаю себе: “Ты любишь жизнь?”. Мужчина снова выглядит отрешенно и задумчиво. Он произносит всего одно слово:

— Недостаточно.

— Знаешь, всего одна неверная мысль может разрушить человека изнутри, — говорю как бы между делом.

— Какая? — Эм поворачивается и следит за моими губами.

— Мысль “со мной что-то не так”. Она отравляет радость.

Мы оба растворяемся в панораме гор и молчим несколько минут.

— Столько людей ненавидят себя, только потому что не подходят под идеал… — продолжаю размышлять вслух.

— Я, кстати, никогда не считал себя красивым, даже наоборот, — признается Эм.

— Ты некрасивый, — говорю максимально серьезно, чем вызываю удивление на идеальном лице.

Он снимает маску, заставляя оторвать внимание от последних лучей солнца.

— Правда? — от одного его голоса внутри перехватывает.

— Стандарты красоты навязываются обществом, меняются и не имеют ничего общего с личностью или душой. Каждый человек — солнечная система, с собственными законами. А ты мне кажешься галактикой, или даже целой вселенной. Дело не в чертах лица, а в том, что чувствуешь, соприкасаясь с тобой и тем, что ты делаешь. Через 30 лет лицо изменится, но вселенная внутри останется прежней, — эти слова несколько лет кипели во мне, и сказав их, я словно освободилась. — Ты не должен быть красивым, умным или правильным. Потому что в конце жизни имеет значение только увидел ли ты сам в себе бесконечный космос, понял ли смысл и знаешь ли, кто ты.

— Неудивительно, что ты стала писателем, — он заправляет за ухо выпавшую прядь, как в эстетичном кадре дорогой рекламы.

— Не удивительно, что ты стал актером.

Эм достает из пакета маленькие бутылочки, коробки с закусками и приборы. Мы говорим с набитым ртом, смеемся, просто жуем и наблюдаем как небо меняет краски.

Вот сейчас я расслабилась. Он больше не кажется мне кем-то далеким и невозможным. Хочется остаться здесь. Как скала. Навсегда.

Звук подъезжающей машины эхом прокатывается по долине. Эм вскакивает, поправляя кепку, одним движением натягивает маску и спешно собирает стаканы. Я понимаю, что меньше всего ему хочется быть узнанным.

Оставшаяся еда летит в большой бак у лестницы и мы молча следуем мимо появившейся компании молодых людей. Эм держит дистанцию, а потом ускоряется, отрываясь от меня на пару метров, как будто мы не имеем друг к другу отношения. Становится не по себе, неприятное чувство ненужности врезается под дых.

ОН

Чувствую, как тугими канатами, напрягаются мышцы. Это привычная реакция, когда вокруг люди. Выдыхаю, устроившись на коже сидения. Хочу объяснить Элис резкую перемену в поведении, но молчу.

Она отстраненно смотрит в окно на однообразные кусты вдоль дороги.

— Год назад на меня напали, — в итоге говорю я.

Она поворачивается всем телом: “Что? Как это произошло?”.

Стадион, концерт, дождь. Оба мои телохранителя рядом. Я ни о чем не думал, но был раздражен, скорее всего из-за погоды и плохой организации. Мы проходили к сцене, крики фанатов смешивались с битами. Я был готов к выступлению. А потом, как в замедленной съемке: справа через ограждения перескочила фигура в черном, слева еще двое. Раздались хлопки, позади что-то вспыхнуло. Первая фигура в черном увернулась и поднырнула, сбив меня с ног.

— Очнулся уже в больнице с сотрясением мозга, — воспоминания впервые не поглощают меня, а проносятся просто как кинопленка.

— А кто и зачем это сделал? — Элис сжимает мою руку и выглядит обеспокоенной.

— Сасэны.

— Это фанаты?

— Они могут быть преданными фанатами, но потом переходят границы. Крадут личные вещи, преследуют, хватают за руки, звонят, фотографируют. До покушений обычно не доходит.

— Может это были не они?

— Что ты имеешь ввиду? — в груди перехватывает.

— Может это было подстроено как выходка сасэнов, но на самом деле таковой не является?

— До этого случая из гримерки и из дома пропадали вещи, на улице и в аэропорту хватали за руки, набрасывались.

— Ты красавчик, я тоже еле сдерживаюсь, — шутит она, наверное, чтобы разрядить обстановку.

Не могу не улыбнуться и на секунду переключаюсь с зудящего внутри ощущения страха на мысль о ее губах. Но продолжаю открывать свою “коробку секретов” и “шкаф со скелетами”.

— В соцсетях каждый день приходят сотни сообщений сексуального характера, обнаженные фотографии, непристойные предложения. Это так крипово. Но после того покушения начались панические атаки. Тяжело дышать в окружении людей, иногда кажется, схожу с ума. На этом фоне случилась депрессия, — последнее слово произношу тихо, словно пряча его во рту. Замечаю, что все это время перебираю миниатюрную руку и это успокаивает.

— При твоем уровне занятости, публичности и ответственности, это нормально. Знаешь, каждый третий человек в мире страдает от тревожных расстройств и депрессии. Не нужно этого стыдиться.

Мысли замолкают, в голове образовывается вакуум тишины.

— Психика устроена очень сложно. Я бы с ума сошла, если бы в меня стреляли, — не опуская глаз, произносит Элис.

В груди становится больше места, будто то, что держало раньше, отпускает. В ее словах есть смысл. Я как будто ждал этого разрешения.

— А что в этом испугало тебя сильнее всего?

— Бессилие, — странно, что я не подумал об этом раньше.

— Страх не спастись?

— Скорее беспомощность. Как будто мир большой и страшный, а я маленький и слабый.

— То есть ты считаешь, что раз не смог защититься от нападения, то ты трус и слабак? — продолжает она. Я киваю, пытаясь понять, почему это так отзывается.

— А ты был к этому готов? — отрицательно машу головой. — У тебя были те, кто выполняет функцию защиты? — киваю. — На стадион легко проникнуть с оружием? — опять машу головой и начинаю понимать, к чему она ведет. — Должен ли ты отвечать за безопасность?

— Свалить все на других? — начинаю злиться.

— Нет, — мягкий голос немного успокаивает поднявшиеся эмоции, — перестать думать, что ты — центр мира. Перестать винить себя во всех бедах. Перестать считать себя божеством. Мне кажется, ты просто забыл, что являешься человеком. Добрым, ранимым, настоящим. Живым.

Взрыв. Очень похожее на взрыв ощущение в голове ускоряет пульс. Нашелся последний фрагмент пазла, сложились все стороны кубика, длинная формула привела к ответу. Как будто я понимал, что ищу, но продолжал бродить поблизости. Это значит, что вывод"я — трус и слабак"неверный? Подступают слезы и одну даже не сдерживаю. Накрывает приятным ощущением, что со мной все нормально. Теперь понимаю, почему рассказал все это. Чтобы получить обнаруженное в книге принятие. Безусловное, полное, всеобъемлющее. Она смогла найти слова, которые стали ключами от клетки, куда я сам себя поместил. С каждой минутой, чувствую, как становится легче. Отпускать себя. Прощать. Разрешить себе не бояться.

ОНА

Я вижу, что ему сложно говорить. Звуки иногда застревают, словно протискиваясь через неисправную вращающуюся дверь, не желая поддаваться проговариванию. Потом Эм забывает несколько слов на английском и даже ищет перевод в интернете. Начинаю понимать, что за картинкой идеального мужчины спрятался мальчишка, смущенный своей внешностью, утомленный вниманием и напуганный человеческим безумием.

Пока он рассказывает про неадекватных фанатов, телохранителей, ворующий персонал, чувствую как внутри все сильнее вибрирует какое-то странное фонящее чувство. Выстоять все это, вытерпеть, раз за разом проходить по аэропорту в напряжении, что кто-то попытается"оторвать от тебя кусочек"и при этом улыбаться. Он сильнее, чем думает. Красивее, чем привык считать. И более одинок, чем я могла представить. Грудную клетку сдавливает грусть.

Мы въезжаем в город, освещенный рекламой. На нескольких светящихся экранах замечаю идеальное лицо мужчины, который сидит рядом, от чего снова теряется ощущение реальности. После его откровения, восприятие поделилось на отретушированный снимок в глянце и коробочку мелочей, как в детстве: с фантиками, стеклышками, бусинами. Прикосновения длинных пальцев, запах кожи, где не коснулся парфюм, мягкость языка на моих губах, смущение в шершавости голоса. Все, что можно узнать о мужчине, если находишься близко. Если он тебя допускает. Если ты допускаешь его.

Искренность и доверие пропитывают салон, через легкие проникают в мысли и нашептывают рассказать ему. Про два года психотерапии, дневник и главного героя книги. Еще один перекресток и скажу. Этот или следующий.

— А у тебя были отношения с кем-то из индустрии? — решаю зайти сильно издалека.

— Коллеги, как и я, слишком измучены и заняты, плюс большие штрафы и угрозы агентств. А встречаться с фанаткой — табу, это то, что невозможно ни при каких обстоятельствах. Фанаты любят не меня настоящего, а образ.

Внутри скручивает узлом. Я — та самая идиотка, влюбленная в героя, а не живого человека. И если он узнает об этом, то, возможно, больше не захочет видеть.

— Кстати, у меня тоже принцип по поводу фанатов, — нахожу в себе силы на флирт. Эм изгибает бровь, ожидая ответа. — Я целую только самых красивых.

Короткая идеальная улыбка, он понял шутку. Хотя это скорее элемент игры, а не юмор. Касаюсь длинной шеи и мочки уха, медлю всего секунду и притягиваюсь к раскрытым губам. Ощущаю удивленный вздох, но не отпускаю. Эм словно ожидает дальнейшего развития и не отстраняется. Прижимаю нижнюю губу зубами и языком, оставляю время на реакцию.

Мы не можем быть вместе. Это просто сон, пробуждение от которого будет похмельным. Знаю это, но опрокидываю очередной бокал страсти с привкусом амброксана.

Мягкие губы, о которых я мечтала, становятся настойчивее и вовлекаются в игру. Может быть, завтра абстинентный синдром будет не только у меня.

ОН

Темнота пожирает район за районом, дома на высоких холмах заливаются соусом сумерек. Словно на корабле, скользим в потоке шуршащих шин, пойманные в мысли, поцелуи, иногда диалог. От внутреннего освобождения хочется рыдать и срываться на истерический хохот.

Меня месяцами не отпускали вопросы. Мог ли я что-то сделать? Как нужно было поступить? Пытался вспомнить слова, действия, обстановку. Деталь за деталью, кадр за кадром. Чтобы понять, где совершил ошибку. Чувство беспомощности проникало в ДНК.

— Прости, что день не удался, — произношу, вцепившись глазами в темноту.

То, что задумывалось как идеальный сценарий, превратилось в скомканный черновик. Мягкая улыбка уголками губ отвечает"перестань себя винить, это уже бесит".

— Хотя, это был удивительный день, — говорю с фирменной ухмылкой.

— Невероятный, — музыкально шепчет она, не отводя взгляда от моих губ.

— Если ты не устала, можем еще покататься, — предлагаю, касаясь порозовевшей щеки.

Мы так быстро перешли к прикосновениям, как будто знаем друг друга много лет. В моем последнем романе с актрисой, поцелуй случился спустя два месяца. Наверное дело не только в страсти, с Элис я понимаю, что либо сейчас, либо…никогда?

— А можем заехать в книжный? — прижимаясь к ладони, тянет Элис.

Она рассказывает о коллекции своих книг на других языках. Пока шесть, из Европы. Смущение заставляет ресницы трепетать. Успокаиваю историей о двухметровых картинах с моим лицом в офисе агентства, заказанные в шутку, чтобы помнили, кто приносит им деньги. Юмор поняли, но убирать их не стали. Поэтому теперь приезжая туда, каждый раз краснею, как старшеклассница на приеме у гинеколога.

Тонкими пальцами Элис перебирает пряди, завораживая, как иллюзионист.

— Можно брать с автограф-сессий, но мне нравится идти как покупатель, видеть другие имена, обложки. И потом находить свою, ту самую, которую не могли утвердить целый месяц.

— У меня есть мечта, после премьеры пойти в кинотеатр как зритель. И смотреть другими глазами, как в первый раз, чтобы понять, что видят люди, что они могут подумать или почувствовать.

— Именно, — выдыхает она.

Прошу водителя свернуть в сторону самого большого книжного. Светофор окрашивает нас алым и я замедляю время поцелуем.

КНИГА

“Цвет глаз не говорит ни о чем, это просто преломление света, восприятие длины волн. Но он смотрит, словно разгадал ту самую загадку, нашел карту сокровищ и отмычку от потайной двери. Она давно ждала кого-то сильного, кому может довериться. Этот взгляд только для меня? Или он прячет в карманах десятки ключей от чьих-то подземелий?”