Хамелеонша

Алена Савченкова, 2022

В одном далеком-предалеком королевстве жила прекрасная девушка, которую злой брат продал на одну ночь ужасному королю. Вам уже ее жаль? Зря. Таких чудовищ, как я, еще поискать. И вообще-то мой брат самый лучший, король не так ужасен, а красивой называл лишь один мужчина – тот, кем одержима с самого детства. Но это моя история, поэтому рассказываться будет в том порядке и теми словами, как захочу я. Только, открывая ее, имейте в виду: в мои времена «счастливо» у судьбы выгрызали, «долго» не жили, а любовь бывала страшнее ненависти.

11

Менестрель занемог. За ужином пальцы вяло перебирали струны виелы, голос хрипел и срывался, а красное лицо и испарина выдавали лихорадку. Партнёрша-жонглёрка, с которой он разыгрывал танцевальное представление, пыталась смягчать промахи, но лёгкие ножки оступались, а жесты выходили неловкими и смазанными, обманутые мотивом, призванным поддерживать и направлять. Все закончилось визгливым аккордом и порванной струной. Больного спровадили отлёживаться, и вечер продолжился в грубых развлечениях: охотничьи истории, неотёсанные шутки рыцарей, состязание в силе рук и количестве съеденного и выпитого.

Леди Йоса уныло ковыряла в миске, Годфрик не явился, Людо тоже торчал на плацу, а Бодуэн обсуждал что-то с Тесием. Секретарь, забыв о рагу, потрясал стопкой листов, а регент уверенно чертил по ним пальцем, что-то втолковывая юноше. Возле моей ноги под столом кто-то смачно хрустел костями, попеременно высовывалась то лапа, то хвост. Пара-тройка детей носились по залу, дразня собак объедками, пока матерям не велели их вывести.

Ещё некоторое время люди развлекались, глядя, как один из рыцарей опрокидывает в себя вино кубок за кубком без помощи рук, стискивая жестяные края зубами. Из шести ему засчитали только три, потому что половина проливалась на грудь. Но потом и это зрелище наскучило.

— ТО-СКА! — рявкнул кто-то в конце стола, приложив ладони ко рту.

— Подраться, что ли, — пробасил один из рыцарей, и товарищи одобрительно загоготали.

— Только не вздумай соревноваться в прошибании досок головой, — оторвался от бумаг Бодуэн, — после прошлого раза у нас столов не осталось.

Вокруг засмеялись, сам рыцарь — громче всех, и в продолжение шутки с размаху врезал лбом по дубовым доскам, так что звякнула посуда и подпрыгнули чарки.

— Знаю! — крикнул какой-то умник. — Пусть леди Лорелея споёт!

Над столами пронёсся одобрительный ропот:

— Да-да, Грасье…

Зашелестели наряды, заскрипели лавки, ко мне поворачивались, повторяя просьбу.

Я кожей чувствовала взгляды, но не подняла головы от тарелки, только сильнее стиснула прибор.

— Я нынче не в голосе.

— Ерунда, все Грасье поют, как сирены!

— И не знаю здешних песен, — предприняла новую попытку я.

— Так спойте из родных краёв.

— Это было бы неуважением.

— Мы не из обидчивых.

Вокруг закивали, рыцари-смутьяны взялись дружно бренчать ложками о стол:

— Пой! Пой! Пой!

— Ну же, не ломайтесь!

— Уважьте просьбу!

— Не томите…

— Просто леди Лорелея боится, что мы отправимся прямиком в Небесную Обитель, заслышав сладость ангелов из её уст, — крикнул зачинщик, и все снова засмеялись.

— Или любит, чтоб её упрашивали, — вставила леди Жанна.

— Спойте гимн Праматери, уж он-то всем известен и никого не оскорбит.

Дальше отпираться было бессмысленно и рискованно. От меня не отстанут, будут повторять просьбу снова и снова — не сегодня, так завтра или в другой день. А упорные отказы рано или поздно родят подозрение. Я наконец подняла глаза и заметила, что регент опустил бумаги и тоже смотрит. Королева едва заметно качнула головой, предостерегая, но что мне было делать? Возражения лишь распаляли просителей.

— Хорошо.

Отложив прибор, я поднялась и прочистила горло, мысленно проклиная леди Катарину. Крики тут же смолки, люди приготовились слушать.

И я запела.

Как я уже говорила, голос у меня хрипловатый, до высоких звуков недотягивает, срывается на сип. Вдобавок, Праматерь обделила слухом.

Предвкушение на лицах уступило место сперва удивлению и растерянности, а потом смущению. Только что горячо уговаривавшие меня усладить слух отворачивались, пожимая плечами и переглядываясь с соседями. Удивительное дело: дурой выставляю себя я, а неловко почему-то им.

— Не хотела петь, так бы и сказала! — фыркнула леди Жанна, не потрудившись понизить голос.

— Вот-вот, зачем было насмехаться над нами? — поддержала её Мод.

Я запела громче.

На смену стыду за меня пришли шепотки, нелестные замечания и глумливые ухмылки. Люди решили, что я издеваюсь. Кто-то зевнул, кто-то рыгнул, а потом к моему голосу внезапно присоединился ещё один, приятный, не слишком высокий, но и не бас. Он мягко сглаживал мои ошибки и дотягивал звуки там, где этого не могла сделать я. Теперь все смотрели то на меня, то на Тесия, тоже певшего стоя. Когда мы закончили, раздались хлопки. Я не обманывалась, на чей счёт они приходились. Хотелось тотчас убежать из трапезной, но я заставила себя досидеть до конца.

Едва королева встала, подав тем самым знак фрейлинам, я вскочила с места и направилась к выходу. Заметив, что Тесий пробирается в мою сторону, прибавила шаг, но у дверей он меня нагнал и вынудил остановиться.

— Леди Лорелея, погодите.

— Я не нуждалась в помощи, — резко бросила я.

— Разве я помогал? — невинно ответил он. — Просто не мог удержаться и славил Праматерь вместе с вами.

— Рада за вас, а теперь пропустите.

— Вижу, вы на меня обижены.

— Обижаются на тех, кто небезразличен, — ровно ответила я, глядя сквозь него.

Тесий неловко переступил с ноги на ногу и, пробормотав извинение, убрал руку. Я повернулась к выходу и покинула залу. Чувствовала я себя, как Людо, которому наставник протянул руку после того, как выбил меч и опрокинул на землю.

Немного поостыв, я вынуждена была признать, что из-за своей горячности проглядела тот самый шанс, который выискивала. Тесий близок к Бодуэну, следовательно, многое знает о делах семьи, и из того, что я уже увидела, можно заключить, что пользуется доверием. Вдвойне полезно, что сближение инициировано не мной, то есть в нём трудно углядеть умысел с моей стороны. Теперь осталось только придумать, как подступиться к нему после такой откровенной грубости. О своей резкости я не жалела — уверена, секретарь это заслужил: ведёт дела Бодуэна, а значит, соучастник всех мерзостей этой семьи.

Людо тоже пришёл с новостями. С некоторых пор король начал посещать тренировки. За ужином Годфрик отсутствовал как раз по этой причине.

— Он что, тоже бьётся? — удивилась я.

— Нет, только наблюдает с трибуны, — хмыкнул Людо. — Ладошки, как у белошвейки, так что вряд ли он знает, чем отличается баллок от ронделя^[38].

Зато знает, как глумиться над женщинами.

— А сегодня велел нам с Киллианом выйти друг против друга.

Упомянутый оруженосец уступал Людо в силе, скорости и мастерстве. Вообще-то ему все там уступали, подумала я не без гордости.

— То есть вызвал следующих на очереди?

— Нет, меня и его, — ухмыльнулся Людо. — И после того, как я размазал Киллиана, передал мне через пажа пряжку.

— Он с тобой говорил?

— Нет, как кончился бой, сразу ушёл. — Глаза Людо блеснули. — Понимаешь, что это значит?

Я тупо уставилась на брата. Годфрик отличил его. Это и прекрасно, потому что в таком случае будет легче уцепиться при дворе, и в то же время очень-очень плохо. Людо хорош во всём, что касается боя, но тонкая игра, где нужны выдержка и осторожность, не его конёк. Не сказала бы, что и мой, но я всё же лучше него умею сдерживать натуру и неплохо научилась притворяться.

— Нет, Людо, — покачала я головой. — Помнишь план? Нельзя слишком с ними сходиться. Мы можем наблюдать издали, незаметно выспрашивать у окружения и делать выводы, но только не с ними.

— К Ваалу план! — воскликнул он, вскакивая, и рубанул воздух воображаемым мечом. — Мы здесь уже две недели и знаем достаточно, чтобы начать действовать, поэтому как только люди Венцелей съедут, нужно браться за дело. Тайны, вроде той, что мы ищем, не лежат у всех на виду, о них не похваляются за чаркой и не болтают на площади, мы лишь впустую потратим время. Только члены семьи или кто-то очень близкий к ним может про это знать.

Он, конечно, был прав, но я не могла отступиться.

— Поэтому я и хочу подобраться к Тесию!

Людо ответил пристальным взглядом.

— Не переусердствуй.

— Что ты имеешь в виду?

— Только то, что сказал.

Вдумываться было некогда, и я продолжила наседать:

— Записавшись к Годфрику в друзья, ты привлечёшь внимание Бодуэна, а он стережёт племянника, как стервятник, ты же знаешь. Нам это не нужно.

— Хватит, Лора, дело решённое, — раздражённо отмахнулся он.

Тогда я отважилась на последний аргумент и, отводя взгляд, с запинкой произнесла:

— Тебе следует знать, что о Годфрике ходят… некоторые слухи. О его вкусах.

— Какие ещё слухи? — нахмурился он, а потом глаза сузились, пальцы стиснули мой локоть. — Кто тебе разболтал? У кого уже выучилась?

Только я могла верить, что он до сих пор не в курсе пристрастий короля. Я высвободилась, про себя радуясь, что он понял, о чем речь, и не придётся излагать всё вслух, и для вида пожала плечами:

— Разве это секрет?

— Ты спятила! — взъярился он. — Думаешь, я запишусь в ряды этих его… — Он употребил одно из выражений, от которых я давно разучилась краснеть. — Да я скорее отрублю ему всё ниже пояса!

— Пожалуйста, тише! — взмолилась я, оглядываясь на запертую дверь.

Грязно выругавшись, он опустился обратно на постель, развернул меня спиной к себе и принялся раздражённо водить гребнем по волосам, с силой дёргая колтуны. Я молча терпела.

— Не фрейлины, а сборище шлюх. Ты можешь велеть им заткнуться за шитьём?

Я не стала разубеждать его в источнике информации.

— Не могу… — усмехнулась я.

Он снова выругался, потом отложил гребень, пропустил гладкие пряди меж пальцами и перекинул их на одну сторону. С шумным вздохом обнял меня со спины, устроил подбородок на плечо и принялся выводить пальцем узоры на внутренней стороне запястья, рождая мурашки.

— Обещаю, я буду осторожен.

Но это не успокоило. Внутри нарастало тревожное чувство. Мне предстояло заняться Тесием, а Людо собрался водить опасную дружбу с королём. Знаю я его осторожность.

* * *

Йосе не спалось. Тело ныло от недостатка ласки. Даже не ласки. Хотелось, чтоб её хорошенько отлюбили. Сегодня же! Прямо сейчас! Проходя после ужина мимо стражи, она поймала на себе оценивающий взгляд одного здоровяка и сразу живо представила, каково было бы оказаться с ним наедине. Он окинет её таким же наглым лапающим взглядом, от которого сладко тянет в животе, расстегнёт свой пояс, а потом… мм…

А вместо этого сладостного «мм…» приходилось довольствоваться огромной холодной постелью и мечтами о том, что она имела полное право требовать с супруга. Вот только Годфрик не мужчина, и тут требуй — не требуй, между ними никогда не будет даже тени тех грёз, отдающихся тёплым томлением в паху и напряжением в груди. Весь приезд сюда — это одна огромная ошибка! Надо было кричать о своём падении на каждом углу. Уж лучше прослыть непотребной девкой, чем объектом насмешек всех, вплоть до последней служанки в этом замке-тюрьме, с никчёмным супругом-мужеложцем, которого воротит от одного вида её тела.

Последнее было особенно обидно: Йоса любила своё тело и имела основания им гордиться. Откинув покрывало, она спустила ноги на пол и приблизилась к зеркалу. В полированном серебре отразилось прелестное видение, окутанное облаком белокурых волос, как наяда^[39] пеной, одновременно невинное и порочное. Йоса сняла и откинула камизу, оглядывая себя. Провела пальцем по ямочке в основании шеи, хрупким ключицам, сжала руками полные груди с нежными розовыми сосками, огладила тонкую талию и приятный, чуть округлый, как то положено у женщин, живот, вытянула ногу, любуясь точёной икрой и изящной щиколоткой. Из глаз чуть не брызнули слёзы. Вся эта роскошь пропадёт впустую! Йоса никому здесь не нужна! Отдать её за Годфрика — всё равно что подарить глухому соловья или слепому — самый прекрасный в мире гобелен!

Швырнув в зеркало молитвенник, она бросилась ничком на кровать, сдерживая рыдания. Как же мать должна была её ненавидеть, чтобы обречь на загнивание здесь, отдать этому ничтожеству, зная, что её ждёт! И даже простыни в замке Скальгердов мерзкие, пахнущие сыростью, пропитанные испарениями этого гадкого озера, как занавески, скатерти, наряды и вообще все. Она задыхается! Её тошнит от этого места! Тошнит-тошнит-тошнит! Йоса стукнула кулаком по постели и перевернулась на спину, слепо уставившись в бархатный полог.

Даже сейчас, вспоминая их первую с Годфриком ночь, не брачную, а следующую, она заново испытывала тот же стыд — за него, конечно, — и растерянность. Тогда она подумала, что сделала что-то не так, хотя раньше никто не жаловался. Разумеется, для неё давно не новость особые вкусы короля, слухами земля полнится, но ей представлялось, что преграда преодолима. Стоит ему увидеть её обнажённой, и проблема разрешится сама собой. Он излечится, ну или хотя бы будет способен исполнять супружеский долг. Того, что его плоть даже не шелохнётся, она не ожидала. Казалось, её ласки не только не распаляли, а ещё больше охлаждали его. Он и не пытался скрыть неприязнь и отвращение. Как это горько быть кому-то отвратительной и притом вынужденной предлагать себя! А когда она после всех безуспешных попыток встала на колени, испросив разрешение помочь ему другим способом, он оттолкнул её и, обругав, — Йоса не знала таких слов, но была уверена, что её обругали, — вышел, почти выбежал из спальни, оставив наедине с грязным ощущением униженности и ненужности.

Наверное, все свои силы в отношении женщин он истратил на леди Лорелею в первую ночь. Последнее до сих пор её изумляло, ведь для этого его вялому отростку требовалось затвердеть хотя бы на пару мгновений. Йоса раздражённо взбила головной валик. Не хотелось думать, что в перекидыше было нечто, чего не было у неё самой. Нет, все дело в слюнтявой пародии на мужчину! От леди Лорелеи мысли перекинулись к её брату, и Йоса сжала бедра, чувствуя влажный жар. Несмотря на хорошую фантазию, близость с ним она не могла представить. Знала лишь, что это было бы нечто яркое и острое, с примесью опасности. Она вздохнула и вытянулась на постели.

Даже жаль, что ему осталось так мало жить…

Примечания

38

Виды кинжалов.

39

Нимфа водной стихии.