Побег
Выродок!
Эсфирь пришлось не по нраву это слово. А еще не внушил доверия взгляд дриада, нарекаемого Аспарагусом. Страшным он уродился мужчиной. Очень страшным. Да и маску жуткую надел! Может, с побегом она и поторопилась. Но чего уж теперь сожалеть, верно? Она испугалась. Испугалась до того сильно, что перья до сих пор стояли дыбом. Когда ужас захватил голову в плен, ноги сами потащили её во двор. И она доверилась зверьку, шмыгнула за ним в дыру.
Сознаться, Эсфирь не ведала, куда держит путь. Просто бежала за зверьком, порой болтая с ним и задавая вопросы. Жаль, отклика не находила. Как выяснилось, в мурлыкании и сопении сложно распознать слова. Иной раз чудилось, будто парочку она различила, но потом обнаруживалось, что зверь чихнул.
Одно радовало — дождь в лесу почти не ощущался. О нём смело можно было бы позабыть, ежели бы слух не тревожила скорбная дробь, отбиваемая холодными каплями по кронам. Листва-крыша надежно укрывала от ливня. Кое-где в редких просветах виделись его косые строчки, разрезавшие воздух, подсвеченные лунным сиянием — призрачным и манящим.
Не раз Эсфирь и зверёк прятались — то в огромные листья-одеяла заворачивались, то в ямы прыгали. Повезло. Никому не попались. Казалось, зверь точно знал, какие пути безопасны, а какие нет. И чем дальше они пробирались, тем реже слух улавливал подозрительные шорохи, тем реже глаза обращались к зеленоватым вспышкам чар вдали.
И все же кое-что не давало Эсфирь покоя. Мысль, что лес разумен, не желала улетучиваться, подогретая страхом. Ну правда! Прутья некоторых кустарников покачивались и извивались, хотя ветра у земли не гуляли. А когда она вынырнула на умытую ливнем просеку, бутоны на деревьях распустились и, почудилось, уставились на неё во все лепестки.
— Думаешь, они следят за нами? — озвучила Эсфирь свою самую страшную догадку.
Зверёк с добродушными видом задергал рожками. Запрыгнул на поросший мхом валун. Уселся на него, крутя усатой мордой и словно кого-то высматривая.
Глаза у него, конечно, такие… Всем глазам глаза! Большие и голубые, как небесная гладь. Но кого он ищет? Зачем?
Вокруг не ютилось и души, не считая странных, даже очень странных цветов-надзирателей.
И… Эсфирь показалось? Или вон тот стебелёк и правда приветственно помахал ей листком?
Страх какой, а!
— Ох! — Она упала у валуна и похлопала себя по щекам, пытаясь собраться с силами.
Ноги гудели. Отказывались идти на поводу у здравого смысла, который велел выбираться из леса. И поскорее. Неважно куда, лишь бы куда подальше. Подальше от Аспарагуса.
Эсфирь вздохнула. Губы еще горели от поцелуев. Там, в хижине, она натворила дел. Забыла погасить чары очарования, а потом и вовсе подалась навстречу сладкому чувству, ласковым перышком завертевшемуся в груди. Подалась — и чуть не прозевала смерть. Еще немного, и Рубин откинул бы рога. Их у него, разумеется, нет, но что еще должно откидывать существам, помимо рогов? Разве рога подходят для откидывания не лучше всего?
Что за дурацкие мысли? Эсфирь мотнула головой, разбрызгивая осевшую на кудряшках влагу. И едва не подпрыгнула от испуга — гром сотряс землю, на долю мгновения небо разрезала молния.
Ужель непогода и правда — дело рук Эсфирь?
Пребывание в доме Олеандра не прошло для неё даром. Картинки из прошлого не сложились, она не вспомнила свою жизнь. Но изучила себя. Прислушиваясь к ощущениям, поняла, что тоже наделена чарами — очарованием и исцелением.
Еще она чувствовала души.
Стоило малость сосредоточиться, и зрение менялось. Обострялось, дозволяя заглянуть во чрево тела, узреть огонь горящего духа. Ни много ни мало, а уже кое-что. Правда, исцеление давалось хуже. Оно растрачивалось мгновенно, хоть и восполнялось от чужого тепла и ласки, поглощая их, как узник поглощает воду. Да и в целом колдовство — любое! — будто что-то держало, запирало в теле. А ежели Эсфирь пыталась его высвободить, браслеты обжигали, как бы намекая на ошибку.
В тот же миг сознание наводняли тревоги. На волю рвался совершенно неуместный смех. И Эсфирь уступала. Уступала беспокойству, чуя, что иначе потеряет связь с действительностью, а значит, потеряет связь с разумом. Каждый рывок к запертым чарам подводил к чему-то запретному.
Хотела бы она разузнать к чему. Но… Может, попозже?
— Знаешь, — Эсфирь и покосилась на зверька, — этот юноша, Олеандр, он… Как бы это сказать… Я будто знакома с ним. Вернее, была знакома. Когда-то… Такие странные чувства он у меня вызывает… В один миг я даже белую нить увидела, которая протянулась от меня к нему.
Конец ознакомительного фрагмента.
