Побочный эффект

Алексей Павлович Зорин, 2023

Из-за страшного диагноза доктор Валерий Луканов переезжает из города в глухую деревню Болотово. В сельской клинике царят свои нравы, а кажущаяся тихой, почти мертвой деревня хранит мрачные тайны. Местные верят, что в окрестных болотах притаилось древнее зло… Все чаще пропадают люди, и Луканову предстоит выяснить, кто стоит за этими исчезновениями. Болотово затягивает доктора в пучину тайн и страстей, и вскоре ему предстоит выбирать между безумной страстью и собственной жизнью. И с каждым днем становиться все сложнее отделять реальность от вымышленного мира, порожденного побочными действиями таблеток от эпилепсии…

Утро

Блистерная упаковка «Лирики» привычно щелкнула между пальцев. Таблетки прорвали оболочку и выкатились на дрожащую ладонь Луканова. Он судорожным движением закинул их в рот, запил водой и приготовился ждать. Валерий знал, что сейчас происходит в его организме.

Желатиновая капсула, покрытая тончайшей оболочкой для лучшего скольжения по гортани уже достигла пищевода и начала растворяться в кислой среде желудка. Словно батискаф с бесстрашными спасателями, облаченными в защитный скафандр, проникающий в глубины организма, призванный избавить от боли. И сейчас эти спасатели стремительно выбирались из своей брони. Промедление могло стоить дорого. Приступ эпилепсии мог спровоцировать богатую симптоматику от потливости и головокружения до судорог, галлюцинаций и потери сознания. Поэтому активные вещества вырывались из капсулы, которая уже практически без следа растворилась в желудочном соке, и мгновенно разносились по телу.

Луканов представил, как молекулы прегабалина вместе с кровью разносятся по сосудам. Вот они достигают гипоталамуса и контактируют с опиоидными рецепторами, вызывая обезболивающий эффект. По телу прошла легкая истома, Луканов почувствовал, как расслабляются одеревеневшие было мышцы и вздохнул с облегчением — приступ отпустил. Спасатели успели.

«Лирика» была рычагом, перекрывающим канал боли. Что бы ни говорили, доктор знал: волшебная таблетка существует. И даже не одна. И сейчас они у него в кармане, запаянные в блистерную упаковку.

Список побочек был богат: нарушение координации, амнезия, агрессивное поведение, психозы, головокружение, атаксия. А также деперсонализация, бессонница и суицидальные мысли. Среди них была и эйфория, которая наступала, если переборщить. Именно поэтому препарата не было в свободной продаже — уж больно любили «Лирику» наркоманы.

Мир вокруг начал светлеть, словно маленькое невидимое солнце взошло в серой комнате доктора Луканова. Оно залило мягким золотистым светом обшарпанные стены флигеля, старинное кресло, в котором, наверняка, сидел еще сам помещик, резной стол в центре комнаты, пустой камин, часы на стене в виде деревянного домика с кукушкой, выскакивающей в двенадцать часов (интересно, работают?). Луканов знал, что это его собственное, личное солнце, и оно невидимо другим. Он с упоением откинулся в кресле, чувствуя, как истома растекается по телу.

Пожалуй, это был самый приятный из всех побочных эффектов, которые он знал — легкая эйфория. Только это сейчас и могло скрасить его жизнь, внезапно ставшую такой же серой, как комната в древнем флигеле на краю земли. Две таблетки «Лирики» — и жизнь снова обретала смысл, потерянный где-то там, в коридорах Первой Городской, а мир распускался свежими красками. Главное было не переборщить. Одна таблетка — для профилактики, две снимали приступ и дарили легкую эйфорию. Что будет если принять три — Луканов знал только по учебникам. Дальше он не шел — незачем было пересекать ту хрупкую грань, отделяющую лечение от наркомании, как делали охотники до «Лирики», любыми путями жаждущие достать запрещенный препарат.

— Ведь я же не наркоман, — сказал Луканов вслух. — Это же просто лечение.

Слова в пустой комнате прозвучали слабо и неуверенно. Из глубины часов на него смотрели нарисованные глаза деревянной кукушки.

Аддиктивный потенциал препарата был достаточно низкий, так как прегабалин, в отличие от препаратов, вызывающих зависимость, не провоцировал изменений в структурах системы награды мозга. Внутри сразу же проснулся тот другой Луканов, который не умел врать, и попытался взять слово, но Луканов быстро запихнул его поглубже. Еще не хватало лишать себя последнего удовольствия в жизни, которое и не удовольствие вовсе — спасательный плот в океане эпилептического приступа.

***

Погода окончательно наладилась, как будто кто-то там, наверху, тоже принял пилюлю «Лирики». Луканов вскрыл одну из досок пола и спрятал туда запас таблеток — от глаз подальше. Затем он вышел на улицу, поднял голову вверх и зажмурился. Ветер разогнал облака и огненные лучи солнца прожарили землю, испарив туман. Вокруг флигеля зеленели дубы и липы, в их кронах заливались птицы. «Соловьи?» — подумал Луканов и вдруг поймал себя на мысли, что в городе никогда не задумывался о том, как называются птицы. «Наверное, потому, что в городе их не слышно» — решил Луканов. А ведь в детстве, которое он провел в деревне, он не слух умел различать птиц.

Отсутствие тумана впервые позволило Луканову оглядеться. Усадьба располагалась на большой территории в несколько гектар. Главное здание, четыре флигеля по сторонам света, да еще несколько небольших строений — остальное место занимали дубовые и липовые рощи, поросшие кустарником, да заросли вьюна и диких роз, среди которых вились тропинки, вымощенные камнем. Почти вся территория густо заросла, и было ощущение что бродишь скорее по лесу, нежели по территории работающей клиники. Тропинки явно с трудом отвоевывали пространство у кустарника и высокой травы и облагораживали их как могли — по бокам тут и там торчали деревянные столбы фонарей, кое-где были расставлены вросшие в землю лавочки, видны были кустарники роз. Впрочем, это и не город, напомнил себе Луканов. Некому, некогда и незачем, а главное — не для кого разбивать здесь клумбы и делать из леса парк. Деревня на то и деревня — других дел хватает.

Среди алеющих зарослей пунцовых роз выделялись белоснежные бутоны с оттенками шампанского и сливочной ванили. На удивление на стеблях отсутствовали шипы, и Луканов невольно засмотрелся. Белоснежные распахнутые бутоны напомнили ему о мелькающей среди зарослей белом, словно свадебном, платье. Такую нежность и беззащитную открытость он видел только раз в жизни — в детском лице, покоящемся под водами холодной реки.

Ярко-желтая пчела в черную полоску с мерным жужжанием кружила над розой, привлеченная ароматом ее нектара. Сделав пару кругов, она нырнула внутрь цветка, и почти сразу оттуда послышался отчаянное жужжание. Луканов присмотрелся — пчела умудрилась с разгона застрять между двух лепестков. Ей оставалось только отчаянно молотить воздух невесомыми крыльями.

Даже такая безоружная красота способна сгубить.

Пожалуй, жизнь весьма похожа на эту пчелу, подумал Луканов. Темные и светлые полосы сменяют друг друга, и ты кружишь над цветами, стараясь урвать побольше вкусной пыльцы, пока однажды не остаешься в одном из них навсегда, зажатый такими прекрасными с виду лепестками.

Луканов аккуратно сдвинул один из лепестков, и пчела вылетела на свободу.

В кронах лип продолжали искусно заливаться пернатые. Луканов попытался разглядеть их в пестрой листве, но вдруг заметил за деревьями едва уловимое движение. Белое развевающееся платье мелькнуло среди зарослей. Это снова была таинственная незнакомка. Луканов решил, что раз уж он здесь, стоит познакомиться со всеми обитателями этого дикого места. Тем более, что, если это сестра Алеши — может, она сможет хоть немного просветить вопрос о его диагнозе.

Луканов раздвинул ветви и вышел на небольшую поляну, вдруг оказавшись лицом к лицу с Верой Павловной.

Надо отдать ей должное — Вера Павловна была очень даже хороша собой. Только сейчас, при дневном свете, а не в сумраке клиники, Луканов смог рассмотреть ее. Правильные черты лица с узкими скулами, придающими ему несколько хищный вид, обрамляли собранные в строгий пучок темно-каштановые волосы. Пристальный взгляд янтарных глаз, вздернутые брови и узкие губы выдавали в ней волевого человека, не привыкшего считаться с чужим мнением. Белый больничный халат элегантно облегал тело, подчеркивая изящную фигуру. Впрочем, Луканов уже понял, что за этой красотой и изяществом кроется натура хищника.

Вера Павловна увидела Луканова, и ее глаза мгновенно сузились.

— Ты влез на чужую территорию! — сходу прошипела она в лицо Валерию. — И лучше бы тебе это не делать!

Луканов молчал.

— Вы слышите, что я вам говорю?

— Слышу. Но я отсюда не уйду.

— Это еще почему?

Валерий вновь промолчал.

— Вы не имеете права работать с больными! Что будет, если на приёме вас схватит приступ?

— Это исключено. Я принимаю таблетки.

— Какие, позвольте узнать?

— Позволю заметить, что вас это не касается.

— Это касается моих пациентов!

— Теперь они и мои пациенты тоже.

— Метите на моё место? — казалось, Вера Павловна готова растерзать Луканова, вцепиться в его открытое горло. — Вы играете с огнем!

— Я сюда не играть приехал. И чем раньше вы это поймете и начнете сотрудничать — тем лучше.

— Ни о каком сотрудничестве речи идти не может! Вы не можете быть доктором.

— Могу. И я им являюсь.

— Только не рядом со мной!

— Значит, останется только один их нас.

— Послушайте, вы, городской пижон! Я в этой больнице работаю одиннадцать лет! И никто меня отсюда не выгонит. Я зубами вцеплюсь в это место. А если понадобится — и в горло того, кто попытается меня сместить!

— О, как сильно! Я в этой больнице три часа, но меня отсюда тоже никто не выгонит. И у меня тоже есть зубы.

Вера Павловна в бессильной ярости посмотрела на него. Янтарные зрачки налились огнем, и Луканов вновь отметил, что несмотря на суровый нрав, Вера Павловна была прекрасна. Казалось, еще секунда — и она кинется на Валерия с кулаками.

— Я смотрю, коллеги, вы продолжаете налаживать отношения! — послышался голос Сосновского. Луканов обернулся — профессор шел к ним по тропе, заросшей диким вьюном, рядом с ним шагал молодой медбрат с трехдневной щетиной и тревожным взглядом.

— У вас так всегда встречают новеньких? — поинтересовался у профессора Луканов.

— Нет, обычно мы их сразу съедаем на обед, — огрызнулась Вера Павловна, резко развернулась и энергично зашагала по тропинке к клинике. Невольно все трое проводили взглядом ее качающиеся бедра.

— Похоже, у вас появился враг! — присвистнул молодой врач и протянул руку: — Сергей.

— Валерий, — Луканов пожал протянутую ладонь. Они были примерно одного возраста, хотя лицо Сергея выглядело несколько уставшим. В серых глазах где-то глубоко залегло некое чувство, пока еще не знакомое Валерию. Пожалуй, он мог бы охарактеризовать его даже не как печаль, а как некая безразличная смиренность. Что-то было в Сергее от человека, который долго боролся за свою судьбу, а потом в один момент просто махнул на все рукой.

А еще в его глазах было еще что-то, что Сергей пытался скрыть ото всех, похожее на ревность.

— Мне бы не хотелось, чтобы клиника превратилась в территорию для междоусобиц, — профессор мягко тронул Луканова за локоть. — Могу я надеяться на то, что вы найдете подход к Вере Павловне?

— Пока создается впечатление, что она с удовольствием бы откусила мне голову, если бы могла, — заметил Валерий.

— Поверьте, Вера Павловна таким не промышляет, она чудесная женщина и прекрасный специалист!

— Я не собираюсь отбирать у нее работу.

— Это и не нужно. А вот разгрузить в тяжелые дни будет полезно! Например, когда у Сергея Викторовича по утрам голова болит, — профессор лукаво взглянул на Сергея.

— Федор Михайлович! — взмолился Сергей. — Это было один раз!

— Ладно, ладно… — махнул рукой Сосновский. Он повернулся к Луканову. — У нас с товарищем Гориным послеобеденная прогулка, не хотите присоединиться?

— Почту за честь.

Они неторопливо шли по саду, минуя заросли дикого вьюна. Луканов заметил, что здесь, в Болотове, время, словно этот вьюн, обвивало пространство, застывая в висящем в воздухе зное. Все шло как-то очень медленно, это было заметно даже по их прогулке. Профессор словно подслушал его мысли.

— Небось, отвыкли вот так прогуливаться?

— В городе с такой скоростью не ходят, — ответил Луканов.

— Молодежь! — протянул Сосновский. — Все бежите куда-то, зачем то, что-то ищите… А что, зачем? Впрочем, я и сам был таким.

Луканов промолчал, а Сергей недовольно хмыкнул в ответ.

— А почему именно нейрофизиология? — неожиданно спросил Сосновский.

— Всегда интересно, что лежит в основе действий человека, знать, как мы устроены, — ответил Луканов. — Ведь, по-сути, человек — это сеть нервных каналов, связанных между собой.

— Как и животные, — глухо проговорил Сергей.

— А вы, как нейрофизиолог, как считаете? — тут же подхватил Сосновский, который, похоже, был любителем околонаучных диспутов. — Ведь, по сути, еще в позапрошлом веке нейрофизиология считалась экспериментальной наукой, базирующейся на изучении животных. Как по-вашему, далеко мы ушли от обезьян? Или по своей сути мы все те же дикие звери?

— В этом есть доля правды. Низшие проявления деятельности нервной системы одинаковы у животных и человека. Переход возбуждения с одной нервной клетки на другую, простые рефлексы — восприятие световых, звуковых, тактильных и других раздражителей — в этом мы далеко от животных не ушли.

— Про возбуждение это ты точно сказал… — проронил Сергей. — Возбуждение делает из человека зверя.

— Я считаю, что человек тем и отличается от животного, что умеет контролировать себя, — заметил Луканов.

— Рефлексы не проконтролируешь, а, доктор? — лукаво подмигнул ему Сосновский. — Вот и получается, что нами управляют эмоции.

— Только не мной, — холодно заметил Луканов.

— Холодный разум — обязательный атрибут хорошего врача! — довольно заявил Сосновский. — Не правда ли, Сергей?

Сергей буркнул что-то в ответ.

Они прошли по заросшей вьюном и колючими кустами ежевики тропинке и оказались с тыльной стороны клиники. Деревянная стена здания была увита плющом и дикой розой, которые вились до самого балкона на втором этаже с красивыми резными балясинами. За кустами виднелась дорога, ведущая в лес, с одиноко стоящим деревянным фонарем.

— Я поддерживаю ваши постулаты. Но есть вещи, где сдержанность и холодный разум пасует, и чувства берут верх.

— Например?

— Например — цветы.

Вокруг благоухало море зелени, и среди этого царства красок особенно выделялись огромные бутоны белых роз и еще каких-то незнакомых Луканову цветов.

— Разве они не прекрасны? — восхищенно, словно юнец во время первой влюбленности, прошептал профессор. Его глаза горели. — Посмотрите! Цветы — как женщины! Прекрасные, с виду беззащитные, но не стоит обольщаться — у некоторых есть шипы!

Он сдвинул пальцем нежный бутон розы, обнажив острый шип.

— Розами все засадил Прохор, по моей просьбе, — довольно произнес Сосновский. — Благородные цветы, не находите коллега?

Луканов кивнул, подумав, что с трудом представляет Прохора с его огромными ручищами, ухаживающим за нежными цветами.

— А вот это бругмансия белоснежная. Очень красивое, не правда ли? Но при этом чрезвычайно ядовитое.

— Как Вера Павловна, — вставил Сергей. Сосновский осуждающе посмотрел на него, но от Луканова не укрылась легкая улыбка в глазах профессора — уж больно точно Сергей подметил сходство.

Сосновский раскурил трубку, и с удовлетворением оглядел территорию.

— Вот так, Валерий Павлович, не каждому в жизни везет оказаться в таком месте! Старинная усадьба, не какого-нибудь, а девятнадцатого века! Между прочим, это барокко. Здесь проживало семейство Петровских. А теперь вот, видите, дом служит на благо общества.

Валерий не разделял восторга Сосновского, даже несмотря на то, что действие «Лирики» еще не кончилось. Он взглянул на Горина — похоже, тот давно привык к оптимизму профессора, и слушал рассеянно.

— Места у нас хорошие! За лесом река, за рекой — поле и болото. Вам, молодежи, все больше города подавай. А настоящая жизнь — она здесь, в Болотове! — восторгался Сосновский. — Уверен, вы еще по достоинству оцените ваше новое назначение.

— Не сомневаюсь, — сухо ответил Луканов.

Они прошли дальше, и профессор остановился у ограды.

— А кто забор поломал? — недовольно спросил профессор.

Действительно, в затейливой чугунной ограде высотой выше человеческого роста не хватало пары мощных штырей. Луканов дернул забор — штыри держались намертво. «Это ж какая силища нужна!» — подивился он.

— Поймать бы и уши оторвать! — в сердцах воскликнул профессор.

— А сердце — вырвать и съесть, — глухо произнес Сергей.

Сосновский бросил неодобрительный взгляд на Горина и явно что-то хотел сказать — но отвлекся на Нину Гавриловну, которая как раз выливала грязную воду из ведра под кусты роз.

— Нина Гавриловна, ну сколько раз я вам говорил: не лейте грязную воду на цветы! Это же вендела, царский сорт! — всплеснул руками Сосновский.

— Много вы понимаете! — проворчала старушка. — Между прочим, это удобрения! Только лучше цвести будут!

— И тем не менее — я прошу впредь не лить грязную воду на цветы! — недовольно сказал Сосновский. — И еще, Нина Гавриловна: вы не знаете, куда пропало все столовое серебро?

— А почему это я должна знать? — насупилась старушка.

— Потому что вы ответственный человек и следите за порядком, — ответил Сосновский. Старушка гордо подняла голову.

— Я-то, конечно, слежу, Федор Михайлович! — недовольно буркнула уборщица. — А другим не мешало бы не лезть в мои дела!

Пока они препирались, Сергей взял Луканова под локоть и негромко шепнул:

— Сказать по секрету, Вера Павловна еще та стерва. Не бери в голову, — он дружески подмигнул. — Вечером занят?

— А здесь есть чем заняться? — хмуро спросил Луканов, не надеясь услышать вразумительный ответ.

— Только общением. Пригласишь на новоселье?

Это было столь стремительно, что Луканов не нашелся что ответить. Он еще не успел определиться, как относиться к Сергею, хотя, наверное, для этого и существует новоселье. Он хотел было открыть рот и сказать что-то, сам еще не понимая что, но тут со стороны дороги послышался шум двигателя, и все невольно обернулись. Да, все так, подумал Луканов — в болоте, в котором отродясь ничего не происходило, любой звук притягивает внимание. Трое докторов вышли из-за кустов навстречу «буханке», въехавшей в распахнутые ворота. За рулем, как всегда, сидел Прохор, на соседнем пассажирском сидении находился еще какой-то местный мужичок со сморщенным, словно моченое яблоко, лицом. За «буханкой» пристроился полицейский УАЗ.

Из притормозившей «буханки» высунулось сморщенное лицо мужичка.

— Колька-то, того… все! — он махнул рукой себе за спину, и сквозь широкие окна «буханки» Луканов разглядел черный бесформенный мешок на полу салона.

— Как же это так получилось, Евграфыч? — снимая очки спросил Сосновский.

— Да по путям шел, и поезд его… того… — тоскливо уронил Евграфыч.

— Везите к моргу! Сергей принимай! — скомандовал мигом посерьезневший Сосновский и быстро направился в больницу.

«Буханка» завернула за кусты роз, Сергей скривился, но поплелся следом. Рядом с Лукановым остановился УАЗ и в открытом окне он увидел двоих полицейских: суховатого молодого с как-то даже трагично поджатыми губами и сосредоточенным взглядом — он сидел за рулем — и дородного, полнотелого постарше, с колким взглядом из-под нависших бровей. От него неприятно тянуло дешевым одеколоном.

— Добрый день, — по-привычке поздоровался Луканов. Полицейские переглянулись, и тот, что помоложе, досадливо сплюнул через окно.

— Да уж куда как добрый, — поморщился полнотелый. — Нам пожелания доброго дня как черная кошка — как только кто пожелает, так обязательно что и приключится.

— Я смотрю, у вас уже приключилось, — заметил Луканов.

— Приключилось… — задумчиво протянул полнотелый. — А вы, собственно, кто?

— А вы? Представиться не хотите?

— Городской, — бросил полнотелый суховатому, и оба понимающе и как-то скорбно закачали головами, словно Луканов сказал что-то неприличное и вообще был не врачом, а пациентом, которому жить осталось от силы пару месяцев. — Майор Грызлов, участковый.

— Луканов Валерий Петрович, нейрофизиолог, — ответил Луканов без неприязни, но и без особой охоты. Майор оглядел его с ног до головы.

— Давно приехали?

— Сегодня утром.

— Ничего странного не заметили в районе железной дороги? — спросил майор будничным тоном, но глаза прямо-таки впились в Луканова.

— Если вы про труп, который сейчас достают из «буханки» — то нет, не видел.

— Не видел… — повторил майор, глядя мимо Луканова. — А что-то еще — видели?

Луканова начал раздражать этот майор и его вопросы.

— Туман видел. И зайца.

— Юморист? — холодно осведомился Грызлов.

— Заяц, видать, килограмм на двести был! — вмешался до этого молчавший лейтенант, и добавил со злостью, сквозь зубы: — Там все кости всмятку, не человек, а мешок с внутренностями!

— Кто ж его так? — спросил Луканов.

— Под поезд угодил, — хмуро ответил полицейский за рулем.

— Ну или толкнул кто, — глядя в глаза Луканову сказал майор.

— Подозреваете зайца? — не моргнув, спросил Луканов.

— Смешно, — оценил майор без улыбки. — Пока никого не подозреваем. Просто присматриваемся. Во сколько прибыли?

— Семь сорок пять.

Грызлов хмыкнул и что-то записал в блокноте.

— Время смерти примерно то же… С местными уже познакомились?

— Чудесные люди, впрочем, как и сама местность, — с каменным лицом ответил Луканов. — Особенно девушка в белом платье.

Лицо майора потемнело.

— Мой вам совет: держитесь от этой семейки подальше!

— А то что? — с вызовом спросил Луканов.

— А то ничего хорошего. Вы человек приезжий, в наших делах не разбираетесь. Так лучше вам и не начинать.

Он не стал дожидаться ответа Луканова и бросил водителю не глядя:

— Что стоишь, к моргу рули, — и повернулся к Луканову. — А вас если что еще вызовем.

— Буду рад помочь следствию, — Луканов проводил взглядом колкие глаза майора. Машина скрылась за соседним зданием, где уже доставали мешок с тем, что раньше было неким Колькой.

***

День неспешно клонился к закату. Затихли птицы, стих и ветер, днем разогнавший туман, насекомые попрятались в листве. Болотово погружалось в сон.

После непростого дня Луканов чувствовал усталость. Еще бы — еще утром он садился в электричку, которая увезла его из города в новую жизнь. Вот только новую ли? Эта жизнь была с запахом залежалого в кармане старого пиджака черствого куска хлеба, обильно покрытого плесенью. Такая же сухая, безжизненная и никому не нужная.

Спать Луканову не хотелось. Бодрящий эффект «Лирики» еще не отпустил, да и мысли в голове не дали бы уснуть. Но вместе с угасающим днем угасало и настроение. Химические вещества заканчивали свое действие, и на Луканова вновь наваливалась дремучая тоска. Он достал упаковку «Лирики», повертел ее в руке. Всего одна таблетка вновь зажгла бы солнце в серой комнате. Но Валерий знал, что цена этого солнца слишком высока. Он убрал таблетки подальше, и с тоской взглянул на часы — они показывали всего восемь тридцать вечера. До сна было еще далеко.

Валерий свернул старую, семьдесят второго года выпуска газету «Светская жизнь», найденную в еще более древнем комоде, бросил ее в камин и поджег. Сухая бумага вспыхнула веселым пламенем, озарив флигель. Сверху Валерий бросил несколько щепок, и уже хотел подбросить пару полен, но дым, вместо того, чтобы идти в трубу, повалил в комнату. Доктор закашлялся, замахал руками, безуспешно попытался разворошить костер, но только обжегся. Поняв, что с дымом ему не совладать, Валерий распахнул тяжелую входную дверь и нос с носу оказался с Сергеем.

Рабочее время закончилось, и он был уже не в халате. Зауженные джинсы, футболка с модным принтом, в руках пакет. Луканов поймал себя на мысли, что здесь так не ходят, и Горин словно специально достал из закромов одежду, в которой когда-то ездил в город, чтобы произвести на Луканова впечатление.

— Не спится? — спросил Сергей.

— Видимо, тебе тоже, — протирая глаза от слез, прокашлял Валерий.

— Заслонку надо открывать! — Сергей смело юркнул в дым и спустя секунду оттуда послышался металлический скрежет. Вскоре дым действительно стал рассеиваться. — Все, можно заходить!

Валерий зашел в комнату, прикрыв дверь. Камин уже ярко разгорелся, разгоняя тени. Сергей деловито успел расположиться за столом, разложив на нем соленые огурцы, сало и редис. Словно по мановению руки среди закуски появилась бутылка водки.

— Познакомимся? — спросил Сергей, кивая на бутылку.

— Почему бы нет, — пожал плечами Валерий. Спать не хотелось, а что еще делать — он не представлял. — Только я не пью.

Горин уже успел достать две запыленные рюмки и сейчас протирал их рукавом, да так и застыл.

— Не пьешь?

— Да ты не стесняйся, выпивай. Я не против, а компании рад

Сергей как-то грустно взглянул на него, на бутылку, на рюмки. Потом решительно убрал одну обратно в карман.

— Побочный эффект жизни в глуши, — сказал Горин, развернув к Луканову бутылку этикеткой. На ней был нарисован волк, воющий на луну, зависшую над темным лесом, и над всем этим значилась название водки «Волчья тоска». — Может, все-таки будешь?

Луканов мотнул головой.

— А зря. Зря. Я, если ты не против, пригублю. — Он привычным движением свинтил пробку (та, сухо щелкнув, упала на стол) и налил полную рюмку. В воздухе запахло спиртом. Сергей поднял рюмку и взглянул на Луканова серьезными глазами: — Ну, за душевное здоровье!

Горин смачно выпил, поморщился и взял со стола припасенный соленый огурец. Луканов молчал.

— Чего не пьешь? — хрустя огурцом спросил он Валерия. — Язва?

Луканов отвечать не хотел, и подкинул полено в камин, сделав вид что не услышал вопрос. Не говорить же новому знакомому, что он сидит на таблетках с жуткими побочками, и мешать их с алкоголем смерти подобно. Сухое полено весело затрещало в огне.

— Как тебе наше болото?

— Ничего.

— Ничего хорошего, а? — Сергей легонько толкнул его в плечо. — Да ты не тушуйся, говори, как есть. Я Михалычу не расскажу. Это он у нас идейный, целину пытается поднять…

— И как, получается?

— А ты как думаешь? Здесь же болото! В девять вечера уже все по домам сидят. И понятно, чего сидят — а куда тут ходить? Что тут делать? Оглянись вокруг! Ты же из города приехал. Разницу замечаешь? Здесь подымай-не подымай — все одно, так болотом и останется, — махнул рукой Сергей и плеснул себе вторую.

— А он, значит, верит?

— Верит. Только на нем все и держится, на самом деле. Все деньги для клиники пытается какие-то выбить, Прохора гоняет чтобы дорожки в порядке держал… Вот и тебя сюда выписал. Я не знаю, кем ты там был. Но для нас приезд городского врача — это сенсация! — он поднял рюмку и, кивнув Луканову, лихо опрокинул ее в себя.

— Была сенсация, да все вышла… — вздохнул Луканов.

— Да ты не тушуйся! — Сергей хрустнул огурцом. — Глядишь, найдешь жену себе, обживешься… — Гость пытался казаться веселым, но Луканов видел в его глазах глубоко спрятанную тоску, которая с каждой рюмкой вылезала все больше.

— Ты нашел? — серьезно спросил Луканов.

Сергей стрельнул в Луканова глазами и быстро отвел.

— Подкину-ка я дров… — Горин поднялся и отошел к камину. — Здесь вечерами прохладно из-за болот.

Повисла тишина, прерываемая только треском огня. Пока Сергей возился с дровами, Луканов думал о том, что теперь такая участь ждет и его. Какая может быть карьера в этом Болотове? Какую он найдет себе здесь жену? Доярку? Веру Павловну, которая откусит ему голову, как самка богомола еще до спаривания?

Сергей закончил с камином и грузно опустился на стул.

— Ты, наверняка, привык к городу… но у нас здесь другие сложности, иные задачи.

— Какие, например?

— Например — не сойти с ума от тоски.

Что же, похоже Луканов здесь не один такой.

— И как вы тут развлекаетесь?

— А никак. Это же не город. Здесь ты не выбираешь куда сходить — в кафе или театр, здесь можно сходить только в лес, на болото. Можно еще сходить с ума или тихо спиваться, как большинство и делает. Профессор оптимист, он считает, что дела наши идут хорошо, а я скажу, что хуже некуда. С местными и поговорить не о чем. Бабки все свои байки талдычат про белого волка, защитника деревни, — поморщился Сергей. — Древнее зло у них, видите-ли, в болотах обитает. Мол, потерял оборотень возлюбленную свою, да воет теперь по ночам. А как по мне, так я сам выть скоро начну. Пойми, это болото! — Горин налил новую рюмку и проникновенно, с тоской, взглянул на Луканова. — Оно засасывает, как в трясину. Только происходит это медленно. Ты вроде живешь, что-то делаешь, глядь — а уже пяток лет прошел. И ничего не изменилось. По-прежнему один, жены нет, детей нет. Здесь даже времени нет. — Сергей с каким-то остервенением вкинул в себя рюмку водки, поморщился, и сипло повторил: — Ничего не происходит. Сегодня вот только Колька-дурак… надо ж было так набраться…

— Кем он был? — спросил Луканов.

— Да никем. Здесь все никто. Просто доживают свои дни. Может он устал доживать и решил ускориться…

— И часто у вас здесь такое?

— Бывает… Места дикие. Месяц назад мужик какой-то на болоте пропал.

— Как пропал? — не понял Луканов. — Утонул?

— А как еще пропадают на болоте? Тело не нашли, один сапог только. И ты пропадешь здесь, — внезапно сказал Сергей и уставился прямо в глаза Луканову. — Уезжай. Уезжай, пока не поздно, слышишь?

— Да некуда мне ехать, — мрачно сказал Луканов.

— Зря, — почему-то зло проговорил Сергей. — Зря…

Сумерки медленно вползали во флигель, сдвигая тени, погружая комнату во мрак. Казалось, темнота неотступно сжирает пространство, и только огонь в камине, на ее фоне выглядящий жалко, пытался хоть как-то бороться. Где-то далеко, на краю деревни, одиноко и надрывно завыл пес.

— Я бы и уехал… Да я бы и не приезжал, на самом деле. Если бы меня спросили. Остался бы в городе, — произнес Луканов. К груди подступил горький ком, и ему вдруг очень захотелось выпить. Он уже было хотел протянуть руку к рюмке, но посмотрел на Сергея, который уже начинал пьянеть, и тут же передумал. Спиться в Болотове не тот финал, который он для себя хотел. Нет уж, он еще побарахтается.

— Эх, город… — с завистливой тоской мечтательно произнес Сергей. — Театры, кафе, бульвары… Девушки в красивых платьях… — он даже прикрыл глаза. — А с другой стороны — слишком много всяких… не поймешь, кто есть кто. Люди там неискренние, понимаешь? — он заглянул Луканову в глаза. — Он тебе одно говорит, а на душе совсем другое. Притворяется, понимаешь? Как… как оборотень.

— А здесь не так? — хмуро спросил Луканов.

— Здесь — не так, — Сергей с бульканьем наполнил очередную стопку. — Здесь лес. Людей-то нет почти! Здесь если кто мудак — так сразу видно. Все на поверхности, все всё про всех знают.

— И ты всё про всех знаешь?

— И я. Знаю, — кивнул Сергей.

— И про Веру Павловну?

— А что Вера Павловна? — насторожился Сергей.

— Да какая-то она…

— Какая? — Сергей взглянул как-то исподлобья, и Валерий понял, что ступил на тонкий лед.

— Странная.

— Чем же?

— Ну вот сам посуди: приехал новый врач. Разве я враг ей? Я же работать приехал. У меня квалификация, опыт! А встречает меня, как будто у нее мужа увел.

— Вера Павловна женщина серьезная. Ты лучше держись от нее подальше.

— Здесь это сложно сделать, — сказал Луканов, вспомнив размеры больницы.

— Это только ради твоей же безопасности, — пьяно проговорил Сергей. — Такие женщины они, знаешь ли, хищницы. Опасно! — Сергей поднял указательный палец вверх. Посмотрел на него, и, видимо поняв, что не может сфокусироваться, сказал: — Ладно, пора мне. Засиделся.

Сергей встал, пошатываясь, и принялся упаковывать в пакет нехитрую закуску и изрядно опустевшую бутылку.

— А что за девушка в белом? — спросил Луканов.

— Здесь больница, здесь все в белом, — пробормотал Сергей.

— Нет… утром я видел девушку. Она бродила одна в тумане.

— Э, брат, это ты меня не так понял насчет женитьбы! В ту сторону точно смотреть не стоит.

— Кто она?

— Местная сумасшедшая. Бродит по лесам, улыбается.

— Какой диагноз?

— Я же не психотерапевт! — развел руками Сергей. — Живет она с матерью, да с братом младшим в деревне.

Луканов проводил его до двери. Сергей остановился в двери.

— Ты только это, городской… гуляй тут аккуратнее. И на болота ни-ни! — он погрозил пальцем. — Нам и одного утопца хватит.

— По болотам я точно не ходок… — сказал Луканов, вспоминая городской досуг с присущими ему театрами, ресторанами и огнями витрин.

Сергей вывалился в трезвящую прохладу вечера когда на небе уже начали зажигаться первые звезды. Он замер, потом обернулся к Луканову.

— Не хочу трезветь, — внезапно сказал он. — Не хочу. Никогда. Не хочу помнить, что я здесь, в Болотове…

Он развернулся и, слегка шатаясь, исчез во тьме.