Побочный эффект

Алексей Павлович Зорин, 2023

Из-за страшного диагноза доктор Валерий Луканов переезжает из города в глухую деревню Болотово. В сельской клинике царят свои нравы, а кажущаяся тихой, почти мертвой деревня хранит мрачные тайны. Местные верят, что в окрестных болотах притаилось древнее зло… Все чаще пропадают люди, и Луканову предстоит выяснить, кто стоит за этими исчезновениями. Болотово затягивает доктора в пучину тайн и страстей, и вскоре ему предстоит выбирать между безумной страстью и собственной жизнью. И с каждым днем становиться все сложнее отделять реальность от вымышленного мира, порожденного побочными действиями таблеток от эпилепсии…

Рассвет

Валерий Луканов вышел из теплой электрички в сырое утро и поежился. Болотово встречало его не гостеприимно. Если еще вчера был по-летнему теплый денек, то сегодня словно осень обняла мир своими холодными руками, сыпля с неба мелкой моросью.

Электричка загудела, зашипела, и двери с шумом захлопнулись. Медленно набирая скорость, гигантская сороконожка отползала от серой платформы, оставляя Луканова наедине с новым для него миром. Миром, в который он так не хотел попасть.

Валерий обернулся на электричку, словно это была его мать, решившая отказаться от своего дитя, будучи не в состоянии его прокормить. А может, дите слишком расшалилось и его пришлось бросить? Но не вот так же, выплюнув на безлюдную платформу среди окутанного туманом ничто!

После большого города пустота пугала. Она окутывала пеленой тумана, приглушающего звуки. И даже электричка, что уже скрывалась в его дымке, звучала словно из другого мира. Валерий стоял, не двигаясь, словно боясь нарушить границы нового пространства, боясь признать самому себе что он все-таки оказался в Болотове.

Несмотря на то, что туман скрадывал звуки, в пустой тишине гул удаляющейся электрички был слышен еще долго. Словно ловя прощальный привет из внешнего мира, Валерий вслушивался в этот звук, цепляясь за него сознанием. Но вот гул смолк в туманной дали, и Луканов понял: назад пути нет. Он остался один.

Валерий судорожно сжал увесистый кожаный портфель в руке. В другой у него была ручка чемодана для путешественников. От этого судорожного движения откуда-то изнутри вдруг накатила волна страха, и в груди глухо бухнуло не в такт.

«Только не сейчас!» — пронеслось в голове Луканова. Он замер, прислушиваясь к ритму в груди, готовый в любой момент запустить руку под теплое пальто, туда, где во внутреннем кармане притаилась блистерная упаковка с пилюлями. Он даже почувствовал тактильное ощущение в ладони от мысленного прикосновения к шершавой фольге и каким-то внутренним слухом услышал звук переламывающейся упаковки таблеток. Но сердце решило поберечь Валерия, и вновь вернулось в нормальный режим.

«Плохо, — подумал Луканов. — Очень плохо.»

Нельзя было сказать, что он не предвидел подобное развитие событий. Увольнение, стресс, переезд — и все за пару дней. Даже странно, что приступ еще не накрыл его. В этом случае медлить было ни в коем случае нельзя, особенно учитывая то, что он был на платформе в одиночестве — при реальной угрозе приступа таблетки нужно было принять незамедлительно. Но пугало не это. Пугала частота, с которой он тянулся к пилюлям. И побочные действия при их частом употреблении.

Осознав, что кризис миновал, Луканов сделал глубокий вдох. Прохладный осенний воздух влился в его легкие, принося покой и умиротворение. Валерий пригладил волосы, растрепанные ветром и разгладил свежепоявившуюся складку на пальто. Что бы ни произошло в его жизни — внешне все должно выглядеть достойно.

Сельский воздух пойдет тебе на пользу, вспомнил он слова бывшего заведующего клиникой Соловьева. В груди моментально разлилась тяжелая злость вперемешку с обидой. Впрочем, злиться и обижаться тут можно было только на себя, и Валерий отлично это понимал. Хорошо хоть у Соловьева сохранились дружественные контакты с заведующим больницей в этом богом забытом месте.

Платформа, утопающая в клочьях тумана, была девственна пуста. «Где же встречающий?» — с раздражение подумал Луканов. Он таки запустил успевшую озябнуть руку под теплое пальто, впустив туда стужу, и достал телефон. Но, посмотрев на экран, понял, что пытаться звонить бесполезно — связи не было. На экране высвечивалась надпись «только экстренные вызовы».

Стоять было холодно, и Валерий, подхватив чемодан, двинулся в сторону местами прогнившей деревянной лестницы, ведущей с платформы. Колесики чемодана выбивали неровный ритм на выбоинах старой платформы, оглашая окрестности таким чужеродным здесь шумом.

Валерий двигался сквозь обрывки полупрозрачного тумана. На платформе не было не то что турникетов, но даже будки для продажи билетов. «Да уж, занесло так занесло…» Впрочем, выбирать не приходилось. Прямо от лестницы, утопающей в клочьях тумана, вдаль тянулась мощеная камнем дорога. Не асфальт, не даже бетонные плиты, как бывало на старых военных дорогах, а мостовая! Словно в прошлое попал. Камни разного размера и степени обработки были вкопаны в землю, по-видимому, много десятилетий назад, и сейчас дорога предстала перед Лукановым не в лучшем виде. Мало того, что камни словно разъехались в сторону, обнажив плотно утрамбованную землю, так сама дорога была выпуклая, словно арочный мост, понижаясь от середины к обочинам. Наверное, так строили дороги раньше, когда еще не придумали дренажные каналы, чтобы вода не скапливалась, а может и по какой-то другой причине, которой Валерий не знал, но идти по такой мостовой с чемоданом на маленьких колесиках, предназначенным для идеально ровных городских тротуаров, было невозможно. Первые же метры убедили Луканова в этом — чемодан постоянно заваливался на бок, цеплялся за торчащие из земли камни, грозясь оставить на подступах к Болотову все четыре крошечных колесика. Валерий ругнулся, дотащил чемодан до обочины, и огляделся.

Дорогу окружал сплошной лес. Раскидистые липы и дубы утопали в тумане, по обочинам торчал низкий подлесок. Никаких автобусных остановок или (еще чего удумал) стоянок такси в Болотове не было и в помине. У Луканова снова тоскливо засосало под ложечкой. Захотелось бросить неудобный чемодан на этой идиотской дороге, где сам черт ногу сломит, и броситься по железной дороге к городу с криками «заберите меня отсюда!», пасть в ноги заведующему и слезно просить взять даже не медбратом, а хотя бы уборщиком. А еще больше захотелось проснуться и осознать, что все это лишь кошмарный сон. И на самом деле он не Луканов Валерий Петрович, доктор Первой Городской Клиники имени Бутенко, а маленький Валера. И за окном не унылое болото, а их деревенский лес. Он вспомнил детство, горячий июль, словно брошенный на сковородку лета. Время часов десять утра, и бабушка уже спозаранку напекла блинов (от дурманящего запаха, заполнившего деревенский дом, урчит в животе). Можно неспешно встать, умыться из колодца родниковой ледяной водой, пройдя по траве босыми ногами, окунуть сонное лицо в отражение, фыркнуть и обдать брызгами лениво развалившуюся на солнце дворнягу. А потом сесть за стол и смотреть, как большие бабушкины руки огромным кухонным ножом режут стопку блинов размером с пизанскую башню. Таких блинов Валерий не ел больше никогда в жизни. Только бабушка владела секретом их приготовления, и огромной чугунной сковородкой, на которой блины получались такого размера, что их приходилось резать на четыре части. Жирные, промасленные, необычайно вкусные! А об ногу уже терлась рыжая кошка, утробно мурча. Маленький Валера подтягивал поближе розетку с тягучим медом, наматывал его на ложку, и смотрел, как он плавно стекает на горячий блин, тая и смешиваясь с домашним сливочным маслом. И время тогда было тоже словно мед — тягучее, сладкое, бесконечное.

Тогда каждая тропинка, теряющаяся в чаще леса, казалась дорожкой, ведущей в неведомый, сказочный мир.

Сейчас же Луканов понимал: за поворотом тропинки, скорее всего, будет полусгнивший одноразовый мангал и россыпь битых стёкол от водочных бутылок, а то и просто туалет. Сказка разбилась о суровую глыбу реальности.

Его не пугало безденежье — средств, скопленных за годы работы, хватило если и не на всю оставшуюся жизнь, то уж точно на большую ее часть. Его пугала бездна одиночества, в которую он погружался. Сколько он себя помнил — Луканов всегда лечил людей. Больше он ничего не умел. Не делать это означало для него смерть.

Внезапный звук вырвал Луканова из сладких воспоминаний и заставил поежиться, плотнее запахнув полы пальто. Где-то в туманном лесу сухо хрустнула ветка. «Интересно, а хищники здесь водятся?» — подумал Валерий. Выяснять не хотелось. Хотелось оказаться если уж не в городе, то хотя бы в каком-нибудь теплом и уютном месте. И куда запропастился обещанный встречающий, с раздражением подумал Луканов. Он вновь достал телефон, но связи по-прежнему не было, и от этого стало еще тоскливей.

Вновь сухо хрустнула ветка, уже ближе, и как будто чуть сзади. Валерий обернулся, но в тумане среди мокрых ветвей ничего не было видно. На всякий случай он насторожился. Кто знает, что может водиться в этих лесах? Словно в ответ на его мысли за ближайшими ветвями высокого подлеска послышался шорох.

— Кто здесь? — громко спросил Валерий в туман. Голос прозвучал одиноко и даже как-то растерянно, что не понравилось Луканову. Туман делал звук голоса глухим, словно говорили из могилы.

Валерий быстро окинул глазами обочину мостовой, нагнулся и взял в ладонь мокрый камень. Он был не из пугливых, но сейчас почувствовал, как на лбу возникла испарина, и капелька пота медленно сбежала к щеке, огибая густую бровь. Валерий не отрывал глаз от кустов. Казалось, кто-то наблюдает за ним из тумана. Даже редкие птицы перестали петь. Лес словно замер, готовясь к чему-то.

Внезапно напряженную тишину нарушило гудение мотора, и из-за поворота вспыхнули фары. Из тумана вынырнул серый продолговатый УАЗ, в народе называемый просто «буханка», блестя влажными боками и слегка переваливаясь на ухабах. В кустах легко затрещало, и Луканов увидел мелькнувший серый бок и пару длинных ушей, тут же исчезнувшие в лесу. «Зайца испугался, городской житель!» — сам над собой мысленно подтрунил Луканов, и на душе полегчало, словно камень свалился.

«Буханка» со скрежетом затормозила перед Валерием, противно взвизгнул рычаг ручника, водительская дверь громко открылась.

— Это вы Луканов будете? — сквозь шум мотора крикнул усатый водитель в кепке — плотно сбитый коренастый мужичок лет шестидесяти.

— Он самый! — крикнул в ответ Луканов.

— Что?

— Он самый, говорю!

— Громче говорите, я глуховат! — словно извиняясь прокричал мужичок. — Да и мотор ревёт!

Луканов просто кивнул.

— Я за вами! — мужичок призывно махнул рукой. — Меня Сосновский послал!

Луканов выдохнул. Значит, про него не забыли и не оставили среди леса на съедение зайцам, хоть и приехали с опозданием. Он подхватил чемодан и поволок его по каменной мостовой навстречу чему-то не особо радостному и ожидаемому, но все же более приятному, нежели одиночество в осеннем лесу. У чемодана тут же отвалилось колесико.

— Плохая примета! — осерчал водитель.

— Что? — не понял Валерий.

— Чемодан без колеса — плохая примета, — деловито уточнил водитель, указывая на поклажу Луканова.

— Плохая примета опаздывать! — укорил его Валерий, но водитель как не слышал. Он с силой потянул за ручку огромной боковой двери, и она отъехала в сторону со скрежетом.

— Быть беде, быть беде… — покачал головой тот, помогая грузить чемодан, после чего оба замолчали.

Валерий устроился сзади, в просторном, но неудобном салоне «буханки», придерживая чемодан. Водитель со скрежетом отжал ручник, и тяжелая машина тронулась. Валерий тут же пожалел о том, что не сел спереди: боковое сидение было жестким, машина подпрыгивала на каждом камне, словно в ней не было амортизаторов. «Уж лучше бы пешком пошел» — подумал Валерий. Он с тоской вспомнил комфортные городские такси, и в очередной раз подумал, что его новое назначение больше похоже на ссылку декабристов. Впрочем, так оно и было.

— Как вам наше Болотово? — крикнул через плечо водитель.

Луканов скривил гримасу, но, поймав в скачущем отражении зеркала заднего видения почти счастливый взгляд водителя вдруг понял, что это для него, городского жителя это место выглядело дырой. А для местного дядьки, скорее всего прожившего здесь всю жизнь, это был любимый край.

— Ничего, — ответил Валерий. И, подумав, добавил: — Зайца видел.

— О, этого добра в наших лесах хватает! А еще лоси, лисы, а уж что в реках творится! Сазаны — во! — водитель отпустил руки и развел их чуть ли не на ширину салона «буханки», глядя при этом в зеркало на Валерия, а не на дорогу. Луканов крепче схватился за сиденье, машина, подпрыгнув на булыжнике, казалось уже начала катиться в кювет, но водитель привычно крутанул потрепанный, видавший виды руль (судя по тому, что делал он это двумя руками с видимым усилием, руль был без гидроусилителя), и «буханка» вырулила на дорогу.

— А медведи? — крикнул Валерий.

— Не-е, медведей отроду не бывало! Вот волки забредают, это бывает… Есть у нас легенда одна, про белого волка. Мол, потерял мужик свою возлюбленную, да горя не стерпел — перекинулся в дикого зверя. Так и воет теперь в болотах на полную луну…

Клочья тумана обвивали неспешно переваливающуюся на ухабах машину. Мокрые ветви деревьев иногда дотягивались до окон, и тогда лизали листьями стекла, словно хотели коснуться тех, кто был внутри, и попробовать на вкус. Значит, волки. Валерий уже успел передумать насчет пешей прогулки. В древней машине, в которой словно отсутствовали рессоры, в компании простого деревенского мужичка, Луканов внезапно почувствовал себя уютно.

— Да вы не бойтесь, доктор! Что нам волки! У меня, вон, припасено для них! — весело крикнул Прохор. — Под сиденьем! Только аккуратно, заряжено!

Луканов пошарил рукой под сиденьем. Пальцы коснулись холодного металла длинного ствола, ниже переходящего в деревянное цевье.

— Правда, против оборотня не поможет, на то серебро нужно, — серьезно сказал Прохор. Луканов сделал вид, что не услышал. Вот так с серьезным лицом травить детские байки про оборотней? Действительно, деревня…

— А вообще места у нас ого-го! — бодро прокричал Прохор. — Грибные места, ягодные! Речка есть, небольшая правда, но рыба водится, да и искупаться можно. Вон ребятня ныряет! Небось в городе-то негде купаться?

Луканов ничего не ответил. Он с детства терпеть не мог воду, а при упоминании речки под ложечкой тоскливо заныло. Валерий вдруг отчетливо почувствовал тягучий запах тины, услышал плеск воды, и это вызывало страх и какую-то волчью тоску. Потому что под могильно спокойной поверхностью воды он снова увидел лицо с широко распахнутыми глазами цвета неба.

Луканов почувствовал, что против воли увязает в нахлынувших воспоминаниях, словно во влажном иле, но сделать уже ничего не мог. Словно нежные, но смертельно бледные руки поднялись из-под воды и увлекли за собой, в пучину памяти, воскрешая сцены, которые он так хотел бы забыть.

Она была молода, молода и прекрасна. Только закончила девятый класс. Она любила белый цвет, и сама была вся белая, словно ангел. А маленький Валера любил ее. Впрочем, ее любили все. Невозможно было не любить это прелестное маленькое создание в голубом платье, которое ей подарили родители перед выпускным. Она надела его всего раз, в ту ночь. И в нем же ее и похоронили. Она не дожила до выпускного один день.

— Меня Прохор зовут! — голос водителя вырвал его из мрачных воспоминаний.

— Валерий, — тревожно отозвался Луканов, надеясь, что Прохор не протянет руку знакомиться, вновь отвлекаясь от разбитой дороги.

— И с чем вы пожаловали в наши края? — крикнул сквозь рев мотора Прохор.

Валерий вновь поймал искренне радостный взгляд в отражении, и, наконец, понял в чем дело. Болотово. Болото, глушь. Зайцы, лоси, лисы, сазаны, размером с кабину «буханки»… а вот новые люди бывают здесь редко. Для Прохора он целая история. Можно соседям рассказывать, словно про заморское диво.

— Вы же, я так понял, доктор новый? — спросил Прохор.

— Доктор, да не новый, — вздохнул Валерий.

— Что? — не расслышал Прохор.

— Доктор, доктор! — крикнул в ответ Луканов.

— Надоело в городе сидеть? — Валерий предпочел промолчать, но Прохора это не смутило. Похоже, собеседник ему нужен был просто для галочки, говорить Прохор мог за двоих. — Ну и правильно! Чего там сидеть? Всякие пять джи, излучения, газы! А у нас, в Болотове, и связи-то толком нет! — Валерию послышалась гордость в его словах. Вот так, кто чем гордиться. Кто новыми автобусами на электродвигателях, а кто тишиной и сазанами.

— А как же вы с внешним миром связываетесь? — сказал Валерий, и только потом сообразил, что употребил словосочетание «внешний мир», словно Болотово было отрезано от всей основной цивилизации. Даже не так: находясь здесь, пусть и всего несколько минут, он уже ощущал, что остального мира просто не существовало.

— А чего с ним связываться? — весело подтвердил догадку Луканова водитель. — Нам и без внешнего мира хорошо! Это пусть он с нами связывается, коли ему надо!

Мир для Луканова сузился до размеров «буханки». Снаружи было мокро и неуютно. Впрочем, как и во всем остальном мире. По крайней мере для него, доктора Валерия Петровича Луканова. Он посмотрел на мокрые листья лип на стекле, и внезапно осознал, что теперь вот его мир. Болотово.

Машина резко остановилась, и Луканов чуть не слетел с жесткого сидения.

— Приехали, доктор! — весело крикнул Прохор, распахнул боковую дверь и помог Валерию вытащить покалеченный болотовской дорогой чемодан.

Дождь перестал. Туман по-прежнему клубился в сыром воздухе, но понемногу рассеивался. Впрочем, за чугунными резными воротами, перед которыми стоял Луканов, он все еще оставался плотным. От каменной мостовой к распахнутым настежь воротам тянулась протоптанная тропа, основная дорога же уходила дальше, теряясь за поворотом. Мокрый лес по-прежнему обступал со всех сторон, словно пытаясь сжать островок цивилизации в своих зеленых ладонях.

— Дальше сами, доктор! — крикнул Прохор сквозь шум работающего мотора. — Идите по тропинке прямо до главного здания, не ошибетесь! А мне в деревню. Ну, свидимся! — Прохор махнул рукой, вскочил за руль и нажал на газ, прежде, чем Луканов успел что-либо спросить. «Буханка» сгинула тумане, и Валерий вновь остался один.

После жестокой тряски и шума мотора тишина оглушала. В лесу уже начинали щебетать птицы, но пока робко, несмело, словно стыдясь нарушить туманное безмолвие этих мест. Огромные резные чугунные ворота были распахнуты, левая створка покосилась и вросла в землю. Похоже, никто не заботился чтобы закрывать их хотя бы на ночь. А, впрочем, подумал Валерий, от кого закрывать? Здесь на многие километры ни души, не считая деревни, которая, похоже, находилась чуть дальше по мощеной дороге. Не от пациентов же прятаться?

Доктор подхватил чемодан и шагнул в туман. Распахнутые ворота поглотили одинокого путника, словно его и не было.

***

Территория больницы тонула в тумане, сквозь него чернели контуры одноэтажных построек. Судя по воротам, да по потемневшим от времени зданиям, больнице шел не первый век. Луканов вспомнил стерильные, словно вылизанные широкие коридоры Первой Городской, всегда залитые ярким светом, аппарат с кофе в холле, лифты, улыбчивых девушек в регистратуре и вновь погрустнел. С ближайшего коренастого дуба, словно в ответ на его мысли, издевательски каркнул ворон.

Утоптанная тропинка уверенно тянулась вперед, и вскоре из тумана проступили контуры главного корпуса. Что он главный было понятно в сравнении с остальными избушками на территории — целых два этажа, крыльцо с лестницей, обрамленное небольшой колоннадой, резные распахнутые ставни на окнах. Луканов подошел поближе и остановился, уныло разглядывая здание.

По-видимому, это была старинная усадьба, одна из тех, которые после революции разграбили большевики и превратили в интернаты и дома для умалишенных. Усадьба усиливала ощущение, будто доктора сослали не просто в глушь, а как минимум лет на сто назад. Валерий с ужасом подумал о том, какие приборы и препараты в наличии в таком заведении, и порадовался, что запасся «Лирикой» заранее. Как знал, что здесь такое не достать.

Луканов поднялся на скрипучее крыльцо и вгляделся в огромные витражные стекла. Изящная деревянная рама давно облупилась, краска, ранее бывшая белой, почти полностью облетела, обнажая застарелое высохшее дерево. За окнами в мутных разводах не было видно ничего, кроме отражения самого Луканова, опутанного клочьями тумана.

Больница не проявляла признаков жизни. Сейчас эта ветхая постройка напоминала Валерию его жизнь — такую же заброшенную и никому не нужную. А ведь раньше и здесь кипела деятельность, сновали слуги, и хозяин был каким-нибудь знатным зажиточным барином. Вновь из тумана сипло каркнула ворона, словно утверждая, ставя печать — раньше было раньше. И то, что было в жизни этой усадьбы, того в ней больше никогда не будет. И надо жить с тем, что есть. Либо не жить вовсе.

Мысли о смерти последнее время посещали Луканова слишком часто. Когда это случилось впервые, он испугался. Потом вспомнил побочки от частого приема «Лирики» — а суицидальные мысли входили в этот богатый список — но это не принесло облегчения. Наоборот. Без прегабалина, активного элемента этих таблеток, первый же приступ может стать последним. Но и с ним жизнь не становилась слаще. Доктор оказался зажат между двух огней, словно Болотово среди диких лесов. И до цивилизации и нормальной жизни им обоим теперь ой как далеко…

Отражение в окне дрогнуло, и Луканов увидел смутную тень, мелькнувшую в обрывках тумана. Он резко обернулся и успел заметить одинокий женский силуэт, словно плывущий в белом мареве. Фигура в длинных, белых одеждах, застыла у соседнего корпуса шагах в тридцати от клиники. Луканов не видел ее лица, но было ощущение, что она смотрит на него.

— Добрый день! — крикнул доктор в туман. Фигура не пошевелилась. Луканов помедлил. Она не могла его не слышать — несмотря на то, что туман приглушал звуки, в полной тишине голос Луканова звучал отчетливо, хоть и несколько потусторонне.

— Вы не могли бы мне помочь? — вновь крикнул доктор. — Я ищу профессора Сосновского!

Фигура молча развернулась, и, сделав несколько шагов, растворилась в тумане, словно ее и не было.

Скрип двери заставил доктора резко обернуться. Через не широко распахнутую двер на Луканова смотрели два внимательных старушечьих глаза.

— Пациент? — пытливо спросил голос.

— Доктор, — ответил Луканов в щель.

— Какой-такой доктор? — проворчала старушка. — Мне Федор Михайлович ничего такого не говорил!

— Мне Сосновский нужен. У меня направление к вам, из города, — пояснил Луканов. — Буду теперь у вас людей лечить.

— Ну, поглядим… — проворчала старуху и приоткрыла дверь пошире. — Заходи, коль и впрямь доктор.

Валерий протиснулся мимо старухи, пытливо оглядывающей его с головы до ног из-под насупленных бровей. Одета она была неброско, в ногах стояла ведро с грязной водой, а в руках старушка сжимала швабру, словно часовой ружье.

— Федор Михайлович занят, — проворчала уборщица. — Пациент у него. Иди пока вон, на стул присядь. Только ноги вытирай, вишь пол мою!

Луканов вытер ноги о старый половичок, развернулся и тут же споткнулся о ведро, не заметив его в полумраке. Оно упало на деревянный пол, загрохотав, и извергнув поток грязной воды. Из коридора испуганно выглянула пара пациентов.

— Ах ты, негодник! — всплеснула руками старушка и бросилась вытирать огромную лужу тряпкой.

— Извините, — стыдливо пробормотал Луканов, перешагивая лужу.

Длинный пустой коридор деревенской больницы был освещен естественным светом из широких окон. Впрочем, этого явно не хватало — дальний конец коридора, наполненного тенями, тонул во мраке. Немудрено было споткнуться в потемках о ведро! Валерий машинально отметил, что добавил бы под потолок несколько ламп дневного света.

Пока старушка затирала лужу, бормоча проклятья в адрес Луканова, тот поспешил ретироваться вглубь коридора. Старые половицы скрипели под ногами, негромким эхом разносясь по пустому пространству, дополняемое только плеском воды и звуком отжимания тряпки. Валерий вновь вспомнил людный и хорошо освещенный холл Первой Городской. Там он был кем-то. Нет, не так — не просто кем-то, там он был Кем-то. Уважаемым доктором, профессионалом своего дела. Там с ним почтительно здоровались пациенты, жали руку академики. Там была жизнь.

Словно затаившийся в темноте зверь приподнялся откуда-то из глубины подсознания Луканова. Зверь этот был знаком Валерию, и, похоже, пора было дать ему имя. «Лютая тоска». Или «Осознание отчаяния». Нет, не так. «Бездарно прожитая жизнь». Вот. Пожалуй, это было наиболее метко. В ответ зверь тихонько заскулил внутри, и Валерий понял, что попал в цель с именем.

Из темноты коридора донесся звук, и пара теней обрели жизнь. До Луканова только сейчас дошло, что в он здесь не один — погруженный в себя, он не заметил во мраке двух пациентов. «До чего клинику довели, господи… Как в такой темноте работать?» Луканов подошел ближе.

На жестких старых стульях сидели женщина в возрасте с грустным лицом и мальчик лет восьми с распахнутыми, но почему-то застывшими глазами. Женщина что-то спрашивала его, но он не отвечал и смотрел куда-то в пустоту. Его правая рука еле заметно дергалась.

— Быстро! У него приступ! — воскликнул Луканов и бросился к мальчику. Того уже начала бить крупная дрожь, лицо покрылось каплями пота. Глаза были широко раскрыты, и в них словно застыла немая бездна. Валерий быстро опустился на колени и схватил мальчика за руки.

— Что вы делаете? — воскликнула женщина.

— Я врач! — коротко бросил Луканов. Он бережно, но крепко стиснул ладонь мальчика, подложив другую между его затылком и стеной, на случай, если пациента начнет неконтролируемо трясти.

— Боже мой, что же это такое творится! — слышались причитания женщины.

— Придерживайте голову! Только не сильно!

Это было сказано вовремя, потому что голова мальчика вдруг начала дергаться с неимоверной силой, и, наверняка, он разбил бы затылок о стену, если бы не заботливые руки Луканова.

Благо, приступ длился не более полминуты, и мальчик начал стихать. В его глаза постепенно возвращалось осмысленное выражение, тело успокаивалось, словно водная гладь после неожиданно налетевшего шторма.

— Отойдите от пациента сейчас же!

Валерий повернул голову — над ним нависла хорошенькая женщина средних лет в белом халате с прожигающим насквозь взглядом. Луканов встал с коленей.

— Что вы с ним сделали?

— Я ему помог.

— Кто дал вам право распоряжаться здесь? Вы что, врач? — гневно произнесла женщина, хмуря брови.

— Я не представился — доктор Луканов Валерий Петрович, нейрофизиолог, из Первой Городской клиники, — Валерий примирительно протянул руку. — Приехал к вам на усиление.

— А с чего вы взяли, что нас надо усиливать? — против ожидания Валерия этот жест, казалось, еще больше разозлил женщину. Она не спешила протягивать ему руку в ответ. — И почему вы работаете с моими пациентами без разрешения?

— У мальчика был приступ, — нахмурился Луканов. — Мой долг как врача реагировать на любые проявления, угрожающие здоровью людей.

— Вы понятия не имеете что за диагноз у юноши!

— Похоже на атаксию. Нарушение согласованности движений мышц при условии отсутствия мышечной слабости. И только что случился приступ, который мог перерасти в неврологический климакс.

Рядом ахнула женщина, сильнее обняв не до конца пришедшего в себя мальчика.

— Вам никто не позволял работать с пациентами в этой больнице! — продолжала наступать женщина в халате. — Вы здесь даже не оформлены!

— Именно это я и собираюсь сделать. Мне нужен профессор Сосновский.

Женщина в халате прожигала взглядом Луканова. Казалось, она с трудом сдерживает ярость, причина которой была Луканову не ясна. И только некое подобие этики не позволяло кипящему чану с ненавистью перелиться через край дозволенного.

Неизвестно, чем бы это закончилось, но соседняя дверь вовремя распахнулась и оттуда появился дородный человек в белом халате с окладистой бородой.

— Вера Павловна, ну что же вы так встречаете дорогого гостя! — с ходу укоризненно начал он. — Человек с дороги, и уже успел помочь пациенту.

Вера Павловна слегка покраснела, и Луканов подумал, что так она стала еще симпатичнее. Впрочем, красный цвет ее лица говорил скорее о сдерживаемом гневе.

— Федор Михайлович, с каких это пор первый встречный может зайти в клинику и даже не оформившись работать с пациентами?

— Я уже сказал, у мальчика был приступ, — спокойно ответил Луканов, глядя в глаза Вере Павловне. От этого она вспыхнула еще ярче.

— Право, оставьте, Вера Павловна, — поднял руку Федор Михайлович. — Не время ссориться. Вы, надо думать, Луканов? — обратился он к Валерию. — Давно вас ждем! Вера, примите пациента, а мы пока пообщаемся. Проходите в мой кабинет.

Вера проводила Луканова уничтожающим взглядом и дверь кабинета закрылась за Валерием.

— Располагайтесь, коллега. Я вас давно жду! Мне Соловьев вас так сватал, так сватал! Иногда полезно иметь институтских друзей в городе! — подмингул Луканову профессор, усаживаясь в кресло, стоящее за широким дубовым столом. Валерий сел напротив, вдруг почувствовав себя пациентом на приеме. Он заметил на столе перед профессором свое досье, и внезапно почувствовал нервную дрожь. Словно он вновь стал нашкодившим школьником, неизвестно за что провинившимся перед директором, и сейчас его будут отчитывать.

— Не обращайте внимания на Веру Павловну, — улыбнулся профессор. — Она очень радеет за наших пациентов.

— Она напомнила мне персонажа из древнегреческой мифологии, — хмуро пошутил Луканов.

— Кого-то из воинственных богинь? — встрепенулся Сосновский.

— Почти. Медузу-горгону.

— Чудовище с женским лицом и змеями вместо волос? Что-то есть… — задумчиво проговорил Сосновский, но вовремя опомнился: — Только ей это не вздумайте говорить!

— Я бы предпочел и вовсе с ней не разговаривать.

— У нее печальная история с матерью — врачебная ошибка…. Впрочем, — осекся профессор, — это не нашего с вами ума дело! Поговорим о вас. Вы успели осмотреться?

— Темновато у вас для того, чтобы осмотреться.

— Что есть, то есть, — развел руками Сосновский. — Денег выделяют крохи, ремонт за свой счет делаем. Впрочем, пациенты не жалуются.

— Это странно.

— Ничего странного, коллега. Здесь вам не большой город, здесь деревня. Люди привыкшие. Самый распространенный диагноз — похмелье, и то лечится работой на свежем воздухе. Впрочем, бывают дни, когда пациентов хватает, и вот тогда вы пригодитесь! А обычно у нас дни проходят спокойно.

— А как же мальчик?

— А, вы про Алешу… — профессор встал, заложил руки за спину и принялся неспешно ходить по кабинету. — Он мальчик особенный. Растет без отца, мать всю семью тянет. Есть еще старшая сестра…

— Что с его диагнозом?

— Им занимается Вера Павловна, и я вам рекомендую не лезть в ее вотчину, если вы меня понимаете, — профессор лукаво подмигнул Луканову. — Вера Павловна в отношении пациентов крайне ревнива.

— С чего это вдруг?

— Ну, голубчик, это уж не нашего ума дело! Какая есть. Докторов, сами видите, мало, а Вера Павловна профессионал своего дела. У нас всего-то персоналу — она, я, Сергей Алексеевич — медбрат, неопытный, скажу по секрету, уборщица Нина Гавриловна, да водитель Прохор, вот почитай и вся клиника. А теперь еще вы, новая кровь, как говорится! — профессор улыбнулся. — Так что, принимайте новые полномочия, и, как говорится — добро пожаловать!

Луканов совершенно не испытывал той торжественности профессора, свойственной деревенским людям, пусть и интеллигентным, когда к ним приезжает кто-либо из города.

— Я бы хотел осмотреть мальчика.

— Исключено. Вера Павловна не позволит.

— Но у него же явные подозрения на эпилепсию, а я… — Луканов запнулся. — Вы же читали мое дело. Я хорошо знаком с этим диагнозом.

Профессор сочувствующе кивнул.

— Читал, и сожалею о вашем случае. Даже не представляю, что значит для вас вся эта история… Геркулесова болезнь, как говорили древние греки, будь она неладна! Такая карьера, такие возможности… и теперь на те — Болотово! — запричитал профессор, но вовремя взглянул на посеревшее от тоски лицо Луканова и остановил сам себя. — Впрочем, довольно об этом. Завтра готовы приступить к выполнению обязанностей?

— Профессор, не поймите меня неправильно… Причиной возникновения диагноза мальчика мог явиться сильный испуг. Чего мог настолько испугаться мальчик в… — Луканов замялся.

— Вы хотели сказать — в этой глуши? — продолжил за него Сосновский. — Не стесняйтесь, коллега. Я вас понимаю. После города наверняка не понятно, как здесь вообще живут люди, верно?

— Так все же — что так могло напугать мальчика?

— Кто знает! Это же дети, они лазают там, где не ступает нога взрослого. Лес, болото, старая церковь, кладбище в конце концов. Мало ли, в лесу из кустов заяц выскочил, у ребенка шок.

— Заяц? Вы серьезно?

— Абсолютно. У всех разная психика, вам ли не знать, коллега. А дети непоседливы. Да что я рассказываю, вы же были ребенком! Хотя у вас, городских, другие развлечения.

— Я провел детство в деревне, профессор. И зайцев я не боюсь.

— Ну вот и славно! Значит, легко освоитесь. А теперь прошу меня извинить, меня ждут пациенты. Вас проводят во флигель.

— Флигель?

— Если вы не против, конечно. Мы обустроили для вас квартиру в старинном флигеле усадьбы, — профессор развел руками. — Поверьте, лучше ничего не нашли, да и к пациентам поближе.

— Я готов приступить к работе сегодня.

— Сразу видно — городской! — засмеялся профессор. — У нас здесь совсем другой темп жизни. Некуда торопиться, для начала освойтесь. Пойдемте, я провожу вас.

Они вышли в полутемный коридор, и тут же наткнулись на Веру Павловну. Видно было, что она не успокоилась, хотя внешне это не было заметно. Но в ее непроницаемых зеленых глазах (по-прежнему очень красивых, вновь отметил Луканов) видны были следы бушевавшего внутри пожара. Она с ходу накинулась на Сосновского, словно не замечая Луканова.

— Профессор, вы решили вопрос с доктором? — не глядя на Валерия спросила Вера.

— Валерий Петрович разгрузит вас, Вера Павловна.

— Мне не нужна разгрузка!

— Я должен заботиться о своих врачах, тем более о тех, у кого золотые руки, — улыбнулся ей профессор. — Вы много работаете.

— Вы знаете, почему так: потому что больше некому!

— Именно поэтому с нами теперь доктор Луканов, — терпеливо пояснил профессор.

— Почему я узнаю о том, что у вашего нового врача диагноз эпилепсия в день его назначения? — холодно спросила Вера Павловна. — И с каких пор наша клиника стала местом, которое принимает изгоев?

— Полегче, Вера Павловна! — нахмурился профессор. — Не следует оскорблять никого в этих стенах!

Вера, словно ища, куда выплеснуть гнев, повернулась к Луканову.

— По законодательству нашей страны наличие данного диагноза лишает вас права работать с пациентами, — процедила она сквозь зубы.

— Я давал клятву Гиппократа, и ничто не встанет передо мной и больными.

— Я встану.

Коридор сузилась до минимальных размеров и, внезапно, в нем стало жарко, воздух словно выкачали. Луканов почувствовал, как внутри все сжимается от отчаяния и гнева.

— Вера Павловна, — кашлянул профессор. — У нас тут не верховный суд.

— У нас не суд. У нас больница. И человек с серьезным диагнозом, претендующий на работу с моими больными, — она резко повернулась к Луканову. — Что вам прописали?

Луканов встретил ее взгляд, и подумал, что черта с два он скажет ей про таблетки. Впрочем, как и Сосновскому.

— Все не настолько плохо, — спокойно ответил Луканов. — Я уже на стадии ремиссии.

— У вас есть заключение лечащего врача? — пронзила его взглядом Вера Павловна.

— Я сам врач.

Взгляд женщины был непререкаем. Профессор пошамкал губами и тихонько, но уверенно взял ее за локоть.

— Вера Николаевна, пройдемте в мой кабинет. Разговор есть. А вы, — профессор обратился к Луканову, — располагайтесь. Осмотритесь пока.

— Нечего тут осматриваться! — зло фыркнула Вера и наткнулась на ответный злой взгляд Луканова.

— Идите, доктор, — кивнул Сосновский Луканову и взглянул на большие настенные часы. — Прохор уже должен был вернуться, он вас проводит.

Луканов походкой оловянного солдатика прошел по коридору, не глядя толкнул дверь и вывалился из душного коридора на крыльцо. Туман успел рассеяться, и лучи солнца мягко коснулись лица, но Луканов не замечал его. Внутри все клокотало от жгучей смеси боли, обиды и злобы — на эту Веру Павловну, на комиссию, поставившую Валерию страшный диагноз, на себя самого. Хотя, пожалуй, только на себя здесь и стоило гневаться, и от осознания этого становилось еще более тошно. Валерий почувствовал, как мир начинает кружиться, тело деревенеет, и все вокруг расплывается, словно в киселе. Сердце вновь глухо не в такт бухнуло глубоко внутри, отозвавшись волной ужаса: похоже, шквал эмоций вызвал приступ. Только не здесь, только не сейчас! Если это кто-то увидит — не быть ему здесь врачом, а больше негде! Уйти в лес, уползти за угол, раствориться в тумане, и уже тогда отдаться удушающему приступу, и будь что будет — только не здесь, не на крыльце клиники, в которую он с таким трудом только что устроился!

— Вам плохо?

Голос был каким-то бесцветным, и явно принадлежал молодой девушке. Кровь отлила от лица Луканова. Собрав все силы воедино он каким-то чудом напялил улыбку на непослушные губы и только тогда повернулся на голос.

Перед крыльцом стояли мальчик с женщиной, которым он помог в тусклом коридоре, а также девушка в белом платье. Они участливо смотрели на доктора.

— Голова закружилась от свежего воздуха, — Луканов нашел в себе силы выпрямить спину и улыбнуться еще раз. На всякий случай он придерживался за резную балясину крыльца, но уже чувствовал, что приступ удивительным образом минул. Видимо, концентрация внутренних ресурсов отсрочила его наступление. Впрочем, Валерий понимал: это временно. В ближайшее время нужно было найти укромное место и принять таблетку «Лирики».

— Это бывает, — проговорила девушка. — У нас в Болотове очень хороший воздух. Лечебный.

Луканов присмотрелся к ней и понял, что именно ее видел в тумане. Тонкий стан девушки облегало белоснежное платье, в котором она была похожа на сбежавшую от жениха невесту. На плечи, словно волны водопада, спадали длинные русые волосы. Она вся была как ветер — казалось, малейший порыв способен оторвать ее от земли и унести куда-то далеко, в неведомые дали, недоступные простому смертному. Ее хотелось обнять и защитить, непонятно от кого, и — как вдруг подумал Луканов — в первую очередь от себя самой. Что делала она в этой глухой деревне, среди простых и грубоватых людей? Широко распахнутые светло-голубые глаза на бледном лице хранили в себе глубокую тоску, но вместе с ней и что-то, что притягивало взгляд доктора. В этом взгляде было что-то детское, наивное, доверчивое, как у ребенка, впервые увидевшего радугу в небе после дождя. Но вместе с этой открытой наивностью где-то там, в глубине бездонных глаз, притаилась не просто печаль, а какая-то дикая тоска. Тоска по чему-то безвозвратно утраченному.

— Спасибо вам, доктор! — обратилась к нему женщина. — Я и не думала, что эпилепсия бывает… такой. Мы народ темный, всю жизнь в лесу живем, большинство и слова-то такого не слыхали. А вы так быстро сориентировались! Сразу видно, профессионал!

Сзади послышались шаги и на крыльце, словно грозовая туча, появилась Вера Павловна, и Луканов почувствовал беду.

— Не хочу вас огорчать… — сурово произнесла Вера. Она медлила с продолжением фразы, словно оттягивала казнь, наслаждаясь агонией приговоренного. — Доктор разбирается в этом потому что сам страдает припадками.

Женщина отшатнулась, прижав сына к себе, быстро развернулась и увлекла Алешу и девушку в сторону ворот. Девушка обернулась через плечо, внимательно посмотрев на Луканова

Вера Павловна, словно ничего не произошло, победно вздернув подбородок исчезла в темных сенях клиники, громко хлопнув дверью.

Луканов гневно сжал кулаки, внутри все клокотало от гнева.

Из-за соседнего домика вынырнул вернувшийся из деревни Прохор. Навстречу ему, недовольно окинув взглядом Луканова, проковыляла сгорбленная уборщица, гремя пустым ведром. Прохор, увидев ее, трижды сплюнул через плечо.

— И надо ж тебе было мне навстречу с пустым ведром попасться, Нина Гавриловна! — всплеснул он руками, и тоскливо добавил: — К плохим вестям…

— Было б ведро полное, я бы в тебя еще и плеснула, бездельник! — гаркнула на него старушка, и исчезла за кустами роз.

Прохор вздохнул, снял кепку, зачем-то посмотрел в нее и снова надел.

— Ну что, доктор, пойдемте, жилье ваше покажу!

Луканов молча последовал за ним. Внутри до сих пор клокотало после знакомства с местными докторами.

— Чего это Вера Павловна к вам цепляется-то? — спросил Прохор.

— Если бы я знал… — глядя перед собой процедил Луканов.

— Да бросьте, доктор, не печальтесь! — беспечно махнул рукой Прохор. — Поживете у нас в Болотове, освоите рыбалку. А знаете, какие здесь ягоды и грибы?

— Да к дьяволу твои ягоды и грибы! — мгновенно вскипел Луканов. — У меня три высших образования! Я всю жизнь потратил на то, чтобы лечить больных! Какая, к черту, рыбалка?

Вновь туман опустился перед взором Луканова. Это длилось всего мгновение, но, когда дымка рассеялась, он обнаружил что держит Прохора за ворот рубахи.

Луканов смотрел в расширенные от удивления и страха глаза деревенского мужика, и понимал, что он-то тут точно не при чем. Пугало его другое: с трудом контролируемая ярость, долго сдерживаемая и вот теперь поднявшаяся из глубин. И этот непонятно откуда взявшийся туман.

Луканов медленно отпустил ворот Прохора, который на всякий случай сделал пару шагов назад.

— Вам, доктор, отдыхать надо! — аккуратно проговорил тот, поправляя воротник. — А лучше Болотова для этого дела не сыщешь, так что вам, считай, повезло!

— Да уж, повезло так повезло… — пробормотал Луканов. Ему было стыдно за эту секундную вспышку гнева. — Как утопленнику…

— Что вы говорите?

— Я говорю: флигель где? Показывай.