Левая рука Бога

Алексей Олейников, 2015

Мир возможного будущего. Новый Российский Союз находится в глухом противостоянии со странами Запада. Лишенный доступа к высоким технологиям, в жесткой гонке вооружений, НоРС бросает все свои силы в неизвестные области знания, где наука смыкается с верой, в тонкие пространства, где дремлют силы, которые лучше не будить. Чтобы попасть туда, мало термоядерных реакторов и гигаваттных установок. Нужна вера – такая откровенная и безоглядная, какая может быть только у детей. Но что произойдет, когда подростки получат настоящую Силу? Что они выберут, на что решатся, если внутри каждого – его собственная ядерная бомба обид, страхов, надежд и мечтаний?

Глава седьмая

«Час отдыха» они проводили во дворе. В этом суджукский гимнасий ничем от прочих школ не отличался — у всех после четвертого урока была большая получасовая перемена для отдыха. Общее расписание по всей стране. Только в московском гимнасии был перекрытый стеклянной крышей внутренний двор, где и крутились все классы с первого по одиннадцатый, а здесь двор был открытый, совмещенный с телостройной площадкой.

Денис сидел на лавочке мрачнее тучи. Катя второй день пыталась его отвлечь от черных дум об отобранных коньках и общей несправедливости мира. Выходило пока неважно.

Сегодня она решила рассказать о внутренней жизни класса, и Денис краем уха все же ее слушал.

Рыжая умела говорить по делу. Глаз у нее был цепкий, а язык острый. Если бы все слышали, какие сравнения она подбирала для одноклассников, у нее были бы неприятности. Или они у нее уже есть? Вон какие взгляды кидают Анжела и Вика.

— Да, подруги сильно недовольны, — Локотькова проследила его взгляд. — Я тебя вроде как присвоила. Ты себя чувствуешь порабощенным?

Денис фыркнул.

— А зря, тебе стоит навести мосты, — заметила Катя. — Они из свиты нашей королевы, с ними правильно дружить. А со мной — не очень.

— Ты про Шевелеву?

— Ага. Как там в старом фильме — «спортсменка, комсомолка и просто красавица»? Ты знаешь, что она дочка судебного обвинителя Суджука? Единственная и несравненная.

— Я ее с Федей видел, — сказал Денис. — Как раз тогда, когда на казаков напоролся. Они в трактир приехали.

— В «Руно»? — с пониманием спросила Катя. — Да, они туда часто заглядывают. Знатное место, для своих…

— Как их вообще туда пускают, там же алкоголь.

— Такой большой, а маленький, — восхитилась Катя. — Я же тебе говорю, у Маши папа — городской судебный обвинитель. А у Феди папа удачно женился. Семейство Фань в нашем крае много чем владеет. Старший Веселовский, например, зерновой причал в Суджуке держит.

— Ну, ты по машине его уже понял, — продолжала Катя, — Федя у нас знатный гонщик. Федя любит скорость. Прошлую машину он разбил в хлам через два месяца, а на этой держится уже полгода, представляешь?

— С трудом, — сказал Денис. — Его же ПОРБ давно должен был прижать.

Катя только улыбнулась.

— Говорят, папа Веселовский пообещал отобрать у него права и машину, если Федя еще раз вляпается в какую-нибудь историю.

— А как ему вообще права дали?

— Я же говорю, у папы зерновой причал, — Катя задумалась. — В прошлом году они отгрузили, кажется, тридцать миллионов пудов зерна.

— Серьезно? — не сдержался Денис. — Ты помнишь, сколько через пристав прошло зерна? Тебе это правда интересно?

— Не через пристав. А только через причал Веселовского, — сказала Катя. — Всего через пристав прошло сто миллионов. Конечно интересно, это же деньги. А деньги — это сила.

— Сила — это идеи, — строго заметил Денис. — Они меняют мир, а деньги появляются потом.

— Не, — Катя замотала головой. — Если мы с тобой по Платону рассуждаем, то у денег тоже есть идея. И вот эта самая идея денег меняет мир круче некуда.

Денис завелся. Вот что она несет?

— По какому Платону? Как же деньги меняют мир? Они его портят! Все можно продать и все купить, как на Закате? И к чему они пришли с этой идеей? Там же все распадается, там же ничего нет — ни веры, ни семьи, ни добра, одни деньги! И желание еще, еще, еще получить денег, высосать весь мир. Они как вампиры, европейцы. Упыри.

— Вот вроде умный ты, Ярцев, а ум у тебя дурак, — вздохнула Катя. — Ты сам-то на Закате был?

— Не был, — нехотя признал Денис. — Но это всем известно.

— Потому что по дальновиду передают? — Катя смотрела насмешливо. — А откуда ты знаешь, что это настоящая картинка? Может, там такие же, как мы, сидят в световом вертепе и сочиняют образы из головы. А потом на всю страну передают.

Денис беспокойно завозился.

— Тогда вообще ни во что верить нельзя, — сказал он.

— Можно, — сказала Катя убежденно. — В самого себя. В свое сомнение.

— Это как?

— Вот ты, — Катя взяла мелок, оставленный кем-то из младшеклассников, поставила точку на смолокаменном покрытии. — А вот ты сталкиваешься с чем-то и задаешь вопросы.

Она прочертила короткую дугу.

— И еще сомневаешься. И еще. И еще.

Вокруг точки расходились дуги, как волны, они соединялись в неровный круг, расталкивающий серость асфальта.

— И вот тут, — она постучала по пространству круга, — только тут ты и есть. На этой границе постоянного сомнения. Пока сомневаешься, и живешь. Закончил сомневаться, перестал думать, и все схлопнулось.

— Нда, — сказал Денис. — Евангелие от Локотьковой. Блаженны сомневающиеся, ибо они есть.

А остальных, значит, нет, остальные не живут.

— Да не от Локотьковой, а от Декарта. Вам в Москве что, не читали любомудрие? — удивилась Катя.

— Православное. Бердяев, Соловьев, Ильин.

Катя покивала головой.

— У нас тоже примерно так. Отец Варсонуфий преподает. Но он уже старенький, ему тяжело. Он нам просто задает разделы читать. Потом опросы устраивает. А доступ открыл ко всему разделу книгохрана. Вот и я читаю потихоньку.

— Да уж, начиталась, — пробурчал Денис. — Ты особо не болтай. А то знаешь, за сомнения в справедливости устройства нашего государства можно уехать в далекие холодные края.

— Так я только с тобой о таких вещах и говорю, — удивилась Катя.

Денис отвел глаза. От взгляда ее открытых серых глаз почему-то хотелось спрятаться.

— Как ты сюда попала? — Наверное, стоило бы спросить мягче, но Денис не подумал, слишком хотел сменить тему разговора. Да и не так уж просто задеть такую, как Катя Локотькова — раз уж она в этом классе зацепилась, дольщица.

Катя потерла мочку уха с сережкой-пуговкой.

— Как и все, по испытанию, — сказала она. — Я умная. Учебные состязания, честь школы, все такое. Каждый год в гимнасий объявляют отбор по доле иждивения. Вот я и прошла. А потом — ты же видел мою работу в вертепе?

Денис кивнул. У Кати отлично получались сложные задние образы и большие объемы.

— На вступительном испытании я сочинила ураган, — сказала Катя. — Наталья Юрьевна говорит, она такого никогда не видела.

— А что Мацуев сочинил? — Денис указал на Аслана. На телостройной площадке, скинув верхнюю блузу, он шутливо толкался с другими парнями. Движения у него были быстрые, хищные, но что-то Дениса смущало. Как-то странно он двигался. Под ногами у парней метался яркий мягкий мячик, примерно с кулак размером. Обычное дело, уличный ногомяч.

— Мацуев, как всегда, что-то невозможно героическое. Кажется, сцену битвы Мцыри с барсом, — улыбнулась Катя. — Я иногда думаю, если их с Шевелевой свести вместе, будет конец света, потому что миру больше нечего будет предложить. Идеальная пара. Увы, они не переносят друг друга.

— Ага, — сказал Денис. — Потому что одинаковые, да?

Катя кивнула.

— Два сапога пара. Папа у Аслана — сотник береговой дружины Особого приказа.

Денис поежился.

— Ничего себе.

— А я тебе о чем. О, кажется, он тебе до сих пор не простил последнего прогона. Зачем ты его камнями завалил?

— Он сомневался, что я смогу достоверно передать горы, — пожал плечами Денис. — Надеюсь, лавина его убедила.

Катя ойкнула:

— А… ну, удачи.

Она надвинула большие пушистые наушники и изобразила полнейшее безразличие.

— Ярцев, хорош киснуть на скамейке, — нависла тень.

Юноша поднял голову. У Аслана была не борцовская фигура, вот в чем дело. Мощные плечи, руки и узкая, почти девичья талия. А вот двигался он как борец, видел Денис их тренировки.

— Предлагаешь покиснуть где-нибудь еще?

— Сыграть не хочешь?

Денис кивнул. У людей все как у зверей. Сначала на тебя смотрят издалека, как на опасную новинку, потом начинают принюхиваться, осторожно трогать лапой…

Вот и его решили потрогать.

Он поднялся, встал в круг на площадке. Аслан и еще пятеро ребят из девятого «Б».

— Как играем?

Мацуев пожал плечами.

— По-сочински.

Таких правил Денис не знал. Значит, жди паскудства.

— Это как?

— Кольцо там, — кивнул Аслан за спину. — Каждый за себя. Отбери мяч, забрось в кольцо. Руками мяч не трогать. Забросил — очко, кто больше набрал, тот и победил. Играем до конца «тихого часа». Поехали?

Денис кивнул — а чего бы и не поехать?

Пока вроде без подвоха.

Мяч подлетел вверх, сверкнул в солнечном свете, налился светом и упал в центр круга.

Денис отпрянул, когда народ врубился в борьбу, дождался, пока людская волна сама вынесет мяч, который прилепился к чьему-то мыску ноги. Денис легко снял его, провернулся на пятке, сбивая с толку противника, поймал глазами кольцо…

Локоть врезался в челюсть, в глазах засверкала целая сотня мячей. Он осел на гравий.

Помотал головой.

— Эй, друг, ты как? — Аслан захлопал по спине, помог встать. В его темных глазах плясали веселые зайчики. Или это в глазах у Дениса все прыгало?

— Ты в норме?

— Вроде того, — вяло сказал Денис, потер челюсть. Вот сволочи, пришлось бы чуть выше и прощай зуб.

— Прости, друг, забыли сказать. Когда по-сочински играем, такое случается. По-мужски все. Без обид, хорошо, да? Мир, да? — Аслан протянул ему руку.

Высокий, на полголовы выше, шире его в плечах.

— Какие обиды, — ухмыльнулся Денис. Пальцы у него подрагивали.

В регби он играть не подряжался. Эти ребята его раскатают на площадке. Но и сливать нельзя, такое запомнят. Никаких шансов, разве только…

Справа от баскетбольной площадки — перекладины, лесенка, кольца. Можно попробовать.

— Так что, играем? — сверкнул улыбкой Аслан. — Москвич, ты как?

— Мяч бросай, да? — сказал Денис.