В пограничном слое

Алексей Николаевич Уманский, 2008

Роман-исповедь, написанный от перврго лица, – это подводение итогов жизни человека, посвятившего себя размышлениям о бытии и путешествиям по родной стране, в природе которой он видит источник своих творческих сил. Жизнь на планете, заявляет автор в самом начале повествования, объясняя название романа, пребывает в пограничном слое, на стыке стихий – водной, воздушной и земляной; жизнь человека также протекает на стыке временных сред – прошлого и будущего. Память генетическая и память личностная, человеческая связывает эти среды, превращает их в нечто целостное. Память автора хранит множество событий, которыми он хочет поделиться со своими потомками. Неторопливый и обстоятельный рассказ о людях, сыгравших важную роль в жизни главного героя, о его чувствах к ним, спасает их от провала в небытие, позволяет оставаться в том пограничном слое, где только и может пребывать жизнь.

Адресуется в первую очередь людям, убежденным в том, что мир создан именно для них.

«Органическая жизнь очень хрупкая. В любой момент планетарное тело может умереть. Оно всегда живет на волосок от смерти».

Георгий Иванович Гурджиев, «Беседы о сокровенном»

Введение

Чем больше он думал обо всем, с чем сталкивался в жизни, тем чаще возвращался к мысли, что всё наше человеческое существование проходит почти исключительно на границе двух сред, двух стихий, будь то Земля и Воздух или Вода и Воздух, тогда как в какой-либо одной из них длительное пребывание для людей невозможно. Да, шахтеры работают под поверхностью в толще Земли, но их работа никогда не добавляла здоровья. Напротив — их тяжкий труд в силикатной или каменно-угольной пыли, без солнечного света, под угрозой взрывов метана и обвалов породы в горных выработках всегда считался и вредным, и смертельно опасным несмотря на все предупредительные защитные меры.

Стихия Воды, в недрах которой когда-то зародилась жизнь на планете, тоже не совсем подходила для постоянного обитания людей. Да, водная среда была удобным, а часто даже единственным средством сообщения между разными местностями и континентами с давних пор. Но голые пловцы даже в жарких тропиках не могли находиться в воде бесконечно. Для благополучия своей жизни на воде и рядом с водой людям пришлось придумать искусственные опоры, возносящие их тела над водой, отделяющие на воде от воды, будь то плоты, лодки, корабли, то есть подвижные заменители почвы под ногами.

После изобретения воздухоплавания и летательных аппаратов тяжелее воздуха человек начал осваивать стихию Воздуха, но с тем же успехом, что и стихию Воды, то есть путем создания для себя искусственной опоры в воздухе, почти столь же невидимом, как пустота. Однако время пребывания в воздухе с помощью любого аппарата: самолета, планера, дельтаплана, параплана, вертолета, воздушного шара и даже дирижабля — еще более ограничено в сравнении с возможностями пребывания на воде в подходящем для условий плавания судне. Кончится горючее для мотора, истечет или охладится в оболочке газ, наконец — иссякнет терпение или работоспособность пилота, выйдет из строя хоть что-то в системе человек-машина — всё! Кранты! Неминуемо произойдет падение аппарата на землю с людьми, если последние не будут спасены парашютами или особой Милостью Божьей (необъяснимые случаи благополучного приземления после падения с большой высоты были известны. Один из них лично засвидетельствовал маршал К. К. Рокоссовский в своих мемуарах: у него на глазах был сбит немецкий самолет, пилот которого летел к земле без парашюта с высоты двух тысяч метров. Место падения летчика находилось рядом. Рокоссовский послал своих сопровождающих посмотреть, что стало. Велико же было его изумление, когда к нему подвели под руки сбитого пилота — тот шел на своих ногах! По этому поводу Рокоссовский заметил — если бы сам всего не видел, ни за что бы не поверил, что такое возможно).

По всему получается, что оставаться самим собой если не в абсолютном естестве (одежда и обувь-то современным людям все-таки необходимы), то по крайней мере в привычном психокомфортабельном статусе без воздуха вокруг себя и без тверди или ее подобия под ногами, будь то земля, палуба или подвесная система, человек не способен. Это стало особенно очевидно после первых космических полетов, в которых обитатели космических кораблей впервые столкнулись с невесомостью. Она оказалась столь могущественным врагом человеческой основы, что пришлось долго подбирать самые разные средства, чтобы худо-бедно примирить физиологию людей с условиями жизни и работы вне поля тяготения Земли в течение недель и месяцев. А ведь для космических полетов отбирали людей с образцовым здоровьем. Там ко всему надо привыкать как неумейкам, там всему надо обучаться так, словно космонавты не взрослые люди, а только что вышедшие из пеленок новички в жизни, потому что ориентироваться, передвигаться, питаться и отправлять свои надобности приходится необычным путем. А ведь до дальних полетов в космическом пространстве дело еще далеко не дошло. С околоземных орбит Земля еще представляется громадиной, хотя уже и обозримой со всех сторон в течение полутора часов и даже с Луны она выглядит крупнейшим небесным телом, способным напомнить людям, где их родина и куда бы им надо вернуться. Но если Земля станет малой светящейся точкой в нескончаемой ночи Космоса, неотличимой от любых других, люди потеряют и эту возможность знать, причем уверенно и без приборов, как им найти путь в потерявшийся из виду дом.

Гравитация превратила нас из облако-образных существ первой человеческой расы в нынешних людей пятой расы с тем костяком, мышцами и внутренними органами, какими мы привыкли себя ощущать, и иное нам не присуще, хотя мы уже хотим плавать не хуже китообразных в толще океанов, летать не хуже птиц и ни в чем не знать себе преград вопреки всем реалиям на поверхности Земли, ее суши и вод, к которым мы крепчайшим образом привязаны основными условиями существования, будь то притяжение Земли, температура и состав воздуха, качество почвы, существование других живых организмов в царствах Флоры и Фауны.

Но не только наша привязанность к планетарному пограничному слою предопределяет возможность ведения человеческой жизни на Земле. Мы не в меньшей степени зависим от пограничных эффектов, во множестве действующих в цивилизованном обществе. Именно в нем мы принадлежим к разным слоям социума сразу в целом ряде аспектов. Это слои образованных и необразованных, культурных и бескультурных, просветленных и духовно неразвитых, творчески активных и безразличных к творчеству, богатых и малоимущих, работающих хозяевами и работающих по принуждению, в частности — по найму. Там, где существа одного социального слоя отграничены по какому-либо признаку от других существ, мы снова встречаемся с ситуацией пограничного слоя. Здоровые отделяются от больных, инициативные от пассивных, ведущие от ведомых, властители от подданных.

Подобно тому, как электрону, вращающемуся вокруг ядра атома, необходимо получить или потерять энергию для того, чтобы «скакнуть» с одной устойчивой орбиты на другую, любому человеку необходимо затрачивать усилия для того, чтобы перейти из одного социального слоя в другой. А ведь на то, чтобы сохранить себя в одном слое, или, наоборот, покинуть его и перебраться в другой слой, практически и расходуется вся наша земная жизнь.

Однако не надо думать, что этим исчерпывается или заканчивается проблема пребывания человека в пограничном слое — она не имеет ни низшего, ни высшего предела существования — подобных его рождению или смерти. Особенность проблемы в том, что она неотрывна от бытия всех людей на протяжении всего интервала между упомянутыми конечными точками. Люди живут постоянно между двумя возможностями в любой момент времени — возможностью продолжить жизнь (если такова будет Воля Высших Сил) и возможностью умереть с бо́льшей или меньшей легкостью (если Воля Высших Сил будет иной). Да, в норме человеку не дано знать наперед, когда он умрет, но он имеет достаточно оснований полагать, что смерть может случиться гораздо раньше, чем он думает оказаться лицом к лицу с ней. Сознательно или неосознанно, вольно или невольно, он должен ощущать хрупкость своего бытия, поскольку оно проходит в пределах тонкого пограничного слоя, в котором между жизнью и смертью всего лишь какой-то шаг. Разумеется, большинство населения планеты не думает об этом постоянно. Но вряд ли кто-то из людей свободен от того, чтобы, вглядываясь в свои уже прожитые годы, не поразиться множеству случаев, когда турбулентность пограничного слоя внезапно подбрасывала его к самому пределу жизни и вдруг по неизвестной причине отбрасывала его назад. Тут уж невольно подумаешь о чудесах и о хрупкости бытия. То есть о своем постоянном пребывании в пределах тонкого пограничного слоя — очень уж много всего может случиться в нем и зачастую — совсем неожиданно. Многообразие переменчивых ситуаций таково, что заранее подготовиться ко всему их «ассортименту» просто немыслимо — слишком уж велико их число и несходство.

Однако людям не остается ничего другого кроме как жить в такой обстановке. И главное, что они могут противопоставить неожиданным и большей частью негативным воздействием на себя извне — это терпение и способность учиться и приспособляться, оставаясь по возможности теми же существами, какими они привыкли себя ощущать и считать.

То, что Михаил видел, оглядываясь на жизнь ближайших поколений, находившихся в его личном поле зрения, а также в письменной истории стран и народов минувших эпох, в легендах, дошедших до нас из тьмы предистории, воспринималось им как закономерный процесс, подчиняющий себе все постоянно происходящие перемены как будто бы вполне хаотичного характера и природы. Закономерностью, определяющей происходящее в Мире, был, как он понял, Принцип, установленный самим Творцом Мироздания, а именно Принцип постоянного внесения перемен и разнообразия в то, что Было Создано Им первоначально, благодаря саморазвитию, подконтрольному, однако, в итоге только Ему, Создателю. И в сущности генератором перемен и умножающегося разнообразия в ходе времени во вселенной, был пограничный слой, возникающий всякий раз, когда одна экспансивная стихия или существо или предмет посягает на консервативное состояние другой стихии или существа или предмета, заставляя последние сопротивляться переменам, которых они не жаждали. Однако, поскольку их не спрашивают, а подвергают тому или иному воздействию, им приходится пускать в ход все свои ресурсы, чтобы в возможно более полном объеме оставаться прежними, узнаваемыми для самих себя.

Мы хотим, но не умеем быть добрыми в полной мере. Почему? Да потому, что обидно быть добрыми, одновременно забывая о себе, хотя это наша прямая жизненная обязанность — ведь если в нашем мире сам не позаботишься о себе, никто о тебе не позаботится. Такова практика, из которой почти не бывает исключений, но по какой причине исключения все-таки случаются? Видимо, только в силу родства или добровольного поклонения. С родством — понятно, пусть даже оно по ходу времени всё больше утрачивает свою значимость. Поклонение — дело другое. Люди еще не утратили влияния друг на друга, и оно еще способно принимать ударные формы, будь то любовь, поражающее эстетическое воздействие на психику, признание потрясающего превосходства над тобой или высшая благодарность.

В сущности, наша жизнь и строится, в чем это от нас зависит, на стремлении служить тому, чему мы поклоняемся, а не тому, к чему нас обязывают либо принуждением, либо правилами исполнения своего морального и общественного долга. Нам бы стараться улучшиться, сделаться чище и совершеннее, однако под давлением обстоятельств, соблазнов и незрелости мы откладываем это на потом. Очищение своей духовной сути и даже развитие собственного тела перемещается, таким образом, с первого места в ряду наших целей на какое-то другое — второе, третье или четвертое и так далее, а то и оставляется без внимания совсем. Это можно не замечать всю свою жизнь, не испытывая ни тревог, ни сомнений насчет неблагоприятных последствий, но если перед самым уходом в Мир Иной у нас найдется миг для осознания будущности, то неизбежно нахлынет сожаление о напрасном и глупом забвении самого главного, что надлежало выполнить в мире земном. Душа и дух отлетят в Неведомое от ставшего без них мертвым бренного тела с тем, чтобы через какое-то время вернуться назад в новом телесном воплощении в новый цикл земного существования, и пока мысль о благе для тела не перестанет превалировать над мыслями о благе для вечного духа, нам никуда не вырваться из Сансары, из круга земных перевоплощений с новыми рождениями и с новыми смертями, хотя именно Промысел Божий, в силу которого мы оказались на планете Земля, если хорошенько подумать, обязывает нас стараться освободить себя от пут земных и от земного тяготения — короче — от земного бытия, где мы вынуждены достаточно недолго существовать и полоскаться в пограничном слое, где мы быстро изнашиваемся, вместо того, чтобы навеки приобщиться к постоянному существованию в Высших Мирах.

Как тут не вспомнить старые торгово-грузовые итальянские термины «брутто» и «нетто», которые означают соответственно «грязный» вес предмета во временной грубой (и в конце концов бесполезной) упаковке и «чистый» его вес, в котором мы и должны проявлять себя перед Лицом Предвечного в надежде, что в этом качестве мы сможем быть полезны Ему там, где постоянно обитают при Нем достаточно совершенные и невообразимо высокоразвитые существа. Итак, нам при каждом новом рождении на Земле (о чем, как помнится, нас никогда не спрашивают) надлежит пройти, проделать свой очередной смертный путь, освобождаясь в меру сил и способностей от бездуховной или низкодуховной телесной оболочки (а если точнее — от ее на себя решающего воздействия), путь, который в нескольких словах можно обозначить как «от своего состояния брутто к своему постоянному существованию нетто».

Эта разница между состояниями брутто и нетто во все времена оказывалась куда значительней, чем между видимым счастьем и горем, успехом и провалом, Добром и Злом в течение каждой отдельной жизни на этой Земле в тонком пограничном слое, пригодном для обитания человечества.

Возможно, даже не отдавая себе отчета в том, насколько он тонок, люди все-таки в образной форме представляли себе, мягко говоря, «скромность» его величины, раз уж с давних пор без возражений признавали правоту выражения неизвестного ныне мыслителя «от любви до ненависти — один шаг», равно как и истинность слов Наполеона Бонапарта «от великого до смешного всего один шаг», коль скоро обе поговорки фактически приведены к общему «одношаговому» знаменателю. А если подумать, то в тех же пределах заключен разброс всех самых важных и полярно противоположных параметров, характеризующих все наше существование от его начала и до конца.

Михаил Горский не считал себя человеком, хоть в чем-то принципиально отличным от других людей, и его даже устраивало, что его персона никогда не привлекала чрезмерного внимания к себе ни среди окружающих, ни со стороны различного рода государственно-социальных органов. В состоянии обыденности своего бытия ему уже давно думалось и работалось достаточно хорошо, чтобы не желать для себя другого. А, кроме того, он считал, что так лучше и точней представлять себе жизнь. Собственно, ему и не настолько много осталось жить, чтобы пытаться перейти к другому существованию на Земле в новом статусе и в новом слое. Пора уже было подбивать итоги жизни, чтобы додумать и домыслить весь накопившийся опыт и, если получится, представить его на обозрение и людям, и самому себе. Это он и говорит в дальнейшем от собственного лица.