Королевский десерт

Алексей Михайлович Курбак, 2023

В современном мире жить непросто, а умереть – легко. Люди, особенно мужчины, совсем себя не берегут. Ежедневно, ежечасно с ними происходят несчастные случаи, в том числе непоправимо гибельные – отказывают тормоза, рули, подводит страховка в горах и при погружениях. Кроме того, нередки и добровольные уходы из жизни – от ее проблем, неурядиц, тоски. А потенциальный самоубийца, задумав собственной рукой оборвать тонкую нить жизни, от своего намерения уже не отступит… Криминальный репортер ничего не принимает на веру, стараясь найти невидимую другим взаимосвязь казалось бы разрозненных событий. Куда приведет погоня за сенсацией и поиски призрачной истины? Кто знает, кто знает…

Глава шестая

август 2016, Санкт-Петербург

Вполне возможно, прижимистый Гриша не стал бы заранее так скупиться, если бы Борис честно-откровенно вывалил ему все, раскопанное по горячим следам. Однако самое аппетитное Боря всегда припасал для себя и не спешил делиться ни с кем. Аэродром с сельскохозяйственным названием «Бычье Поле» оказался прямо-таки полем чудес.

Давным-давно взяв себе за правило с утра пораньше обзванивать по три-четыре полицейские «точки», то есть территориальные участки, он ни разу не пожалел о потраченном времени, а иногда и деньгах. Случалось ловить не просто рыбку, а горячую, даже жареную. Вот и сегодня, в воскресенье, не поленился и был вознагражден. Удалось узнать: при выполнении заурядного парашютного прыжка пропал спортсмен, да не просто спортсмен, а еще и бизнесмен.

— Пропал? С парашютом? Снесло куда-то? В лес?

Давний знакомый и эпизодический собутыльник Миша Стеклов служил в полиции. Добросовестный, внимательный и на редкость честный участковый в генералы не стремился, а свой район знал досконально.

— Смеешься? У нас же остров. Участок выброса был над западным концом, там суши километра два на полтора. У него вроде купол не сработал.

— А запасной? Их же два? Или я дурак?

— Они там говорят, не раскрылось ничего.

— Кто — они?

— Да летчики, из аэроклуба. С Бычьего поля.

— Какого поля?

— Слушай, некогда мне с тобой ликбез проводить. Аэродром на Острове так называется, там базируются маленькие самолеты, на них экскурсии устраивают и даже с парашютами прыгают. Этим занимается клуб «Альбатрос». Вот у них вчера случилось ЧП. Расшифровать?

— Не, понятно. Кто-то расшибся?

— Пока говорят — пропал. Спрыгнуть спрыгнул, а до поляны, где надо было сесть, не долетел. Вот и все на сей момент.

— И не нашли? А искали?

— Ищем, сегодня возьмемся всерьез. Вчера, сразу как он гробанулся… пропал, они сами пытались — полетали, поглядели, ни черта не вышло, потом нам сообщили, а пока я с ребятами выбрался — стемнело. Подъезжай, поучаствуешь…

— Скоро буду. Ничего, если побриться не успею?

— Все шутишь. Давай, мне ждать некогда, волонтеры на подходе, в девять ноль-ноль выдвигаемся.

— А если точнее — куда мне рулить?

— По кольцевой до крепостной развязки, оттуда на запад. Проскочишь мимо таможни, заправки, а за кладбищем бери влево, к заказнику, там указатель. Еще полверсты, и поглядывай, по полянам-рощицам будут машины стоять, люди бродить. Не заблудишься. Участок поиска приличный — от рва до демидовской батареи. Работы на день хватит, если еще управимся.

На поиски Борис, разумеется, не поехал. Чего он там не видел? Как выглядит труп, спикировавший с нескольких километров, в целом догадывался, а детально разглядывать желания не было. Вместо этого помчался прямо на аэродром.

август 2016, остров Котлин

— Как зовут пропавшего? Тришин. Полностью? Знаю, конечно. Дмитрий. А отчество — не скажу. Он представлялся «Дима». Владимирович? Может, и так. Откуда его знаю? Да он тут считай за своего. Почему за своего? Часто прыгает. Что значит часто? Каждый месяц по разу, а то и два. Разбился? Кто вам сказал? Ну да, скорее всего. С парашютом? А как еще с самолета прыгают?

Манера рыжего меланхоличного паренька, так называемого «выпускающего», отвечать на вопросы, сначала повторяя их, а потом задавая свои, взбесила Бориса на десятой секунде беседы. Он прибег к сильнодействующему средству.

— Слушай, если это не ты его столкнул, то кто?

— Я?! Столкнул? Ты чего?

— Чего-чего! Человек, может, погиб, а ты тут Ваньку валяешь!

— А я Ванька и есть… То есть зовут меня так. Иван Сергеевич я, Пановец. Я их, прыгунов, который год выпускаю, и никто никогда… И этот на моей памяти не счесть сколько раз…

— Он один был?

— Один? Почему один? Прошлый раз — да, один. И позапрошлый. Раньше не помню. А в этот — с бабой…

— С какой бабой?

— Баба как баба. Молодая, чернявая. Худоватая только. Я еще спросил — весу в тебе хватит? Она не въехала, говорит, у нас хватало… Тогда он ее за жопу взял, приподнял и говорит: «Нормально, командир!» Я думал, она ему по морде съездит! Так дернулась! Чисто недотрога!

— Как понимать — хватит, не хватит? У вас что, лимит?

— Ты сам, наверно, не прыгал? Ага, лимит… Только наоборот. Если меньше полусотни — прыгать вообще нельзя.

— А почему «у нас»? Она нездешняя?

— Нездешняя — это мягко сказано. По документам она англичанка. Сказала, тут учится, в Эрмитаже. Развеяться решила.

— На Острове? Ей на берегу аэроклубов мало?

— На берегу? Там есть, да. Только на прыжки очередь, у нас свободнее. И еще она хотела сверху на Крепость посмотреть, говорит, красиво. Посмотрела. А прыгать там нельзя.

— Почему? На крышу сядет?

Рыжий глянул снисходительно, явно развеселенный очевидной тупостью вопроса.

— Почему на крышу?… Лопух ты, хоть и мент! Насрать нам на крыши. Ветер, понимаешь? У нас остров. Нам их надо так скинуть, чтоб они пришли на площадку и в море ненароком не улетели. Хотя им жилеты дают, ясное дело. Но лучше все-таки над сушей. А тут с утра ветер был восточный, подходящий, а как подошло время выруливать, поменялся, стал наоборот, оттуда, — он показал рукой на запад, — И переменный, порывы то туда, то сюда. Данька им говорит: может, повременим? А он — не, поехали! Полчаса осталось. Ну и поехали…

Борис решил: раз он — лопух, можно побыть и ментом.

— Как понимать — полчаса? До темноты?

— Какой темноты? Сам ты темнота! Мы ж работаем до семнадцати. Пока взлетим, поднимем, сбросим… А им спуститься — это тебе не лифт, тоже время. Короче, порядок такой.

— Как-то это… Он, выходит, приехал к концу полетов?

— Приехал? Ну да, на своей тачке. Машина у него классная. А к концу — так он всегда… Наверно, чтоб посвободнее. Все норовят с утра пораньше, а ему ждать неохота. Тут приехал, заплатил, записался, к Михалычу, и на борт.

— К какому Михалычу?

— Как к какому? Михалыч у нас один. Риггер наш.

— Немец?

— Сам ты немец! Риггер — это не фамилия. Укладчик он.

— Укладчик?

— Ну а кто еще? Те, кто любят это дело… ну, прыжки, они себе парашюты сами покупают. Которые от случая к случаю — клубные берут, уже уложенные, а этим, частникам, он всегда переукладывает.

— Зачем?

— Зачем? Ну, ты даешь! Если они сами дома уложат, так через одного лепешки пойдут. Укладка — в этом деле самый главный момент. Вот Михалыч и при деле.

— Так и ему, этому Тришину, тоже он укладывал?

— Тришину? А кто же еще? Он, больше некому.

— То есть если парашют не раскрылся, его вина?

— Вина?! Ты чего? Никогда еще не было у нас, чтоб не раскрылся!

— А вчера?

— Что вчера? А, это… Ну, еще ж неизвестно, в чем там дело. Может, он сам…

— Как это — сам?

— Ну, мало ли…

— А больше ничего особенного не заметил?

— Да поначалу все как всегда. Крепость, чумной форт ей Данила показал, облетели красиво, потом пошли на другой конец, набрали считай предел, они вышли. Ничего особенного.

— Она вроде обиженная была, может, ругалась?

— Да ни фига она не обижалась, еще трепались там, перед выбросом.

— Она по-русски говорила? Ты ж говорил, американка?

— Я сказал американка? Англичанка же! А там — вроде по-русски, он собрался, говорит, до встречи на земле, а она ему: «я ниже» и добавила что-то вроде «три мили».

— Три чего?

— Три мили. Мы поднялись на четыре с половиной тысячи метров. Он просил, давай еще, но Даня уперся — для «Сессны» это потолок. Если еще выше, можно свалиться, тогда всем кранты.

— Свалиться? Там у вас что, стенок нет?

— Не, ты совсем? Если на пределе высоты аэроплан еще задерет нос — вполне возможен штопор. Нам за это не платят, знаешь ли. А при выбросе вес падает, машина может сама подпрыгнуть, а результат одинаковый. Вот они и пошли примерно на трех милях, если по-английски.

— Ты сказал, поначалу как всегда. А когда пошло не так?

— Кто, я сказал поначалу? Ну да, а когда они пошли, я смотрю, одно крыло раскрылось, а другого нет и нет. Я и говорю Даньке: «Похоже, у нас нештат. Отказ у второго».

— Крыло? Какое крыло? Они Икары у вас?

— Ну, е-мое, ты вообще телик смотришь? Круглые парашюты только в армии остались, для лохов. Счас все купола делают плоскими, они летают, как воздушный змей. И называются — крыло.

— А почему ты решил — у второго? А не у второй?

— Кто, я решил?

— Блин, кончай ты переспрашивать!

— Ну, мы ж их там по мальчикам-девочкам не различаем! Первый-второй, и все дела… Данила стал снижаться, а я гляжу — и запаски не видно. Тогда мы и передали в Быки — скорее всего имеем полный отказ. Нам сказали — пройдитесь, посмотрите на земле.

— Как — пройдитесь? Вам же еще сесть надо было?

— Не, ну ты конкретно тупой! Пройтись — это типа облет сделать, пару кругов. Раскрытый купол на земле хорошо видно.

— Прошлись? Облетели?

— Прошлись. Ни хрена не нашли. Значит, раскрытия не было вообще.

— А комбинезон? Он ведь красный, должен быть заметен?

— Почему красный? Ой, извини… Совсем не обязательно. У каждого свой. У этого, нашего — черный… был. А у нее серебристый с голубым.

— Так вы там долго ходили… в смысле летали?

— Да у нас горючки оставалось на пять минут! Крутнулись, на выходе ноль по фазе — и домой.

— И больше ничего? Странного?

— Ну почему ничего? Я и говорю, как сели, к месту подрулили, подбегает старший по земле. Вот оно самое странное и показалось…

— Старший странно подбежал? К самолету?

— Я разве сказал — к самолету?

— Слушай, еще раз переспросишь — в ухо дам!

— Не, мы выбрались, нам кучу бумаг писать, вот и пошли на вышку, сдаваться. ЧеПэ, не хрен собачий!

— Ну, не томи… Что старший сказал?

— Говорит — второго тоже нету.

— Как это — нету?

— А так. Убег. Укатил. Там какой-то вроде пацан на мотоцикле крутился, он, вернее она его подозвала, парашют кинула, коза, сзади села, и др-р-р-р!

— А как они узнали, кто убежал? Почему она, а не он?

— Как узнали? Ой, извиняюсь… Диспетчер говорит: «Ну, ребята, писец! Ваш нештатник — крутой парниша, добра не жди!» Как будто от некрутого нам полное счастье…

— С чего он решил — крутой?

— С чего решил? Ой, ну прости, я нечаянно… По машине. Я тебе говорил, на какой он тачке катается? Вон, на стоянке, красный «жеребец»… Сверху видно — машина на месте. Как приехал, так и стоит. Значит, это он накрылся. А баба с перепугу ноги сделала. Вот и все.

— Постой, давай о другом. Они же к вам не с улицы приходят? Я имею в виду, на посадку?

— С улицы? Не, у них обязательно инструктаж, их записывают… там и доктор, если надо. У нас строго!

— А можно на журнал посмотреть? Как они записались?

— Как записались? Ну, пошли, посмотришь…

В пухлом прошито-пронумерованном журнале чуткий репортерский нос уловил первый, пока слабенький запашок — едва ощутимо потянуло сенсацией. Дата, время, номера лицензий, страховка… Фамилия, имя, адрес… Летчик ткнул пальцем в страницу:

— Вот, смотри, за вчера прыгало шесть пар.

— Они всегда попарно?

— Почему попарно? Ой… Да в нашу «Сессну» больше двух не лезет. По одному бывает, а по трое — никак.

— Покажи-ка… Ага. Все местные, питерские, кроме последней…

— Последней у нас не говорят… Лучше — крайней.

— Ну, крайняя… О-па! Ты-то сам читал?

— Кто, я? Читал, ясное дело! Не я один…

— А тут ничего странного не увидел?

Последняя заполненная графа гласила: Dzhuliya Lambert, London, U K.

— А что тут странного? Я в школе английский учил… Вот, пожалуйста: «Джулия Ламберт, Лондон, У Ка»…

— Ну?

— Что? УКа… Уголовный кодекс?

— Какой кодекс! «УК» — по-английски «Соединенное королевство». Англия. Имя, фамилия не знакомы?

— Знакомы? С какой стати? Я там и не бывал никогда…

— А в библиотеке бывал?

— Зачем?

— Понятно. Ну, сходи, как проверка отпустит. А лучше маму-папу спроси, может, просветят…

Ваня надулся, засопел.

— Слушай, кончай нервы мотать. Маму-папу…

— Так, говоришь, красный «Феррари»? Да, вроде есть такой на стоянке. Ну, давай улыбочку! Фото на память.

— Фото? На фига фото? Для протокола вроде не полагается. Подписать я подпишу, а фото не надо…

— Какого протокола? По-твоему, я мент?

— А разве нет?

— Нет, конечно! Где ты видал небритых ментов в джинсе?

— Мало ли… Маскировка, прикрытие…

— Додумался, конспиратор. Прикрытие… Пресса! Газета «Ночной кошмар» — слыхал? Я — специальный корреспондент Позоров, к вашим услугам!

— Пресса?! Специальный? — убитый вид Вани-выпускающего вызвал серьезные опасения за его здоровье, — Кошмар!.. Позор… Да иди ты со своим фото знаешь куда!

В центре стоянки действительно стояло бросающееся в глаза приземистое четырехколесное чудо. На подходе к нему Бориса догнал запыхавшийся рыжий.

— Эй, журналист! Подожди, я кое-что припомнил. Она сказала…

— Кто? Где? Когда?

— Эта, англичанка… Джудит. Когда? Перед выходом. Не, не три мили. Я еще подивился. Помнишь, капитан из кино про мушкетеров? Дуров там играл? «Тревиль!»

Ого! А вот это серьезно. Не «Дима», не «Эй, парень!»… Кличка? Но ведь она его впервые видела? Или нет?

— С чего бы ей мушкетеров поминать? Наши фильмы, и вообще… Мне кажется, три мили — больше похоже. У вас там шумно, моторы… Да ты, наверно, и в шлеме был?

— Фильмы? Да, в самом деле. А шлем я не надеваю, от него башка здорово чешется. Наушники, и все. Но я один всегда сдвигаю, мне надо их слушать…

— А подслушивать — нехорошо!

— Подслушивать? Кто сказал подслушивать? Слушать — вдруг у кого проблемы… Наверно, все-таки три мили. И высота, точно, такая была.

— Ладно, я поехал. Пока. Извини, если что не так.

— Что не так? А… не, ничего. Ты только это… Не пиши про библиотеку…

— Какую библиотеку?

— Ну, типа я не знаю про ту, Ламберг…

— Не переживай, не буду. Тем более, о ней на вашем Бычачьем аэродроме вообще никто не слыхал.

Журналист на мгновение представил абзац: «Накануне в клубе «Альбатрос» состоялась незапланированная премьера. В постановке приняла участие героиня популярного романа «Театр» лондонская актриса Джулия Ламберт. Действие проходило на пленэре, при полном отсутствии публики. Прима как всегда успешно сыграла парашютистку, а ее партнер, доброволец из местных джентльменов, сыграл в ящик…» Напечатают? Вряд ли… Разве только в качестве прощального очерка. И работы потом не найдешь.

— И еще, — шмыгнув носом, добавил Ваня, — Дежурная говорит, эта Жулия…

— Джулия.

— Ну… Она его будто ждала.

— Ждала?

— Ага. Она нарисовалась раньше, намного. Часов с двенадцати крутилась, а когда он приехал, тут и пошла записываться.

— А как она его узнала? Думаешь, они были знакомы?

— Ну кто говорит — знакомы? По машине, как еще? Много ты таких видал в Питере?

— Да, действительно. Слушай, ты молодец! Благодарю за службу! Ждала три часа, чтобы сказать про три мили… Или километра?

— Не, мили… А к Михалычу пойдешь? Ты его только сильно не пытай, а то он и так с ума сходит. Один купол — и то беда, а тут — два!

— Нет. Пусть уж с ним менты разбираются. Я потом. Мне сдается, вряд ли он виноват. Если б так, на его месте любой бы или удавился, или в Финляндию рванул.

— В Финляндию?! А, ну-ну… Шутишь все-таки.

— Шучу. Ну, пока.

Журналист сам не понял, зачем, прощаясь с туговатым летуном, на всякий случай использовал известное правило психологии: человек лучше всего запоминает последнее сказанное в разговоре. Поэтому можно быть уверенным: в последующих беседах со своим начальством, полицией и прочими Ваня скажет про «три мили» и не вспомнит о «Тревиле».