Беседы о науке

Алексей Мельников, 2021

Штрихи к портретам известных отечественных и зарубежных деятелей науки: академиков – Г. Марчука, Л. Окуня, Ж. Алферова, А.Сахарова, С.Вавилова, Ф.Мартенса, О.Шмидта, А. Лейпунского, Л.Канторовича, В.Кирюхина, А.Мигдала, С.Кишкина, А. Берга, философов – Н.Федорова, А. Богданова (Малиновского), Ф.Энгельса, А. Пятигорского, М.Хайдеггера, М. Мамардашвили, В.Катагощина, выдающихся ученых и конструкторов – П.Чебышёва, К. Циолковского, С.Мальцова, М. Бронштейна, Н.Бора, Д.Иваненко, А.Хинчина, Г.Вульфа, А.Чижевского, С. Лавочкина, Г.Гамова, Б. Дубовского, Г.Бабакина, Я.Чохральского, В.Феодосьева, И. Бондаренко, В. Малых, А. Дерягина, О. Верходанова, О.Казачковского, Н.Попова, В.Федорова, Б. Штерна.

Академик Гурий Марчук

Позвонили из Обнинска и сказали: «Завтра к нам приезжает академик Марчук. Есть возможность побеседовать…» Для неизбалованного вниманием академиков провинциального еженедельника такая встреча — редкая удача. На следующее утро я уже ждал у проходной ФЭИ. Гурий Иванович встретил доброй улыбкой. Обнинский Физико-энергетический институт стал когда-то стартовой площадкой будущего президента Академии наук СССР.

— Гурий Иванович, самый первый вопрос: как вы, собственно, попали в Обнинск?

— Я, Субботин и Давыдов с Украины были сюда командированы приказом Совета Министров, подписанным лично Сталиным. Вот такое придавалось значение атомному проекту. Это был 1953 год. Именно тогда я пришел в Обнинский ФЭИ. Приказ Сталина был. Правда, подписан в 52-м. Я думаю, что это было одно из последних его постановлений.

— Почему именно вас? Вам что, предлагали какой-нибудь выбор?

— Никакого выбора, что вы! Приехал человек на черном таком лимузине. ЗИМ, кажется, назывался. Правительственная машина. Так вот, подъехала она к институту, где я только что закончил аспирантуру. Это был Геофизический институт Академии наук. Я, правда, заканчивал Ленинградский университет, но нас, аспирантов, человек сто взяли из Ленинграда в Москву. Для поддержки Академии наук, которая во время войны потеряла много своих сотрудников. Ну вот, работаю спокойно, и вдруг приезжает машина. Приходит человек и спрашивает: «Где здесь Марчук?» Говорят: «Вот в такой-то комнате». Заходит: «Товарищ Марчук — вы?» Я говорю: «Ну, я». А он: «Пройдемте». — «Куда?» — «Сейчас увидите». Выходим. Он говорит: «Садитесь в машину». Я спрашиваю: «Куда ж мы едем?» Он невозмутимо: «Узнаете».

— Вот так ничего и не говоря?..

— Вот именно! Год-то какой был, вспомните! Едем, значит. Сначала — до Подольска. Дорог-то хороших не было. Где-то крутились. Мимо дачи Морозовой. Тут встали — 105-й километр, значит. Проволока. Одну проехали. Вторую. Перед третьей остановились. Мой провожатый и говорит: «Пойдемте в административный корпус». Заходим. А там такой небольшой человечек. Протягивает руку: «Захаров». Ну, Захаров так Захаров. Форма не военная, обычная. «Вот, товарищ Марчук, будете работать здесь». Прям вот так — с места и в карьер. «А если не буду?» — пробую сопротивляться. «А все равно отсюда не выйдете».

— Оказывается, все просто…

— Даже слишком… В общем вижу: дело трудное. Спрашиваю: «Но хотя бы наука тут у вас имеется?» «Да, — говорит, — целый институт научный». «Ну а фамилии хоть какие-нибудь назовете? Я почти всех ученых знаю». Он говорит: «Блохинцева знаете? Это директор института». А-а-а, ну все понятно, куда я попал. Я сдавал квантовую механику по книжке Блохинцева. И понял, что попал в атомный проект.

— То есть вы серьезно не знали, куда едете?

— Нет же, говорю. Абсолютно не знал. Да куда бы меня тогда ни привезли, все было бы то же самое. Институт курировался Захаровым. Кстати, очень приличный человек был. Хотя и от Берии. Вот он и надзирал за нами. Постепенно выяснилось, что я в общем-то в хорошем коллективе оказался. Сам Блохинцев — очень интеллигентный человек, большой ученый. С ним работало человек двадцать, которых он выбрал сам. Потом подобрал и нас — молодежь. Как он нас вычислил, я, честно говоря, не знаю…

— Лично по указанию Блохинцева отбирали?

— Конечно, при его участии. Короче, за 9 лет я сделал хороший отдел. Людей выбирал поштучно. У нас было такое право: приезжать в любой университет и брать, кого хочешь. Мы отобрали самых лучших людей с физического факультета МГУ, из МИФИ, из энергетического института. Так создали прекрасную математическую школу. К сожалению, сейчас ее уже не стало. По разным причинам. И директора часто менялись. И интерес к тематике как-то поугас. Но тем не менее мы дело свое сделали. Часто бывал здесь Курчатов. А Славский — наш будущий министр — так здесь прямо в Обнинске и жил, когда мы заканчивали первую атомную. Потом, когда его повысили, у меня появился первый друг министр. Он же позже, кстати, и Новосибирский Академгородок возводил. Если бы не Славский, скажу я вам, строительство затянулось бы лет на десять. А этот постоянно на ногах: Обнинск, Новосибирск, Шевченко, Глазов, Белоярск…

— И чем тогда занимались математики в ФЭИ?

— По большому счету одним важным делом — создавали математический аппарат для реализации тех идей, что выдвинул наш научный руководитель Александр Ильич Лейпунский. Это — быстрые реакторы, которые были реализованы от самых маленьких, 5 кВт, до больших — в Белоярске. Затем — промежуточные реакторы. Те пошли на подводные лодки. Ими я тоже вплотную занимался. Лейпунский был настоящий научный талант. Мы его чрезвычайно чтили. Он давал свободу. Главным образом — свободу мысли.

Александр Ильич всегда с интересом слушал другие мнения. Сам прекрасно знал английский — недаром ведь у Резерфорда работал в Кембридже. Получал все американские и английские журналы. Был в курсе всего, что делается там по ядерной тематике. Поэтому ФЭИ по многим научным вопросам всегда шел чуть-чуть впереди остальных. В итоге я написал книгу «Методы расчетов ядерных реакторов». Потом — вторую. Она немедленно была переведена в США и Китае. Через полмесяца после издания — это удивительно…

— Математика ядерных реакторов, стало быть, в Обнинске вас захватила полностью?

— Нет, потом произошел небольшой зигзаг. Вызывает Курчатов — меня вызывает, Дубовского, Харитона, Бочвара. Едем в его институт, где он нам и говорит: «Друзья, бросайте вы свою ядерную науку. Более важно сейчас — ядерная безопасность». Нужны были расчеты по безопасности всех реакторов: такой-то вид реакции, такой-то замедлитель и т.д. И мы засели за это дело. В ноябре 1961 года на коллегии министерства Курчатов докладывает: задание по ядерной безопасности выполнено. Мы этим очень гордились. По-моему, это было последнее задание, в котором он принимал участие. Через неделю Игорь Васильевич умер…

— Великие имена: Курчатов, Славский, Лейпунский…

— Я много проработал с Александром Ильичом. Он был моим оппонентом по докторской диссертации. Создал два мощнейших научных направления: энергетические реакторы на быстрых нейтронах и промежуточные для подводных лодок. Конечно, большой вклад внес и в космическую тематику, и в физику твердого тела. Однако главная заслуга Лейпунского в том, что сумел сколотить в ФЭИ научный коллектив, выполнивший все эти задачи.

— Что это был за человек?

— Уникальный. Ведь вы знаете, что его жена, директор математического института на Украине, не захотела с ним ехать в Обнинск. И он жил тут один. Жил и работал. И много, скажу я вам, работал. Москва — Обнинск, Обнинск — Москва. Министерства, смежники, КБ, институты. И, конечно, наука. Короче, заработал первый инфаркт. Слег. Вновь учился ходить. Сначала по 5 шажочков в день, потом — по 10, после уже — по 100. До Белкина стал постепенно прохаживаться — в общем, вернулся в строй. Но через два года — второй инфаркт. И то же самое: постель, первые шаги после болезни, рабочий кабинет. После третьего инфаркта мы уже Александра Ильича потеряли.

— Гурий Иванович, давайте из Обнинска сразу же перенесемся в Москву, в Академию наук. Как вы стали ее президентом?

— Меня пригласил Горбачев. Говорит: «Будешь президентом академии?» А я так довольно смело отвечаю: «А что — буду». У меня ведь уже был за плечами опыт руководства Сибирским отделением. 100 академиков как никак и членкоров. Так с 1986-го по 1992-й я у руля и стоял.

— Что сложней оказалось: заниматься наукой или ею руководить?

— Честно скажу, что более мучительного периода, чем тот, когда я был зампредседателя Совмина, а я в 80-е занимал еще и эту должность, в моей жизни не было. Ни сна, ни покоя. Ни выходных, ни праздников. В руках у меня были сконцентрированы тогда колоссальные средства — до 6 процентов всего советского ВВП. Именно столько государство выделяло на науку. Один президентский фонд, из которого я мог лично выделять средства на те или иные научно-технические направления, доходил до 200 млн. долларов.

— Спору нет, у советской науки тогда был хороший финансовый задел. А вот у главы этой науки? Вам лично в те времена удалось разбогатеть?

— Безусловно. Значит так: три сына, и все трое — доктора наук. Семья 18 человек — каково, а?.. Конечно, богатый. Деньги? А что деньги — они приходят и уходят. Тут мне, честно говоря, похвастаться нечем. Да и не из-за них, в конце концов, мы работали…