Морские рассказы. Жизнь судового механика. Избранное

Алексей Макаров, 2021

В книге автор коснулся необычной темы для читателя – это ярко и без прикрас описание жизни судового механика. Эта тема в литературе никогда и никем не освящалась. Так что, читатель имеет возможность первым узнать о суровой жизни и незаметном для посторонних взглядов труде судовых механиков. Истории, описанные в рассказах, составлены на основании личного опыта автора, по рассказам друзей, знакомых и однокашников.

«Шатура»

Жизнь судового механика (начало)

После четвёртого курса, я был направлен на практику на теплоход «Шатура», который ходил на линии Находка-Магадан. Это был четырёх трюмный лесовоз польской постройки примерно двенадцатилетнего возраста и экипаж его в основном состоял из проштрафившихся моряков. Это тех, кто по каким-то причинам что-то нарушил в таможенном законодательстве при пребывании за границей, то есть тех, кто где-то и когда-то напился, и попался нашим доблестным органам, но только из-за милости администрации не был уволен из пароходства. Им была только прикрыта виза. То есть, они потеряли право выхода в заграничные рейсы. А чтобы вновь открыть визу, нужно было целый год отработать в каботаже и проявить себя с лучшей стороны. Это с точки зрения командно-политического состава судна, а если яснее, то в лице помполита. Это был помощник капитана по политической части, а ими были, в основном, неудавшиеся штурманы, электромеханики, начальники радиостанций и те, кто прошёл специальный курс обучения на специальных политических курсах в Одессе или Хабаровске. Администрация судна, в лице капитана и партийной организации судна, только ходатайствовала о новом открытии визы молодому моряку или «залётчику», то есть мотористу, матросу, механику или штурману перед пароходством. Она писала бумаги, собирала собрания, утверждала решение этих собраний и… отправляла всё это куда-то наверх. А там уже какой-то божественный дядя решал ничтожную судьбу очередного грешника. Ходить ему за границу — или не бывать там никогда. Ну, а нам, курсантам, после нескольких лет учебы тоже открывали визу. У меня пока её ещё не было, потому что после перевода из МВИМУ в ДВВИМУ, по мнению командира нашей роты Сысоева Геннадия Гавриловича, я ещё не созрел для того, чтобы с честью представлять наше Советское государство за границей из-за многочисленных «залётов», произошедших в моей курсантской жизни. Вот поэтому виза у меня ещё была не открыта, даже, несмотря на то, что учился я хорошо. За сессию в моей зачётке иногда бывали и тройки, хотя в основном она была заполнена отметками повыше. Но вот с дисциплиной у меня постоянно были проблемы. А, если бы я был уличён во всех «самоволках» и остальных проступках, которые случались со мной очень часто то, наверное, меня давным-давно бы выперли из училища. Но, слава богу, я уже окончил четвёртый курс, и был направлен на индивидуальную практику. Это явилось только результатом моей учёбы. Тот, кто учился только на тройки — проходили коллективную практику на учебных судах «Профессор Ющенко» и «Меридиан». А везунчики, то есть отличники, и даже те, кто не был отличником, проходили индивидуальную практику на судах загранплавания. Им визу открывали заранее. У некоторых из них родители были у «власти», то есть начальниками в администрации края, города или каких-нибудь райкомах и парткомах. Вот если бы с сегодняшней точки зрения рассуждать о результате нашего обучения, то на учёбе в Училище, которая рождает истинных моряков, я бы оставил только троечников. Потому что все отличники, хорошисты и дети влиятельных родителей вскоре после окончания Училища ушли на берег и на пароходы смотрели только с высоких строек коммунизми.

Морю они не отдали ни капли своей души, да и жили только для себя. Для них главной целью было — это получить диплом. А остальное — Вася не чешись. Романтики в этом не было. Да и какая романтика в жизни механика? Грязь, постоянные нарекания за невыполненный ремонт, переживания, постоянно грязная роба, замазученные руки и тело, которые свели в могилу не одного из моих друзей, истинных троечников. Недаром наша профессия, как механика, штурманами пренебрежительно называется «маслопуп». И ими же пренебрежительно бросалось в наш адрес: «Жопа в масле, грудь в тавоте, но служу в торговом флоте». Иногда это писалось на стенках туалетов «замазученными» пальцами уставших пацанов. После несложного оформления документов в отделе кадров Дальневосточного пароходства, я выехал в Находку. Ночной поезд доставил меня в этот необычный морской город, вытянувшийся вдоль берегов бухты Находка. Погода была самая, что ни на есть Приморская. Туман, морось и слякоть. Мне ещё в отделе кадров Мария Александровна рассказала, как добраться до судна, которое стояло на мысе Астафьева. Так что, пока я доехал до мыса Астафьева, то промок до нитки, но цели достиг. На проходной узнал, где стоит «Шатура» и без труда нашёл её на контейнерном терминале мыса Астафьева. Приняли меня на судне хорошо. Вахтенный матрос сразу отвёл меня в каюту второго механика, осторожно постучав в открытую дверь:

— Степаныч. К вам нового моториста прислали.

Из глубины небольшой каюты вышел полный, похожий на колобок, лысоватый мужичок с пронзительным взглядом.

— И кого это в очередной раз прислало нам наше родное Пароходство? — как бы с издёвкой, произнёс он. Матрос протянул ему мои документы. Степаныч напялил на внушительный нос очки и уставился в бумажки, которые передал ему матрос.

— А, студент, — протянул он разочарованно. — Ну что ж. Иди вниз. Вань, — уже обратился он к матросу. — Покажи ему Колькину каюту. Там он пока будет жить. А потом, сквозь очки, вновь пронзив меня взглядом, обратился ко мне:

— Устроишься, пообедаешь, а потом уже после разводки поговорим о твоей работе.

Второй механик сразу окрестил меня студентом. Это название так и прилипло ко мне на всю практику. Поселили меня в каюту с мотористом, который в данный момент спал после ночной вахты. Поэтому, чтобы не тревожить сон своего соседа, я прошёл в столовую команды и сидел там, перебирая газеты и дожидаясь обеда. Вот уже после обеда и началась моя трудовая деятельность. На послеобеденной разводке меня определили на работу к третьему механику. Это был высокий, худой дядька, от которого на версту несло перегаром. Видимо, перед обедом он немного «подлечился», поэтому работать ему не очень-то и хотелось. Посмотрев на выделенного ему помощника, он оценивающе окинул меня взглядом сверху донизу, а потом наоборот и, почесав в затылке, пробубнил:

— Пошли. Будем динамку разбирать. За стоянку надо её сделать.

Спустившись вниз на нижнюю платформу, он подвёл меня к трёхцилиндровому дизельгенератору, который уже был частично разобран.

— Вот его и будем курочить, — прокричал он мне на ухо.

Хотя дизель-генератор, который вырабатывал ток для судовых нужд, работал на правом борту, за главным двигателем, но для меня, с непривычки, здесь было очень шумно, но через пару часов я привык к этому шуму и почти его не замечал.

— Вот ключи, — кивнул он мне на ящик. — Бери их и начинай снимать лючки картера.

Будем масло оттуда выкатывать. Когда все будет готово, позовешь меня.

Прокричав всё это мне на ухо и обдав неповторимым амбре, он ушёл наверх.

Посмотрев на ключи, я подобрал нужные, и принялся за работу.

С непривычки ключи то не подходили к головкам болтов, то неожиданно соскальзывали с них. При таких манипуляциях я даже ободрал в нескольких местах кожу с рук.

Колупался я около часа. Когда лючки были сняты, а трубы разобраны, я пошёл искать третьего механика.

Найти его я нигде не мог. Но из одной каюты левого борта неслись громкие голоса. Было понятно, что там пьют. Постучав туда, я вошёл.

За столом сидело несколько человек. Среди них был и третий механик.

У всех в руках было по стакану, которые были частично наполнены. На столе, накрытом газетой, были разложены селёдка, лук и хлеб.

Когда я вошёл, то жаркий спор, звук которого я слышал в коридоре, прекратился и все в недоумении уставились на меня:

— Ты кто такой? — слегка заплетающимся языком спросил меня одетый в грязную робу кучерявый моторист. — Чё те тут надо?

— Третьего механика ищу, чтобы сказать ему, что работу я сделал, — сказал я это для всех, но увидев третьего механика среди сидящих на диване, обратился к нему. — Что дальше делать то?

— Так это же наш студент! — заплетающимся языком начал объяснять третий. — Он динамку разбирает. Лючки надо вскрыть, да масло с картера выкатать. Щас. — он пьяно мотнул головой. — Обожди. Вот допью, и пойдём, — осоловевшим взглядом он оглядел окружающих и поднёс стакан ко рту.

— Нет, — прозвучал абсолютно трезвый голос. — Так не пойдёт. Парень только что приехал. Ещё ничего не знает. А вы тут его нагружаете. Завтра будете его нагружать. А сейчас надо познакомиться, — и он протянул мне руку. — Вадим. Токарь. Я пожал его неширокую, шероховатую сильную ладонь:

— Алексей.

— А-а, — понимающе протянул кучерявый моторист в грязной робе. — Это ты мой сосед что ли? — и увидев мой утвердительный кивок, представился. — Колян, — и пожал мне руку. — Будем, значит, вместе кантоваться, — весело подмигнул он.

Из самого угла широкоплечий, плотный мужик протянул мне свою, нет, не ладонь, а лопату:

— Сергей. Сварной. Давай садись, — указывая на свободный стул-раскладушку, прислонённый к переборке.

— Нет, — упрямо долдонил третий механик, размахивая одной рукой. Второй рукой он виртуозно держал стакан, не расплескав из него ни единой капли. — Он должен сегодня работать. Надо масло выкатать….

— Да, хорош тебе, Васильевич, — перебил его сварной. — Завтра все вместе всё и сделаем. Даже если и не будем успевать, то чуток задержимся после рабочего дня, — за подтверждением он обратил взгляд на Вадима.

— Точно так и будет. Так что Васильевич, не переживай. К отходу соберём мы твою динамку, — уверил третьего механика Вадим.

Тот что-то невнятно промямлил, но в знак согласия вновь мотнул головой и допил содержимое стакана. Потом, тупо посмотрев в его донышко, отвалился на спинку дивана.

— Готов, — констатировал Колян. — А ты садись. На. Вот тебе стакан, — он протянул мне пустой стакан. — Завтра будет вся твоя работа. Сегодня никак ничего не получается, — он приподнял плечи и немного развел руки, в расчете, что я его пойму. — Только вахта.

— Ну, ты и вахтенный! — ехидно усмехнулся Вадим, — А ты, Лёха не стесняйся, — он плеснул мне в стакан из бутылки. — За знакомство. Знакомство продолжалось ещё долго. Но к вечеру все угомонились и разошлись по каютам. Утром и в самом деле ребята взялись за динамку, и к отходу она была собрана и обкатана. Вот с такими парнями и пришлось мне начинать свою индивидуальную практику. А теперь «Шатура» опять подходила после очередного рейса к тому же самому причалу на мысе Астафьева. Это был специальный контейнерный терминал, плотно уставленный рыжими трёх и пятитонными контейнерами. Пограничники его не охраняли. Они охраняли только иностранные суда, которые приходили за лесом. Лесные причалы находились левее. И, чтобы пройти к проходной или на рейдовый катер, приходилось всегда проходить мимо них. Молодые пограничники подозрительно косились на нас, а мы в свою очередь с интересом рассматривали суетящихся на палубе иностранных моряков, наблюдая за их непонятной жизнью, о которой нам рассказывали столько много чёрных сказок. Судно быстро ошвартовалось у причала. Вокруг стояла тишина. Никому-то мы здесь были не нужны. Наш причал был безлюден. После каждого рейса желающие могли съездить домой. На это у них была установлена очередь. А нам, кто был «бездомным», приходилось все стоянки куковать на судне. Поэтому, как только судно приходило в порт, половина экипажа разъезжалась по домам, а остальные имели возможность выйти в город после рабочего дня. Только, об этом надо было поставить в известность своих главных начальников — старшего помощника и второго механика. Мотористы были обязаны подойти к Ивану Степановичу и отпроситься у него. Если Степаныч давал добро на сход на берег, то надо было сразу смываться, а то он мог и передумать через пару минут. А так как я был пока еще совсем зеленый, то мечты о посещении города и схода на берег, мне надо было напрочь выкинуть из головы. Моей задачей было только одно — посвятить себя изучению машинной установки и работать под руководством моих остальных двух начальников. Вадима — токаря и Серёги — сварщика. Вадим был парень лет тридцати. Он уже отслужил армию, работал на заводе, женился, а потом развёлся. И вот сейчас он отрабатывал год, чтобы ему открыли визу. Вадим был токарем. Он всегда понимал меня и всегда был готов прийти на помощь. В токарке у него был идеальный порядок. Станок отлажен, как часы, и любые вещи, которые заказывал ему Иван Степанович, Вадим мог выточить виртуозно. Серега был примерно такого же возраста, что и Вадим. Он в то же время был и лекальщиком. Он тоже был после армии. На вопрос, как он оказался на «Шатуре», он только махнул рукой:

— Будет время, расскажу, — было заметно, что такой разговор ему неприятен.

Серёга был неразговорчив, но дело своё знал отменно. Было чему у него поучиться. Он был классным лекальщиком. То есть, он умел так притирать форсунки на главный и вспомогательные дизеля, что после его ремонта, ни один цилиндр не дымил, и все цилиндры на двигателях работали ровно без излишнего разброса температур. В лекалке всегда были чистота и порядок. Дело свое он любил и хорошо знал. Меня он окрестил студентом и гонял так, как положено старослужащему, хотя поначалу это было обидно, но потом я к этому привык. Когда я уже приобрел небольшой опыт, то Серёга даже стал уважительно относиться ко мне, ведь я же в перспективе должен стать механиком. А сейчас у меня заканчивался второй месяц практики, и я уже ощущал себя оперившимся птенцом, который уже все может и все умеет. Но вот летать, самостоятельно ещё не научился. Особенно после того, как мы работали с четвертым механиком. Тот только в прошлом году закончил наше училище, но вид у него был профессорский. Со мной он разговаривал только через губу, постоянно пытаясь чем-нибудь поддеть, подчёркивая, что он старше, умнее и опытнее меня. А когда я его называл Женей, то он подчёркивал, что он не Женя, а Евгений Михайлович. Но, после того как мы с ним поработали на одной из грузовых лебёдок, он перестал задирать нос и остался для меня просто Женей. Иван Степановичу показалось, что одна из грузовых лебёдок, как-то шумно работает и я был выделен четвёртому механику в помощь. Надо было вскрыть лючки картера редуктора, чтобы осмотреть шестерни. Конечно, вскрывать пришлось их только мне, а мой начальник Евгений Михайлович только подавал ключи, забирал открученные болты и лез с советами, какой болт надо открутить в первую очередь. Когда лючки были вскрыты, то четвёртый механик Евгений Михайлович принялся вставлять свинцовую проволоку в зубья шестерён, чтобы снять выжимку, для определения зазоров и обнаружения места, предполагаемого «странного» шума. Конечно, всё это было правильно, согласно учебнику по судоремонту профессора Меграбова, лекции которого мы с удовольствием слушали. А я, в нарушении всех советов профессора Меграбова, взял обычную проволку, опустил её до дна и померял уровень масла в корпусе редуктора. Мерное стекло было разбито и заглушено и уровень масла в редукторе было невозможно определить. Оказалось, что масла в редукторе очень мало. Ведущая шестерня его только-только захватывала. Да и то это масло оказалось обводнённым. Хорошо, что лебёдками пользовались очень мало. Их использовали только для подъёма стрел, но не для выгрузки и погрузки. И поэтому шестерни ещё не заклинили и зубья на них не повылетали. По-хорошему, этому Жене за такое содержание лебёдок, надо было сделать прокол в талоне рабочего диплома. Но, на «Шатуре» это не профилировалось. Масло слили. Картер я промыл и вытер насухо, а потом заполнил свежим маслом. Лебёдка стала работать без «странного» шума, который слышал Иван Степанович. Я об этом случае никому не рассказал. Но четвёртый механик Женя после этого перестал задирать нос передо мной. Всё равно, несмотря на все свои пролёты, Женя строил из себя опытного и умелого механика. Когда он заступал на вахте в восемь утра, то у него был такой важный вид, что в пору было орать:

— Раздайся грязь, кишка ползёт!

Зато с токарем и сварщиком, с Вадимом и Серёгой, я подружился. А, с Коляном — кучерявым, высоким и разбитным парнем даже завязались приятельские отношения. Сам Колян занимал нижнюю койку, а я как молодой — должен был спать на верхнем ярусе. Может быть для кого-то это решение Коляна было бы и обидным, но мне от этого было только лучше. Потому что когда я учился два года в Мурманске, то тоже спал на втором ярусе и привык, что на втором ярусе мало кто видит, что я там делаю и не тревожит мой сон. У меня там была койка с продавленной сеткой. Так что если я в неё ложился и прикрывался одеялом, а потом разравнивал его, то только с трудом можно было определить, что я там нахожусь и то, если этот желающий нагнётся и посмотрит на провисшую сетку. А спать во время полярной ночи хотелось постоянно. Так что эта койка частенько держала меня в своих объятьях. Вот и сейчас, я с удовольствием занял второй ярус. Койка закрывалась шторкой. Свет от ночника не тревожил соседа, так что можно было спокойно читать книги или учебники, даже когда Колян отдыхал после вахты. Колян стоял вахту со вторым механиком, поэтому ложился спать часов в девять вечера. Перед полуночью его поднимали на вахту и только после четырёх утра он возвращался в каюту и спал до одиннадцати часов. Так что, мы с ним почти не виделись. То он спит, а я на работе, то наоборот. В каюте почти всегда стоял полумрак. Броняшки на иллюминаторах всегда были полуприкрыты, что создавало атмосферу для расслабления и отдыха. Каютка была небольшая — только койка в два яруса, диванчик под иллюминатором, небольшой столик, тумбочка и шкафчик. В углу уместился небольшой умывальник, и в этом заключалась вся компоновка каюты мотористов. Душ и туалет были в коридоре на противоположном борту, а так как я был курсантом и в подобных условиях прожил уже четыре года, то ко всему этому был приучен, и это для меня не представляло трудностей и не создавало никаких неудобств. Здесь, на судне, хоть в кранах была горячая вода и можно было каждый день после работы принимать душ, тогда как в Училище в кранах была только холодная вода. Но я и к этому привык и ополоснуться из-под крана или помыть ноги в умывальнике, мне труда не составляло. Хотя зимой, когда в помещениях было около десяти градусов, это было не очень-то комфортно. Зато баня была у нас каждую субботу. Вот там мы уже по-настоящему «отрывались». Рабочий день для рабочей бригады, куда определил меня Степаныч, начинался в восемь часов утра и без десяти восемь мы обязаны были приходить на разводку. Она проходила в небольшом выделенном помещении в коридоре, где были установлены две скамейки. Мы садились и чинно ждали восьми часов. Кто-то закуривал, а в остальном это сводилось к тому, что по прочтению приказаний второго механика из потрёпанного журнала, все расходились по выделенным работам. У нас был электромеханик, который всё-всё знал. Он обязательно рассказывал на каждой разводке какой-нибудь интересный случай из жизни или истории. Задавал различные вопросы, на которые трудно было найти ответ. Наверное, он читал энциклопедию, потому что вопросы, которые он нам задавал, были энциклопедические, так что иногда даже трудно было сообразить, что можно ответить на них. У электромеханика был электрик. Он был из нашего училища. Его, как и меня, на «Шатуру» прислали на практику. Я его знал — это был небольшого росточка невзрачный пацанёнок. Глазки всё время опущены, слова от него не добьешься. Колян, как я помню, его звали в роте электромехаников. Их рота находилась на этаже выше нашей. И частенько я его видел идущим в строю. Он все время замыкал строй, потому что рост у него был метр пятьдесят с кепкой. Колян всегда сидел на разводке тихо и всё слушал, ни на один вопрос электромеханика он не отвечал, а электромеханик задавал эти вопросы только нам, надеясь, что кто-то проявит свою мудрость и сообразительность. Особенно он донимал меня:

— Ну, что, студент? — обычно он обращался ко мне.

Хотя Колян-электрик тоже студент, вернее, курсант, но его студентом никто не называл. Он себя вел как-то обособленно, и кличка «Студент» к нему не приклеилась. А ко мне сразу пристала. «Студент», так «Студент», да и ладно. Меня это не напрягало.

Электромеханик всегда начинал так:

— Ну-ка, студент, подумай, я тебе сейчас задам очень интересный вопрос. Такой, что ты не сможешь на него ответить? — и задавал очередной провокационный вопрос.

Иногда я отвечал, иногда нет. Когда я не отвечал, то электромеханик был настолько доволен, что они вдвоем с четвертым механиком — четвертый тоже без десяти восемь спускался на разводку — уличали меня в моем невежестве. Ну, что ж. Уличили, так уличили, я от этого сильно не страдал. Иногда с всеобщим смехом мы так и спускались в грохочущее машинное отделение на работу. Я был в рабочей бригаде, работал с восьми до пяти часов вечера. С двенадцати до часу был обед. Так что жизнь вошла в свое русло, и я за эти два месяца практики уже так вписался в коллектив и в морскую жизнь, что мне это очень нравилось.

В тот день, когда «Шатура» подходила к причалу, в городе стояла туманная мерзкая погода. Шла морось, и было очень неприятно выйти даже на минуту из надстройки.

Выскочив на палубу, я с любопытством смотрел, как судно заходит в бухту Находка и швартуется.

Матросы уже раскладывали швартовные канаты по палубе, выкладывая их ровными шлагами.

Швартовка, за которой я наблюдал, у меня уже была не первая, но всё равно было интересно посмотреть, как матрос, размахивая выброской точно кидает её на берег. Наши швартовщики на берегу ловили её и вытягивали с помощью этой выброски швартовочные канаты на берег, чтобы закрепить их на причальные тумбы.

Дождавшись, когда судно полностью будет привязано к причалу и на палубе делать будет нечего, я спустился в курилку. Там уже сидели Вадим, Колян и Серёга.

Колян чего-то сегодня рано проснулся. Меня это немного удивило, ведь на вахту ему надо было к двенадцати. При моём появлении он подозвал меня:

— Садись, дело есть, — он показал мне на свободное место на скамейке рядом с собой, а когда я устроился рядом, задушевно начал. — Слышишь, Лёха, у Вадима сегодня день рождения и надо бы кое-что прикупить, — он выразительно щёлкнул себя тыльной стороны ладони по горлу. — Так что тебе придётся ехать за водкой, — как бы с сожалением проговорил он, но вместе с тем подчеркивая, что без меня они никак не смогут обойтись в таком серьёзном мероприятии. Ещё не отошедший от швартовки, я даже не знал, что и ответить, а только мямлил:

— Степаныч-то не отпустит, рабочий день ведь идет. Он хочет, чтобы и ресивер главного двигателя был почищен, и двигатель вскрыт для осмотра.

Но Коляну уже было всё по барабану. Он был озадачен только одной идеей. Не обращая внимания на мой лепет, он успокоил меня:

— Не переживай. Со вторым я сам договорюсь, — и тут же сорвался и чуть ли не побежал пошел куда-то наверх. Я же остался сидеть в курилке и смотрел, как пришедшие после швартовки матросы рассаживались для перекура.

Через некоторое время Колян с Вадимом подошли ко мне. Колян поманил меня пальцем, чтобы матросы не обратили внимания на мой уход, и жестами показал, чтобы я шёл в каюту Вадима.

Зайдя в каюту токаря, я увидел, как Вадим пересчитывал деньги. Отсчитав сорок рублей, он передал их мне со словами:

— Пойдешь и купишь водки, — это было произнесено так, что я понял, никакие возмущения с моей стороны категорически приниматься не будут.

От такого приказания, да ещё от того, что столько денег сразу попало ко мне в руки, я обалдело бормотал:

— Ты что? На эти все сорок?

Вадим вальяжно усмехнулся:

— Да нет, не на все сорок, а насколько получится. Тебе просто не дадут столько.

— Да и куда ехать? Я же ничего здесь не знаю, — всё еще пытался отвертеться я от такого необычного задания.

— Чё тут ехать, — вмешался Колян. — Вышел на причал и чеши прямо. Дойдешь до забора.

Там дырка, пролезешь в неё, — Колян даже плечами показал, как надо в неё пролезать. Сядешь на катер, — продолжил он, — доедешь до Морвокзала, а там, у Якорей, гастроном есть, — объяснял он мне простоту такой элементарной задачи. — Вот там уже ты какого-нибудь ханыгу или бича возьмёшь, там их навалом около магазина шарахается. С ними и возьмёшь столько, на сколько денег хватит. Я в нерешительности смотрел на мужиков:

— А куда ехать-то вообще надо? Я же тут в Находке вообще ничего не знаю.

Находку я не знал. Это было точно. Все предыдущие две стоянки я просидел на судне, изучая схемы и системы для моего будущего отчёта по практике и в город не ходил, а только выскакивал тут, на Астафьева, в гастроном, чтобы купить себе всякой мелочёвки, да посмотреть, что находится возле порта.

Но тут уже Вадим, дружелюбно похлопав меня по плечу, проникновенно посоветовал:

— Да что тут ехать? — пожал он плечами, заглядывая мне в глаза. — Вышел на причал, прошел вдоль берега, сел на катер, и он тебя отвезет к Морвокзалу. Катер ходит каждый час, так что ты быстренько туда и назад обернёшься, — доходчиво принялся объяснять он.

Но я всё равно был в недоумении:

— Мужики, ну, а как, просто так бичи возьмутся мне помогать водку покупать?

— Как не возьмутся? Да ты любому стакан налей, и он тебе за стакан все, что хочешь, сделает, — видно было, что для Вадима это было очень просто.

В моей голове потихоньку с громадным скрипом от такого предложения стали укладываться шарики за ролики:

— Ну, ладно, хорошо. Всё! Не орите. Пойду я, — но тут же очередная мысль пронзила меня.

— А как насчет того, чтобы отпроситься у Степаныча?

— Да уже всё сделано, не переживай. Договорились мы с ним. Степаныч знает, что у Вадима сегодня день рождения и что ты сейчас пойдешь в город. Не мозоль ему глаза, а просто двигай. Только исчезай побыстрее. Не попадись Степанычу на глаза, напутствовал меня Колян, — а то у него всегда семь пятниц на неделе. Не дай бог передумает. Я быстро переоделся и спустился на причал.

Интересно было пройтись по причалам после двух месяцев пребывания на судне. Ведь я только пару раз за эти два месяца сходил на берег, да и то по полчаса.

Вспомнились морские рассказы Джек Лондона и Биля Белоцерковского, но таких ощущений, как там описывалось, я в себе не ощутил. Я спокойно, даже не покачиваясь, как настоящий моряк, о которых писали эти писатели, шел вдоль причалов, зевая по сторонам. Земля у меня под ногами не качалась и ноги при ходьбе я широко не расставлял.

Поглазел на бдительных и грозных пограничников, которые стояли на вахте у японских лесовозов. Не дай бог, если какой-нибудь шпион спрыгнет с них на нашу Советскую землю. Они бережно охраняли нерушимые границы Родины от всяческих врагов и шпионов, поэтому все эти молодые ребята в зелёных фуражках с автоматами, были очень сосредоточены на объектах повышенной опасности, а на бесцельно бредущего по причалам пацана не обращали никакого внимания.

Лесовозы, в основном были маленькими, обшарпанными судёнышками. Даже меньше нашей «Шатуры», которая была предназначена на перевозку пяти тысяч кубометров леса.

На них полным ходом шла погрузка с вагонов и с причала. Пока я дошёл до забора, где была проходная на катер, я насчитал пять таких судёнышек.

В заборе я нашёл дыру, о которой мне рассказал Колян, и которая выводила меня прямо к проходной на катер. Я пролез через неё и вышел на причал, а минут через пятнадцать, подошёл катер.

Вместе с группкой отъезжающих, я сел на этот катер, который быстро пересёк бухту и подошёл к Морвокзалу, где я и вышел. Я вообще не представлял, как мне идти к этим общеизвестным Якорям, где был заветный магазин с водкой. Но мужики, которые сходили вместе со мной с катера, объяснили, что надо идти наверх к железнодорожному вокзалу, выйти на дорогу, сесть в автобус и через две остановки выйти у этих самых Якорей.

Так я и сделал. Сел в автобус, который тут же подошёл. Заплатил кондуктору пять копеек и вышел у Якорей.

Мужики мне объяснили, что от Якорей надо перейти на левую сторону аллеи, которая ведёт к ДКМу (Дому Культуры Моряков). А там, метров через пятьдесят, и будет тот долгожданный гастроном, в котором есть водочный отдел. Около него, справа, всегда толпятся бичи, которые за бутылку все, что хочешь, могут сделать.

Водка стоила то 4.12, то 4.42. На эти деньги, что были у меня, можно было запросто купить девять бутылок. Но одному бы мне столько не дали. Я быстро нашел вожделенный магазин, зашёл в него и осмотрелся. Водка в продаже была.

У меня была с собой сумка. В неё запросто можно было поместить девять бутылок. А так как у меня были свои деньги — можно было и еще кое-что купить. С собой я прихватил немного своих денег. Откуда у курсанта большие деньги?

Мама с папой присылали мне 15 рублей в месяц, да и стипендия была 12.50. Так что на танцы, шманцы, обжиманцы, девочек и мороженное с плодово-выгодным вином всегда вполне хватало. Так вот и приходилось выкручиваться на полном государственном обеспечении. А пока первую свою получку на судне я ещё не получил. Что-то было с задержкой выплаты. Хотя на судне все её уже получили. Говорили, что на этой стоянке, может быть, и выдадут деньги. Ну, и ладно. Деньги у меня ещё оставались, а так как, на берег я последние два месяца, можно сказать, не сходил, то и особой нужны в них у меня не было.

Осмотрев содержимое витрин гастронома, я вышел на улицу. Смотрю — какая-то группка мужичков стоит за углом. Вид у них у всех был немножко потрепанный и очень выразительно проглядывались опухшие и кирпичные морды.

Оглядевшись по сторонам, я подошёл к ним и, интуитивно определив, кто из них главный, обратился к нему:

— Помощь нужна.

— И чем это тебе, касатик ты мой, помогать то надо? — спросил глава группки страждущих.

— Водяры мне купить надо, бутылок десять, — сразу выложил я, — но мне же столько не дадут, сами знаете, — с пониманием посмотрел я на босса этой шайки. — Поэтому без вас, ну никак не обойтись.

— Да нет проблем, дорогой, — заулыбались мужички. — Но ты же знаешь таксу? Пузырь — нам, а остальное распределим. Тебе даже в очереди не придётся стоять. Твоя задача только денежки нам дать. А потом получишь всё остальное.

— Добро, — согласился я с этими условиями бартерной торговли и полез за деньгами.

— Ребятки, — обратился «старшой» к своим дружбанам. — Берём по три. А тебя как звать то?

— Ну, Лёха и зови, — я с выжиданием смотрел, чем может закончиться этот процесс. Или они меня тут грохнут или выхватят деньги и «сделают ноги».

— А Лёха берёт одну, — не обращая на мою нерешительность, продолжил «старшой, — но бабки гони сразу, — он усмехнулся. — Не бзди горохом, сдачу мы тебе вернём. Только один пузырь наш! — поднял он указательный палец. — Ты понял?

— Да, понял я все. Понял, — согласился я. — Пошли, — я отсчитал мужикам деньги, и мы двинулись в сторону открытых дверей гастронома. Но, перед самыми дверьми, «старшой» обернулся ко мне:

— Но одна бутылка будет нам, — ещё раз напомнил он.

— Да будет тебе пузырь, будет. Чего пургу гонишь? — сделал я нарочито недовольный вид.

Вадим же предупредил, что бичи возьмут с меня бутылку. Весь процесс прошёл без особых проблем. Бичи на троих взяли по три бутылки. То есть получилось девять бутылок. Десятую я брал уже сам. Каждый из бичей с важным видом протягивал продавщице свои, вернее мои деньги. Продавщица тетя Маша — это было нечто. Щеки намазаны помадой, аж прямо лоснятся, красные, как спелые яблоки. Глаза намазюканы какой-то чернью. На всех пальцах кольца понавдёваны (не надеты), сама чуть ли не лопается от счастья. Глазастая — ужас, аж передник чуть ли не трескался на ней в районе немного выше предполагаемой талии. Она с презрительным видом осмотрела своих клиентов-пациентов:

— Деньги-то откуда взялись?

— Не твое дело, Машуля! Ты только давай водочку-то. Вот они — бабосики-то, — «старшой» помахивал купюрами. — Все тут есть! Каждый из этих «джентльменов» важно рассчитывался, складывал бутылки в авоську, сдачу складывал в карман, а потом неспешной, важной походкой выходил из магазина. После такого респектабельного выхода, он сразу же заворачивал за угол и ждал остальных подельников. Как я не боялся, что они меня грохнут из-за этих бутылок или удерут вместе с ними? Не знаю. Наверное, только молодость и безрассудство спасало меня от таких неприятностей. Когда я последним вышел из магазина, то «старшой» важно изрёк:

— Вот тебе твои пузыри, а этот будет наш. Давай, давай сюда бутылочку, не ныкай, — он передал мне авоськи с бутылками и вернул сдачу, а бутылку, которая была у меня, прямо-таки вырвал из рук.

— Ну и чего же вы делать будете с этим пузырём? — спросил я у «старшого», после того, как авоськи были опорожнены, и бутылки уложены в сумку. — Надо же вмазать где-то по этому поводу. Такое предложение компании понравилось.

— Не волнуйся, сейчас мы все организуем, — был однозначный ответ. Тем более, когда они увидели, что в руках у меня находиться «закусон». Пока бичи покупали водку, я, поскольку у меня были ещё деньги, купил пирожков. Они уже были холодные, скорее всего, вчерашние. Как все их тогда называли — это были «тошнотики». Это было холодное слипшееся тесто с чем-то внутри. Непонятно, что это такое там было. То ли это был ливер, то ли еще что, но это нечто было ещё и с рисом. Мерзость приличная, но закусить ими можно было практически все. Бац! Всех «дружбанов» такое предложение устроило, и мы дружно прошли в соседний двор. Тут же завернули за угол, завернули в ближайший подъезд и «старшой» постучал в дверь на первом этаже:

— Васька, открывай! — громко потребовал он.

Через некоторое время из-за запертой двери раздался полусонный голос:

— Чего надо? Чего долбишься? — но дверь не открывалась.

— Стакан гони, — нахально потребовал «старшой».

— А для чего стакан-то тебе? — поинтересовался тот же, голос, но уже более заинтересованно.

— Да вот, нам тут парень водку предлагает распить, — «старшой» снизил тембр голоса и говорил в щель двери.

— О! — из-за двери раздался радостный вопль. — А мне сто грамм нальете?

«Старшой» вопросительно глянул на меня:

— Ну, не знаю, — ответил я на его взгляд. — Бутылка ваша. Хотите — наливайте, хотите — нет.

— Нет, — решительно произнёс «старшой». — Тебе ни хрена не будет. Давай стакан. Потом с тобой рассчитаемся.

Васька вышел, недовольно посмотрел на нашу компанию, но стакан дал.

Стакан был граненый, с ободком. Мы вышли во двор, зашли за сарай, и в таких антисанитарных условиях положили на сумку «тошнотики» и тут же, по очереди стали наливать друг другу. Этим заправлял «старшой».

Он наливал четко. Бутылки хватило точно на четверых. Как выпили, то сразу хватанули по «тошнотику».

Мне выпитое как-то врезало сразу по башке. Потом, пожевав тошнотик, это состояние немного прошло.

А бичи смотрят на меня с непониманием. Тут-то до меня и дошло.

— Дай им ещё водки и делай отсюда ноги побыстрее, а то тут тебя с твоей же водкой и закопают, — пронеслась мысль. Я вздохнул поглубже:

— Ну, что, мужики? Ещё по одной? — и полез в сумку за очередной бутылкой. У бичей морды расцвели.

— Вы уж давайте сами тут управляйтесь, а то меня там, наверное, други мои заждались. Ну, давайте. Бывайте здоровы. Все. Пока, — я снял с сумки остатки «тошнотиков» и передал их бичам, а потом, уже перекинув сумку через плечо, постарался побыстрее отделаться от компании «страждущих».

Довольные мужики, уцепившись в предложенную бутылку, только доброжелательно бросили мне в след:

— Если деньги будут, приходи, мы еще, что хочешь, для тебя возьмём!

Мне тут же подумалось:

— Пока не «развезло», надо быстренько чесать на пароход, а то я точно где-нибудь тут в этой Находке потеряюсь.

В Находке ещё была, так называемая, «аллея смерти». Правда, она «работала» только в ночное время, где моряков раздевали и разували. Сейчас я в неё не попадал, потому что было светлое время суток и мне не надо было сворачивать на неё, а нужно было идти на Морвокзал через виадук.

Кое-как я доперся до Морвокзала, сел на скамеечку и стал ждать очередного катера.

Минут через двадцать я был уже на Астафьева, но за это время даже успел заснуть, присев в тёплом пассажирском салоне.

Очнулся от того, что кто-то толкнул меня в плечо:

— Слышишь, ты, молодой, вставай, приехали, — я обалдело покрутил головой и, подскочив со скамейки, на которой прикорнул, подхватил сумку.

Бутылки в ней издали неповторимый перезвон ксилофона. Присутствующие в салоне катера понимающе смотрели на меня.

— Смотри, — предостерёг меня один из пассажиров. — Осторожнее будь, когда через проходную будешь идти. Могут не пропустить.

— А что такое? — я всё ещё не мог понять всю серьёзность ситуации, в которую я был невольно вовлечён.

Только много позднее я её осознал. Ведь охрана меня могла сдать в милицию, если бы обнаружила у меня спиртное, а та бы написала письмо в Училище и тогда…. Прощай родные стены и мечты о море и до здравствует армия! Некоторым из моих однокашников из-за таких случаев пришлось пройти по этой тропинке.

— Да ты их хоть заверни, во что-нибудь, бутылки-то свои, — продолжал советовать мне кто-то из попутчиков. На мне было две футболки. Так как утром было прохладно, то я надел их перед выходом с судна. А сейчас солнце палило, и было жарко. Пришлось зайти за стеллаж досок, который стоял рядом с забором и раздеться, оставшись только в майке. Мозгов у меня хватило ещё на то, чтобы перемотать все бутылки снятыми футболками. Вот так, со своей честной юношеской мордой, я и пролез в долгожданную дыру забора. То есть в пограничную зону, и на охраняемый доблестными пограничными войсками супер-важный объект. То есть, порт. Уже подходя к трапу, я почувствовал, что меня валит с ног и, еле-еле вскарабкавшись на трап, и каким-то образом спустившись с главной палубы вниз, я завалился к себе в каюту. Там никого не было, что не вызвало у меня никаких эмоций и, аккуратно поставив сумку на диван, я упал на него, сразу провалившись в сон. Сил, чтобы взобраться на второй ярус койки, у меня уже не было. Колян потом рассказывал:

— Захожу после вахты, смотрю, а мой студент дрыхнет. Но сумку в руках держит крепко.

Попытался взять, а он за неё держится и никому не отдаёт. Ну, а когда меня растолкали, то все смеялись надо мной и над рассказом Коляна. Вечером Вадим решил:

— Все. Давай готовиться. Скоро приедет жена. С наливанием давай пока подождём, охладил он наши пылкие взгляды в сторону сумки. — Мы вчера с Серегой налепили пельменей по поводу моего дня рождения.

— Ну, хорошо, пельмени так пельмени. Сейчас и начнем их варить, — ввязался в приготовление Колян. Башка у меня дурная, ничего не соображает. Я пошел за ними следом в каюту Вадима. Только пришли в каюту, как услышали крик вахтенного:

— Вадим! Иди к трапу, к тебе тут пришли!

Радостный Вадим тут же выскочил из каюты. Через некоторое время он вернулся с женщиной примерно его же возраста, а, может быть, чуть моложе. Красивая девица — в меру накрашена, хорошо причесана, одета в модное платье. В руках она теребила болоньевый плащик.

— Людмила, — скромно представилась она.

Вадим, который пропустил её в каюту, втиснулся за ней следом и, показывая пальцем на каждого из нас, назвал наши имена. Колян, который оказался самым галантным, тут же забрал у неё плащик, повесив его в шкаф. Вадим усадил Людмилу на один из свободных стульев у стола. Ну, а мы расселись уже на привычные места, готовые есть и пить всё, что сейчас появиться на столе. Усевшись, Людмила подозрительно посмотрела на Вадима:

— Ну, что, опять начинается прежнее?

О прежнем мы ничего не знали, но Вадим развёл руками:

— Ну, а что делать? Ведь день рождения же у меня.

Людмила поднялась со стула, сделала шаг в сторону Вадима, прижалась к нему и крепко поцеловала:

— Ну, вот, ради него, я и приехала.

Она подошла к своим сумкам, которые Вадим оставил у порога, поставила их на стол и начала вытаскивать различные пакеты. В них оказались овощи — помидоры, огурцы, какие-то салаты в баночках и жареная курица. Курица — это было нечто! Особенно если это была домашняя курица. Вынув курицу, Людмила посмотрела на Вадима:

— Может быть, разогреть её?

Вадим только замахал руками:

— Ни в коем случае! Не надо! Холодная она будет ещё вкуснее.

Картошка, отваренная с чесночком и свежим укропом! Вкуснотища! Вся каюта заполнилась прелестными запахами домашней еды. Даже стало страшно, что этот чудный запах заполонит всю надстройку. К нам сбегутся матросы, и нам так ничего и не останется от этих прелестей. Ну, а пельмени, которые, скромно лежали на нескольких досòчках, надо было срочно варить, а то они могли прилипнуть к ним и тогда из них уже получилось бы только тесто с мясом. Колян притащил плитку и на неё была поставлена огромная кастрюля. В неё набрали воды и стали ждать, когда она в ней закипит. Пока вода закипала, Вадим налил всем по стопке. Потом покосился в мою сторону:

— Студенту не наливать, он пельмени будет есть. Сегодня он уже выпил свою дозу.

На такую наглость, у меня едва хватило сил возразить:

— Да, вы что? На самом деле, издеваетесь? Хоть чуть-чуть то можно? Я же ходил за ней, за этой водкой, — в отчаянии смотрел на окружающие меня смеющиеся морды.

— Ладно, — смиловался Вадим. — Хорошо. Но только пять капель и налил мне грамм пятьдесят. Гранёные стаканы, в ознаменование такого радостного события, как день рождения, были подняты, и все чокнулись «камушками». Это чтобы помполит не слышал. Хотя со вчерашнего дня его и дух простыл. Он одним из первых свалил во Владивосток, якобы на доклад в партком. Ну, а дальше стаканы поднимались один за другим. В основном — за день рождения Вадима. На судне за главных командиров остались только второй механик, старпом и второй помощник, который следил за погрузкой. Ну, и матросы с мотористами, которых тоже наполовину распустили. Мы на судне были одни — что хотим, то и творим. Проверяющие сюда не приедут. Тем более, в Находку. На контейнерные каботажные причалы!? Куда тут переться! Только по специальному заданию кто-то из пароходства мог появиться с проверкой. Да, даже если бы и приехал кто-то, то нас бы об этом уже известили за три дня до подхода в порт. Этому же проверяльщику надо было выписать командировочные, а в бухгалтерии у капитана работала жена, которая всё и обо всех знала. Так что маловероятно, что кто-нибудь неожиданно появиться с проверкой. Находка — это же другой край света! Это же другая страна! Мы этим и пользовались. Тут закипели пельмени. За их варкой строго следил Колян. Люда стала хозяйкой кастрюли, достала шумовку, и всем стала раскладывать на тарелки горячие, аппетитные пельмени. Вадим с Серегой и Коляном взяли и жахнули ещё по стопочке. Считай, по полстакана они уже выпили, и разговор у них стал добросердечный и доверительный. Ну, просто замечательный. Они начинали всё больше и больше любить друг друга.

Места за столом было мало, а сидели мы так: Люда сидела на диване около стола, рядом с ней Вадим, мы с Коляном и с Серегой сидели с другой стороны стола. Посредине стола стояла кастрюля с пельменями. Около неё бутылки водки, курица и всё остальное. Стол же был не банкетный, и места на этом столе было мало даже для стаканов. Их нам приходилось всё время держать в руках

И тут Вадим широким жестом приказывает Серёге:

— Дай-ка мне уксус. Я хочу пельмени с уксусом!

Серега протянул руку к шкафчику над столом и, открыв его, достал бутылочку с уксусной эссенцией, а затем широким жестом протянул её Вадиму:

— На тебе твой уксус, — язык у него начал заплетается, а движения рук размашистыми. Вот этот уксус я сейчас и налью тебе в тарелочку, — Серёга открыл пробку на бутылочке с уксусной эссенцией. Рука у него немножко съехала с предполагаемой траектории к тарелке, а тарелку Вадим держал в руке в районе живота. И вот этой эссенцией Серёга обильно принялся поливать тарелочку с пельменями. Эх, лучше бы это сделал я, самый трезвый из этой компании! Но у Серёги получилось всё совсем по-другому. Пока он выписывал траектории с бутылкой эссенции, в попытке налить её в тарелочку Вадима, рука его промахнулась, и белая прозрачная жидкость попала Вадиму на живот. Уксусная эссенция стала стекать у него в промежность. Вот тут-то нас потряс невообразимый вопль:

— Ой — ой, ты что творишь? Паскуда ты замазученная!

От таких криков мы все обездвижили, а Серёга, глядя на свою руку, так и продолжал выливать из небольшой бутылочки эссенции её содержимое на живот Вадима.

Тут вскакивает Люда. И все начинают носиться по маленькой каюте. Один Вадим сидит, ноги раздвинуты, ему в промежности всё печет, а он только и орёт:

— Что вы сделали со мной, суки? Что делать? Ой, падлы, поубиваю всех!

Серёга, образумившись от содеянного, во всю глотку кричит:

— Воду, воду давай!

Я подскочил с дивана. В руках был стакан с водкой. Я быстро опрокинул его содержимое в себя (не пропадать же добру) и подставил стакан под кран умывальника, а когда стакан наполнился, плеснул воду Вадиму на живот. Вода с эссенцией затекла Вадиму ещё глубже. У него от этой дозы воды ещё больше запекло, и Вадим ещё сильнее заорал, посылая все известные ему матюги уже в мой адрес.

Тут вмешалась в кавардак, стоящий в каюте, Люда. Она спокойным голосом возвестила:

— Ну-ка, все отвернулись!

Мы отвернулись, а она — бац! — снимает с Вадима трусы и тут же льет ему на яйца водой, которая стояла рядом в банке, приготовленная для следующей варки пельменей.

— Так! Балбесы! Заткнулись! — властно прекратила она вопли в каюте и спокойно приказала мне: — Неси сюда соду, да побыстрее Я тут же побежал на камбуз, зная, где она там лежит, и, схватив пачку прибежал в каюту.

Вадим уже лежал на диване с распростёртыми ногами. Да…! Причинное место у него было такое, что на него бы собралось посмотреть (ну, может быть, и не только посмотреть) уж очень много любопытных женщин. Оно бы стало шедевром в любом из музеев о мужской красоте. Одной из ценителей этой красоты и была Людмила. Она постоянно лила воду на эту неописуемую красоту.

Увидев соду в моих руках, она выхватила у меня из рук пачку, и принялось обильно посыпать то, что ей принадлежало по праву.

— Ой-ой! — орал и стонал Вадим. — Все сожглось! Не могу больше! Ой-ой-ой. Печёт! — мы от его воплей только покатывались со смеху.

Это же надо! Вадим представлял, что у них будет с Людой такая бурная ночь…. Он даже как-то говорил об этом с Серегой:

— Вот приедет Людка — ой, не слезу с неё вообще. Буду всю ночь ее мучить. Спать не дам ни на минуту. Ты только утром меня не буди. Понял? — Серега, как всегда мирно кивал головой:

— Да, ладно, ладно. Что ты переживаешь? Сделаю, как ты хочешь.

А теперь мы стоим — Серега, я и Колян — и смех нас душит над страданиями Вадима. Тот, видя наши ехидные пересмешки, аж взбеленился:

— Вы чего, сволочи, смеетесь? Что? Поиздеваться надо мной решили, — и попытался встать. Но Серега, как всегда, как будто ничего не произошло, успокоил его:

— Ну, все, Вадик, не будет у тебя ночной работы, — и попытался уложить Вадима на диван.

— Побереги себя.

Но тот орал в прежнем экстазе:

— Да пошел ты! — изрыгая ругательство и маты на Вадима. Видать от боли он и сказать то толком больше ничего не мог. Какой уж тут день рождения праздновать?! Вадима оставили с Людой лечить раны на причинном месте. Уж не знаю, какими методами происходило это дальнейшее лечение, а мы пошли к нам с Коляном в каюту. Конечно, перед этим захватив бутылку водки с половиной курицы и картошкой, а также не забыли и про остатки пельменей. Сели, посмеялись и уговорили и эту бутылку. Ближе к вечеру, когда разговор пошёл на убыль, и мы уже собирались мирно разбрестись по шконкам, нас поднял вахтенный матрос, с бешенными глазами забежавший в каюту:

— Спасайте Васильича! Тонет!

От такого неожиданного сообщения у нас чуть ли стаканы из рук не попадали.

— А ты что здесь делаешь? Что ты сам его не спасаешь?

— Да я ему уже круг кинул, и он с ним так и барахтается в мазуте. Как я его оттуда один вытащу? — орал охеревший от страха матрос. Откуда тащить? Как Васильевич оказался в воде? На расспросы времени не было. Делать было нечего. Ясно было только одно. Надо спасать Васильевича, и мы, вывалившись из каюты, бросились на палубу. Был поздний вечер, на улице наступили сумерки и было включено палубное освещение. Поэтому, присмотревшись я увидел между бортом и причалом барахтающееся тело.

— Выброска у тебя где? — проорал Колян офанаревшему матросу:

— Так вот же она, — растерянно протянул её Коляну парень из Манзовки.

Колян выхватил у него выброску и, распутывая её, побежал по трапу вниз на причал. Мы с Серёгой кинулись вслед за ним. Между бортом и причалом было месиво из мазуты, палок, щепок и различного мусора. Среди этой срачи виднелся спасательный круг, и в середине него просматривалась голова человека.

— Держи кончик, — прокричал Колян голове, и бросил гашу в это месиво.

Увидев, что за гашу ухватились руки утопающего, мы начали тянуть его вверх. Хоть и худой был этот Васильевич, но говна в нём было приличное количество. Втроём мы еле-еле вытянули его на причал. Когда замазученное тело выбралось на край причала, то все бросились к нему. Но, не тут-то было. Тело было скользкое и мерзкое, от облепившей его мазуты. Руки непроизвольно с омерзением сами отстранились от него, а осклизлое тело только и мычало:

— Бля…. Суки… Вы, где шляетесь? Так и сдохнуть можно, — откуда-то из-под слоя мазуты неслись невразумительные междометия.

Тело еле-еле поднялось и, шатаясь, побрело к трапу. Мы, онемевшие от такой благодарности, смотрели только ему вслед. А оно, оставляя за собой дорожку мазута, стало карабкаться вверх по трапу. Колян только вслед прокричал ему:

— Смотри, с трапа ещё не навернись, — но тело Васильевича разразилось в ответ только благим матом. Мы ещё немного постояли на причале, очистили от мазута выброску и разошлись по каютам. Вот так и прошёл тот знаменитый вечер, когда мы спасали третьего механика и праздновали день рождение Вадима. После того, как меня в семь часов поднял вахтенный моторист, то проснулся и Колян. Он со стоном перевернулся на своей кровати:

— Ой, башка что-то болит! Просто раскалывается.

Хотя он с 0 до 4 стоял вахту, но вид у него был такой, как будто он вообще не спал:

— Не могу больше, — стонал Колян. — Башка точно лопнет! Надо что-то выпить. Иначе — сдохну. Он выбрался со стонами из кровати, вышел в коридор и постучался в соседнюю дверь к Серёге. Вскоре послышалось, как тот вышел и недовольно пробурчал:

— Чего надо? — чувствовалось, что Серега очень недоволен.

— Надо вот. Голова болит, — заискивающе, с страдальческими нотками в голосе, канючил Колян. После недолгого молчания послышалось:

— Сейчас, — дверь хлопнула и через минуту разговор продолжился: — Все, иди, я тут занят, голос Серёги был уже добрее. Колян ехидненько поинтересовался:

— Ну, и как работалось этой ноченькой?

Серёга уже со смехом выпроваживал не в меру любопытного Коляна:

— Иди уже, иди. Я тут ещё немного поработаю и приду на разводку. Если Степаныч, что-нибудь спросит, то прикроешь меня, — уже попросил он Коляна.

— Не боись! — бодро ответил тот и через секунду вернулся в каюту с початой бутылкой.

— Вставай, — толкнул он меня и гордо потряс добычей перед моим лицом.

Делать нечего. На работу всё равно бы пришлось вставать. Мы уселись за столом и посмеялись, как это Серёга умудрился «проработать» всю ночь. Ну, ладно, не наше это дело. Разлили водку по стаканам, морщась от отвращения выпили и закусили вчерашними остывшими пельменя. После чего я начал собираться на работу. Иван Степанович, посмотрев на наши опухшие физиономии сакраментально изрёк:

— Чё? Уже успели нажраться? Смотрите у меня, чтобы сегодня работа была! После обеда будем начинать чистить ресивер, а пока идите и вскрывайте его! Подготовьте весь инструмент для чистки. Вскрыть горловины не доставило особого труда. На каждой горловине было по двенадцать гаек. Открутив их, мы притащили вёдра, скребки, робу и сели в ожидании Ивана Степановича, что же нам еще прикажет. Лезть сейчас в ресивер или не лезть, или сделать все это после обеда? А лезть туда страшно не хотелось. Двигатель после закрытия на нём воды обогрева, еще полностью не остыл. Потому что обогрев двигателя был закрыт только вечером. Обычно на стоянке температура на нем поддерживалась около шестидесяти градусов, а сейчас она была ещё в пределах сорока.

Я засунул голову в открытую горловину. Ой-ё-ёй! Сколько грязи там было! Ой-ой-ой! Вид такой «красоты» напрочь отбил у меня желание о посещении столь прекрасного места, а особенно с бодуна.

На разводке пришлось рассказать Ивану Степановичу о «травме», полученной вчера Вадимом.

Иван Степанович был человек с понятиями, поэтому он постучался к Вадиму в каюту и, в полуоткрытую дверь сказал тому, чтобы Вадим сегодня отдыхал.

Сидим понурясь втроем и ждем дальнейших приказаний в курилке. Лезть в ресивер неохота.

Серёга предложил:

— Что это мы тут сидим? Пошли. На палубу выйдем. Воздухом подышим. Да, и прохладнее там.

Выходим на палубу. Солнышко светит. Тепло. Ни ветерка. Хорошо!

Вдруг, смотрим — мама родная! На наш борт поднимаются по трапу три девушки.

Брюнетка, блондинка и рыжеватенькая пампушка.

Что надо этим девчонкам у нас на судне? Мы с интересом наблюдали за ними.

Девчонки скромно поднявшись на палубу, обратились к вахтенному матросу:

— Здравствуйте.

— Здравствуйте, девушки, — важно ответил вахтенный. Не часто это нашему Ваньке из Манзовки приходилось встречать таких прелестных созданий. Его от гордости аж раздуло, — Чё это Вы к нам пожаловали? — важность из него так и пёрла.

— Мы бы хотели увидеть старшего механика, — скромно произнесла одна из девчонок, первой поднявшейся на палубу.

— Но его сейчас нет на судне. Он уехал во Владивосток, — так же важно ответил Ванька.

— Тогда нам нужен, тот механик, который его заменяет, — не отставали от вахтенного матроса девушки.

— Это у нас второй механик, — так же важно выдал из себя матрос. — Вот он-то сейчас и здесь. — Лёха, — крикнул он в нашу сторону, увидев наши любопытные физиономии. Отведи-ка девчонок ко второму механику! Я тут же услужливо подскочил к визитёршам:

— Пойдемте, девушки. Я покажу вам каюту второго механика, — предложил я, прикрывая таким вежливым обращением своё любопытство к девушкам.

Войдя в дверь надстройки, я поднялся по небольшому трапу вверх на одну палубу и прошёл к каюте второго механика. Девчонки следовали за мной и, постучавшись костяшками пальцев о косяк открытой двери, я осторожно спросил:

— Иван Степанович, вот девчонки пришли к нам. И очень хотят Вас видеть.

Из глубины каюты раздался удивлённый голос Ивана Степановича:

— Да? Какие такие девчонки? — послышался звук отодвигаемого стула и на пороге каюты появился Степаныч. Он внимательно осмотрел визитёрш, толпившихся за моей спиной. Ну, если пришли, то пусть тогда заходят, — и, немного отступив вглубь каюты, пропустил их.

Иван Степанович был невысокого роста. Если у меня было метр 70, то он был на полголовы ниже меня. Маленький, кругленький, толстенький, лысенький, как шарик. Он «катался» по машине, и всё знал про неё, родимую. До малейшего винтика. На любой вопрос, с каким бы я не обращался к нему, он всегда давал исчерпывающие, обстоятельные ответы. Машину он знал досконально.

Своим особенным взглядом механика, которым определяют готовность механизмов к работе, он окинул девчонок:

— Ну, и что это вы, девушки? Хотите поработать что ли? Или по какому другому вопросу прибыли к нам?

Самая бойкая из них, брюнетка, пылко начала:

— Вы знаете, мы студентки кораблестроительного факультета политехнического института, который находится во Владивостоке. У нас сейчас началась практика.

Иван Степанович внимательно, не перебивая брюнетку, смотрел на девчонок, но когда заметил мою любопытную физиономию, всё ещё торчащую в проёме двери, то скомандовал:

— Лёха, ну-ка, исчезни! — а потом уже вежливо продолжал девчонкам. — А вы, девушки, проходите, садитесь. Сейчас мы с вами побеседуем, и решим все ваши вопросы. Я вышел, а девчонки, пройдя в каюту, уселись на указанный им диванчик. Каюта второго механика тоже была не ахти, какая огромная. Но, все равно, там можно было хоть спокойно разойтись трем человекам. Я вышел в коридор, но из любопытства, остался стоять около двери.

По морской традиции моряки двери в каюту никогда не закрывают. Ни в море, ни на стоянке, если они находятся на судне. Это потом уже стали закрываться двери, когда появились пираты, а в портах воры. А тогда, в те спокойные Советские времена, двери в каютах вообще ни у кого не закрывались.

Проснулся — дверь открыл, значит, можно заходить. Если дверь закрыта — значит, спишь или на берегу — не заходи. Дверь в каюте Иван Степановича оставалась открытой. Поэтому я сделал вид, что вышел, но сам остался около двери, чтобы послушать процесс развития дальнейших событий.

Одна из них — по голосу брюнетка, продолжила свой рассказ:

— У нас сейчас началась практика.

— Ну, и что же это за практика такая для девушек? — послышался вкрадчивый голосок Ивана Степановича. Как будто это кот мурлыкал после съеденной сметаны. — А бумаги об этой практике у вас есть?

— Да вот они, — послышался шорох разворачиваемых листов бумаги. — Практика у нас на целый месяц, — продолжала брюнетка. — Вот и направили нас из пароходства к вам. Вот наши паспорта, вот направление, что мы направляемся из пароходства к вам на практику.

— Ну да. Да-да-да, — послышался скрежет пальцев по коже. Иван Степановичем всегда так зверски чесал лысину, когда начинал интенсивно думать о пришедшей проблеме, которую надо было срочно решить.

Он что-то мычал и ходил по каюте, а потом загадочно произнёс:

— Девушки, но вы, вообще-то, знаете, что такое море? — в каюте воцарилось небольшая пауза, которую прервал сам Степаныч. — Ну, как же вы на целый месяц пойдете с нами в рейс? Это же будут шторма, морская болезнь, нехватка воды. Да, мало ли что может произойти в море? Может быть даже и кораблекрушение.

На такую проникновенную речь брюнеточка нежным голосочком прервала Степаныча:

— А вы знаете, может быть, мы с вами как-то договоримся об этом, чтобы избежать таких приключений? Вы нам напишите, что мы эту практику тут у вас проходили, а мы тогда в рейс и не пойдем.

— Каким образом Вы это себе представляете? — уже не на шутку возбуждённо переспросил её Иван Степанович. — Вы же должны отработать свою практику! — повысил он голос.

— А Вы напишите нам такую бумагу, что мы прошли у Вас такую практику и печать поставьте, а потом и распишитесь, — мило упрашивала его брюнетка.

— Так я же не капитан, чтобы расписываться, — выставил контраргумент Степаныч, чтобы отвязаться от девчонок.

— Но печать-то у вас есть? — настаивала на своём брюнетка.

— Печать есть, — немного подумав, согласился с таким доводом Иван Степанович.

— А у нас в институте капитанскую подпись никто не знает. Так что, какая разница, кто подписал? Лишь бы печать была, — наивно подытожила свои рассуждения собеседница Степаныча.

Опять послышался скрежет пальцев на затылке Ивана Степановича. Он долго молчал, расхаживая по каюте, чего-то тяжело вздыхал, а потом уже решительно выдал созревшее решение:

— Так, девочки, я, вообще-то, с этим согласен, но только с одним условием.

— С каким условием? — уже дружно в один голос, чуть ли не выкрикнули все девчата.

— Вот если вы почистите ресивер главного двигателя, то я подпишу все ваши бумаги.

Стоять мы здесь у причала будем ещё неделю. Может, за неделю и управитесь. Работы там много. Работа, конечно, не ахти какая сложная, но — грязная, — честно сознался он. — И её надо обязательно сделать в течение стоянки, — подытожил Иван Степаныч.

Девчонки в один голос стали заверять Ивана Степановича:

— Да, сделаем мы, сделаем эту работу.

— А, если мы её сделаем, то Вы потом подпишите нам бумаги? — это опять был голос брюнетки.

— Потом всё вам подпишу, родные вы мои, — уверенно подтвердил Иван Степанович.

Неожиданно из каюты послышался хлопок ладони по столу и Иван Степанович громко прокрисал:

— Лёха, заходи! Я слышу, что ты там сопишь. Иди сюда!

Я зашел в каюту, и Иван Степанович полез в свой заветный ящичек с ключами:

— Вот девчонки. Это моторист Лёха. Он отведёт вас в каюту. Вы там переоденетесь, а потом он вам покажет всё, что вам предстоит сделать, — и обратился ко мне. — Вот тебе ключ от запасной каюты. Покажи девушкам, где им раздеться и что им предстоит сделать.

Дайте им робу, сапоги и все такое остальное, чтобы они почистили ресивер. Вас, охломонов, на сегодня я прощаю, а вот девчонки пусть поработают. Но! — он грозно посмотрел на меня: — Смотрите, чтобы за ними был постоянный контроль. Не дай бог, чтобы что-нибудь случиться с ними! В льялах сгною, — об этом можно было не сомневаться, если Степаныч пообещал это.

Но потом, уже более мирным тоном, он продолжил:

— Электрики пусть организуют им безопасные лампы, вы им выдайте ветошь, и пусть они все почистят, — повторил он. — Когда после чистки вы всё проверите, то позовите меня. Вот тогда я уже сам осмотрю этот наш прекрасный ресивер.

После такой продолжительной речи, от которой у Степаныча даже пот проступил на лбу, он вновь обратился к девушкам:

— А вот уже после этого я подпишу вам всё, что вы хотите. И что вы у меня месяц отработали и что ходили с нами в рейс. А сейчас, распишитесь в журналах техники безопасности, что вы были проинструктированы при поступлении на судно и перед работой. Такой у нас порядок, — важно добавил он.

Девчонки были рады. Они, не глядя в журналы, расписались в них. Глаза у них сияли, и они восторженно смотрели на Ивана Степановича. Но тот, как бы ни замечая, ничего особенного, так же спокойно, как и прежде пропыхтел:

— Ну, все, все. Идите уже, идите. Не мешайте мне заполнять инвентаризацию, — потом строго посмотрел на меня. — Лёха. А ты веди их в каюту. Чего пнём застыл на поляне?

Пусть они там переодеваются. На камбузе скажи, чтобы повар и на них тоже готовила еду, — он вручил мне ключ, и мы с девчонками вышли в коридор.

Спустились вниз. У всех встречных на лицах было неподдельное любопытство. Это же надо! У нас из женщин были только буфетчица, повариха, да уборщица. Но всё это были тети Моти лет сорока пяти и даже под пятьдесят, старые морячки, у которых папироса изо рта никогда не вынималась. Они могли тебя покрыть и обложить, чем только хочешь и не хочешь. На пьяной козе подъехать к ним даже было страшно. А тут девчонки-одуванчики. Платьица развеваются. Юбчонки коротенькие, волосы аккуратно уложенные.

У матросов челюсти отвисали. А я, гордый собой, иду впереди них и веду в каюту, всем своим видом показывая, что девчонки наши — машинные, и не вам, матросне с ними общаться.

Подведя девчонок к запасной каюте, я открыл дверь и отступил на шаг в коридор:

— Вот, девочки, это будет ваша каюта. Сейчас вы пока тут размещайтесь, а я сбегаю за постельным бельем, и скажу тете Маше, чтобы она вам его приготовила. Нужно вам бельё? — я с интересом рассматривал немного обалдевших девчонок, заходя за ними следом в каюту.

— Конечно, нужно. И полотенчики нам нужны, вообще, все нам нужно, — уже более свободно ответили мне наши красавицы. Я только-только собрался выходить из каюты, как в неё заглянул Серега.

— Серега, — не ожидав его появления, я стал оправдываться перед ним, — вот Степаныч направил этих девчонок к нам на работу, — а потом хитро посмотрел на него. — Он хочет, чтобы они почистили нам ресивер.

У Сереги округлились глаза:

— Да ладно!? — удивленно произнес он, но потом сурово обратился к девчонкам. Пойдемте, девчонки, я вам покажу, что придётся вам делать. Видя, что девчонки засобирались с Серегой и мне не придётся вести их в машинное отделение, я успокоил их:

— Да, да. Вы идите с Серегой, ну, а я пока пойду за постельным бельем.

Поднявшись наверх, я нашел буфетчицу, тётечку очень внушительных размеров:

— Тёть Маш. Там девчонок к нам прислали. Степаныч сказал, чтобы им постельное бельё выдали. Выделите, пожалуйста, постельное белье для девчонок.

— Какие такие девчонки? Не те ли, что надысь к Степанычу в каюту прошли?

— Вот, вот. Именно они. Так вот Иван Степанович и сказал, чтобы Вы им выдали полотенца, наволочки, и простыни.

Тетя Маша что-то пробурчала и, как всегда недовольная, достала ключи и подняла своё грузное тело с кресла. Мы пошли с ней в её богадельню, где она там долго копалась, но, в конце концов, собрала три комплекта постельного белья. После долгих и красноречивых выражений по поводу нашей кобелячей жизни, она выдала мне их на руки. В напутствие она сурово пообещала мне:

— Иди, иди. Смотри! К девкам не приставать! Я сама приду и всё проверю. А то вы там, кобели чёртовы, еще, что сотворите с ними.

Подхватив бельё в охапку, я поспешил покинуть недружелюбную буфетчицу:

— Да ну, теть Маш! Что творить-то? Иван Степанович там всем руководит. Он уже выдал нам все инструкции, как с ними обходиться.

— Ладно уж тогда, — голос у тёти Маши подобрел. — Тогда я пойду и скажу поварихе, чтобы она обед готовила еще на трех человек.

Тетя Маша пошла на камбуз к поварихе Ольге. Та была тоже красивенная, всеобъемная и необъятная женщина. Таких женщин можно было встретить только на судах. Повар есть повар. Но в нашей Ольге души было так много, и готовила она так вкусно, что все моряки в ней души не чаяли. Многие из них даже говорили, что и дома их жёны так готовить не умеют.

С кипой белья я спустился вниз. Около закрытой двери каюты, где поселились девчонки, понуро стоял Серега.

— Что такое? Чего не заходишь? — попытался я войти в каюту:

— Девчонки сказали — не заходить, — преградил мне путь Серега. — Я им робу дал, они ее взяли и сказали, чтобы я не заходил. Я остановился около него и, поудобнее перехватив кипу с бельём, поинтересовался:

— Но ты хоть показывал им, что делать-то надо?

— Конечно, — хмыкнул Серега. — Я спустился с ними вниз и показал, куда им предстоит лезть и что делать, — а потом, ехидно посмотрев на меня, добавил: — А мы будем стоять у ресивера и принимать у них ведра.

— Ну, ладно. Принимать, так принимать, таскать, так таскать, — сказал я примирительно и прислонился к переборке, ожидая, когда же откроется дверь.

Ждать пришлось недолго. Девчонки вышли из каюты цепочкой. Вот тут я точно, чуть на жопу не сел. Они были только в трусиках и в бюстгальтерах. На голове у них были повязаны какие-то тряпки, которые мы им дали для того, чтобы они протирали ресивер после того, как он будет зачищен скребками от мазута, гудрона и от всего того, что было там внутри.

— Девочки! Вы что? Так собрались чистить ресивер? — непроизвольно вырвалось у меня.

— Мы подумали, что мы испачкаем всю вашу робу, — попыталась объяснить свой вид брюнетка. — Поэтому мы полезем так, а потом отмоемся.

Мы с Серегой молча смотрели на них, потеряв дар речи.

— Девочки, но вы именно так решили лезть в ресивер? — уточнил Серёга.

— А что? Мы сейчас быстренько все сделаем. Уж полы-то мы мыть умеем. Не волнуйтесь.

Всё протрем, промоем. Будет идеальная чистота, — за всех заверила его брюнетка.

— Ну-ну-ну, — подумалось мне. — Давайте, давайте, давайте. Посмотрим, что будет с вами через часик.

От этих слов Серегу аж согнуло от смеха, который он еле-еле сдерживал. Он уже не мог от него сдержаться и отошел за угол, где тряслись от смеха его огромные плечи.

Занеся бельё в каюту, и положив его на диванчик, я вышел в коридор. Девчонки нерешительно мялись перед входом в машинное отделение. Я открыл дверь-броняшку и первым вошёл туда, знаками предлагая девчонкам следовать за мной.

Спустившись к ресиверу, я показал им на открытую горловину:

— Ну, вот, смотрите. Я буду тут снаружи, а вы давайте, лезьте туда. Начинайте чистить. Возьмите скребки, вёдра. Я их тут у вас принимать буду.

Девчонки, как были в трусиках и в бюстгальтерах, так и полезли туда — в эту преисподнюю из которой раздавался только смрад перегоревшего масла и всего того, что остаётся от сгорания топлива. Я успел им только посоветовать:

— Слышь, девчонки. Там на коленях придется ползать. Вы хоть возьмите ветошь, да на колени намотайте. А то поранитесь — там все-таки всякой пакости полно.

Хоть тут они меня послушались и, обмотав колени ветошью, полезли внутрь ресивера. Я уселся около горловины не зная, что мне делать дальше. Что я им скажу? Ничего сказать я им не мог. Сами так захотели.

Через некоторое время пришли Серега с Коляном, который готовился заступать на вахту.

С любопытством они заглянули внутрь в ресивер.

— Ну, что, чистят? — с любопытством смотрели они на меня.

— Чистят, чистят, — отмахнулся я от них.

У каждой из девчонок был отдельный фонарь, каждая из них взяла по ведру и скребку на длинной ручке. Через горловину было видно, что внутри ресивера лучи света метались из стороны в сторону. Через некоторое время мы стали забирать у них ведра. Содержимое этих вёдер мы переливали в другие вёдра, что побольше, а маленькие опять отдавали девчонкам. Большие же вёдра таскали в бочку, стоявшую на корме.

Конец ознакомительного фрагмента.