Бэкап

Алексей Кунин

Опасайтесь своих желаний. Ведь иногда они исполняются. Кто из нас хотя бы раз в жизни не задумывался о возможности бессмертия? Питер Рыкоф, прошедший за девяносто три года долгий путь – от эмигранта, солдата, наемника, до миллиардера и владельца крупнейшей частной военной компании, готов отдать все состояние за шанс жить вечно. И вот он уже заключает контракт с таинственной корпорацией «Церебрум», но после операции, которая должна принести бессмертие, приходит в себя в морге, голый и босый. Кто-то должен ответить за обман. Но был ли обман?

3

— Итак, как прошла неделя?

— Честно говоря, не очень. Снова те же сны.

— Луанда?

— Луанда. Сан-Кристобаль. Хайберский перевал. Везде, где убивал я и где могли убить меня. Особенно часто почему-то снится одна девушка, анголка. Ее убили свои же, мятежники: считали, что она работает на гонконгцев. По-моему, у нее не осталось ни одной целой кости. И они вырезали ей глаза.

— Принимали лекарства, которые я прописала?

Я посмотрел на Оливию, размышляя, говорить ли правду. Затем решил, что если обманывать личного психотерапевта, то какой тогда вообще в нём толк.

— Нет, — наконец покачал я головой. — Я чувствую себя после них как зомби: передвигаюсь, словно с ватой в ушах, в голове туман. Это плохо сказывается на работе.

— Хорошо, я выпишу новый рецепт, — кивнула Оливия. — А какое чувство преобладает в ваших снах? Страх, тревога, может быть, апатия или беспричинное отчаяние?

— Скорее, тревога, — сказал я. — Мне все время кажется, что я куда-то опоздал и из-за этого могут пострадать люди. Близкие мне люди. Кажется, что я чего-то не успел. Что-то важное для меня. А когда почти уже понимаю, что именно, то просыпаюсь.

Задумчиво покивав, Оливия спросила.

— Вы подумали над вопросом, который я задала на прошлой неделе?

— Верю ли я в бога? Нет. В смысле, подумал и мой ответ — нет.

— Ваш ответ звучит весьма уверенно. Почему же вы не озвучили его в прошлый раз?

— Ну, вы же сказали, чтобы я подумал и ответил на следующем сеансе, — слабо улыбнулся я.

— Хорошо, — Оливия сделала пометку в блокноте. — То есть, вы отрицаете возможность посмертного существования? Вы это каким-то образом обосновываете для себя или просто верите?

— Знаете, — начал я, — отец мне в детстве рассказывал, что в Советском союзе — это страна, в которой я родился и провел детство — в удостоверении личности была так называемая «пятая графа», в которой указывалась национальность. В армии США, как потом оказалось, тоже существовала своя пятая графа, только она выбивалась на армейских жетонах и отмечалось в ней вероисповедание солдата. Никогда не мог понять, зачем рядом с личными данными и группой крови надо указывать, к какой религии ты относишься. Разве что это полезно мусульманам: вы знаете, что Аллах велит хоронить их в день смерти до захода солнца? В армии я не раз задавался вопросом: если бы я назвался поклонником Одина, меня бы сожгли в погребальной ладье в случае смерти?

— И на вашем жетоне, наверное, значилось «атеист»? — предположила Оливия.

— Да.

— Это, конечно, интересно, но вы так и не ответили на мой вопрос.

— Я обосновываю это очень просто, — улыбнулся я. — В своей жизни я видел больше убитых, чем крупиц кофе в этой банке, — кивнул я на стоявшую в шкафу за спиной Оливии банку молотого «Kimbo Premium». — И никто из них мне с того света даже весточки не прислал. Хоть бы завалящий призрак — так нет же.

— Понятно, — наморщила она переносицу. — Но вы ведь участвовали в боях. Неужели вас никогда не посещало чувство, что вас способно спасти только обращение к какому-то высшему всесильному существу?

— Нет, — покачал я задумчиво головой. — Даже в Афганистане или Ираке, сидя в укрытии под перекрестным огнем — а знали бы вы, как противно завывают минометные снаряды — я чаще думал о том, что сегодня приготовила на ужин отцу мама, или какого размера прелести у раздатчицы из солдатской столовой. Когда после Луанды мне удалили селезенку и часть желудка, я думал не о каком-то абстрактном боге, а о мастерстве профессора Соболева, вырастившего новые из моих же клеток. Честно говоря, больше всего меня тогда интересовало не прощение грехов, а технология изготовления искусственных органов. А впоследствии я волновался из-за того, что, как оказалось, современная медицина не может обеспечить их стопроцентное приживление. Являюсь ли я рабом божьим — это еще вопрос, а вот рабом фармакологии, с тех пор — однозначно.

Оливия, поразмышляв, кивнула и задала новый вопрос.

— Скажите, я знаю, что в 2036-м вы, к сожалению, потеряли жену и двоих детей. Почему вы не женились повторно?

— Сложный вопрос, — пожал я плечами. — Скорее всего, не хотел, даже теоретически, еще раз пройти через то, что довелось испытать в тот год. Вероника и близнецы…они были моей жизнью. Наверно тогда от каких-нибудь крайностей меня спасла только работа. А когда я немного отошел, то решил, что лучшим выходом будет никогда и никого не пускать так глубоко в сердце. Так что с тех пор и до 2054-го я довольствовался ни к чему не обязывающими кратковременными связями.

Блеснуло ли во взгляде Оливии, когда она услышала год, когда я потерял интерес к противоположному полу — все-таки почтенные семьдесят четыре — уважение или мне только показалось? Впрочем, какое это имеет сейчас значение?

— А дети вне брака? — спросила она.

— Исключено, — я решительно рубанул рукой в воздухе.

— Тогда вы не могли не задумываться о том, для кого создали такую громадную компанию, я бы даже сказала — империю, — предположила Оливия.

— Задумывался, — нехотя ответил я и, не дожидаясь нового вопроса, продолжил. — Вообще-то, если между нами, я размышляю над вариантом создания собственного клона с последующим усыновлением и передачей компании по наследству.

— Вот как, — подняла та брови и даже ее раскосые глаза, казалось, сделались больше. — Но ведь клонирование человека, если я правильно помню…

— Запрещено десятком конвенций, — закончил я за нее. — Но вы ведь сами упомянули про империю. Я вам даже больше скажу, — вошел я во вкус, — я подумываю о включении в завещание пункта, обязывающего передавать все права на «Military and tactical Resources Inc» каждые пятьдесят лет новому клону. Тогда можно будет сказать, что я воистину обрел бессмертие и мои точные генетические копии будут продолжать благородное дело по уничтожению себе подобных. Я посчитал, что половины моего состояния должно хватить, чтобы доказать его действительность в любом суде. Как вам? — торжествующе посмотрел я на нее.

Та неопределенно пожала плечами, черкая в блокноте.

— Так что вы скажете? — спросил я. — В чем мои проблемы? Как мне избавиться от этих снов?

— В общем-то, Питер, — сказала Оливия после недолгого молчания, — ваша проблема, учитывая возраст, довольно банальна. — Она сделала паузу. — У вас — средней тяжести танатофобия. С этим вполне можно работать и я…

— Танатофобия — боязнь смерти? — уточнил я свои знания древнегреческого.

— Да.

— Помилуйте, — усмехнулся я. — Каждый знает, что рано или поздно умрет. И я — не исключение. Но чего тут бояться?

— Именно так вы и думаете в обычном состоянии, — удовлетворенно кивнула Оливия. — Когда бодрствуете. А во время сна ваш подспудный страх освобождается: отсюда и та самая неясная тревога, боязнь куда-то не успеть и страх за близких вам людей. Вы только не волнуйтесь. В вашем возрасте — это вполне распространенное явление. Восемьдесят семь лет — даже в наше время не шутка.

— Да половине моих соседей по «Forbes» за восемьдесят, — сказал я. — У каждого — собственные клиники, лучшие специалисты. С нашими возможностями, таким, как мы — ещё пыхтеть и пыхтеть на этом свете. У меня все внутренние органы после замены — как у молодого: главное, блокираторы отторжения тканей вовремя принимать — и живи себе, радуйся.

— Питер, — сочувственно, вроде бы, вздохнула Оливия. — Если бы вы знали, сколько из этого списка посещают психотерапевтов с такими же проблемами — вы бы сильно удивились. Миллиардное состояние — это не таблетка от смерти, к счастью ли или к несчастью. Вы можете сколько угодно убеждать себя и меня, что вам неведом страх перед смертью, но пока вы не признаете, прежде всего, перед самим собой, наличие проблемы, вы так и будете страдать от бессонницы или видеть сны, которые мы с вами обсуждали в прошлый раз. И моя задача — помочь вам в этом. Поэтому…

Я вдруг выпал из разговора, размышляя над тем, что увидел в ее приемной, автоматически отвечая на вопросы и кивая в нужных местах.

— Мистер Рыкоф, сосредоточьтесь, пожалуйста, — обратила та, наконец, внимание на мой отстраненный вид.

— Оливия, а как вы относитесь к теориям о генетическом пределе? — неожиданно вырвался у меня вопрос.

— Хм, — она внимательнее присмотрелась ко мне. — Интересный у вас ход мысли. Я, конечно, знаю, что эта теория сейчас довольно популярна и многие частные центры заявляют, что могут спрогнозировать предел жизни отдельно взятого человека. Но я бы, честно говоря, запретила такие тесты специальным законом.

— Почему?

— По-моему, это очевидно, — сердито поджала она губы. — Вне зависимости от реальности этого метода, если вы верите в него — вы просто программируете себя на определенную дату смерти, указанную в тесте. Так что таймер включает не какой-то там ген, а ваш собственный мозг. Это очень опасная вещь, Питер, так что советую вам держаться от этого подальше.

— Понятно, — кивнул я и посмотрел на часы на ее столе. — Мое время, насколько я понимаю, истекло?

— Да, — кивнула она. — Итак, резюмируя сегодняшнюю встречу: я рада, что мы выявили вашу проблему, хоть вы еще, судя по всему, не готовы признать ее существование. Я бы хотела, чтобы до следующего сеанса вы посмотрели эти голофильмы, — подала она мне листок с десятком строчек. Мне бросилось в глаза одно из названий: «Старикам здесь не место». — Сегодня к вечеру я пришлю вам на почту новый рецепт.

— Всего доброго, — я встал из глубокого кресла, пожал ее узкую чуть прохладную ладонь и откланялся.

Выйдя из кабинета в приемную, где сидела секретарь, я подошел к небольшому столику, стоявшему возле дивана для посетителей. На столешнице лежала перемешанная стопка цифровых листов. Именно их я просматривал полтора часа назад, в ожидании застрявшей в пробках Оливии. Потащив за краешек, я вытащил один из листов, «Петербургские вести», убедился, что это тот самый, привлекший мое внимание, свернул в трубочку и, проигнорировав удивленный вопрос помощницы Оливии, вышел из кабинета к ожидавшему Анджею.