Служу Советскому Союзу

Алексей Калинин, 2023

Мой путь к военной пенсии был сорван засадой террористов. Зато за каким-то чертом меня забросило в 1972 год. Ранняя осень, студенческая пора и… отец, рядом с которым я оказался.Я отца помнил боевым и храбрым, а мне повстречался слабый соплежуй. Похоже, что пришла пора заняться его воспитанием и сделать так, чтобы он превратился в человека, полного достоинства и чести!

Глава 3

— Михаил, — проговорил тот и зажал рот рукой. — Ой, снова подкатывает…

Мишка, значит…

Нет, ну есть же ещё шанс, что это вовсе не то, что я думаю. Небольшой шанс, но всё-таки есть. Иначе… Иначе будет очень весело и весьма интересно.

Мимо нас промчался Сергей, который нес дурнопахнущую тряпку в сторону туалета. Мы почти дошли до тамбура, когда Сергей вылетел и понесся обратно. С тряпки, которая недавно была пиджаком, капали полновесные капли. Они шлепались на вытертый тысячами подошв линолеум и разлетались веселыми брызгами.

— Держись, Мишка, мы уже почти дошли, — шепнул я и поднатужился.

Оставшиеся метры мы преодолели чуть ли не ползком. Мне почему-то вспомнилось, как вот примерно таким же образом я вытаскивал с поля боя младшего лейтенанта Изотова. Ему осколками прилетевшей мины перебило ноги. Кругом взрывалось, мельтешило, было всё в дыму. Пули свистели рядом, по окопам и взгоркам с хохотом скакала безносая с косой, а я тащил. Изотов только стонал изредка сквозь стиснутые зубы, а я тащил. Тащил и тащил в сторону наших. Потому что не мог иначе. Потому что…

Потому что потому!

Мы дошли до тамбура. Там курили два парня ушловатого вида. Таких можно встретить на рынках или около крупных магазинов. Такие и карманы помогут облегчить от налички, и сумочки от лишнего груза не постесняются освободить. Заботятся о гражданах и их диете…

Они посмотрели на нас так, как смотрели бы на пасущихся коров. Вроде пасутся на лугу, а вроде и плевать, что пасутся. Я же открыл дверь туалета и поморщился. Да уж, это чудо сантехники было то ещё по красоте.

Толчок из нержавеющей стали потускнел, в насечках на бортике (для восседания гордым орлом) скопилась несмываемая грязь. На стене выцарапано ножом матерное слово из трех букв. Его пытались закрасить, но оно пятном Кентервильского привидения неизменно проступало сквозь слои. Рукомойник был не лучше. Что-то мне подсказывало, что некоторые пассажиры не стеснялись использовать его вместо писсуара. Запахи испражнений с трудом перебивались резким ароматом хлорки.

Да уж, видок и запах тот ещё. Меня самого едва не стошнило.

Я с трудом протиснул внутрь Михаила и начал приводить его в порядок. Как протрезвить человека в пьяном виде? Да всё очень просто. Надо сперва сделать промывание. Заставить выпить как можно больше воды, а потом нагнуть над унитазом и приказать вызывать Ихтиандра. При необходимости процедуру повторить два раза. Потом умыться, растереть уши и о души нахлопать по щекам.

Никому не рекомендую повторять данную операцию, если нет особой необходимости. Если же у вас есть товарищ, которому вы давно мечтали надавать по щам, то напоите его и проведите подобную экзекуцию. Удовлетворение по меньшей мере вам гарантировано.

В процессе отрезвления Михаила я в мутном зеркале поймал своё нынешнее отражение. Не сказать, что красавец, но и уродом назвать нельзя. Худой парнишка из тех, что имеет славянскую внешность. Волос черный, нос прямой, цвет глаз карий. Над верхней губой зачатки усов. Явно их ни разу не касался бритвенный станок.

Мда, неприятно осознавать себя в таком теле, но что же делать? Вот с таким материалом и будем работать. Если про меня говорили, что я упал и ударился головой, то на это и надо надавить. От этой печки и начнем пляски.

Пока я так размышлял, Михаил более-менее пришел в себя. Вид у него был тот ещё, но для сельской местности сойдет. В процессе отрезвления к нам ещё раз вломился Сергей, как мог постирал пиджак и кивнул, мол, всё в порядке. Я кивнул в ответ. Как раз в это время держал Михаила над потеками унитаза, чтобы тот не нырнул в головой при резкой качке.

Ещё пацанами в школьном туалете курившие тут же старшаки спрашивали у забредших младших: «А ты умеешь ссать в поезде?» И если младший класс мотал головой, то толкали в спину со словами: «Учись, малой, всегда пригодится!» После этого со смешками наблюдали, как младшие с нытьем дергали ногами, пытаясь скинуть попавшие на брючины брызги.

Сейчас мне эта наука и в самом деле пригодилась. Я был как эквилибрист и дирижер одновременно. И всё это в страшной тесноте поездного туалета.

— Ну что, всё нормально? — спросил я, когда Мишка закончил в очередной раз извергаться в глубины нержавейки.

— Ага. Всё нормально, — проговорил тот в ответ.

— Тогда умывайся, алконавт, да пойдем. Надо освобождать сральню, а то другим пассажирам тоже может прихотнуться.

С этими словами я нажал на педальку смыва. Клокочущий поток воды унес на рельсы результат Мишкиных потуг.

Когда мы вышли в тамбур, то там всё ещё курили два парня, которых я заметил в первый раз. Они что тут, целыми пачками выкуривают? В зубах были зажаты беломорины — такими особо не раскуришься, сходу можно легкие выплюнуть.

— Малой, а неплохо ты мадамке на жалость надавил, — просипел один из них. — Она аж сглотнула слезинку. Где так научился?

— В кружок театральный ходил, репку играл, — буркнул я в ответ.

Вот не вызывали они у меня никакого доверия. Отторжение вызывали, доверие — нет.

— А-а, ну-ну, смотри, как бы дедка с бабкой тебя не посадили, — чуть растягивая слова проговорил второй. — А то внучка с Жучкой замахаются передачки таскать.

Я ничего не ответил. Встревать с такими в разговор — лишний раз на себя привлекать внимание. Зацепятся — не отвяжешься.

Мы с Михаилом добрели до своего места. По пути глазом я зацепился за пассажира, который недавно сидел с газетой «Советская культура». На этот раз он растерянно водил карандашом по краю газеты и смотрел в окно. Привычка подмечать детали выхватила схематичное изображение самолета и крестик на правом крыле. Похоже, что пассажир был авиаконструктором или кем-то из летной братии. А может и просто так совпало.

На наших местах уже не пахло рвотой, зато воняло «Тройным одеколоном». Уж этот удушливый запах я не перепутаю ни с чем. Наш полкан… Наш командир части, полковник Тайбашев, любил этот запах. Как только аромат «Тройного» проносился по казарме, то у многих тут же срабатывал, как у собаки Павлова, рефлекс, и люди вытягивались в струнку. Поговаривали, что у полкана дома в погребе есть с десяток ящиков «Тройного». Мол, сделал себе запас до конца жизни.

Сейчас же тут явно извели половину флакона. Ещё и окно открыли, чтобы амбре по вагону распространилось.

— Ну что, друзья-товарищи, — бухнулся я на лежанку. — Рассказывайте, что тут и как?

Мишка тоже опустился на сиденье, виновато поглядывая на остальных.

— Сень, а чего рассказывать-то? — дернул головой рыжий.

— Во-первых, кто вы такие? Во-вторых, кто я такой? В-третьих, куда держим путь?

— Ты так сильно башкой ударился, да? — участливо спросил рыжий.

Я посмотрел на него, потом перевел взгляд на Сергея:

— Ты рассказывай, а наш солнечноволосый товарищ организует нам чай.

— Чего ты раскомандовался-то? — возмутился рыжий.

— Два сахара в каждом стакане, — безапелляционно обрубил я.

— Да ты чего?

— И лимончик постарайся организовать. Твоему другу и товарищу, — я показал на бледного Михаила, — нужно восстанавливать кислотно-щелочной баланс.

— Да ты…

— Мы сейчас ещё и вафли захотим, — отрезал я. — И печенье.

Рыжий с недовольным видом поднялся. Он пошарил в лежавших на верхней полке штанах и вытащил рубль. Тот самый желтоватый казначейский билет, на котором написано помимо рубля ещё «один карбованець, адзiн рубель» и так далее. У меня такие ещё успели побывать в кошельке, пока не пошла Перестройка и все прилагающиеся к ней прелести жизни.

После изъятия купюры рыжий с оскорбленным видом процедил:

— Вообще-то, на его месте мог быть бы я.

— Напьешься — будешь! — на автомате отмахнулся я. — Ты ещё здесь? Твой друг умирает без чая и уже начинает думать про печенье!

Рыжий с бурчанием про зашибленную голову отправился в сторону проводницы. Я же повернулся к Сергею:

— Рассказывай.

Тот набрал в грудь воздуха, как перед нырянием в холодную воду, и начал говорить.

— Чего говорить-то? Ты вон какой злой стал. До того, как грохнулся, вообще был рохля рохлей. А теперь тебя даже Леха слушается.

— Ближе к делу, — скомандовал я.

— Вот о чем я и говорю, — буркнул Сергей. — Вообще резкий стал, как понос.

Я стиснул зубы и поиграл желваками.

— Всё-всё-всё, не раздувай ноздри. Меня зовут Серега Матвеев. Это Мишка Ерин, рыжий у нас Леха Забинин. Себя-то хоть помнишь, как зовут?

— Вроде Сеня, — ответил я.

— Семен Валерьевич Епифанов, — подал голос Мишка. — Это ты так перед девчонками представляешься.

— Ясно. Со знакомством мы всё пояснили. Куда едем?

— В Москву. Ты хоть родителей помнишь? Как они тебя собирали? — спросил Сергей.

— Вот этого не помню. Может позже что всплывет. А зачем мы едем в Москву? И откуда?

— Из Омска едем. Мы летом поступили в Военно-инженерную академию имени Валериана Владимировича Куйбышева. Едем обучаться по направления от нашей школы. Мы все вместе выбрали факультет военно-промышленного строительства. Так что сдали экзамены в школе, скатались в Москву, подали документы, сдали вступительные экзамены, прошли дома курс молодого бойца и вот уже едем учиться. Ты что, вообще ничего не помнишь?

— Может, у него сотрясение мозга? — встрял Михаил.

Из Омска. И в Военно-инженерную академию. И Михаил Ерин. И похож…

Вот жеж жеваный каблук! Занесла меня нелегкая в далекие дали. Прямо как в фильме «Назад в будущее» какая-то там часть… И что теперь?

— Эй, Сень, у тебя есть сотрясение мозга? — тронул меня за коленку Сергей.

— Да было бы там чему трястись, — хохотнул рыжий по имени Леха, который в обеих руках нес по два подстаканника с горячим чаем.

Я вздохнул. Что же, будем разбираться по ситуации. Если я тут появился, значит сверху это кому-нибудь нужно.

А что? Когда кругом свистят пули и взрываются мины, то во всё что угодно поверишь. А когда увидишь своими глазами, как по минному полю проносится лихой джигит и ни одна падла не попадает ему под копыта, то невольно уверуешь в высшие силы.

Вряд ли я просто так занял чужое тело. Просто так даже кошки не родятся.

— Садись, Алексей. Осторожно, не разлей! — скомандовал я.

— А чего если и разолью? Вытирать-то вон есть чем, — он скосил глаза на мокрый пиджак, который повесили у окна на просушку.

— А вот это ты брось. Ты разольешь, твоим пиджаком и вытрем, — отрезал я. — Каждый сам отвечает за свои косяки!

— Какие косяки? — Алексей огляделся. — Тут вроде и дверей нет.

— За свои ошибки, — поправился я. — Видно после ушиба слова сами собой заменяются.

Блин, а ведь между нами языковая разница почти в пятьдесят лет. Если я тут начну разговаривать как со своим личным составом, то меня через пень колоду будут понимать. Хорошо если отнесут это на счет падения. А если нет? Так и будут всю дорогу переспрашивать?

— Ой, а что с моим пиджаком-то? — встрепенулся вдруг Михаил. — Он испорчен?

— Да ну, — махнул я рукой. — Вечерком отстираешь. Дело-то житейское.

— Ага, отстираешь. Рвота же впитаться может. А знаешь, каково это — в холодной воде валандаться? — нахмурился Михаил.

— Знаю, Миша, знаю, — кивнул я в ответ.

Я в самом деле знал. И научил меня этому как раз Михаил Ерин, мой отец.

В конце девяностых годов я как раз поступил в институт. Так как с деньгами было туговато, то отец познакомил меня с директором Химлеспромхоза. Меня взяли на лето сборщиком живицы.

Что это за работа? На свежем воздухе, в постоянном движении. Мы были помощниками вздымщиков. Один вздымщик, применяя специальный инструмент-хак, обслуживал несколько тысяч сосен. Вздымщик размечал карры — места на стволе для добычи смолы, «подрумянивал» их, очищая от верхнего слоя коры, наносил разрезы-желобки и устанавливал воронки для сбора смолы. А также заправлял приготовленные им же химические стимуляторы в хак, чтобы из разрезов живица стекала активнее и быстро не зарубцовывалась.

А сборщики потом приезжали с ведрами, специальными ножами, похожими по форме на тупые мастерки. И вся работа сборщика заключалась в том, чтобы подбежать к дереву, при помощи ножа опустошить воронку засохшей живицы в ведро и вставить воронку на место. Как только ведро набиралось, то его тащили к стоящей двухсотлитровой бочке.

За смену как раз и надо было набрать такую бочку одному человеку. Бывали участки с хорошей поверхностью для бега, а бывали и заросшие, сквозь бурелом приходилось пробираться и продирать ведро.

Прибавьте к этому прелесть в виде комаров, клещей, слепней, дождей и гроз — получите примерное представление о работе в лесу.

И вот на такой работе я пробегал два месяца перед обучением. Зарабатывал на одежду и на первое время жизни в другом городе. Заработал тогда три миллиона. Не такие уж большие деньги, но зато на них я купил модную джинсовую куртку!

Ещё несколько сотен тысяч взял на вечеринку с друзьями. Пили дешевый самогон, закусывали огурцами, помидорами, бульонными кубиками «Магги». На колбасу уже не хватало. Но мы, молодые и ранние, похожие на этих четырех в плацкарте, решили тогда, что закуска градус крадет.

Когда же я на рогах пришел домой, аккуратно (как мне казалось) разделся и лег на кровать, то «прилетели вертолеты». Они и вынудили мой желудок опорожниться. Я не догадался тогда подставить тазик…

Свет включился и на пороге возник мой отец. Он посмотрел на меня, неторопливо снял новенькую джинсовку с крючка и бросил её на пол.

— Вытирай, — сказал тогда отец.

— Пап… ты чо… — пытался я поднять, но смог только промычать только невнятное что-то.

— Вытирай, иначе будешь ночевать в свинарнике.

И сказал он это таким тоном, что я сразу ему поверил. Я знал, что у нас нет свинарника, но откуда-то возникла уверенность, что отец найдет и бросит меня туда. Кое-как, с трудом, соплями и глухими проклятиями я привел комнату в порядок.

Только после этого отец позволил мне замочить джинсовку в тазу с водой. Он ещё сказал тогда нужные слова, которые мне врезались в память.

И вот сейчас, глядя в покрасневшие глаза своего молодого отца, я с некоторым злорадством произнес:

— Тряпки — это наживное. Ты можешь порвать — зашьешь. Ты можешь испачкать — постираешь. Ты можешь продать — и купить новое. А вот совесть ты не зашьешь, не отстираешь, не купишь новую. Замаранная совесть — это навсегда. Поэтому я так и сделал. И это будет твоим лучшим уроком — ты никогда больше такого не повторишь.

— Морализатор хренов, — прошипел Мишка.

— Морализатор, не морализатор, а эффект налицо. Хочешь ещё выпить? — спросил я.

Мишку передернуло, после чего он прильнул к стакану с чаем.

— Вот то-то и оно, — кивнул я в ответ. — Где мои вещи?

— Вон, коричневая, — показал Серега на верхнюю полку.

Я посмотрел на дорожную сумку из потертого кожзама. Вещей немного, но надо бы посмотреть, что там внутри. Я встал, дернул за крупный язычок молнии. Небогатый набор вещей. Носки, трусы, рубашки, майки. На дне была небольшая баночка меда.

Что же, вполне сгодится. Я достал её и снова застегнул сумку.

— Ты куда это? — спросил Мишка, когда я забрал подстаканник и двинулся в сторону.

— Надо, — ответил я туманно.

Искомый дедок оказался в паре мест от нас. Он сидел и грустно смотрел на пробегающие мимо деревья, подперев рукой морщинистую щеку. Его соседями была грузная женщина и двое веселых мальчишек, один постарше, а другой помладше.

— Извините, пожалуйста, можно присесть? — откашлялся я.

— Зачем? — обернулся на меня старик.

— Вы извините меня за те глупые слова. Я не со зла их ляпнул. Сгоряча. Вот, угощайтесь, пожалуйста, — я поставил на столик стакан с чаем и баночку с медом. — Это самое малое, чем я могу искупить свою вину. Пусть оно слегка подсластит ту горечь, которую я доставил.

Старик посмотрел на мед, перевел взгляд на меня:

— Студенты?

— Да, — кивнул я охотно. — Едем в столицу. Вот, немного увлеклись свободой.

— Увлеклись… — вздохнул старик. — Ладно, забыли. Спасибо за мед. Пусть вон, ребята полакомятся. Марин, у тебя же сода есть?

— Изжога замучила? — подняла бровь женщина.

— Нет, ты дай вот ему. Сынок, ты скажи свому другу, пусть он пиджачишко-то посыплет. Так легше потом простирнуть будет.

— Чего ещё давать, — начала было женщина, но под взглядом старика осеклась и полезла в сумку.

Вскоре в моих руках оказался свернутый в несколько раз газетный пакетик. Отсыпали половину — не пожадничали.

— Спасибо вам от всей души. Хорошей вам поездки. И ещё раз извините, — сказал я и легонько щелкнул по носу одного из свесившихся пацанов. — Блямс!

Мальчишки засмеялись и забились под одеяла. Я же отправился к своим.

По приходу меня ожидал сюрприз в виде двух парней из тамбура. Они сидели на нижней полке, убрав постельное белье в сторону. Напротив них сидели мои спутники.

— А вот и ещё один пожаловал, — сказал курильщик, который растягивал слова. — Присаживайся, в ногах правды нет.