Подхватить зеркало. Роман с самим собой

Алексей Жданов

Это повествование, по сути, живой рассказ о жизни простого человека, Но человек этот не так уж прост.Легкая эротика, юмор соседствует с вполне серьёзными вещами. И всё это «работает» на одну цель: ещё раз напомнить, что человеческая жизнь – бесценна. Повесть читается на одном дыхании.

Мамин юбилей

9 мая 1956 года маме исполнилось пятьдесят лет. Свой юбилей она решила отпраздновать в Москве, куда мы специально приехали в отпуск из Германии к папиному фронтовому другу. Праздничный стол решено было накрыть в зале трехкомнатной квартиры в доме на Новопесчаной улице. Понятно, что этих москвичей трудно было удивить обильным праздничным столом, но мама расстаралась. Астраханка по рождению, она великолепно готовила рыбные блюда, но в те майские дни в Москве, как на грех не было нужной рыбы. Ну и что! Мама на один день слетала к себе на родину за осетром.

На банкете присутствовал тесть папиного друга, высокопоставленный чиновник из ЦК КПСС — красивый чернобровый, седовласый Павел Иванович, державшийся с баристой простотой. Он был с супругой — тишайшей, маленькой, простоволосой и незаметной женщиной в тонких золотых очках. На юбилей приехала из ГДР и моя старшая сестра с мужем-офицером.

Полгода спустя, в офицерском клубе госпиталя перед сеансом показывали кинохронику Нюрнбергского процесса, и я вдруг увидел Павла Ивановича, находящегося среди членов советской делегации. Того самого, который запросто разговаривал со мною в Москве, перед тем, как сесть за праздничный стол на мамином юбилее.

— Пал Иванович! Пал Иванович! — вскочив, как ошпаренный, завопил я. — Вон он! Это он! Казалось, половина зрителей повернули головы в мою сторону.

Поджарый, сутуловатый, Сергей Николаевич — зять этого самого Павла Ивановича — был настоящим москвичом: деятельным, общительным, невероятно подвижным и простецким. Однако был он далеко не простым человеком. Московский чиновник любил книги, оперетту, вино, женщин, карты, бега, и в свои сорок лет, оставался тем же молодым парнем, которого фронтовая судьба свела с моим отцом. В сущности, Карелин был счастливым и легким человеком. Прошел всю войну и, не получив ни одной царапины, вернулся с фронта в родную Москву. Удачно женился, жил с женой и дочкой в центре Москвы, работал в крупном министерстве, имел служебную машину, дачу, бесплатно, чуть ли не каждый год, ездил за границу, и естественно, был оптимистом.

Он, разумеется, знал, что его фронтовой друг (мой отец) после службы в Германии, должен был вернуться в Ростов в коммунальную квартиру. Каждый раз, хорошо выпив во время очередного застолья, говорил: «Погоди, Андрей, я тебе помогу квартиру в Москве сделать». Отец, понимающе кивал, не веря ни одному его слову, и равнодушно наполнял рюмки.

Через тридцать лет, когда мы уже жили в Ташкенте, помню, я что-то спросил отца насчёт Карелина. «Серёжка? — переспросил отец. — Трепло! — спокойно добавил он.

Много лет спустя, я интересовался у родителей: «Почему вплоть до 1961 года мы ездили в отпуск только в Москву и Подмосковье, а не на Черноморское побережье или в Крым, как делали это чуть ли не все офицеры?» Но вразумительного ответа так и не получил. Мать с лёгкой горечью говорила, что умные люди после службы за границей покупали автомашины, квартиры, строили дома, а мы все деньги оставляли у Карелиных. И я знал — это правда. Слишком долго (до и после войны) мои родители жили, экономя каждую копейку. Похоже, им это настолько надоело, что они решили отрываться по полной, хотя бы в отпусках. Чуть ли не каждый день ездили на бега, ходили по ресторанам, театрам, играли в карты.

После увольнения из армии отец получал хорошую военную пенсию и преподавал в вузе. Однако денег всё равно не хватало, а сокращать расходы родители уже не хотели.

«И под её атласной кожей бежит отравленная кровь». До чего же красивая строка! В надрывной песне на стихи Николая Гумелёва, стилизованной под городской романс, под атласной кожей молодой красивой женщины бежала кровь, отравленная любовью, и в этом нет никаких сомнений. Моя же кровь с детства была отравлена знанием того, как живут советские люди за границей, и в Москве, как живут люди, близкие родственники которых находятся в верхнем эшелоне власти. Семь лет проживания в Германии выработали у меня стойкое убеждение, что примерно так — всегда буду жить и я! Но после возвращения в Союз я почувствовал, что так не получится. Мама всё чаще стала наведываться в комиссионные магазины, чтобы отнести туда какие—то вещи, потом стала ходить в ломбард. Привычка жить на широкую ногу не покидала моих родителей долгие годы.