Вскормить Скрума

Алексей Доброхотов

На далекую, затерянную в бескрайних просторах России радиолокационную станцию получил назначение молодой свободомыслящий выпускник военного училища лейтенант Мухин, стремящийся вступить в контакт с внеземным разумом. Мечты о прорыве человечества к космическим высотам сталкиваются с грубым бытом повседневной армейской службы в далеком гарнизоне и таинственными, необъяснимыми явлениями, которые становятся неожиданным испытанием для воли, интеллекта и психики героя.

Глава 1. Виктор

Третий день стояла невыносимая жара. По свидетельству сторожил явление для этого времени года необычное, загадочное. Не то проявился парниковый эффект, столь долго предрекаемый обывателю средствами массовой информации, не то Земле, наконец, надоело вертеться в одном и том же положении и она, потянувшись, подставила Солнцу примороженные за многие века местечки, не то некто неведомый решил в очередной раз испытать на прочность разомлевших от благополучия землян. По той или по иной причине всколыхнулось неожиданно состояние природы, и выходить из дома особенно в полдень совершенно не хотелось. Мухи изжаривались на лету. Черными хлопьями сажи кружились по комнате как внутри разогретой духовки, а вылетев на улицу, шлепались обугленными тушками на расплавленный асфальт.

Он лежал на кровати возле распахнутого настежь окна и с надеждой смотрел в бездонное синее небо. Раскаленный воздух запечатался в маленькой душной комнатенке и ни за что не хотел двигаться с места. Полное безветрие превратило барак офицерского общежития в одну большую финскую сауну. Пот скатывался ручьями по телу, и даже лейтенантские погоны на сброшенной гимнастерке казались от него мокрыми.

Уже второе ведро воды размазалось по коже вафельным полотенцем, а спасение все не приходило. Страницы книги липли к пальцам. Строчки размывались в одно большое чернильное пятно. Мысли плавились. Мозги вскипали. Время медленно стекало с круглого циферблата густой, сладкой медовой каплей.

До выхода на улицу оставалось часа три.

Отбросив в сторону непробиваемый томик научного содержания, он скинул с себя последнее из того, что оставалось на теле и, раскинув широко руки, упал на теплое одеяло лицом вниз. В сознании осталось последнее, единственное желание влезть по самые уши в холодную воду и забыться. Но общественный душ не работал по причине планового ремонта котельной, а на болотистую речушку идти поздно. Пока протопаешь километр туда по знойной, пыльной дороге, пока вернешься обратно, от былого удовлетворения и следа не останется. Вот если бы дернуть на машине… Но на ней уже уехали все свободные от несения службы. Все, кроме него. Собрались с утра пораньше и улетели, как стая крикливого воронья. А он, белый, остался, как брошенный велосипед коменданта с проколотой задней шиной.

Нарочно не взяли, или о нем просто не вспомнили? Кому нужен новичок? Хотя кто-то что-то говорил вчера вечером насчет воскресного пикника на берегу речки… Но он не придал этому большого значения. Не в его вкусе так проводить время. Вялить тело на солнцепеке, кормить разомлевших комаров и пить теплую воду в чужой компании. Сам отказался. Надеялся поваляться утром в кровати, почитать, подумать. Вот и остался, не встал, не вышел к общему сбору. Кого винить?

На улице солдаты шумно обливались холодной водой из шланга. Присоединиться к ним офицерская гордость не позволяла. Но, видимо, вечером придется, сжав зубы, последовать их примеру. Гигиена требует жертв… Хотя может быть получится искупаться по дороге в реке…

Назойливая муха уже в третий раз села на влажные ягодицы. Он согнал ее, но она села снова. Пришлось перевернуться на спину, начать лениво отмахиваться. Одну удалось пристукнуть влажным полотенцем. Но их уже оказалось две. Вскоре и третья присоединилась к вялой компании.

«Нужно было марлю натянуть, — лениво протянулась размякшая мысль, — Завтра, после дежурства обязательно натяну. Выпрошу в санчасти и натяну… Достали…».

Тем временем мух стало больше. Глаза начали их различать или они объявили мобилизацию… Черные точки стройными звеньями медленно парили под самым потолком вокруг пыльной лампочки, выбирая момент стремительно спикировать на потное тело. Отдельные элементы изредка отрывались от общего строя, опускались на стол и производили дозаправку, нахально облизывая грязными хоботками сладкие стенки стакана. Рядом расправленная позавчерашняя «Российская газета». Вставать и шлепать их совершенно не хотелось, но и допускать наглой агрессии тоже. Так они чего доброго заразу какую-нибудь занесут. Кто их знает, в каком месте они до этого ползали. Сразу вспомнился пропитанный аммиаком солдатский туалет с одной огромной выгребной ямой.

«Однако, лучше убрать, — решил он, протянул руку с кровати и накрыл стакан газетным листом, — Нечего тут ползать. Нашли место ползать… В другом месте ползайте… Хотя что мы знаем о мухах? Может это вовсе не мухи… Может это инопланетяне. Может по отдельности они и ведут себя как мухи, но стоит им вместе собраться в один большой рой, как они сразу же превращаются в НЛО? Обретают новое качество, как обретают его все живые организмы стоит им объединиться в одно большое сообщество… По отдельности все люди хорошие, но стоит затеряться интеллигенту в толпе, как он тут же превращается в погромщика. И птицы не знают куда лететь. Но стая всегда находит нужное направление. И мухи тоже слетаются на мед… Чертовы мухи…».

— Пошли прочь, — взмахнул он рукой, в очередной раз сгоняя их со своего влажного тела, — Чертово место. Чертово пекло. Неудивительно, тут люди пропадают. Черт меня дернул согласиться сюда ехать…

* * *

В памяти всплыло большое, красное, напряженное лицо начальника военного училища. Разложенные на длинном столе папки личных дел, сидящий напротив аккуратно одетый господин в штатском. На губах застывшая слегка ироничная улыбка.

«Вот, — указал генерал гостю на прибывшего по вызову новоиспеченного лейтенанта, — Мухин. Мечтает поймать НЛО».

«Неужели? — окинул его насмешливым взглядом господин в штатском, — В самом деле? Всерьез интересуетесь?»

«Так точно. Интересуюсь», — отрапортовал, как учили, выпускник училища.

«Не желаете попробовать? На деле», — предложение прозвучало настолько неожиданно, что даже показалось неправдоподобным.

«Я… Всегда готов», — скептично заметил молодой офицер, но сердце в груди отчего-то гулко забухало.

Начальник училища, представив выпускника, сразу погрузился в изучение каких-то важных документов, лишь изредка бросая из-под очков взгляд в сторону бывшего курсанта. Господин в штатском поднялся с места и подошел к новоиспеченному лейтенанту.

«Судя по всему, вы обладаете достаточными аналитическими способностями, — медленно произнес он и на минуту погрузился в изучение глубины глаз собеседника, — Надеюсь, вы понимаете, что это не шутка, — произнес, слегка прищурившись, — Насколько вы способны идти на риск, действовать в одиночку?».

«Об этом сложно судить, пока это не произойдет, — заметил молодой человек, — Полагаю, объект моих интересов объективно предполагает наличие определенной опасности и потому требует выдержки».

«Конечно, — видимо, гостя генерала ответ вполне удовлетворил, — Вам придется быть постоянно готовым к неожиданностям. Это не просто быть все время на чеку. Специальной подготовки мы вам обеспечить не можем. Рассчитывать придется только на себя. Оплошаете — пропадете. Вас это не смущает, Виктор Иванович?»

«Я постараюсь справиться», — сдержанно произнес лейтенант.

«Вы настолько уверены в себе или просто недооцениваете опасность? Вам уже приходилось встречаться с НЛО?» — осведомился неизвестный господин.

«Нет», — кратко ответил молодой человек.

«Тогда откуда такая уверенность? Вы знаете, чем обычно заканчиваются контакты подобного рода?»

«Да. Читал».

«И тем не менее готовы рискнуть?»

«Готов».

«Забавно. Если не секрет, зачем это вам нужно?»

«Хочу убедиться в их реальности», — немного смутившись, признался бывший курсант.

«Убедитесь, и что дальше?» — поинтересовался человек в штатском.

«Тогда буду точно знать, что они есть на самом деле», — уточнил Мухин.

«И что это вам даст?»

«Это в корне изменит весь взгляд на историю человечества. Если они есть, то мы, соответственно, не являемся венцом творения природы. Становится более понятно кто мы, откуда появились и зачем?» — кратко пояснил Витя.

«Откуда и зачем… Ну, это я вам и сейчас могу точно пояснить… откуда вы появились, — усмехнулся таинственный собеседник, — Но мне нравится ваша пытливость. Не много найдется молодых людей желающих пересмотреть общепринятые взгляды на историю человечества. Может быть, у вас это получится. Во всяком случае, мне нравится, что ваши интересы простираются несколько дальше, чем то, что от вас требуется по уставу. Надеюсь, это поможет вам разобраться в реальной ситуации… Во всяком случае, у вас будет такой шанс. Нам нужен такой… энтузиаст, — подобрал он верное слово, — Вы, как я понял, именно такой и есть, энтузиаст?»

«Я не вижу ничего обидного в этом слове», — сдержанно заметил молодой офицер.

«Что вы, ничего обидного. Просто я наш век всеобщей коммерциализации становится все труднее встретить настоящего энтузиаста, — в интонациях человека в штатском заиграла легкая ирония, — Я вижу вы человек умный, выдержанный, увлеченный. Это хорошо, — заметил он, слегка покачиваясь с пятки на носок, — Просто отлично… Да, пожалуй, такой нам и нужен».

«Мухин весьма не плохо проявил себя в самодеятельности, — вставил слово начальник училища, на минуту оторвавшись от своих бумаг, — Играл даже роль Гамлета. Был дважды отмечен приказом».

«Да. Я обратил внимание, — кивнул головой незнакомец, — Молодой аналитик. Актер. Что может быть лучше? Что ж… — он вернулся к столу, перелистнул какие-то страницы личного дела, на минуту задумался, потом решительно развернулся и снова подошел к юноше, — Вы получите назначение на одну точку. Место отдаленное, глухое, тихое. Я бы даже сказал — слишком тихое. Назначение, прямо скажем, не престижное. Больше напоминает ссылку. Но это только на первый взгляд. Для того, кто ищет встречи с непознанным и таинственным, это, пожалуй, самое подходящее место. Ваша задача будет заключаться в том, чтобы помимо работы по своей специальности, выяснить ряд обстоятельств. В полной секретности от кого бы то ни было. Действовать придется в одиночку, самостоятельно, на свой страх и риск, без какой бы то ни было помощи и без какой бы то ни было поддержки, — уточнил он, — Действовать, как в глубоком тылу на вражеской территории. Один, против всех. Справитесь?» — последний вопрос прозвучал больше формально, чем в ожидании правильного ответа.

«Постараюсь», — вдохновленный открывающейся перспективой выдохнул лейтенант.

«Отлично, — господин в штатском сдержанно улыбнулся, не собеседнику, скорее своему принятому решению. Видимо, он, наконец, сделал тяжелый для себя выбор и это обстоятельство принесло приятное облегчение, — Завтра, после соблюдения необходимых формальностей, мы сможем ввести вас в курс дела более обстоятельно. Я рад, что мы смогли в принципе договориться. Хотя у вас еще есть время подумать. Но только до десяти часов утра завтрашнего дня. После этого обратной дороги уже не будет. Возможно, у вас был шанс получить более престижное назначение. Куда-нибудь поближе к благам цивилизации. Но уже без шансов встретиться с тем, о чем вы так долго мечтали. Если, конечно, Это действительно вас интересует, и вы не боитесь принять на себя весьма не простое и конфиденциальное расследование. Что скажете?»

«Я согласен», — твердо заявил лейтенант.

«Подумайте еще раз до завтра. Завтра в половине десятого за вами прибудет машина, и мы продолжим беседу в другом месте. О нашем разговоре, сами понимаете, никто знать не должен. Если же по какой-либо причине вы, вдруг, передумаете, то немедленно сообщите. В любое время дня и ночи. Это телефон для связи. Звоните. До свиданья», — он протянул маленький белый прямоугольный листочек плотной бумаги, где черным курсивом значилось: «Геннадий Петрович» и длинный федеральный номер сотового телефона.

* * *

И вот он здесь. На панцирной сетке казенной металлической кровати, в душной комнате барака офицерского общежития, черт знает где, изнывающий от жары в окружении грязных, назойливых мух. Липкий пот и полное одиночество в награду за шесть лет напряженной учебы в упрямом стремлении к цели.

Странное слово «уфолог» ворвалось в его жизнь однажды в середине лета, за неделю до пятнадцатилетия. До того дня он мало чем отличался от остальных подростков своей возрастной группы. Правда, среди своих одноклассников излишне домашний, начитанный мальчик большим авторитетом не пользовался и постоянно чувствовал себя несколько отчужденно. То ли излишняя полнота и неуклюжесть служили тому причиной, то ли частые детские болезни и следовавшие за ними всевозможные ограничения сформировали в нем неуверенность в себе, только в круг своих интересов сверстники его, как правило, не приглашали, да и он не сильно стремился присоединиться к их глупым, скучным и подчас даже излишне ограниченным интересам. Оставаясь в стороне от шумной компании, он невольно разделял одиночество с книгой и пытался понять причины своей непохожести на остальных людей.

Родители в силу своей извечной занятости с восторгом воспринимали увлечение сына чтением и еще активнее отсылали его к неисчерпаемому источнику знаний, аккуратно складированному на книжных полках высоких стеллажей, выстроенных вдоль всех стен их небольшой трехкомнатной квартиры.

По мере взросления их любознательное чадо незаметно переходило от детских сказок к фантастике, от нее к историческим романам, далее к серьезной классической литературе, пока, наконец, не сумело дотянуться до научных исследований, где с неизбежностью натолкнулось на странную подборку сведений о встречах с НЛО. Сначала юноша не воспринял это всерьез и отнес к разряду научной фантастики. Но после неожиданной рыбалки с отцом его юное мировоззрение претерпело кардинальные изменения.

Вечно занятой, слегка подслеповатый доцент «матмеха» в кой веки раз решил взбодриться и устроить сыну капитальный сюрприз. Он взял в счет отпуска три дня свободы от подработок и приемных комиссий, и заявил о намерении отправиться вдвоем с Витькой на тихое лесное озеро, где пренепременно поймать самую большую рыбу.

Первый день ушел на выбор подходящего места. Руководствуясь телефонными советами многоопытных коллег, многомудрый родитель проложил на карте маршрут следования и сформировал список необходимых вещей. При этом умудряясь доделывать недоделанные дела, градом сыпавшиеся из мобильного телефона.

На второй день сборы обрели полномасштабный характер. Вооружившись заблаговременно составленным списком и толстым кошельком, члены экспедиции выдвинулись на поиски нужных снастей и снаряжений. В первом же специализированном магазине выяснилось, что держать в руках удочку ученый родитель может с той же легкостью, с какой кузнец — дирижерскую палочку. Вещь сама по себе вроде бы не тяжелая, теоретически вполне объяснимая, человеку с высшим образованием вполне доступная. В конце концов, кто не ловил в пруду карасей, в детстве? Однако, при непосредственном соприкосновении с ощущениями далекого прошлого оказалось, что с тех пор прогресс в области спортивного рыболовства шагнул далеко вперед. Просто навязать леску на палку оказалось недостаточным. Огромный выбор крючков, поплавков, воблеров и прочих замысловатых изобретений привел доцента в полное замешательство. Особенно после того, как он не обнаружил в магазине ни одного простого деревянного удилища. Исключительно все представляли из себя некие телескопические конструкции приспособленные для крепления катушек неведомой формы. Как намотать на них леску, так чтобы она затем могла сматываться, оказалось делом настолько не простым, что на освоение новых технологий пришлось затратить всю вторую половину второго дня отпуска и километр истерзанной ножницами японской лески.

Ранним утром последнего дня отпуска рыбаки высадились на тихом полустанке с большими рюкзаками и радужными надеждами. Через четыре часа бессмысленных плутаний по лесу извилистая тропа вывела их, наконец, к берегу некоего лесного озера. После небольшого привала, плавно переходящего в весьма плотный завтрак на траве, состоящий из множества всевозможных бутербродов, куры гриль, свежих огурцов, помидоров, вареных яиц, литра горячего кофе со сливками из термоса и прочей немудрящей снеди, рыболовы перешли к поиску червей, разбежавшихся по всему рюкзаку. Вернув беглецов в пластиковые стаканчики, охотники начали снаряжать два длинных удилища и один фирменный спиннинг. Затем расставили складные стульчики. Воткнули в землю рогатки. Приготовили большой подсачник. После чего, ближе к полудню, во всеоружии выстроились вдоль берега, готовые атаковать красными поплавками тихую, безмятежную водную гладь с притаившейся в глубине свирепой, большой рыбой.

Первым забросил удочку отец. Залихватски, со свистом точно на верхушку березы, подло раскинувшей свои пушистые ветви прямо на пути стремительно летящего грузила. Тонкая леска тут же опутала гибкие ветки и ни за что не захотела стягиваться обратно. Пришлось с ней безжалостно расстаться. Пока бравый рыболов готовил достойную замену безвременно утраченной снасти, мальчик Витя, руководствуясь советами отца и собственным здравым смыслом, тихонько забросил крючок на середину заводи. Поплавок, вяло уткнувшись в воду, прилег на бок и стал тихо покачиваться на убаюкивающей поверхности.

«Длину надо уменьшить», — последовало указание старшего.

Сын дернул. Острый крючок впился во что-то прикованное намертво ко дну и удилище выгнулось крутой дугой, явно указывая на свою неспособность преодолеть чрезмерную нагрузку.

«Зацеп, — прокомментировал отец, — Ничего. У нас еще есть крючки».

Первая атака на рыбу захлебнулась. Пришлось возвращаться на исходную позицию и переоснащаться, перестраиваться и искать более удобные места в извилистой береговой линии.

Через полчаса рыбаки снова пошли на приступ.

Новое место представляло широкую, свободную от высокой растительности полосу. Глубина, предварительно промеренная грузилом, вполне подпадала под определение «подходящей». Два пронзенных крючками червяка почти одновременно упали в воду и скрылись в сиреневой глубине. Поплавки встали по стойке смирно, готовые сигнализировать начало большого жора. Глаза напряглись. Дыхание участилось. Ожидание чуда повисло над заводью…

Прошел час. Поплавки стояли, как вкопанные. Большая стрекоза опустилась на один из них и застыла над замершей водной гладью маленьким растопыренным вертолетиком.

Солнышко с неба припекало. Птички в лесу заливались. Комарики слабо попискивали над ухом. Тишина и покой бродили рука об руку вдоль извилистой береговой линии лесного озера.

Хорошо. Покойно.

Если бы не саднила сердце подлая страстишка до вожделенной, несчастной рыбы, век бы сидеть так на бережку и наслаждаться гармонией мира.

Переглянулись. В глазах сына читался немой вопрос:

«Не клюет. Что дальше?»

Неудобно стало отцу перед ребенком. Поманил богатой добычей, а дать не сумел. Не идет дичь в силки. Не жрет подлая рыба наживку. Или место не то подсказали дружки-рыболовы. Или удочки неправильные продали. Или червяков подсунули тощих, комбикормом отравленных.

Взбудоражилось сознание доцента нереализованностью желания.

«Наживку нужно проверить», — молвил он сухо и потянул на себя удилище. Дернул сердито и за один раз обе снасти на берег вытянул. Перепутались в воде лески двух удочек, перемотались хоть ножом режь. Что за непруха! Снова снасти готовь, крючки вяжи, поплавки ставь.

В третий раз вышли на исходную.

«Прикормить. Их прикормить надо, — вдруг осенило большого охотника, — Где колбаса?»

Полетели в воду жалкие остатки куры-гриль, разомлевшие на солнце черви, сушки, пряники, яичная скорлупа и последние бутерброды. Снова взметнулись хищными пиками тонкие удочки. Плюхнулись в озеро пузатые поплавки, разгоняя сонных водомерок. Встрепенулись острыми хвостиками. Следом уже спиннинг в суетливых руках воблером поблескивает. Вот-вот острыми крючьями рассечет водную гладь.

«Мелочь прикормим щучка приплывет… — потер ладошки родитель, — Ничего. Не горюй. Будет на ужин рыбка».

Надоело ему ждать милости от природы. Решил вырвать инициативу из рук противника. Огорошить его стремительностью напора. Такую развел на берегу кипучую деятельность, что если бы оказалась в это время и в этом месте какая-нибудь заблудившаяся рыба, то она непременно бы покончила жизнь самоубийством, добровольно выбросившись на берег от хохота.

Вскочил отец на гладкий, прибрежный камень, замахнулся широким полукругом, свистанул в воздухе коротким, гибким удилищем и завопил на весь лес истошно и горестно. Глубоко засадил себе трезубец воблера в широкую часть спины чуть ниже поясницы. Поймал огромную рыбу.

Поизвивался пронзенным червяком вокруг камня, изловчился, вытащил крючья из тела, постонал, поохал, приложил к поврежденному месту разжеванный подорожник.

«Точно. Не умеют нормальные удочки делать. Ничего путного на них не поймаешь», — сообщил горестно сыну, вытряхнул содержимое рюкзака на землю, схватил острый ножик и пошел в лес нормальное удилище резать. Как дед заповедал. Деревянное. Правильное. Чтобы никаких новомодных катушек с боку не наворочено. Палка, леска, крючок, поплавок. Без излишеств. Просто и прочно. Только так можно рыбу поймать, в леске не запутаться и других не поранить.

«Сиди, Витька, — махнул рукой на ходу, — Этими новомодными удочками только рыбу пугать».

Присел парень на стульчик. Подпер кулачками голову. Сидит на белую сушку смотрит, что безмятежно плавает вокруг поплавков и ровным счетом никто из жителей водного царства ею не интересуется.

Примерно через полчаса отец стремительно выскочил из леса, словно за ним по пятам кто-то гнался, схватил сына за руку:

«Бросай все. Бежим!» — крикнул и поволок его за собой вдоль берега на другую сторону озера.

«Почему? Что случилось?» — непрестанно вопрошал на бегу юноша. Но родитель упорно молчал, пока они не оказались по его разумению в относительном удалении от опасности.

«Значит так. Стой тут и никуда не уходи. Сейчас тут будет спец. операция. Я только что НЛО видел, — тихим голосом, наконец, пояснил он, — Там, на опушке, — махнул рукой в даль, — Стоит их корабль».

«Здорово! Пошли, посмотрим!» — загорелся подросток.

«Нельзя. Это опасно, — категорично пресек отец, — Стой тут, я сказал».

«Почему?»

«Не все могут оказаться доброжелательными».

Он выглядел крайне встревоженным, каким-то растерянным и усталым. Не поверить ему сын не мог. Но и верить, как-то, казалось, стремным. Хотя как не поверишь, когда все вещи остались лежать на берегу, и они стремительно улепетывали, не разбирая дороги.

Судя по всему, рыбалка не задалась. Большую рыбу в тот день они не поймали. Зато клюнуло нечто иное. Таинственное, захватывающее.

«Значит, они есть?» — оживился Виктор.

«Возможно, — неопределенно пожал плечами ученый, набирая чей-то номер на мобильном телефоне, — Во всяком случае, такие тарелки мы делать, пока, не умеем. Это я точно знаю. Алло!».

Он позвонил какому-то своему коллеге и стал длинно и путано рассказывать о том, что увидел, пытаясь определить свое точное местонахождение. Наконец, после пятиминутного горячего убеждения собеседника в собственной трезвости, беспристрастности и серьезности, он дал отбой, и молвил:

«Сейчас организуют вертолет. Надо найти место, чтобы подать сигнал».

«Так, значит, они есть или нет?» — нетерпеливо дернул сын за рукав.

«Скорее есть, чем нет. Хотя наука в этом вопросе до сих пор окончательно не определилась. В этом и заключается главная проблема. Пойдем. Выйдем на берег. Разведем дымный костер. У тебя спички есть?»

Оказалось, что все брошено на берегу. По близости никого не наблюдалось. Но возвращаться он не рискнул.

«Ладно. Будем махать руками».

«Лучше рубашкой», — предложил сын.

Так и решили. С телефоном в одной руке и белой футболкой в другой отец влез на большой камень, торчащий возле кромки воды, и стал ожидать прибытия специалистов.

Но те с вылетом явно не торопились. Как потом выяснилось из разговоров, основательно готовились. Вертолет заправляли, разрабатывали план действий, согласовывали с начальством комплекс мероприятий, дождались какого-то чиновника с группой компетентных товарищей, потом долго взлетали, крутились над местностью, определяя нужное озеро, искали место посадки.

За это время отец успел сходить на спешно оставленное место рыбаки, собрать вещи, вернуться, трижды развести дымный костер.

Затем состоялась встреча с прибывшими специалистами. Витю оставили в компании пилота возле вертолета, а отец повел группу компетентных товарищей к месту посадки неопознанного летающего объекта. Вскоре они вернулись.

Контакт не состоялся. НЛО, видимо, улетело, пока земляне организовывали теплую встречу. Даже послания не оставили.

Отец пристыжено оправдывался. Специалисты его злобно отчитывали. Затем взяли с него письменные объяснения, составили какой-то протокол, и, еще раз унизив недоверием, улетели прочь, бросив рыбаков в полном недоумении на берегу озера.

«Не надо никому об этом рассказывать», — как-то печально попросил папа, когда они уныло брели восвояси.

«Почему?»

«Ты же не хочешь выглядеть идиотом?»

«Почему они не поверили?»

«А ты поверил?»

Некоторое время они шли молча узкой тропой по лесу, пока не вышли на просеку, выведшую к шоссе, где, поймав попутную машину, вернулись в город. Купили в ближайшем от дома магазине трехкилограммового судака и, как ни в чем не бывало, торжественно преподнесли маме. Та только руками от восторга всплеснула. Приняла добычу и как достойная жена достойного рыболова безропотно отправилась чисть на кухню.

Потом поздним вечером дружно ели наваристую уху. Мама все время нахваливала мужчин-добытчиков. Отец скромно отмалчивался, делая вид, что ничего особенного не произошло. Только вечером перед сном Витя не выдержал и признался, откуда улов и с чем он оказался связан.

«Я знаю, — ласково улыбнулась мама, — Судаки в озерах не водятся. Но отец поступил правильно. Даже если у него ничего не получилось», — поцеловала, пожелала спокойной ночи и ушла в свою комнату.

Из разговоров родителей Витя узнал, что над отцом потом долго потешались его коллеги. Он постоянно оправдывался, злился и едва не запил, но вовремя остановился. Однако с тех пор юноша заразился этой нетрадиционной темой и стал увлеченно собирать информацию о непонятных светящихся объектах, изредка обнаруживаемых по всему свету на темном, ночном небе. Покупал и зачитывался бульварной литературой, в изобилии обнаруженной на прилавках книжных магазинов. Собрал множество документальных фильмов. Искал встречи с очевидцами. Стал постоянным участником форума на специальном сайте в Интернете.

Так в нем зародилось настойчивое желание установить истину. Выяснить природу этого странного явления, словно звоночек дающего человеку знать, что он, возможно, не одинок в этом огромном мире и что за ним, видимо, кто-то постоянно присматривает из глубины звездного неба. Любое новое сообщение о встречах с НЛО он встречал с легким волнением и надеждой. Установление непосредственного и прямого контакта с Ними стало для него нечто вроде заветной цели. Ею определился и выбор профессии. Кто, кроме часового неба в силу специфики своей деятельности может первым получить подобный контакт с наибольшей вероятностью? Идти в летчики не позволяло здоровье. Оставалась радиолокация. И он подал документы в военное училище.

Для него, человека далекого от военной выправки и гуманитария по складу ума, связать свою жизнь с техникой и тем более с армией представлялось решением крайне не простым. Но иного пути не виделось. Бегать по кустам с биноклем, полагаться на случай, собирать по углам слухи, копаться в сливных стоках массовой информации, выковыривать крошки из псевдонаучных изданий — все это казалось занятием унизительным и недостойным, не позволяющим найти и познать истину. Если речь идет о чем-то значительном, значит оно находится с сфере национальной безопасности и скрыто за семью печатями грифа государственной тайны. Искать его нужно там, в бронированных сейфах, охраняемых военными, и допуск в ряды посвященных получать через казарму.

Сдать вступительные экзамены Вите особого труда не составило. Учеба продвигалась довольно легко, если не принимать во внимание строевые и полевые занятия, где требовалась хорошая физическая подготовка. Но и эта напасть со временем как-то преодолелась. Не такие уж строгие критерии установили для его полугражданской специальности. Не маршевые роты. Вытянул. Получил погоны и вместе с ними долгожданный пропуск в звездное небо.

* * *

Он накрыл влажным полотенцем лицо.

«Невыносимая жара. Куда бы от нее деться? Кожу с себя содрать что ли?..»

Вяло ползали в голове ленивые мысли, строились легкие цепочки размышлений, всплывали из марева воспоминаний мутные образы…

Задание. Миссия. Тайна. Как странно все повернулось. Мечтал об одном, планировал другое, предполагал третье, а вышло нечто совершенно ни на что не похожее. Если прежде жизнь представлялась относительно ровной дорогой, то неожиданно она сделала кувырок в сторону, уткнулась в глухой лес и не известно, что там, за плотной стеной высоких деревьев. Будущее скрылось в густой тени, и каждый дальнейший шаг придется теперь делать по целине, вверяя свою судьбу неведомому поводырю, незримо ведущему в неизведанное.

Межгалактические пространства сошлись в одной точке. Далекие цивилизации продолжали мерцать где-то там, в бесконечном кружеве звездного неба. Таинственные корабли вернулись на базы. Смолкли позывные Вселенной. И только незримый глаз тайного руководства пристально наблюдал со стен офицерского барака за его робкими продвижениями к цели. Выдержит ли? Сможет ли? Оправдает ли?

Впервые он оказался совершенно один в объятиях суровой действительности. Такой молодой, такой не искушенный, такой мало приспособленный к самостоятельной жизни. Без родителей, без наставников, без друзей. В оторванном от цивилизации гарнизоне, среди чужих, возможно враждебно настроенных людей, где единственными его помощниками оказались накопленные знания, уверенность в себе, молодость и пытливость ума. Хотя в резерве оставались еще расчетливость, разумность и холодная логика. Они всегда давали ему неоспоримые преимущества перед остальными, увязшими в трясине страстей, эмоциональных переживаний и примитивных физиологических потребностей. В нужную минуту эти несомненные качества всегда приходили на помощь, вытягивали из душевного конфликта, ввергали противника в недоумение. Когда еда, деньги и секс не представляют для человека большого значения, то он невольно становится хозяином любой сложной жизненной ситуации. Обычными методами такого не зацепить. Он стоит выше примитивных интересов обыденного сознания. Ему нужно иное. Более масштабное, возвышенное, грандиозное. Нечто вроде разгадки тайны великой пирамиды Хеопса или горы Кайлас, познание силы урагана или секретов НЛО. Постигший обретает мир, получает сопричастность к деяниям Творца. Разве может сравниться еда, деньги и секс с таким ощущением, с выходом за пределы физиологической ограниченности отдельно взятого организма?

Нет, он не такой как все, и не случайно оказался здесь. Всю жизнь он чувствовал себя иным, посторонним, словно чужим на скучном празднике жизни. Застолья, фейерверки, шоу, спортивные соревнования, машины, наряды — все то, что с таким восторгом принимали окружающие, всегда вызывало в нем непонимание и даже протест. Не может тело стать выше разума. Не в силе вещи затмить сознание. Не вправе личность добровольно растворяться в толпе. Поправший в себе высшее начало подобен скоту. Его место в стаде, в строю, в массе. Безликий, бесцветный, исполнительный, достоин ли он того, чтобы именовать себя человеком?

Иной раз ему казалось, что если все эти примитивные существа, погрязшие в ежедневной возне вокруг куска хлеба, в один миг вдруг исчезнут, то это будет даже хорошо. Слишком уж много их развелось, этих простейших, человекообразных, прожорливых, вездесущих с жадными голодными глазами. Что он делает среди них? Для чего внедрен в их среду? Какую несет на себе миссию?

Может быть, его бросили сюда в наказание за какой-нибудь недостойный поступок? Но за какой? И как долго предстоит отбывать назначенное наказание? Или его оставили, как разведчика, исследовать новые территории для быстро растущей, просветленной цивилизации? Но тогда кто и когда четко определит задачу? Быть может, он еще недостаточно глубоко внедрился, и как только сможет утвердить себя на более значимом месте, так с ним сразу войдут в контакт и сообщат, что следует дальше делать?

Хотелось бы в это верить, хотелось бы надеяться, что все именно так и обстоит. Иначе, зачем он тут, такой непохожий на остальных? Если это не кара, то — испытание. Если не испытание, то — урок. Если не урок, то — задание. Следовательно, нужно набраться терпения и ждать. Изучать, накапливать знания и прилагать все силы к тому, чтобы освоить как можно больший объем сведений об этом мире. И как только он станет носителем больших знаний, так сразу и обретет желанное единение со своей далекой, затерянной среди звезд Родиной.

Какая она? Хотелось бы верить, что очень похожая на Землю, только населенная разумными существами, способными рационально распределять время и силы, не совершать бессмысленные действия, не вдаваться в излишние хлопоты, все знающие и понимающие с полуслова благие намерения.

Но надежда с мечтами, как одежда с погонами висела на стуле. Замысловатый зигзаг жизни изобразил некую тайную миссию и забросил его в дремучие леса и топкие болота, сузив границы исследования до масштабов отдельно взятого гарнизона далекой географической точки.

* * *

Геннадий Петрович обитал в небольшом кабинете, скрытым за серым фасадом пятиэтажного дома ничем не выделявшимся в ряду других похожих на него зданий, выстроенных ровным рядом на тихой улочке в стороне от шумных магистралей большого города. Водитель, белесоватый парень со стертыми чертами лица, доставил молодого офицера точно к назначенному времени. Предъявил на входе какую-то бумагу, провел по длинному, тихому и светлому коридору с чередой одинаковых деревянных дверей по обе стороны, приглушенно здороваясь по пути с неприметными сотрудниками в однотонных, деловых костюмах, остановился перед маленькой табличкой с лаконичной надписью «Начальник 6 отдела», и сквозь тамбур ввел в кабинет.

Два зашторенных окна, длинный письменный стол, остекленные книжные шкафы вдоль стены. Справа от входа кожаный диван и два кресла полукругом обступили журнальный столик с бутылочками воды «Перье». На стеклянной столешнице синяя канцелярская папка. Слева — холодильник. Напротив дивана — мини кинотеатр.

Хозяин кабинета вышел из-за рабочего стола навстречу гостю. Плоский монитор компьютера тут же притух.

«Как вижу, вы не передумали. Это хорошо, — улыбнулся он мягко, — Располагайтесь», — указал рукой на кресло, прошел вперед и присел рядом.

Мягкая кожа моментально проглотила тело. Сидеть оказалось очень удобно. Сопровождавший водитель незаметно исчез. Словно растворился в узком сумраке дверного тамбура.

«Ознакомьтесь с этими документами, — произнес начальник шестого отдела, взял в руки синюю папку, раскрыл ее и передал гостю, — Пока вы их изучаете, я закончу одно небольшое, но срочное дело. Прошу меня извинить», — и вернулся к своему столу.

Компьютер тихо жужжал. Бумаги шелестели. Черные строчки наползали одна на другую. Заявление. Анкета — подробная, скучная. Инструкция — казенная, сухая. Обязательство о неразглашении государственной тайны. Контракт…

В принципе он так и предполагал свое трудоустройство. Формально. Сухо. По-деловому.

«Вот я и секретный агент, — промелькнула в голове мысль, — Работа на Правительство. Контора. Иначе и быть не могло. Это только любитель уфолог может себе позволить тайно ползать по колючим кустам возле секретного полигона. Серьезное дело, требует серьезного подхода. Рано или поздно, я должен был оказаться тут».

Витя стал аккуратно заполнять многочисленные бланки и подписывать их, каждым своим росчерком прикручивая свою судьбу стальной проволокой к мягкому, казенному креслу.

«Что, собственно говоря, я теряю? — думал он, — Из одного рода войск перехожу в другой, только и всего. Зато обретаю гораздо больше возможностей. Теперь я элита. Номенклатура. Фигура. Чтобы иметь контакт с иным обществом, надо подняться над своим обществом. Иначе и быть не может».

Заявление сделано. Подпись поставлена. Контракт заключен.

Начальник отдела внимательно прочитал подписанные документы, аккуратно сложил их обратно в синюю папку, и запер ее в верхнем ящике своего письменного стола.

«Теперь к делу, — начал он, возвращаясь в кресло, закинул ногу на ногу, взял со стола прохладную бутылочку воды, налил в тонкий стакан, — Суть заключается в том, — произнес прихлебывая, — чтобы установить при каких обстоятельствах исчезли два наших офицера. История с их исчезновением весьма темная. Оба занимали ту же должность, на которую вам предстоит получить назначение. Один имел звание капитана. Второй ожидал присвоение очередного звания старшего лейтенанта. Один прослужил на Точке около трех лет, второй — от силы три месяца. Оба пропали при весьма странных обстоятельствах. Предположительно утонули. В озере. Тела обнаружены не были. По факту гибели имеются только рапорты дежурного офицера. В первом сказано, что 15 сентября прошлого года капитан Павел Охрипенко пошел собирать клюкву и не вернулся. Его следы обрываются возле Чертова озера, расположенного в лесу в полутора километрах от части. Во втором рапорте указано, что 15 марта этого года лейтенант Александр Головин отправился поохотиться в лес и тоже исчез. Его следы обрываются возле того же Чертова озера. На берегу было обнаружено только корзинка одного и ружьишко другого. Собранной клюквы оказалось ровно на один стакан, а из ружья не было произведено ни единого выстрела. Как вы сами, надеюсь, понимаете, поиски тел никаких результатов не дали. Иных следов нет, свидетелей нет, тел нет. Все возможные версии, думаю, отработаны. Все люди опрошены. Следствие по делу прекращено. Вы спросите, что в этих двух случаях такого необычного? Сотни людей каждый год пропадают в лесу. Тем более тонут в лесных озерах. И при чем тут НЛО? В том-то и дело. В этом месте довольно продолжительное время наблюдается некоторая активность неких явлений. Несколько раз приборами электронного наблюдения было зафиксировано возможное приземление… в районе Чертова озера. Поисковые группы, направленные командиром части майором Глумовым, не смогли установить ни следов, ни мест посадки, ни каких-либо иных признаков присутствия или иного воздействия на природные объекты. Следует отметить, что их активность в районе Чертова озера резко возросла после назначения майора Глумова на эту должность. Связано это с его назначением или это упущение прежнего руководства — об этом судить рано. Глумов был переведен из Закавказья. Боевой офицер. Участник боевых операций. Имеет боевые награды. Не доверять ему, оснований нет. Но и полностью доверять тоже. Особенно после последнего рапорта лейтенанта Головина. Думаю, есть смысл вам с ним ознакомиться, — Геннадий Петрович словно фокусник извлек из рукава небольшой листок бумаги и протянул его Виктору, — Читайте».

«Полковнику Шубину, — значилось в небольшой записке, — Прошу принять срочные меры к пресечению вторжения. Во время боевых дежурств я неоднократно обнаруживал НЛО. Объекты округлой формы приземлялись предположительно в районе Чертова озера. О чем я неоднократно подавал рапорты. Командир части майор Глумов оставляет рапорты без внимания. Тревоги не объявляет. Места посадки не осматривает. Местность не прочесывает. Требует фиксировать в журнале и все. Говорит, что будет докладывать сам, кому следует. Но, как я недавно понял, ни разу никому не докладывал. Он бездействует. Хотя совершенно очевидно, что там база. Они уже тут. Прошу (зачеркнуто) Требую (написано сверху) принять срочные меры. Бездействие командира части майора Глумова не находит оправданий. Он выставляет меня сумасшедшим. Направляет на обследование. Хочет комиссовать. Перехватывает мои рапорты. Два раза отстранял от дежурства. Но я в норме. Я совершенно здоров. У него все под контролем. Связи нет. Я все подробно фиксирую в журнале. Нужно срочно оцепить район, прочесать лес. Нужно поднять часть по тревоге. Мы в опасности. Их там уже много. Капитан Охрипенко тоже все знал, докладывал, но его убрали. Думаю, они все заодно. Их надо нейтрализовать. Потом будет поздно».

«Ну, как? Прочитали?» — поинтересовался Геннадий Петрович.

«Да… — протянул Витя, — Содержательный документ».

«Похоже на бред сумасшедшего?»

«Трудно сказать. Нота отчаянья определенно звучит. Но… Что-нибудь из всего этого подтвердилось?» — вопросительно взглянул на своего начальника молодой агент.

«Ничего. Ровным счетом ничего. Ни одной четкой записи в журнале боевых дежурств. Ни одного рапорта ни от капитана Охрипенко, ни от лейтенанта Головина. Ни следов, ни очевидцев. Все, как обычно. Общая картина наблюдений без особых происшествий. Зато имеется два рапорта от командира части майора Глумова с требованием направить лейтенанта Головина на психиатрическое освидетельствование. И показания сослуживцев, отмечающих странности в его поведении».

«Интересно…»

«Факт, который нельзя оставить без внимания. Так же как и то, что свой рапорт Головин направил с нарушением всех существующих правил. Обычной почтой в простом почтовом конверте. Если бы лейтенант Головин сразу после этого не исчез, то его письму никто не придал бы большого значения. Скорее наоборот. Он получил бы строгое взыскание, а возможно его и комиссовали бы. Но его последующее исчезновение придает этому рапорту несколько иной оттенок. Словно, он был уверен, что все иные каналы связи для него являются недоступными. Или полностью подконтрольны тем лицам, кому его рапорт не был адресован. Возможно, он передал письмо с кем-нибудь из местных жителей. Возможно, отправил сам. Все служебные каналы связи на точке действительно находятся под полным контролем командира. Может быть, именно поэтому это письмо и дошло до адресата? Но, согласитесь, были и иные возможности для общения с командованием. Нельзя отрицать тот факт, что полковник Шубин лично бывает на точке и беседует с личным составом. Почему, спрашивается, не передать рапорт лично? Если сообщение такое важное, то зачем подвергать его опасности затеряться? Тем более, что почта в тех местах работает не самым лучшим образом. Однако, с вами мы будет держать связь именно по этому каналу. Постарайтесь найти повод иногда наведываться на почту. Будете писать маме о погоде и здоровье. Если обнаружите что-то существенное, нахваливайте свое самочувствие и погоду. Чем сильнее будет звучать радостная нота, тем быстрее я смогу прибыть к вам с инспекцией для обстоятельного разговора. Или кого-нибудь прислать. И наоборот. Чем хуже вы будете себя чувствовать, тем значит, дальше вы находитесь от решения поставленной задачи. Ну, и если будет совсем плохо, то я опять же постараюсь приехать с инспекцией или кого-нибудь прислать. Человек, которого я пришлю, передаст вам от меня привет и пожелание доброго здоровья. Так вы его узнаете».

«Это будет пароль», — уточнил новый агент.

«Совершенно верно, — снисходительно улыбнулся начальник, — Писать будете на абонентский ящик. Адрес получите позже. Как, надеюсь, вы понимаете, использование радиотелефона запрещено и смысла в нем нет никакого. Равно как и в Интернете. Все каналы связи находятся под полным контролем и круглосуточно прослушиваются и просматриваются. Такова специфика службы. На то она и радиолокационная станция. Могут возникнуть большие неприятности от любого неосторожно брошенного слова. Теперь еще раз о вашем будущем командире. Как я уже говорил, майор Глумов — боевой офицер. Прошел через горячие точки. Имеет ранения и боевые награды. Находится на хорошем, я бы даже сказал очень хорошем счету, у начальства. Оно считает его весьма перспективным офицером и прочит ему большое генеральское будущее. Он был назначен на эту должность примерно год назад. До этого около пяти лет занимал должность заместителя. Прежний командир особого рвения не проявлял, особенно в последние три года. Глумов фактически исполнял его обязанности, пока тот благополучно не вышел на пенсию. Сейчас это одно из лучших подразделений. Ни одного нарушения дисциплины, ни одной чрезвычайной ситуации, ни одной технической поломки. Никаких претензий ни к части, ни к командиру. Кроме этих двух странных исчезновений и рапорта. То что он написан рукой лейтенанта Головина — в этом сомнений нет. Рука его. Но в каком состоянии он находился и какие обстоятельства побудили его к написанию, вот то, что вам и предстоит выяснить на месте. Ни наше внутреннее расследование, ни прямые вопросы следователей военной прокуратуры, работавших по делу исчезновения офицеров, не смогли прояснить этих обстоятельств. Остается последняя надежда на вашу сообразительность и удачу. Вполне возможно, что это может оказаться именно Их рук делом, если они у них есть, — сдержанно улыбнулся он собственной шутке, — Когда больше ничего иного не остается, то приходится признать самое невероятное. Любое, даже самое на первый взгляд незначительное событие, прошу незамедлительно фиксировать. Заведите себе нечто вроде дневника и заносите в него все впечатления дня. Но помните, под подозрением находится каждый, кто там служит. НЛО повинно в исчезновении людей или не НЛО пока это не известно. И пока мы с вами все это не выясним верить никому нельзя. Все ясно? — слегка приподнял он тонкую бровь, — С отъездом сильно не задерживайтесь. Билеты, документы и все остальное получите, как положено».

* * *

РЛС дислоцировалась на обширной территории Н-ской области, среди необозримых лесов и болот. В местах глухих, заповедных, древних. Многочисленные речушки, словно морщины, пересекали всю местность, огибая округлые сопки, бугрившиеся островами среди зеленого океана растительности. На них только и имелась возможность передохнуть после комариного счастья низины.

Добираться до места службы пришлось несколько дней. Последний клочок цивилизации Мухин покинул на почтовом катере. Торопился. Не терпелось поскорее приступить к делу. Военный шел только после полной загрузки многими часами позже.

Спустились вниз по быстрому течению относительно широкой, вполне судоходной реки, и около полудня причалили к пустынной пристани деревни Урумы. Быстро выкинули на пирс почтовый мешок, молодого офицера с тяжелым чемоданом и большой дорожной сумкой, развернулись и помчались дальше, держа курс на север.

Отъезжающих и встречающих не наблюдалось. Только два местных мужика изнывали на лавочке под тихое шуршание воды, видимо, не зная к чему приложить приморенный мозг, чтобы восполнить явный недостаток алкоголя в организме. Один нескладный и тощий, в несусветно грязном пиджаке, накинутом прямо на голое тело, второй мордатый и рыхлый с бесформенным пузом на выкате, прорвавшим круглым пупком застиранную цветастую рубашку.

Высаженный пассажир явно показался худому хорошим подарком дня. Едва катер отчалил, как он, не вставая с места, расплылся губастой улыбкой под утиным носиком и выдал:

«Гляди, Тимоха, какого пидера прислали».

«О-о», — оценил товарищ, обозревая мутным глазом незнакомца.

Витя даже смутился от такого приветствия, не зная, как на него реагировать.

«Третьим будешь, командир?» — самодовольно закусил тощий мятую гильзу потухшей папиросы.

«Спасибо. Не пью», — сдержанно промямлил офицер, подхватил чемодан и попытался сойти на берег.

Но мужичонка преградил ногой путь.

«Нам спасибо — некрасиво, надо денежки платить», — нахально накатил он.

Подобный наскок застал молодого офицера явно врасплох. Обострять отношения с местным населением, вот так с хода, никак не входило в его планы. Делать замечание или заострять внимание на наглом поведении значит включаться в затеянную провокацию, что может привести к драке. Их двое. Не известно, что каждый из себя представляет. Свидетелей нет. Хорошее начало службы получится. Тем более, что есть чем откупиться. Прихватил по дороге для будущих сослуживцев бутылочку. Как ни как в армию служить ехал. Армейские традиции известны. Знал бы, что по дороге на таможню нарвется, прикупил бы больше. Особенно, если бы кто-нибудь заранее предупредил, что тут такие заведены порядки. Обидно, конечно, отдавать первому встречному хаму неизвестно за что, но и коллеги не проявили должного внимания. Встречи не обеспечили. Машины не прислали. Хотя при отъезде звонили. Предупреждали. Просили выслать. Может, еще не подъехали? И не приедут, как вещи тащить? Как добираться?

«Ладно. Чего там… — еще больше растерялся Витя, опуская тяжелый чемодан на деревянный настил, — Мне бы транспорт какой достать… — расстегнул дорожную сумку, порылся в тряпках, извлек литровую бутылку водки, — До части добраться».

Мужичек явно не ожидал получить такой результат от своего экспромта. Уступчивость огорошила его сильнее, чем военного нападение. Видимо, он вообще не собирался с недоперепою махать кулаками средь бела дня. Просто пошалил, пытаясь как-нибудь развлечься, может сшибить с лоха «на шару». И не промахнулся. От нежданно свалившейся удачи он отпал, открыв рот, не зная, что и сказать по такому поводу.

Первым нашелся толстый. Того как ветром со скамьи сдуло.

«О-о, — оценил он, выхватывая богатый откуп из руки лейтенанта, — Это дело. Это мы завсегда приезжему рады. Это мы мигом тебе тачку организуем, — вынул из кармана мобильник, пискнул кнопкой, — Кирилыч? Я это. Давай трактор гони. Срочно. Дело есть, — коротко распорядился в трубку, — Я, говорю, гони, тебе говорю, — пресек явное возражение, — Надо, тебе говорю. Без понтов. К пристани гони, тебе говорю. Давай, давай. С Михалычем я сам разберусь, — дал отбой, — Я же говорил. Все будет в порядке», — заулыбался, демонстрируя редкие почерневшие зубы.

«Мальчик с виду, не пахан, показал, что он Хуан», — осклабился тощий, приходя в первоначальное состояние.

Витя тем временем застегнул сумку и, почувствовав себя хозяином положения, несколько расслабился.

«Будем знакомы. Капитан рейда Иванов. Тимофей… Петрович, — протянул мордатый рыхлую ладонь. — Начальник, так сказать, порта».

«Виктор», — кратко представился офицер.

Обменялись рукопожатием.

«С приездом».

«Спасибо».

«Треха», — просунул ручонку мужичонка.

«Отвали, — грубо отпихнул его начальник, — Служить к нам?»

«Любопытство не порок, как сказал Илья пророк», — вставил словцо с боку отжатый.

«Отвали, говорю. Не видишь, с человеком разговариваю. Чего лезешь? Видишь, человек на службу приехал. Сам ни хрена не делаешь… Оставь человека в покое», — снова отшил его толстый.

«И вечный мат; покой нам только снится, — поскуливая, вернулся тот к скамейке, — Летит, летит бухая колесница, и ржет ОМОН. Тимоха, долбанный гандон, ты нафига крошишь батон?»

«Слушай, Треха, лучше бы ты на ферму пошел… У меня все равно нехрен сегодня делать, — как-то вяло отмахнулся от него смотритель причала, — Вон, мешок отнеси в правление. Видишь, мешок доставили».

«Ага, — скривил тот кислую физиономию, — Лучше водку кушать с ватой, чем дерьмо грести лопатой», — выдал скороговоркой, заново раскуривая потухшую папиросу.

«Придет Михалыч, будет тебе шухер… — продолжил ленивое наставление Тимофей Петрович.

«Такая нам досталась доля, нам не прожить без алкоголя», — пыхнул густым дымом губастенький.

«Ты, главное, не боись, — потряс перед приезжим бутылкой мордатый начальник, — За нами не заржавеет. Доставим до места в лучшем виде. Вместе с вещами. У нас это железно. Это ты правильно сделал, что обратился к нам. Так бы топал себе по лесу. А так с ветерком. Главное, Кирилычу ничего не говори. Я сам с ним потом разберусь. Понял?»

«Долг платежом страшен», — уточнил со скамейки Треха, не спуская голодных глаз с добычи.

Витя согласно кивнул головой.

Телефон выбросил обрывок блатной мелодии. Иванов приложил его уху.

«Этого почему? — скрипнул гнилыми зубами, — Я говорю надо. Надо, значит надо… У меня человек тут с чемоданом стоит. Ты понял?.. Я говорю, довести надо… Он щас сам придет к тебе. Понял?.. Не отвезешь, ночевать у тебя будет. Понял?.. Ты мне, Кирилыч, не гони. Я твои штучки знаю. Я говорю, надо. Я говорю… Понял?.. Ну, есть… Давай, — сунул мобильник в карман, — Значит так, сюда слушай, — повернулся к приезжему, — Топаешь прямо до фактории, там налево. Спросишь Кирилыча. Он возле дома тебя ждать будет. Я договорился. Он отвезет. У меня тут все схвачено. Делай, как договорились. Понял?»

«Хорошо», — пожал Витя плечами.

«Ну, так и давай. Шуруй, пока он не уехал, — хлопнул его по плечу начальник причала, — Хороший ты мужик, Витя. Успешной тебе службы, — протянул на прощание ладонь, — Давай, бывай здоров».

На том и расстались.

Молодой офицер зашагал с вещами по пыльному проселку в сторону деревни, а мужики, не долго думая, свинтили с бутылки пробку и смачно приложились, как говориться, не отходя от кассы. После чего, обнявшись, шлепнулись на скамейку, и выпали за пределы светового круга, поглощенные сумраком вожделенного похмелья. Но еще долго лилась над рекой их пьяная забористая песня, пробивающаяся сквозь частокол прибрежного леса:

Как у тети Нади

Все сестренки бля…

Ах, что? Да ничего, Бляхами торгуют

Как из гардероба

Вылезает жо…

Ах, что? Да ничего, Жора гардеробщик

Как у дяди Луя

Потекло из ху…

Ах, что? Да ничего, Из худого крана

Как на тротуаре

Три старухи сра…

Ах, что? Да ничего, С радости плясали

* * *

Отыскать в небольшой деревне тракториста Вите большого труда не составило. Тот действительно мирно покуривал возле дома на скамейке прямо напротив своей раздолбанной колымаги, звучно именуемой трактором, припаркованной под раскидистой липой с отброшенным на сторону передним колесом. При первом же беглом взгляде стало очевидно, что из предложенной затеи ничего путного не выйдет. Технике требовался ремонт. В маленькой кабинке два солидных человека поместиться не смогут, особенно с большими вещами. От поездки в тряском прицепе молодой лейтенант сразу категорически отказался, едва обозрел грязный кузов, где только что перевозился свежий навоз.

«Машины ни у кого нет?» — упавшим голосом поинтересовался военный, ясно осознавая, что его просто кинули.

«Откуда? — развел руками тракторист, — Да тут не далеко. На пригорок взберешься, сразу увидишь».

В виду отсутствия альтернативных предложений, Витя решил обойтись собственными силами. Конечно, имелась возможность дождаться прибытия военного катера. К нему-то уж точно пришлют машину. Но местный житель заверил, что до части не далеко. Только на пригорок взобраться. Зачем тогда пол дня без дела сидеть? С мужиками разбираться совершенно не хотелось. К тому же они наверняка уже в дупель пьяные. Поэтому, поднатужившись, Мухин взвалил на себя неподъемный чемодан с тяжкой сумкой и, преодолев подъем, узрел на горизонте вышку антенны, сверкающую на солнце в окружении сочной зелени дальней сопки. Возвращаться казалось поздно и ему пришлось топать все три километра лесной дорогой, обливаясь потом и матюгами.

Часть приняла нового офицера не менее приветливо, почти враждебно, будто вовсе не ожидала его прихода, и он явился сюда непрошено. Восторженное ожидание встречи с первой в жизни работой, как игривая морская волна налетела на холодный выступ казенного КПП, и разбилась в колючие брызги разочарования.

Смурной и тощий капитан смерил подозрительного гостя, припершегося из леса, холодным взглядом, принял документы, внимательно и долго их изучал, потом связался с кем-то по телефону. В течение получаса он нудно переговаривался с незримым собеседником, все время повторяя одну и ту же фразу: «И что мне теперь делать?» В результате изнурительного разговора, ему, наконец, объяснили, что следует в данном случае предпринять, и он, вернув лейтенанту бумаги, соблаговолил-таки пропустить того на территорию, но в сопровождении специально вызванного прапорщика.

Юркий мужичонка небольшого расточка, принявший изрядно измученного путника, представился завхозом части и комендантом офицерского общежития Гусякиным. К своему предпенсионному возрасту он имел измученный вид, круглую медальку за долгую безупречную службу и, судя по всему, хронический гастрит. Большая, плоская как аэродром лобная залысина его маленького черепа естественным образом перетекала в острый нос, снизу подпертый щеточкой рыжеватых, колючих усиков. За ними притаился извилистый ротик. Но стремительный полет линии лица практически его не касался, ловко перескакивал, стремясь дальше, но споткнувшись об маленький, круглый подбородок, словно раненная птица рушился в мешок провисшего живота, ежеминутно выдававшего печальные курлыканья и стоны. Бусинки плутоватых глаз, замутненные размышлениями о естественных процессах внутреннего брожения организма, все время прыгали с одного предмета на другой, не в силах ни за что зацепиться хоть на минуту, отчего создавалось впечатление ежеминутного ожидания подвоха. Однако виновато хлопающие веки, тут же заявляли, что хозяин их вовсе не при чем, и проказника следует искать в другом месте.

«А-а-а… молодежь… — протянул прапорщик, выкатываясь навстречу командирскому пополнению, — Давно, давно ожидаем. Комендант я тут. Петром Никитичем зовут. Прошу следовать за мной. Будем заселяться».

«Мне бы доложить командиру…» — попытался возразить Витя, но сопровождавший решительно замахал рукой.

«Ему не до тебя. После доложишь. Заселишься, как положено, и доложишь. Да ты не волнуйся. Ему уже доложили. Он про тебя уже все знает. И как звать, и как прибыл. Твое дело раньше тебя прибыло. А мне катер встречать надо. С макаронами. Понял? Машина ждет. Он долго ждать не будет, — стрельнул он по сторонам дробинками хитрых глазок, — Получи койку и после докладывай. Двигай, давай, двигай ходулями за мной быстро».

Возражения, как видно, не принимались. Альтернативы на незнакомой местности не вырисовывалось. С дороги страшно хотелось освежиться, и потому молодой человек особого сопротивления не оказал. Тем более, местному заведенные порядки известнее.

Прошли длинной бетонной дорожкой к низенькому двухэтажному зданию белого кирпича, крытому шифером.

«Вот, это наши хоромы, — отрекомендовал прапорщик, подходя к темному подъезду, — Не женат? Невесты нет? Жениться не собираешься?»

«Пока нет», — скромно улыбнулся молодой человек.

«Ты это у меня гляди, — погрозил он коротким пальчиком, — У меня места для всех и всяких там нет. Если что, селить будет некуда. Заранее предупреждай. Загодя. За неделю, а то лучше за месяц. Или за два. Понял? А то некоторые думают, что вот это вот так запросто. Явился и получай. Нет. Дудки. Не выйдет. Дело это, хоть и молодое, но порядок нужен во всем. Сначала обустройся. Поселись, пропишись, как говориться, а потом и женись. Не коты, чтобы по темным углам шариться. Не хорошо это, и жилья мало. На всех не хватает. Некоторым там наверху хорошо рассуждать про демографические проблемы. Но к ним тоже подходить надо с умом. Так что даже не думай. Хотя, — он критически осмотрел нелепую фигуру нового офицера, — Думаю, у нас с этим все будет нормально. Хотя девки в деревне хваткие…» — тяжело вздохнул, но отмахнулся от печальной мысли, открыл входную дверь и растворился в сыром сумраке.

Витя последовал за ним. С яркого солнца он не сразу различил низенькую фигурку коменданта в глубине длинного коридора. На встречу выплыла словно баржа обширная дама в желтом сарафане. Смерила нового офицера придирчивым глазом.

«Откуда такой свеженький?» — поинтересовалась игриво.

«Ну, чего там застрял? Чемодан набил, в дверь не пролезает? — сердито окликнул из темноты Гусякин, — Давай, двигай ходулями. Не задерживай. А ты не мешай. Уступи дорогу молодому. Чего проход застопорила. Позже перенюхаетесь. Машина ждет. Я вам тут что, меня час ждать тут теперь из-зо вас всех будут на складе?»

Замечание подействовало. Дама прислонилась к стенке, предоставляя узкий проход. Притерлись круглыми животами, улыбнулись друг другу, театрально извинились, разошлись.

«У-у, какой шалунишка», — прозвучало вслед.

Прапорщик стоял возле распахнутой двери одной из многочисленных комнат.

«Вот, принимай койку, — пропустил жильца внутрь, — Не широкая. Не разгуляешься. Но исправная. Проверенная. Стол, стул, шкаф и тумбочка. Все на месте. Все как положено. Постельное белье на полке. А чего нет, вечером скажешь. Заправляй сам. Два стакана, графин, чайник. Вроде бы все на месте. На, распишись, — протянул серую ведомость, — Вот — ключ от комнаты. Ужин через час в столовой. Вопросы?»

«Душ?»

«Удобства в конце коридора. Все. Пока. Вечером заскочу. Проверю», — с этими словами он стремительно исчез в сумраке коридора, вернее его смело из дверного проема диким табуном разнокалиберной малышни, с гиканьем и свистом пронесшейся мимо распахнутой двери.

* * *

Витя захлопнул дверь и решил привести себя в порядок после долгой, трудной дороги, прежде чем явиться к руководству с докладом. Достал из чемодана свежие носки, чистую рубашку, большое махровое полотенце и душистое мыло. Все это аккуратно сложил в полиэтиленовый пакет и направился в душевую.

Тем временем недра барка стремительно наполнялись жизнью, ключами бьющей по голове из каждого темного закутка и щели. За десять метров узкого коридора чего только не наслышался он из-за тонких, картонных дверей. Кто кому брат, сват, друг и сволочь. Кто чего будет есть и чего никогда в рот не возьмет. Чьи дети хорошие, а у кого кривоногие и не далеко от яблони откатились. Возле душевой и вовсе проходил митинг в защиту животных. Какой-то здоровенный мужик в тельняшке усердно намыливал рыжего тощего кота в открытой кабинке и десяток сочувствующих лиц разного пола и возраста выражали своей мнение по поводу возможности проведения водных процедур с домашними питомцами. Кот, одуревший от жестко хлеставшей рядом воды, жалостливо кричал и пытался вырваться, царапая всеми четырьмя лапами кафельную плитку. Но хозяин крепко прижимал его рукой к полу и усердно натирал спину большим куском хозяйственного мыла.

Витя недоуменно встал, не понимая, как такое вообще может быть, чтобы все толпились в одной общей душевой. Кто-то грубо толкнул его в спину и велел посторониться. Этот некто, не смущаясь присутствием женщин, прошел внутрь, быстро разделся и занял одну из свободных кабинок. Из-за короткой перегородки стала видна его широкая спина и розовые округлости ниже.

Не занятой осталась последняя, дальняя.

«Ну, чего встал, красавчик, проходи, не стесняйся. Тут все свои, — обратила на него внимание та самая обширная дама, переодетая в зеленый банный халат с большим вырезом на груди, тоже присутствующая при экзекуции животного, — Никто прелестей твоих не откусит».

«Нет. Спасибо. Я как-нибудь в другой раз. Позже», — покраснел Витя, давая задний ход.

Туалет тоже оказался занятым. Перед ним столпилась стайка ребятишек и три женщины, живо обсуждавшие проблемы пищеварения того человека, что, судя по их разговору, уже долгое время занимал один из унитазов за дверью.

«Тут надолго, если вы сюда, — участливо сообщила ему одна из них довольно приятной наружности, — Если вы писать, то вам лучше на улице за курилкой», — дала полезный совет.

«Вы новенький? Вас как зовут?» — тут же подключилась вторая, средних лет, длинная и худая с большой коричневой родинкой на шее.

«Вы вместо Головина?» — живо поинтересовалась третья, крашеная блондинка пухленькая как свежий, розовый бутончик.

«Спасибо. Виктор», — коротко представился молодой человек и поспешил вернуться обратно к себе в комнату.

Дамы тут же переключились на обсуждение новенького.

* * *

Начальство искать долго не пришлось. Стряхнув с брюк дорожную пыль и справив нужду в указанном месте за кустиками, молодой лейтенант направился к массивному сооружению станции, словно маяк издалека притягивающему к себе внимание и вбирающему все выложенные бетонные дорожки. Кроме того, повсюду оказались развешаны таблички и указатели. Так что вскоре он очутился перед дверью нужного кабинета.

Пополнение встретил заместитель начальника капитан Букин. Сам командир на месте отсутствовал.

«Так… Мухин… Прибыл, значит… — протянул полноватый офицер с круглым здорового цвета лицом и короткой стрижкой под ежика, — Проходи… Знакомиться будем…».

Он говорил медленно с большими паузами между словами, словно выкапывая их из глубины своего обширного туловища.

«Были… были тут до тебя… офицеры… Ничего… и ты… привыкнешь… Все… привыкают… Тут только кажется… скучно… Тут… скучать не приходится… Мы тут… Родину… охраняем… Работаем… как говориться тут… на износ… Себя не жалеем… — продолжал заместитель командира, так, будто никуда не спешил и заготовил большую речь по поводу встречи, желая выцедить ее всю до конца по капле, — Служить… лейтенант… надо хорошо. С толком… С пользой… Выполнять… распоряжения… приказы… Коллектив… у нас… большой… дружный… Командир… человек занятой… За ужином… представишься… Завтра тебе… выходить на первое… боевое дежурство… Он… тебе… все скажет…»

Букин говорил еще какую-то ерунду, тяжело перенося потерю каждого вытолкнутого наружу слова, но, неожиданно, закончил:

«Все… Иди… Я тебя записал… Пропуск получишь…».

До ужина оставалось минут десять. Витя решил вернуться обратно в общежитие к себе в комнату, зафиксировать в дневнике первые впечатления. Дошел знакомой дорожкой до подъезда, проник в сумрак коридора и только добрался до своей двери, как неожиданно в полумраке столкнулся с прапорщиком.

«Вы? Так быстро? Привезли уже макароны?» — улыбнулся он коменданту.

«Какие макароны?» — испуганно вздрогнул Гусякин.

«За которыми надо было ехать, — напомнил лейтенант, — Катер встретили?».

«Ах, эти… — облегченно вздохнул Никитич, — К черту их всех. К черту их макароны… Начальник встречать ездил. Его вызвали, — на ходу соврал, оглянулся по сторонам, понял, что соврал, а также то, что собеседник тоже это понял, но не смутился и быстро выпалил, — Не было меня тут. И ты меня не видел. Ты у нас новичок. Наши порядки не знаешь. Катер у нас старший встречает. А я тут не при чем. И ты тут не при чем. И он тут не при чем».

«И они тут не причем», — решил поддержать шутку Витя.

«Кто сказал? — насторожился прапорщик, — Откуда известно?»

«Да так… — немного смутился молодой человек, — Шутка. Доложил вот о прибытии. Жду ужин».

«Доложил? Кому? Его нет» — стрельнул глазками по сторонам прапорщик.

«Заместителю, кажется. Толстый такой. Капитан. Букин, что ли?», — уточнил Витя.

«Значит, сегодня Букин… Это хорошо. Не нужен тебе ужин. Пошли, — резко распахнул какую-то боковую низенькую дверцу и затолкал офицера в узкую душную кладовку. Включил свет, — Садись, — указал на треногий, шаткий табурет возле полок с постельным бельем, сам сел на опрокинутый набок деревянный ящик. Извлек откуда-то из-под тряпок пол литровую бутылку водки, — Ты наших порядков не знаешь, — повторил, вытирая со лба капельки крупного пота, — Ты новичок. Ты вместо того. Значит, не тот. С тобой можно и выпить. Давай. За знакомство, — шкодливо хихикнул в кулачок, скрутил винтовую пробку и первый отхлебнул добрый глоток крепкого напитка, — На, — протянул гостю, — Выпей с дороги. Устал по дорогам колбаситься. Откуда к нам прибыл? Из Москвы, из Питера, еще откуда?»

«Питерские мы», — улыбнулся лейтенант.

«Питерские — это хорошо, — одобрительно принял сообщение Гусякин, — Питерские нормальные. Сам я с Донбаса. Потомственный шахтер. Но вот видишь, где оказался? Пошел в армию и остался. А Сашок, он был из Рязани. Никого, никого не осталось из земляков… — заметил печально, — Давай, за знакомство».

«Уступаю свою долю вам, — великодушно перекинул очередь молодой человек, — Выпейте на здоровье, товарищ прапорщик. Денек и у вас, видно, был хлопотный».

Не любил Витя водку. Ни вкуса ее, ни сомнительного расслабления, ни самой идеи существования не воспринимал и сторонился. Но иногда пил. Особенно, если того требовали обстоятельства. Все-таки в армию служить шел, понимать надо.

«Так, сынок не годится. Так не правильно. Теперь твой черед. Или ты мне не веришь? Или ты со мною не можешь?» — сощурил подозрительный глазок прапорщик.

«Почему не могу. Могу. Запросто, — Витя почувствовал какую-то проверку, — Только мне после в столовую идти, на ужин. Там говорят, командир должен быть. Не хорошо получится. В первый день. Как я перед ним покажусь?»

«А ты не ходи. Идти туда вовсе не обязательно. Командира нет, если тебя Букин принимал, и сегодня уже не будет. Он к себе уехал. Понял? Там на ночь остался. В логове своем. До утра не покажется. Так что пей, не бойся. У меня и закусочка есть, если ты голодный… — достал он из темного уголочка батончик сырокопченой колбаски и большую краюшку черного хлеба, — Скажешь, проспал ужин, если кто спросит. Устал с дороги. Прилег, уснул. Дело молодое. Понял? Давай. Не тяни. Прокиснет».

Витя обтер влажное горлышко ладонью, приложился, отпил теплой водки добрый глоток, вернул емкость обратно собеседнику. С непривычки чуть не стошнило, но перетерпел. Сглотнул. Слегка замутило.

«Во, это по-нашему, — одобрительно кивнул собутыльник, принимая выпивку, — Спасибо тебе, сынок. Сразу нашего человека видно, — взболтнул, припал к источнику, отпил всласть, даже растрогался от умиления; смахнул хрустальную бусинку слезы с небритой щеки, достал из кармана перочинный ножик, порубал колбаски толстыми кусочками прямо на полке с пододеяльниками, отчекрыжил ломоть хлеба, уложил его сверху колесиками, протянул лейтенанту, — Закуси, сынок, — молвил, — Видишь, до чего дошли. Выпить по-человечески больше уже не можем».

«От чего ж не можем?» — сочувственно поинтересовался Витя, заедая неприятный привкус во рту кусочком колбаски.

«Сразу видно, ничего не знаешь. Эх… — печально вздохнул Гусякин, — Какие времена пошли… Какие времена раньше были… Какая служба… Не служба — малина. Все было путем. Все было на месте. Все как положено. И служба, и жизнь… И все были довольны…»

«И что случилось?» — закинул удочку собеседник.

«Командир какой был… Душа человек… Иной раз зайдешь к нему в кабинет, достанет доброго коньячку. Давай, скажет, Никитич, по одной за здоровье… Накатим… Хорошо… — ударился в сладкие воспоминания прапорщик, — Жаль, вышел человек на пенсию. Этого назначили… Выслужился, его мать. Будто до него у нас службы никакой не было. Учить начал, как уставы читать. Инструкции на свет вытащил. Соблюдать надо, — лицо его сжалось в костяной кулачок, посерело. Он глотнул еще водки, резко закусил, словно зубами прикончил, и продолжил, — Мне что. Мне скоро на пенсию. Это вам дальше служить. Если, конечно, выдержишь… Ему, если что не так, уест сразу. Как волк. И повадки его волчьи. Исподтишка. Молчком. Хвать, кусь и нет… Все. Все изменилось. И люди, и служба. А какая может быть служба, если людей не осталось? Не та… Не та уже служба. Маята одна, беспокойство. Никогда не знаешь, из какой щели вдруг выскочит. Мне что… Мне скоро на пенсию. Сам понимай. Хотя на пенсию еще уйти надо. Дожить. Это при таком-то начальстве. Ничего… Годик, другой протяну как-нибудь и прощай. Ни на день больше тут не останусь. Слышал, какие у нас дела? О-о-о…, — многозначительно поднял он вверх палец, — Закрутили гайки до невозможности. Не продохнуть. Никакой личной жизни народу не оставили. Будто война. А спрашивается зачем? Кому это надо? Какое твое собачье дело, чего человек делает в свободное от работы время? Ты чего суешься? Человек свое отбарабанил. Вопросов к нему нет? Ну, так и свободен. Отстань от него. Может ему на рыбалку пойти хочется, или водки с приятелями попить. Полное имеет право. Конституция позволяет. Нет. Начал докапываться. Кто чего делает в свободное от работы время. Как себя ведет, чем дышит, ка5еи разговоры с кем разговаривает. Пить запретил. Посидеть, выпить нигде стало невозможно. „Это не логично, — говорит, — Не рационально. Нонсенс“. Кто с этим был несогласный, или начал выделываться всех уел. Напрочь. Чем ему Сашка помешал, спрашивается? Подумаешь, дело молодое за девками бегал. Так, что с того? Сам когда-то таким был. Сам, бегал. Нет, и его уесть надо было. Психа из него сделал. Пропал Сашка. Хороший был паренек. К нему бывало зайдешь вечерком, дернешь стаканчик, посидишь, радио послушаешь. Хорошо… Кому мешал Сашка? Молодой был, как ты. Дурной. Говорил ему, уймись, не шали. Служи тихо, ходи по уставу. Дурак. Не послушал. Стал рапорта писать. А его рапорта, кто кроме Кума читал? Вот и пропал Сашка. Не сообразил, как себя вести надо. А ты меня слушай. Ты на ус мотай. Нет усов, мотай на уши. Усы вырастут, перемотаешь. С начальством не спорь. Как велят, делай. Понял?»

Витя согласно кивнул головой.

«Не будешь высовываться, доживешь до пенсии. Как я, — продолжал наставления изрядно захмелевший комендант, — Я всю жизнь не высовывался. Никуда не лез. Есть обязанности — исполняю. Нет обязанностей — сижу тихо, ни во что не суюсь, носа из норы не показываю. Тут все просто. Это же армия. Кто выскочил, того и прикончили. Вас там в училищах этому учат?»

Благодарный слушатель отрицательно покачал головой.

«Вот это и плохо, что вас там жизни совсем не учат. Учат только по уставам шагать, да книжки читать. А жизнь она шире. Почему вот Сашку не научили? Был бы сейчас живой Сашка. Эх, Сашка, Сашка, Сашка — голова дурашка, сидел бы сейчас тут, с нами. Тебе бы он понравился. Хороший паренек. Веселый. Это все я, дурак, виноват. Не остановил вовремя. Нужно было сразу сообразить, чем дело тут пахнет. Сразу, как Пашка пропал. Вот был человек. А я не сообразил. Вот и получи. Та тебе, безмозглый старикашка, — стукнул себя кулачком по лбу, — Но теперь — стал ученый. И потому ты меня, сынок, слушай. Не хочу снова грех на душу брать, — прапорщик наклонился вплотную к молодому лейтенанту и таинственно прошептал тому в самое ухо, — Здесь творятся странные вещи. Никогда не соглашайся на обследование. Пропадешь. Подменят. Понял?»

«Как это подменят?» — удивился Витя.

«Так и подменят. Всех уже подменили. Нормальные же все были мужики. Я же их всех хорошо помню. Мы же с ним сколько лет уже тут сидим на одной кочке. Все было путем. А тут, как оттуда пришли, так все, полный абзац. Не те. Понимаешь. Не те. Морда та, а человек другой. Не тот. Не тот, что был раньше. Разок, только разок сходят в его логово и все. Уже не те. Что они там с ними делают? Я не знаю. Не ходил. Хотя звали. И не один раз. Приходи мол, посмотрим, послушаем. Смекнул. Не пошел. Прикинулся шлангом. Хотя у меня желудок. Все знают. Понимаешь, слабый. Не знаю, как с ним до пенсии дотянуть. Болит зараза три раза на дню. И понос. Понимаешь, замучил меня понос. Каждое утро. Как чаю попью, так сразу понос. Ты, главное, не ходи туда, понял? Даже если пошлют. Даже если прикажут. Сам потом себя не узнаешь…» — прошептал напоследок и рухнул с полки на пал. Пустая бутылка выкатилась из раскрытой руки и, робко позвякивая на неровных стыках половиц, погрузилась в темный уголок кладовки.

Лейтенант попытался приподнять обмякшее тело уснувшего мужичонки, но потом счел за благо оставить того на месте. Куда тащить пьяного прапорщика он понятия не имел. Лишь подложил ему под голову подушку, взятую в верней полки, и осторожно выглянул в коридор.

В общежитии стояла оглушительная тишина. Казалось, каждый шорох отзывается гулким эхом в темных его недрах. Часы показывали полночь. Дверь комнаты оказалась совсем рядом. Воровато оглядываясь по сторонам, Витя прокрался до нее три метра, сунул в замок ключ и обнаружил, что она вовсе не заперта.

«Проходите, Мухин, — последовала властная команда и включился свет, — Я вас уже пять минут жду. Вы где были?»

Перед ним стоял высокий, статный майор. Гармонично сложенное, не выражающее никаких эмоций лицо. Пронизывающий взгляд стальных, серых глаз. Глухо застегнутый китель. Тройная планка боевых наград.

«У вас дверь не заперта, — пояснил он, опережая застывший от удивления вопрос на губах лейтенанта, — Моя фамилия Глумов. Я командир части. Ваши документы я видел. Хотел взглянуть на вас лично. Почему отсутствовали на ужине? Завтра у вас первое боевое дежурство. Подъем в семь ноль-ноль. Вы что, пили?»

Вопрос как острие рапиры вонзилось в грудь молодого офицера.

«Только не врать, — снова опередил он застигнутого врасплох подчиненного, — Отвечать. Пили?»

«Да… так… тут… ерунда… по случаю… знакомства… я… только чуть-чуть… по глоточку…» — смущенно пролепетал Витя.

«Точнее. С кем пили? Не мямлить. Отвечать. Стоять смирно. Кто угощал! Быстро», — привычно скомандовал майор.

«Да, я так… — подкатился к горлу колючий комок, — Я не хотел… С дороги… Устал… — он попытался протолкнуть его внутрь, но предательский стыд растопырился посреди шеи, вцепился железными пальцами в бронхи, перехватил дыхание и полез наружу, царапая глотку и заливая краской побледневшие щеки, — Это как-то случайно получилось… — начал откашливаться Витя, — Спонтанно… Само собой… Символически…».

«Кто угощал? Отвечать. Быстро!» — последовала жесткая команда, как кнут стегнул по спине. Неожиданно, хлестко. Даже в голове зазвенело.

«Комендант угостил…», — вырвалось вдруг наружу и сразу же стало легко и свободно. Витя обмяк и покраснел еще больше. Не потому, что осознал свой проступок. Ничего особо предосудительного он в этом не видел. В армии всегда пили. Ему стало стыдно самого себя за то, что он так быстро сдал своего нового знакомого.

«Гусякин. Так… Опять начал пить… Я же запретил. Ладно… Вас, Мухин, на первый раз прощаю. Предупреждаю, в следующий раз последует самое суровое взыскание. Плохо начинаете, лейтенант. Все. Отбой. Спокойной ночи», — майор решительно вышел из комнаты и железными шагами загромыхал в гулком коридоре. И каждый удар его сапога эхом отзывался в голове Вити убийственным словом «сдал», «сдал», «сдал».

«Дурак, какой же я дурак!» — воскликнул он и рухнул не раздеваясь на койку.

* * *

Первое боевое дежурство прошло, вопреки ожиданиям, как-то серо, обыденно, будто на тренажере. По его окончанию у Вити даже возникло ощущение, словно он очутился внутри огромного механизма, где каждая деталь находится на своем точно определенном месте и выполняет исключительно только ей заданную функцию. Подвижные шестеренки, облаченные в военную форму, настолько четко следовали всем предписаниям многочисленных инструкций и наставлений, что ему, только что прибывшему из училища, стало не по себе от ощущения холодного прикосновения идеально выстроенной системы.

«Как же они тут живут? — задал он себе вопрос, — Так же совершенно невозможно. Или они не люди?»

На людей в привычном его понимании новые сослуживцы действительно во время работы походили мало. С теми немногими офицерами, с кем удалось столкнуться на первом дежурстве, за все двадцать четыре часа самого тесного казалось бы общения не удалось перекинуться и парой слов на внеслужебную тему. Их словно ничего кроме параметров заданной обязанности больше не интересовало. Они даже неодобрительно пресекали любые попытки отвлечь их посторонними разговорами. Витя так и не понял, опасались они нарушить установленные жесткие предписания инструкций, или настолько сознательно относились к исполнению своих обязанностей, что даже не допускали мысли хоть на секунду переключить внимание на иные сюжеты, кроме определенных. Казалось, сообщи им в этот момент, что умер их самый близкий человек, они и бровью не поведут, продолжая нести службу, как ни в чем не бывало. Это столь разительно отличалось от той, недавно оставленной бесшабашной курсантской среды, что полностью обескураживало и в какой-то степени разочаровывало.

«Роботы они что ли? Или это служба на них так действует? — предположил он, — Или это они на меня хотят произвести впечатление? Неужели и я со временем таким стану?»

Дежурство завершилось спокойно. В штатном режиме. Все новые знакомые сразу разошлись в разные стороны по каким-то своим очень срочным и неотложным делам, как тараканы по щелям разбежались. Только вознамерился Витя кого-нибудь по дороге зацепить дружественным разговором, как от каждого и след простыл. Общаться, кроме женщин на общежитской кухне, стало не с кем. Но те с первой же встречи вызвали у молодого человека некоторую настороженность своим излишне развязным, почти нахальным поведением. Словно только что из одной с ним пастели выбрались.

Не задерживаясь возле мест общественного скопления, он быстро прошмыгнул в свою комнату, заперся изнутри и упал на кровать. Непривычная усталость навалилась на плечи. Даже есть не хотелось.

«Совершенно бездарно потраченное время, — промелькнула в голове последняя мысль, — Если каждый день будет таким, то до истины я доберусь не скоро».

Глаза слиплись, и он уснул.

Суждение оказалось пророческим. Последующие дни не принесли никакой ясности в разрешение поставленной перед ним задачи. Записи в дневнике изо дня в день пестрели одинаковыми фразами: «Ничего существенного», «Поговорить не удалось», «Едва обмолвились парой слов». Четко распределенные между сослуживцами функции не оставляли никакого времени для свободного общения, так что никого толком расспросить о пропавших офицерах Витя за целый месяц напряженной службы так и не сумел. Не помогли ни замкнутые пространства, ни дружелюбная наивность новичка, ни специально расставленные в разговоре логические ловушки. Мало кто изъявлял желание касаться неприятной, возможно — запретной, темы, или, тем более, обсуждать что-то с малознакомым, темным, непроверенным человеком. Кто его знает, кому он затем передаст подробности разговора?

Дальше загадочного поучения Гусякина, прозвучавшего в первый день в сумраке тесной бельевой кладовки, расследование за три недели ничуть не продвинулось. Самого коменданта подцепить на продолжение разговора оказалось делом весьма затруднительным. Не то прапорщик с того дня намеренно избегал встречи с молодым офицером, не то маршруты их передвижений по ограниченной территории никак не могли пересечься в одной точке, только не удавалось отловить вездесущего Никитича, и на все Витины ухищрения он не попадался. Ни смена белья, ни преднамеренно разбитый графин, ни поданная жалоба на отсутствие горячей воды в общежитии — не поспособствовали организации такой встречи. Всякий раз приходилось разбираться с кем-то из его специально направленных многочисленных подчиненных из рядового начальствующего состава. Видимо, здорово прапорщику досталось на следующий день от грозного командира за вечернюю попойку. Говорили даже, что он несколько дней отлежал дома с жалобами на обострение болей в желудке. Правда, попытки навестить его также не увенчались успехами, несмотря на то, что он проживал в этом же корпусе на втором этаже. Дверь постоянно оказывалась закрытой и внутри комнаты царила напряженная тишина. Хотя его блестящая залысина несколько раз промелькнула в проеме раздаточного окна столовой. Один раз во время завтрака и два раза за обедом. Но догнать прапорщика или заметить, куда юркнуло его маленькое тело, Витя не успел. Слишком многочисленными оказались потаенные местечки в гарнизонной застройке и обширными возложенные на коменданта обязанности.

Достойной замены общительному Гусякину также не находилось. Люди, собранные здесь в одной точке с разных концов света, несмотря на всю кажущуюся простоту установления контакта, оказались настолько замкнутыми и зацикленными на работе, что оставалось только удивляться тому, как они до сих пор не покрылись железом и не перешли в питании с котлет на батарейки. Все их разговоры даже за столом и в свободное от службы время непременно сводились к локации, волнам, параметрам приборов, техническим характеристикам некогда зафиксированных целей. Даже такая привычная тема, как бабы, несколько раз брошенная на круг, встретилась ими как-то настороженно, с некоторым недоумением, будто поднял ее человек весьма недалекий и она не достойна того, чтобы тратить на нее драгоценное время.

«Как же вы тут проводите свободное время?» — поинтересовался как-то молодой офицер, сидя в сугубо мужской компании на улице в курилке.

«Читайте большие специальной литературы. Повышайте профессиональный уровень, — последовал незамедлительный совет старших товарищей, — У нас тут прекрасная библиотека».

«А кино?» — напомнил лейтенант о существовании иных ценностей культуры.

Собеседники снисходительно усмехались: «Эх, молодость…» — отразилось на их лицах.

Пришлось Вите искать иные подходы к их внутреннему миру. Но с какой бы стороны он не заходил, какую бы не затрагивал в разговоре тему, всякий раз натыкался на непонятную отчужденность, переходящую в странную зацикленность на рабочей сфере. Они очень легко шли на контакт, но столь же стремительно срывались и уходили в сторону, как только речь заходила о чем-то отличным от службы. Словно боялись показать себя, приоткрыть, высказать свое мнение о том, оставленном за бетонным забором ином мире. И причина такого странного поведения оставалась пока загадкой.

«Что их здесь держит? Что объединяет? Работа? Стремление оказаться полезным? Отложенный во времени личный интерес? — задавался вопросами Витя, — Или их всех настолько жестко выстроил новый начальник? Но как он этого сумел добиться? Что он такого смог с ними сделать? Неужели они все так сильно его боятся? Но на одном страхе такого результата достичь невозможно. Они вполне искренни в своем стремлении служить. Что им бояться? Максимально на что он способен, это отправить их в отставку? Так это только воплощение мечты нормального человека. Это же не часть, это какая-то одна, большая, боевая машина. Неужели это все наглядное проявление профессиональной деформации личности? Как такое могло произойти, что в одном месте собралось так много трудоголиков? Кто их собрал? И вообще какой может быть интерес так долго тут находиться? В этом забытом Богом месте? Они же обычные на первый взгляд люди. Может быть, это такой способ преодолеть тоску? Защитная реакция организма? Уйти с головой в работу, и напрочь забыть о том, что где-то там, далеко за горами и за лесами находится большой, шумный, разноцветный мир. Жизнь тут действительно убийственно однообразна и скучна. Или я еще что-то не знаю, и их всех объединяет нечто большее, чем просто служба?..»

Каким далеким казался теперь тот другой мир, отделенный тысячью километрами лесов и непроходимых болот. На вершине сопки, словно на острове, раскинулась большая поляна огражденная высоким бетонным забором с колючей проволокой. Душная столовая, наушники и серая стена радара, нацеленная в небо. В свободное от дежурств время топографические карты, инструкции, учебники и здоровый молодой организм, требующий выхода излишней энергии. Полное одиночество. Комары, сосны и высокое беспредельное небо. В километре от КПП узкая речушка с пескарями. Дальше по извилистой, лесной, пыльной дороге — небольшая деревушка под грустным названием Урумы. Там есть магазин. В нем продается водка. Но это запретный плод для всякого сюда входящего. Туда выход настрого запрещен. Только иногда, по воскресеньям можно посетить бесплатное кино в клубе организованное за счет местного сельскохозяйственного предприятия и то не всем.

Единственные доступные развлечения в свободное от службы время это бильярд в помещении спецназа и охота с рыбалкой для тех, кто понимает толк в таком виде отдыха. Если не женат, и все время не думаешь о работе, то с ума можно сойти от безделья. Немудрено, что все офицеры только о ней и говорят. Кому охота с тоски повеситься?

Оставалось, правда, еще одно развлечение, то самое, на чем погорел лейтенант Головин. Офицерские жены с тоскливыми глазами так и шныряли по территории части, не зная к кому еще можно пристроиться, утолить голод, пощекотать нервы, заплести душещипательную интригу. Но Витя не относил себя к любителям данного вида спорта. Не его вид. Шашни, не шашки, умом сильно не блеснешь. Тут нужен иной навык и совершенно определенная направленность мысли. Хотя нужную информацию, таким образом, вполне, подсобрать можно. В кино это здорово получалось у маститых шпионов. Но они там все такие красавцы, обаяшки, проныры. Только глазом моргни, любая поведется. А что делать если тело мешковато, подслеповато, местами толстовато, чуть-чуть коротковато, немного непропорционально? Если лицо больше напоминает подушку: носик пуговкой, глазки маленькие, а большие, неровные зубы выпирают из-под верхней, пухлой губы? Как подступиться? Как начать? Так, чтобы не стало мучительно больно? И потом внимание на него всерьез обратила только одна, не очень симпатичная дама бальзаковского возраста. Видимо, среди других офицеров она вообще не пользовалась Никакой популярностью. Прямо таки глаз с первого же дня на молодого лейтенанта положила. Сначала постоянно в коридоре встречалась. Притрется, улыбнется, губищи большие, зубищи желтые, — мороз по коже. Ее одеколоном весь барак пропах. Такой сильный запах, что вонь от уборной перешибает. И всякий раз в душевую заглядывала, когда он там мылся. Просунет голову в дверь:

«Места есть? — осведомиться, — Ах, и вы тут, — заметит, широко улыбнется, показывая все свои квадратные желтые зубы, — Не возражаете, если я рядышком ополоснусь?»

Душевая общая. Расписана по часам, кто, когда и за кем моется. Но кто его соблюдает? Особенно эта, постоянно норовит пролезть в любое удобное для нее время. Как Витя услышал из разговоров, она жена Букина, и зовут ее Лариса.

Дважды успевал сбежать раньше, чем она разделась. Один раз даже мыло до конца смыть не успел. Прошмыгнул у нее под самой волосатой подмышкой, укутавшись в полотенце. Но на третий раз — прихватила. Схватила чуть ли не за самый сокровенный участок тела, к себе придвинула:

«Давайте, чайку вместе попьем, — жарко шепнула в самое ухо, — Мне так интересно с вами поговорить. Вы такой симпатичный молодой человек. Узнать хочется, что там в Северной столице делается? Как мир культурный поживет? Какие спектакли в „Большом“ ставят? Приходите сегодня вечером. Мой дурак будет на дежурстве. Я буду одна. Никто нас не побеспокоит. Поговорим».

«Да, да, конечно, — попытался вырваться Витя, — Спасибо за приглашение».

«В десять. Я буду ждать. Мне так одиноко. Так скучно. Заснуть одна не смогу», — вздохнула она пышной грудью.

«Да, да. Я приду, приду, — протиснулся к выходу молодой человек, прикрывая на ходу голое тело широким, махровым полотенцем, — Наверно, приду», — добавил, хватая со скамейки брошенное обмундирование, и убежал, шлепая босыми ногами по коридору в сторону своей комнаты, оставляя на дощатом полу мокрые следы.

Проходящие в это время дамы нисколько не удивились его виду, посторонились, уступая проход. Мало ли что человеку нужно? И не такое еще видели.

* * *

В назначенное время Витя не пришел. Обманул. Вместо этого позвонил ее мужу по местной связи и сообщил, что его жене, кажется, не здоровится. Тот не замедлил явиться. Поинтересовался самочувствием. Супруга тут же повязала голову полотенцем, застонала, попросила оставить ее в покое. Приняла таблетки и легла спать.

«Попрошу зайти доктора», — почесал круглую голову капитан и удалился в свой кабинет продолжать ночное дежурство.

На некоторое время дама затаилась, вроде как успокоилась, перестала проявлять явные признаки внимания. Говорили даже, что действительно заболела. То ли молока холодного глотнула сверх меры, то ли в речке перекупалась. Во всяком случае, неделю на глаза Вите не попадалась. Но три дня назад случилось страшное.

Где-то за полночь он отлучился на некоторое время в туалет. Благо к этому времени очередь рассосалась. Первая волна уже схлынула, а вторая, предшествующая сну, еще не накатила. Ночная жизнь офицерского общежития клокотала вовсю. Из-за каждой двери выплескивались в общий коридор какие-нибудь признаки жизни. На кухне кто-то еще что-то дожаривал и быстро перебегал от плиты к комнате и обратно. В душевой фыркали, как тюлени. Где-то по-семейному ругались. Плакал какой-то ребенок. Кричали голодные кошки. Справившись со своими делами без особых задержек, молодой лейтенант вернулся к себе в комнату. Свет включать не стал. Ни к чему. Призрачное мерцание Луны через открытое окно отбрасывало на стены серебристый свет, и путь до кровати проступал сквозь ночь вполне отчетливо. Прикрыв за собой дверь, он снял брюки и приблизился к койке с намерением нырнуть под теплое одеяло. И только вознамерился осуществить задуманное, как пастель сама распахнулась и обширная женщина, возлежащая на белой простыне, крепко схватила его за руку. Голая и открытая, как бегемот на пляже. Крик ужаса застрял костью в горле. Пред ним явилась она, Лара. От неожиданности Витя обмер. Не успел сообразить, что следует сделать, как оказался в ее крепких объятьях, погрузившись в прохладную, влажную мякоть ее тела.

«Дурачок, какой же ты дурачок, — жарко шептала она ему в ухо, ловко орудуя опытной рукой в месте, преисполненном мужского сокровения, — Что же ты ко мне не пришел? Видишь, я не гордая. Я сама пришла к тебе. Какой ты настырный. Какой мужественный. Не бойся меня. Люби меня. Люби меня сейчас, здесь. Никто не узнает. Все спят. Мой дурак тоже спит. Я ему снотворное дала. И тебе дам, дам, дам. Ну, давай, давай же, давай».

Одной рукой она прижала его лицо к своей рыхлой груди, крепкими пальцами второй схватила оторопевшую причинность и стала активно ее массировать, потея от волнения. Но не таков оказался Витя, чтобы вот так без боя сдаться первой подвернувшейся бабе. Упершись ручонками в металлическую раму кроватной сетки, а левой ножонкой в холодный пол, он рванулся вверх что было мочи и вырвался из цепких объятий, едва не оставив в ее руке то, без чего не имел бы для нее такой привлекательности. Оказавшись на свободе, он ринулся прочь из комнаты. Преодолев со спринтерской скоростью длинный коридор, молодой человек оказался на улице босой, в белой футболке и сатиновых трусах украшенных веселыми фиолетовыми бегемотиками.

«Классные плавки, Мухин», — присвистнул кто-то со стороны курилки.

«Вечерний моцион?» — поинтересовался второй голос.

«А? Добрый вечер», — отозвался смущенный Витя и нырнул в самую глубину тени густого кустарника, растущего возле входа, растворившись в ночи весь без остатка.

«Опять очередь, — посочувствовал третий, — Пойду и я отолью, что ли…».

Около получаса Витя героически давил в кустах назойливых комаров. Больше не выдержал. Особенно после того как его дважды чуть не обмочили нетерпеливые сослуживцы. Решил, что пора искать способ возвращения обратно в комнату. Вряд ли Лариса все еще там, после столь откровенного проявления неприятия с его стороны. Гордость женщине не позволит остаться. Обязательно уйдет. Но дефилировать в нестандартных трусах через длинный коридор офицерского общежития стало стыдно. Начался новый исход к местам не столь отдаленным, и женскими голосами тесное помещение наполнилось до отказа. Пришлось искать другие пути, через окно. Благо на ночь оно всегда оставалось открытым. Но как в темноте распознать свое? По виду они все одинаковые. Пришлось прибегнуть к правилам арифметики. Прикинув в уме количество комнат от угла дома, Витя двинулся вдоль фасада отсчитывая такое же количество окон, и почувствовал, как босая нога увязла в чем-то теплом и вязком. В нос ударил неприятный запах потревоженных остатков жизнедеятельности крупного организма.

Волна отвращения пробежала по всему телу. Лицо сморщилось, как от доброй порции лимонного сока, и результат подсчета моментально вылетел из головы вместе с витиеватым идиоматическим выражением, наиболее соответствующим подобным обстоятельствам. Пришлось тщательно вытирать ногу о траву и возвращаться к исходной точке. Однако новый подсчет окон закончился на той же растоптанной куче. На этот раз в ней увязла другая нога. Мало того, при возвращении назад первая наступила на что-то острое, то ли торчащий из земли гвоздь, то ли осколок стекла и теперь страшно зудела, истекая каплями крови. С каждым шагом на душе становилось невероятно грустно от осознания того, как грязь и микробы набиваются в открытую рану, грозя сепсисом и гангреной.

Медлить больше нельзя. Необходимо срочное медицинское вмешательство. Превозмогая отвращение и страх. Витя в третий раз пробежал счетом по окнам, обнаружил искомое, открытое и очень напоминающее его собственное, подпрыгнул, зацепился руками за раму и стал натружено карабкаться, скребя голыми пальцами ног по шершавой стене дома. И зачем ногти недавно остриг? И почему не орел? Гравитационное притяжение земли страшное. Тело массивное. Руки слабые. Не удержался. Упал. Воткнулся задом в мягкую землю. Пришлось, чертыхаясь, идти искать какую-нибудь подставку.

Нашел возле столовой пластиковый ящик из-под бутылок. Принес. Освежил результат недавнего подсчета, подставил под окно. Вскарабкался на подоконник.

Рана зудит. От запаха грязных ног тошнит. Не до обозрения обстановки темной комнаты. Тем более стол под окном стоит. Настольная лампа, газета, занавески… Только посуды на нем почему то больше.

«Это ты?» — послышался из глубины комнаты осторожный женский голос.

«Нет. Простите. Это я, — ответил Витя и дал задний ход, — Я, кажется, ошибся».

«Глупыш. Сегодня же нельзя. Сейчас муж придет. Он покурить вышел. Иди скорее назад, — из глубины комнаты стала выходить на свет женская фигура, но он не стал дожиться очередной непредсказуемой встречи и быстро соскользнул с подоконника на землю, — Какой смешной, — послышался вслед приглушенный смех, — Я и не думала, что ты такой смешной».

Пришлось снова производить подсчет и подставлять ящик под другое окно. Кто была та женщина в первой комнате?

На этот раз ошибки не случилось. Попал к себе. Как и предполагал, Лара не стала дожидаться возвращения спешно покинувшего ее любовника и оставила комнату. Зато в отместку прихватила с собой со стула форменные брюки и гимнастерку. До душевой пришлось добираться в спортивных штанах, извлеченных из чемодана.

Произведя с ногами необходимые гигиенические процедуры, остаток ночи Витя провел будто в полусне. С трудом переживалось недавнее столкновение с мощным противником. Невероятными усилиями воли удалось спасти от наглого покусительства первозданную чистоту. Сохранить девственность ценой собственной крови и казенного обмундирования. И как сказать об этом начальству?

Продажа обнаружилась только на утро. Прямо под окнами на траве. Видимо, Лара в запале чувств выбросила вещи неблагодарного возлюбленного из окна. Весь день пришлось проходить в мятой форме. Хорошо документы с кошельком не пропали.

Но теперь едва примечал на горизонте своего движения выдающиеся габариты знакомой фигуры, сразу сворачивал в сторону и прятался. Но куда денешься в тесном коридоре общежития? Как быть, если она стоит прямо под дверью уборной? Как укрыться от посягательств в открытой душевой?

Может быть все-таки с ней стоит серьезно поговорить?

* * *

«И куда вы только запропастились капитан Охрипенко и лейтенант Головин? — думал Витя, глядя в бездонное голубое небо, напоенное летним зноем, — Неужели и вправду болтаетесь сейчас где-нибудь в межзвездном пространстве, заключенные в какую-нибудь капсулу? Но почему именно в капсулу?.. Куда же еще сажать двух наших офицеров? Они же весь звездолет развинтят на части. На ходу разберут голыми пальцами… Действительно, зачем они Им сдались? Один, если верить рассказам, — не просыхающий пьяница, второй — бабник, клеймо ставить некуда. Прямо-таки бык производитель. У обоих по одной извилине и та — след от фуражки. Нашли, кого похищать! Если они на что и годились, так только на мясо. Кого не спроси, все как один не сильно хорошо о них отзываются, хотя считают умершими. Кроме Гусякина. Но тот, как черт от ладана бегает. Запретили ему что ли со мой встречаться? Может и запретили… Нужно бы с ним толком переговорить… Извиниться… Но как? Возле кладовки он уже месяц не показывается. Только на кухне три раза мельком и увидел. Да… странные тут творятся вещи…

Черт бы их всех побрал! Чертовы гуманоиды. Даже нормального человека украсть не могут. Хотя это может быть сильно большая редкость. Особенно в этих местах. Если они и впрямь такие продвинутые, что же они сразу не могут определить умственный потенциал жертвы? Или им такие и нужны для своих медицинских экспериментов?..

И как назло, ни одного НЛО за весь месяц не пролетело… Куда только их диспетчерская служба смотрит. Или не знают, что я уже тут. Или им никто об этом не рассказал? Действительно! Как им сообщить, что я желаю их видеть? Пульнуть им в небо приглашение, что ли? Нарисовать лучом радара: «Милости просим»? Странное все-таки задание мне дали. Даже если и обнаружу некий объект, как мне его зафиксировать? Самое большое, что я могу сделать, это составить график движения по ночному небу. Если они, конечно, станут его придерживаться. А если нет? И сколько лет мне еще тут прозябать, прежде чем я смогу составить такой график? Сто? Двести? Да от меня уже через неделю ничего не останется. Все вытечет через поры. Ужасная жара. Просто пекло какое-то».

Витя лениво перевернулся на бок. Скользнул глазами по пластмассовому ведру с прохладной водой.

«Но почему именно они? И почему именно в такой последовательности? Сначала Паша Охрипенко, потом Саша Головин? Да… не сильно я продвинулся в своем расследовании. Прав был Геннадий Петрович не простая это задача, особенно если никому не верить. Не могли же оба беспричинно исчезнуть. Следовательно, нужно искать причину. Отличная, свежая, оригинальная и плодотворная идея. Особенно если определиться, где мне ее искать? Может быть, искать нужно где-то тут, внутри части? Но как до нее докопаться?.. Кто-то должен же все знать. Нужно только найти того, кто это все знает, и разговорить его. Но как? Где? Кого? Хотя я знаю одного, кто об этом непременно должен знать. Это майор Глумов. Но как до него добраться?»

Витя лег на спину и зажмурился. И почему эта мысль не приходила раньше в его голову? Такая простая, такая очевидная. Действительно, кто кроме самого Глумова может ответить на все затруднительные вопросы? В нем, именно в нем находится вся нужная информация. Остается только извлечь ее и оценить. Но как?

Когда ясна цель, то можно искать и пути ее достижения. Гораздо сложнее пытаться достичь чего-либо не ясно осознавая, что именно ищешь. Искать в темной комнате некое темное существо действительно утомительное занятие. Но вот это существо обозначилось. Назвало свое имя…

«Как подобраться к Глумову? — ворочалась в голове мысль, — Как заставить его все рассказать?»

Вырисовывался длинный, утомительный путь служебного приближения к начальнику полный внутреннего преодоления и угодничества. Месяц, два, от силы три. Ну, максимум — полгода. Больше он не выдержит. Раскроется. И это будет полное поражение. Крах. Нет. Такой путь не походит.

Профессиональная карьера предполагает годы. Когда он еще доберется до таких же вершин, чтобы составить разговор на равных?

Еще можно его тупо выкрасть и замучить насмерть расспросами в тихом месте, как это делают в боевиках? Фантазии далекие от жизни. Отметаются сразу. Хотя это, наверное, имело бы смысл. Интересно, правда, чтобы он стал делать, если бы в результате выяснилось, что Глумов тут не при чем?

Остается последний путь — попытаться найти общий интерес. Выстроить отношения на общечеловеческом уровне. Но как раскрыть абсолютно незнакомого человека? Как заставить его пойти на неформальное общение? Для этого подходил только один метод: начать собирать сведения, изучать, наблюдать, анализировать… Собственно говоря то, что он весь этот месяц и пытался сделать. И каков результат?

«Топчемся! Топчемся на месте!» — шаблонно гаркнул бы в этот момент начальник полиции, распекая своих инспекторов в каком-нибудь голливудском боевике. И был бы полностью прав.

«Действительно. Топчусь на месте», — признался себе Витя, хотя мог бы сделать определенный прорыв в отношениях. Но упустил шанс…

Он вспомнил, как примерно через две недели после первого боевого дежурства его пригласил в себе в кабинет командир части майор Глумов.

За длинным красного дерева конференц-столом сидел сам хозяин, его заместитель капитан Букин и старший лейтенант Лобов, командовавший вторым взводом спецназа, отвечавшего за обеспечение безопасности станции.

Перед ними какие-то бумаги.

Всех офицеров Витя уже знал. За две недели не один раз сталкивались то в столовой, то по служебным вопросам. Из всех троих только, пожалуй, капитан Букин не хватал обеими руками звезд с неба и довольствовался тем, что ему сниспослала природа, то есть весьма малым. С первой же встречи он показался человеком ленивым и глупым, и, как всякий лодырь, сильно любившим халяву. Такие живут не заглядывая далеко в будущее, одним днем и потому для всякого начальства представляются весьма удобными помощниками. Видимо, это обстоятельство и послужило надежной основой для его продвижения по службе. Правда не высоко. Не дальше заместителя командира части. Зато надежно, ибо более преданного подчиненного найти сложно. Не интригует, смотрит в рот, кормиться из рук и заботиться о своем начальнике в меру сил и умственных способностей. Надежный костяк, основа любой команды. Исполнителен, предан, не обременен задумчивостью и тщеславием. Понимает толк в похвале и ласке. Про таких еще говорят, что он туп и сер. Но если бы все стали инициативны и проявляли заботу о судьбах человечества, кто бы тогда защищал Родину? Такие, как капитан Букин просто необходимы для образования тела общества и природа щедро позаботилась о том, чтобы их производилось как можно больше, чтобы они составляли основную массу, послушно исполняющую свою маленькую роль винтика, шурупчика, гвоздичка, щепочки, стружечки, кирпичика, ячеички. Зачем тысяча лидеров, если руководить будет некем?

Старший лейтенант Лобов представлял из себя человека полностью противоположного Букину. Как Вите показалось, он знал себе цену. Под личиной внешнего послушания находилась жесткая пружина скрытого интеллекта. Этому нужно от жизни много и он будет продвигаться к своей цели по головам, невзирая ни на какие препоны физического, материального или морального плана. Он точно когда-нибудь станет генералом. У него это на лице написано. Не потому, что Лобов лучше остальных знает, как организовать службу, а потому, что ему это нужно для удовлетворения своих, личных амбиций. Если для достижений этой цели потребуется пойти на крайние жертвы, то он пойдет, даже сильно не задумываясь. Пока же он находится на старте, выжидательно присматривается, подстраивается и в меру выслуживается. Не забывая, конечно, отмечать отдельные промахи руководства и использовать любой шанс для движения вверх, как бамбук. Сегодня он еще командир взвода. Но завтра… Опасно такого ставить своим заместителем. Молодой, но сильно шустро подползающий.

Третий — майор Глумов, как всегда хранил полное спокойствие под маской внешнего равнодушия.

«Садитесь, Мухин», — пригласил к столу хозяин кабинета.

Витя скромно пристроился сбоку на стульчике.

«Мы провели расследование вашей пьянки с прапорщиком Гусякиным. Не желаете ознакомиться с его рапортом?» — предложил майор.

Лейтенант скромно пожал плечами. В атмосфере чувствовалось какое-то напряжение. Повисла тяжелая пауза.

«Почему не берете? — указал на бумагу Глумов, — Гусякин подробно изложил содержание той встречи. Ознакомьтесь».

Молодой человек взял рапорт и быстро пробежал глазами по неровным строчкам. Писавший их человек явно нервничал, подбирал слова, часто зачеркивал и отвлекался. Буквы словно жуки то наползали друг на друга, то разбегались в разные стороны, оставляя между собой большие промежутки и даже не удосуживаясь схватиться длинными хвостиками. Общее содержание документа сводилось к тому, что никто иной как Мухин протащил в часть бутылку водки, спрятанную в чемодане, и склонил прапорщика к распитию оной в неположенном месте по поводу знакомства, всячески выведывая у него особенности несения службы, а также личные качества командиров и начальников, о которых он, Гусякин, отзывался исключительно хорошо и от чего он, Гусякин, не смог вовремя выехать на закупу макарон и теперь страдает обострением гастрита.

«Почитали?» — поинтересовался майор.

«Да… я… вообще-то удивлен…», — признался молодой офицер.

«Вот как? Удивлены?» — заинтересовался командир части.

«Я… Не ожидал такого… Простите…», — молодой офицер окончательно смутился и вдруг представил себе как на его месте сидит больной, пожилой прапорщик и, обливаясь потом, отвечает на унизительные вопросы, выкручиваясь изо всех сил в страхе потерять службу в одном шаге от пении. «И что ему еще оставалось? — подумал он, — Это же я его в тот вечер вломил. Пора возвращать долги…»

«Выражайтесь точнее. Что вы не ожидали?» — уточнил Глумов.

«Я не ожидал, что этот незначительный эпизод может вызвать такие большие последствия», — нашелся, наконец, Витя.

«Что вы называете незначительным эпизодом? Уточните, пожалуйста», — незамедлительно последовала начальственная команда.

«В училище нас учили строго соблюдать армейские традиции. Я прибыл в часть. Первый день. Я просто должен был как-то познакомиться с коллективом. Я, простите, просто не мог предположить, что выпитые сто грамм вечером за знакомство могут быть расценены, как грубое нарушение дисциплины», — ответил лейтенант.

«Здесь не кабак. Здесь боевая часть. Мы стоим на острие национальной безопасности. Любой алкоголь категорически запрещен. Прошу помнить об этом, — грозно выпалил майор, — Постарайтесь забыть свои курсантские привычки. Иначе получите взыскание. Прапорщику Гусякину объявлен выговор. В отношении вас ограничимся замечанием. Пока. Все ясно?»

«Есть», — подскочил на месте молодой офицер, как его учили, и отдал честь.

«Хорошо, — немного смягчился командир части, — Мой вам совет, Мухин. Больше не пить».

«Терпеть ее не могу, товарищ майор, — отрапортовал Витя, — Противно пьется, плохо пахнет и травит здоровье».

Ни у кого и мускул на лице не дрогнул.

«Что же вы Гусякина спаивали? — прищурился Лобов, — У человека желудок больной».

«Да… Так… Неудобно было как-то… традиции нарушать», — изобразил смущение молодой офицер.

«Нет подобных традиций. Нет. И никогда не было. Была только распущенность. И разгильдяйство, — прокомментировал Глумов, — Ступайте, Мухин. Свободны. Прошу это запомнить. И ни с кем не обсуждать. Идите».

Странная состоялась встреча. Вся она от слова до слова четко запечатлелась в памяти, только оставалось неясным, для чего вообще его приглашали? Зачем устраивали этот цирк? Проверяли? Или хотели столкнуть лбом с прапорщиком? Может быть, следовало подыграть, помочь найти повод устранить ушлого коменданта? Правильно ли он поступил, прикрыв собою Гусякина?

* * *

В последующие дни никто из руководства по поводу первого разноса даже намека никакого не выказывал. Будто ничего не произошло. Странно… Только Лобов стал на пути чаще встречаться и здоровался как-то особенно приветливо. То ли внимания больше выказывал, то ли уважения, то ли в приятели набивался…

Одной из таких встреч, в прошлую пятницу за ужином Витя решил воспользоваться. Может быть через него нащупается какой-нибудь подход к Глумову?

Когда он вошел в столовую, Лобов сидел за крайним столом и уплетал макароны с котлетой.

«Мухин, — махнул он рукой, — Садись ко мне. Разговор есть».

Витя, пожелав ему приятного аппетита, присоединился.

«Люблю котлеты, — поделился старший лейтенант, — Добавку ем. И еще возьму. Рекомендую».

Новичок вежливо поблагодарил и последовал совету: заказал официанту две котлеты с пюре.

«Есть мнение поручить тебе одно поручение, ты же у нас все же, как никак, поручик», — старший лейтенант весело подмигнул левым глазом.

«Если быть точным, то подпоручик, Поручик — это вы», — уточнил молодой офицер.

«Значит, будет тебе подпоручение, — усмехнулся спецназовец, — Будешь сопровождать рядовой состав срочной службы в деревню, в увольнительную, по воскресеньям. Обеспечишь, так сказать, культурно-массовое мероприятие командирским присутствием. За ними приглядишь. Сам кино посмотришь. С девочками познакомишься. Развлечешься. Там, глядишь, и присмотришь себе кого… — подмигнул правым глазом, — Парень ты молодой, здоровый, холостой. По вечерам-то, поди, хочется, и по утрам стоит? — подмигнул двумя глазами, — Согласен?»

«Судя по всему этот вопрос решен. Впрочем, и я не против», — пожал плечами Витя, плохо представлявший себе суть нового поручения.

«Вот и молодец. Соображаешь в правильном направлении, — Лобов куснул наколотую на вилку прожаренную, сочную котлету, — Молодец Пастухов. Хорошие котлеты жарит».

«Да… Ничего…» — согласился лейтенант.

«Ничего — это дырка от бублика. А котлеты — здоровские. Главное, приводить их точно к назначенному времени. Сам понимаешь — солдатня. С ними держи ухо востро. Если что хватай сразу за яйца, вот как, — сжал он покрытый веснушками кулак, — Слабину не показывай. Не повторяй ошибок Головина. Он, знаешь ли несколько увлекся… Ему старшие товарищи говорили, но он… В общем прими к сведению. Это я тебе по дружбе советую».

«А что случилось с Головиным? Об этом много говорят, но толком ничего ясного», — попробовал ухватиться за тему Витя.

«А кто говорит?» — тут же насторожился Лобов.

«Да так…», — вильнул в сторону собеседник.

«Нет. Ты уж скажи. Кто говорит? Я у него уточню», — зацепился службист.

«Да все говорят. Разное. Одни, будто он с ума сошел. Другие, будто его похитили. Третьи, что утонул. Я так толком ничего и не понял», — сыграл дурочку молодой лейтенант.

«Кто похитил? Зачем похитил? Как это похитил? Кто говорит, что похитил? — от удивления у старшего лейтенанта даже котлета с вилки свалилась, — Ты понимаешь, что ты говоришь? Российского офицера похитили!? Носителя секретнейшей информации! Кто это сказал!»

Витя даже опешил от такой неожиданной реакции. Вот уж никак не предполагал, что об этом Лобов ничего не знает.

«Да я так… Слышал от кого-то такое предположение… будто это инопланетяне…» — пробубнил он в ответ.

«Кто?!» — вытаращил глаза старший лейтенант.

«Инопланетяне, — повторил Витя, — Будто бы похитили Головина. Вот, потому и тела не нашли».

«Ха-ха-ха! Инопланетяне? Ха-ха-ха! Ну, ты меня напугал, Мухин. Чуть было тебе не поверил. Развел, как мальчишку. Думал, это я пропустил что-то. Вот тоже придумал, инопланетяне! Эти пускай хитят, сколько им заблагорассудится. Лишь бы только не ЦРУ, — Лобов подцепил вилкой с тарелки недоеденный кусок котлеты и отправил в рот, — Против этих мы ничего не имеем. Потому как ничего с ними сделать не можем. Да к тому же они не есть факт нашей объективной действительности. Об них в наших инструкциях ничего не сказано. И ты не забивай себе голову. Смотри в будущее. Ты же умный мужик. Нечего всякие слухи слушать и как баба их распространять. Мне тут твое дело показали. Ну, сам знаешь. По долгу службы. Так я удивлен».

«Чем это?» — в свою очередь насторожился Витя.

«Чего это тебя к нам направили? Учился ты не плохо, взысканий у тебя не отмечено, — хитро подмигнул левым глазом Лобов, словно подначивая, — Или все же нашкодил?»

«Почему сразу нашкодил? Вовсе не нашкодил…», — несколько возмущенно возразил молодой лейтенант, — Просто распределили так».

«Ладно. Не хитри. Мы тут не первый год служим. Всякого повидали. Сюда просто так не распределяют. Тем более, что мы просили одного, мужика толкового, а прислали тебя. Почему так?» — спецназовец вылупил на молодого офицера два круглых глаза в ожидании откровения.

«Не знаю. Мне в общем-то было все равно куда ехать. Может потому сюда и направили», — спокойно парировал собеседник.

«Во, как! Все равно. Это отчего же все равно? Патриот, да? Так я сейчас встану и шапку сниму», — ехидно заметил Лобов.

«Зачем сразу так? Вы сами тут тоже, как я понял, не ради денег работаете», — уклонился собеседник.

«Верно. Догадливый. И в нас что-то осталось. Но теперь правду. За что к нам выслали? Я звонил в училище. Там о тебе хорошо отзываются. Хоть в генеральный штаб получай распределение. А тебя к нам. На выселки. К черту на рога. За что? Нам с тобой, я так понимаю, служить предстоит еще долго. Мы тут все на виду. Если человек с гнильцой, оно все одно вылезет. Так что лучше говори сейчас, и лучше всю правду. В боевом товариществе не может быть скрытности. Мы все тут, как один. Даже если у кого-то с чем-то и не все в порядке, мы все равно поддержим, не сдадим. Обязаны поддержать. Потому что он свой. Товарищу всегда надо помочь. Помочь найти себя и выполнить свой долг перед Родиной. Пойми, — наклонился он прямо к лицу молодого офицера, — Я уже тертый. Я тут многое повидал. Почти всех знаю. Не верю я в россказни о патриотизме. Так что лучше ты эту тему сразу забудь и выкладывай все начистоту: чего у тебя в начальством не вышло? За что сослан?»

«Как вам это объяснить…» — Витя даже смутился от столь откровенного напора.

«Как, как? Как есть, так и объясни. Простыми словами. Я пойму. Не пальцем чай делан», — пояснил Лобов.

«Тут не все так просто…», — тяжело вздохнул молодой человек.

«Я так и думал. Никто и не думал, что будет все просто. Но ты не тушуйся. Выкладывай. Вместе покумекаем, как дальше быть. Сегодня я тебе помогу, завтра ты мне поможешь. Так жизнь и складывается. Верно? Ты, главное, не бойся. Если что я за тебя и словечко командиру могу замолвить», — распахнул душу спецназовец.

«Да это не нужно…»

«Отчего так?»

«Я, понимаешь ли, сам сюда попросился», — признался, наконец, собеседник.

«Сюда? Сам?», — вылупился на него, как на идиота, Лобов.

«Ну, да», — невозмутимо утвердительно кивнул головой лейтенант.

«Это как?»

«Видишь ли… Это может показаться тебе странным…» — начал как бы издалека Витя.

«Уже кажется», — вставил слово старший лейтенант.

«Но у меня есть она цель…»

«Какая?»

«Хочу НЛО поймать», — выложил на стол сокровенное молодой офицер.

«Что?» — Лобов чуть не подавился собственной слюной от разочарования.

«Неопознанный летающий объект, — уточнил Витя, словно не замечая презрительно сморщенной физиономии собеседника, — В общем, я по душе уфолог. Ясно. Все о них собираю, читаю, подшиваю, анализирую. А здесь, я, можно сказать, в самое небо смотрю. Здесь они у меня, ну, как на ладони. Мимо никак не проскочат. Вот. Такой вот я человек. Потому сюда и приехал».

«Оба-на… Уфолог. В инопланетян значит веришь…»

«Верю. Только хочу убедиться в этом. Понимаешь? Увидеть их собственными глазами и описать, по возможности. Для науки», — пояснил лейтенант.

«Тогда тебе тут самое место. Понятно, почему ты Головным интересовался… старший лейтенант встал с места и направился к выходу, — Придурок», — последнее слово он бросил уже на ходу, как бы в сторону, так что нельзя было точно определить к кому точно оно относится: к оставленному за столом собеседнику, или к нему лично.

«Вполне может быть», — Витя пожал плечами, сделав вид, что не расслышал последнего сказанного слова.

* * *

С момента разговора в столовой с Лобовым прошло чуть более суток. Но уже на следующий день Витя ощутил на себе более приветливые взгляды сослуживцев. Может быть потому, что благодаря сделанному признанию он стал для них более понятен? Зато погода установилась невероятно жаркая. Такая, что мысли слипались в мозгу и через поры медленно вытекали наружу. Правда, синоптики обещали похолодание. Но только через несколько дней. Как их прожить?

Он встал с койки, подошел к ведру, намочил в теплой воде полотенце и стал растирать по телу живительную влагу. Капли пота сменили капли воды. Смешались. Образовали единую массу. Все равно так прохладнее…

Через распахнутое окно внутрь душной комнаты пробрался обожженный ветерок и умер прямо на раскаленном полу, упав возле самой кровати.

Обтер обычно недоступные места. Хорошо. Прятать их пропотевшие трусы не хотелось. Снова лег на теплое одеяло так. Голый.

«Перестаньте топить, черти…», — взмолился к Небесам, но не был услышан.

Неожиданно дверь в комнату резко распахнулась.

— Так… Мухин. Встать! — прогремела с порога команда командира части.

Подчиненный подпрыгнул на месте и вытянулся по стойке смирно, зажав в руке казенное полотенце.

— Голый. Лежишь. Дрочишь, — констатировал факт майор, — Немедленно одеться и через пять минут ко мне! — рявкнул и с грохотом захлопнул за собой дверь.

В части о Глумове ходили слухи, будто бы он считает себя истинным боевым офицером, незаслуженно затертым в лесной глуши штабными лизоблюдами за излишнюю прямолинейность и порядочность. Принимая командование частью, в узком кругу доверенных лиц он якобы торжественно заявил, что, несмотря на несправедливые гонения, не станет отступать от своих принципов, и будет впредь продолжать внушить всем и каждому простые и конкретные понятия. Какие правда не уточнялось. Но отмечалось, что, принимая на себя все тяготы воинской службы и большую ответственность за судьбу вверенного подразделения, он с первого дня личным примером будет демонстрировать уважительное отношение к установленной дисциплине, и от остальных станет неустанно требовать столь же преданного служения Родине. Никому не позволит никаких послаблений, и принципиально будет избегать в общении с подчиненными модного либерализма. Ярким проявлением отдельных его принципов служит намеренный отказ от употребления в разговорах длинных предложений и сложной терминологии. Говорили также, что ему нравятся мускулистые мужские торсы и прочие наглядные проявления мужественности, что объясняет его настойчивое требование к подчиненным усилить ответственное отношение к физической культуре, как неотъемлемой части боевой и политической подготовки.

Ни под один известный ему критерий мужественности новый офицер внешне не подпадал. Тем не менее, он имел отличную аттестацию, даже более того рекомендации высокого руководства. Это, по всей видимости, не могло не задеть Глумова за живое и вызвать некое предопределенное неприятие к навязанному специалисту. Тем более, что просил он о переводе одного конкретного, известного ему боевого офицера, а начальство навязало этого. И даже более того, настоятельно потребовало принять. Понятно, что в штабе имелись свои резоны. Но они пока оставались Глумову неизвестны. Следовательно, изначально отношения формировались конфликтно, и неизбежно новоиспеченный офицер будет взят под самое пристальное наблюдение. Но Витя даже не предполагал насколько внимательным и вездесущим оно может оказаться.

Кто бы мог подумать, что в знойный выходной день командир части начнет бродить по офицерскому общежитию и без стука вламываться в комнаты подчиненных? Слов точных не находилось выразить всю глубину возмущения и недоумения возникших по этому поводу.

В результате разговор оказался тяжелым и скорым. Что-либо объяснять, долго не пришлось. Командиру и так моментально все стало очевидно. Жара тут ни при чем. Это все детские отговорки и маленькие хитрости. Правда, голая правда стояла у него перед глазами и выносила свой жестокий приговор. Если находился в комнате голый, значит дрочил. А раз дрочил стало быть — педик. Педикам не место в российской армии.

— Пиши рапорт, — заключил он свои логические изыскания.

— Но вы понимаете, что это нонсенс, — попытался возразить молодой лейтенант.

— Нонсенс? — майор презрительно прищурил стальные глаза, — Между ног у вас нонсенс. Пиши. Нечего отговариваться.

— Но я совсем этого не делал… Я плохо переношу жару. Мне просто… — Витя начал в очередной раз оправдываться, но командир грубо перебил его:

— Все уфологи педики. Всё, додрочился. Мне такой задроченный офицер не нужен. Здесь нормальные мужики служат. Пишите рапорт и убирайтесь вон.

Возражать оказалось бесполезно. Скрепя сердцем, пришлось написать рапорт с объяснением происшедшего.

— Мне это не нужно: почему и зачем. Пишите рапорт о переводе в другую часть, — последовала команда.

— Не могу, — стойко ответил лейтенант.

— Это еще почему?

— Мне нравиться служить под вашим началом, товарищ майор, — отрапортовал молодой офицер, приняв стойку смирно и отдав честь.

— Отказываетесь… Напрасно. У вас был шанс достойно покинуть расположение нашей части. Все. Свободны. Можете идти.

* * *

Мухин негодовал. Он знал, что рано или поздно майор должен был проявить свое враждебное отношение к нему. Но он не предполагал, что для этого будет выбран такой унизительный повод. Просто постыдный, не достойный уважающего себя человека.

Бетонная дорожка, темный коридор, душная комната. Обратный путь промелькнул как кадры быстро прокрученной кинопленки.

Скинув насквозь промокшую от пота гимнастерку, Витя ополоснул тело теплой водой.

— Чертова служба! Чертово место! Чертовы дураки! Перебить бы их всех из пулемета!

— Сидишь? — заглянула в комнату острая рыжеватая мордочка прапорщика Гусякина, — Что майор приходил? Чаю не желаешь? — покрутил перед носом железным литровым термосом.

— Не хочу, — зло отмахнулся лейтенант.

— Перед обедом, говорят, полезно… — отрекомендовал гость и ввалился в комнату целиком, таща за собой нелепую табуретку, — Все на речку уехали и чаю попить не с кем, — горестно заявил он, — Надо было и мне уехать. Так майор!.. Говорит котельная… А что котельная? Котельная делается, как ей положено. Регламентные работы. Что мне котельная… Давай по стаканчику, — устроился возле стола, стаскивая в сторону газету, — Во, и стакашка наготове. Что у тебя там? — бесцеремонно нюхнул мутное содержимое, — Фу, чай, холодный, — выплеснул в открытое окошко, — За компанию и чаю попить не грех, — плеснул из термоса в стаканы, — Давай. Принимай.

— Я не хочу, — угрюмо заметил лейтенант.

— Чего так? Что, Глумов вздрючил? Это он может, — Гусякин вздохнул тяжко, — Ты, Витька, на меня не сердись. Что я мог? Я человек маленький. Мне год до пенсии дотянуть, а там… — прапорщик отхлебнул мутной жидкости, обтер крупный пот с рыжеватого лица, — Что майор то приходил? Рапорт писать заставил? У нас каждый их раз по сто уже написал. Не бери в голову. Макулатура.

Внутри Вити клокотали возмущенные стихии. Невероятно, но факт: Глумов оказался тупым придурком, не способным различать элементарные вещи. Болваном зацикленным на уставах. Солдафоном. Бревном. Дубом. Вот тебе и боевой офицер. Неужели все в армии такие идиоты? Неужели идиоты настолько глубоко проникли в тело всего общества, что теперь необходимо мощное хирургическое вмешательство для того, чтобы их всех оттуда выковырять?

— Жизнь нашего общества устроена неразумно, — заявил вдруг Витя, грустно взирая на незваного собеседника.

— Это точно, — согласился тот.

— Высшая ценность не определена, — добавил лейтенант, — Утрачен смысл, оправдывающий существование. Люди не знают, что им надлежит делать. К чему они должны стремиться. Отсюда и все наши беды.

— Справедливо замечено, — поддержал комендант.

Появись тот одним часом раньше, и разговор, может быть, вышел другой, и настроение образовалось бы иное, и результат какой-нибудь появился. Но долгожданный комендант выбрал для своего визита такое время, когда думать о главном Витя уже не мог. Его несло по волнам разыгравшегося негодования, как ту домохозяйку, обнаружившую под своей кухонной раковиной огромное гнездилище тараканов.

— Сегодня нам навязывают демократию и семейные ценности. Как будто в репродуктивной деятельности сокрыт смысл человеческой жизни, — понесло Мухина, — Если человек это всего лишь потомок обезьяны, то тогда это, наверное, справедливо. Но если мы больше, чем звери, то для нас огульная демократия будет не приемлема, ибо между нами нет, и не может быть никакого равенства.

— Ну, оно и понятно. Один офицер, другой нет, — хлопнул белесыми глазами прапорщик.

— Физиологическое сходство между всеми вполне очевидно. С этим поспорить сложно. С антропологической точки зрения объем мозга у всех одинаковый, — начал распаляться Витя, — Соответственно, функционировать он должен тоже одинаково. Следовательно, все люди должны иметь одинаковые умственные способности. Все без исключения должны в равной степени обладать способностью мыслить. Располагать ничем не обусловленной возможностью самостоятельно производить оценку той или иной жизненной ситуации, явления или факта, понимать причинно-следственные связи и принимать решение. Однако, это совершенно не так. Вокруг так много дураков, что просто удивительно, откуда они только берутся!

— В самую точку, — плеснул себе добавки Гусякин, — Чего-чего, а дураков у нас много.

— Именно по степени умственного развития и происходит разделение людей, — молодой человек поднялся со стула и стал ходить из угла в угол, следуя движению своей мысли, — Этим определяются социальные различия. Умные становятся успешными и богатыми, глупые — ленивыми и бедными. В чем тут причина? Почему одни люди овладевают в полной мере инструментом познания мира, а другие нет?

— Да. Почему? — хлопнул собеседник второй стаканчик.

— Ответа возможно три: — будто не замечая слушателя, продолжал Виктор, — либо они изначально не способны к этому, либо не могут это делать в силу воздействия каких-либо факторов, либо просто не хотят. Сугубо субъективные (волевые) моменты отбрасываем сразу. Желание или не желание мыслить не может рассматриваться в качестве определяющей причины неравенства, равно как и воздействие неких сторонних факторов, т. к. они не обладают длительностью своего воздействия. Таким образом, вторая и третья причины отпадают сами собой. Остается первая. И этому есть ряд подтверждений. Так, до 1917 года отдельные исследователи полагали, что социальное неравенство предопределяется недоступностью отдельных слоев населения к информационным источникам. В этом они находили объяснение тому, почему одни слои населения обладали условиями для своего успешного развития, а другие находились в отсталом положении. Однако, эпоха развитого социализма наглядно продемонстрировала, что успех развития отдельной личности не определяется доступностью образования. Всем детям Страны Советов предоставлялись равные условия для их умственного становления. Все школы работали по одной утвержденной программе, воспитание проходило по одному отработанному сценарию. Однако, это не обеспечило возникновение между людьми подлинного и всеобъемлющего равенства. Лишь единицы становились успешными и включались в элиту советского общества. Остальные как были, так и оставались на низком социальном уровне послушных исполнителей. Они не смогли выработать в себе способности принимать самостоятельные решения, несмотря на все усилия, прилагаемые к их воспитанию. Такую же картину мы наблюдаем и в других обществах, проживающих на иных территориях в иных социально-экономических условиях. Только единицы в силу своей изначальной внутренней предрасположенности могут развить в себе высокие умственные способности и стать лидерами. При этом количество таких людей от общей массы населения, как правило, не превышает пяти процентов. Остальная масса представляет из себя слабо развитых в умственном отношении людей, озабоченных в основном вопросами повседневного удовлетворения физиологических потребностей.

— Ты это на что намекаешь? — проскрежетал мозгами прапорщик.

— Большинство людей просто не способно овладеть способностью мыслить, — сделал вывод лейтенант, — Изначально, можно сказать с самого рождения, им установлены некие ограничительные рамки развития их способностей. Они не могут выйти за эти границы. Все их образование, по какой бы программе оно не преподавалось, в конечном итоге сведется к простому овладению ими основами чтения, счета и письма. В лучшем случае приведет к более детальному постижению какого-либо отдельно взятого ремесла или специальности. Познавать мир шире и глубже они не могут.

— Ты это на кого намекаешь? Я что-то не понял, — Гусякин нахмурился и слегка хрустнул костистым кулаком.

— Возникает вопрос: можно ли самостоятельно мыслящих людей формально приравнивать к остальной части населения? — не обращая внимание на собеседника, продолжал Мухин, — Можно ли всем без разбора предоставлять равные права и возможности? Будет ли справедливым то общество, где все важные решения принимаются простым большинством голосов тех, кто даже не способен понять не только суть проблемы, но и предположить последствия принимаемого ими решения? Не является ли современная демократия обыкновенной диктатурой недоразвитых людей, если учесть, что они составляют подавляющее большинство населения? Ответ напрашивается сам собой. Демократия в нынешнем ее понимании есть государственный строй дураков, созданный для дураков и во имя процветания дураков. Можно ли принять за основу развития общества такую концепцию? В том виде, в каком она понимается сегодня — безусловно нет. Для возврата к истинному значению демократического устройства необходимо прежде всего исходить из признания того факта, что люди рождаются уже не равными. Не имеет никакого значения их национальность, вероисповедание или цвет кожи. Люди неравны в силу различий своего умственного развития. Это начинает в полной мере проявляться только к совершеннолетию. Следовательно, к моменту завершения своего образования каждый человек должен быть аттестован именно по этому критерию. И только исходя из полученной оценки, он допускается на тот или иной уровень обладания гражданскими и политическими правами. В последующем такая оценка может быть пересмотрена. Человек может быть переведен на другой уровень боле высокий или же наоборот более низкий. Его права могут быть расширены или наоборот существенно ограничены. Но в любом случае только так, мы сможем добиться на каждом социальном уровне полного равенства, выстроить разумную и справедливую систему управления обществом, когда не дураки станут править миром, а дуракам буду предоставляться благоприятные условия для их постоянного самосовершенствования. При этом до управления государством на любом уровне будут допускаться только люди в полной мере обладающие самостоятельным мышлением. На это должна быть направлена и пропаганда. «Бой дураку!» — вот главный ее лозунг. Только так мы сможем подтянуть всех членов общества до максимального предела их возможностей и оказать им тем самым существенную помощь в их индивидуальном развитии.

— Ну, ты и сволочь, — заключил комендант медленно поднимаясь с табурета, — Я думал, ты человек. Я к тебе со свою душою. Я к тебе как к своему. А ты — сволочь, — он взял со стола термос, поднял с пола табурет и презрительно плюнув в сторону незадачливого мыслителя, медленно вышел коридор, оставив дверь нараспашку.

«Чего я ему сделал? — подумал Мухин, с недоумением глядя вслед удаляющему прапорщику, — Вот что горячий чай с людьми на жаре делает».

* * *

Витя подошел к зеркалу, пригладил рукой редкие волосенки на рано лысеющей голове, приветливо подмигнул себе: симпатяга, умница. Серебристым ореолом блеснуло круглое стекло вокруг отражения. Это показалось символичным. Еще бы! Как здорово он разложил все по полочкам. Мир еще вздрогнет, потрясенный глубиной его мысли. Воздаст должное великому человеку.

Это пускай другие красуются перед девками, выкатывая напоказ упругие бицепсы. Их век короток. Халифы на час. Удел их прост и жалок. Слепые куклы в чужих руках. Тупое стадо. Пушечное мясо. Мускулистые производители. На что они годны? Только ядра толкать и бревна таскать. Но ведь кто-то должен умирать за Родину. И кто-то должен твердой рукой передвигать пешки по шахматной доске, вершить судьбы мира…

Да, тело его не являет собой эталон мужественности и красоты, зато умище-то какой! Там в глубине черепной коробки запрятан отточенный, натренированный, наполненный обширной информацией мозг, способный с невероятной скоростью производить сложнейшие операции по обработке всевозможных сведений об этом странном, жестоком, несовершенном мире. Проницательный взгляд серых глаз, в последнее время, правда, все чаще вынужденно вооружаемый линзами тщательно скрываемых очков, мгновенно проникает в самую суть любого явления, моментально определяя, классифицируя и встраивая в жесткую структуру накопленных знаний. Не это ли истинная ценность, относящая его к высшим существам?

Сейчас ему двадцать пять. Он офицер. За плечами отлично законченное военное училище. Впереди служба в частях радиолокационной разведки. И хотя некоторое время еще необходимо вынужденно сожительствовать с этими тупыми, вечно озабоченными своими физиологическими потребностями армейскими придурками, но зато он имеет отличный шанс выдвинуться на контрасте с ними и возможно найти подход к реализации главной своей цели. Они еще попляшут, когда он, вооруженный истинным знанием построения мира, возьмется за переустройство человеческого общества, сообразно принципа рационального использования интеллекта каждого его члена.

Да, с их существованием пока следует мириться. Они составляют подавляющее большинство. В их руках хлеб. За ними пока власть, закон, сила. Они консолидированы, ранжированы, субординированы, сцементированы непоколебимыми уставами и беспринципной общественной моралью. Даже церковь и та радушно распахнула перед ними двери, склонив головы не покорных. И только отдельные, разобщенные пока единицы долгими темными вечерами вынуждены вверять свои затаенные, крамольные мысли равнодушным страницам дневников, надеясь когда-нибудь поднять знамя интеллектуальной революции над гордыми головами непокорных мыслителей.

Ничего. Еще придет время…

За окном на плацу начали собираться отпущенные в увольнение рядовые срочной службы. Ему, как самому молодому из офицеров, совсем недавно прибывшему в часть после окончания училища, вменили в обязанность сопровождать сборное подразделение в увольнение на воскресное культурно-увеселительное мероприятие, в деревню.

Дети природы. За ними интересно наблюдать, но с ними скучно общаться. Все их устремления просты и понятны. Жизнь пошла и однообразна. Развлечения примитивны и грубы. Пора их выводить на прогулку. Хотя еще есть минут пятнадцать. Можно допить холодный чай, оправиться…

Говорят, раньше в увольнение их выводил Саша Головин, на том и съехал… Что ж… Нужно держать ухо востро. Сегодня противостояние обозначилось. Противники показали лицо. Противоборствующие силы заняли исходные позиции. Молодой лейтенант, в армии без году неделя, и многоопытный боевой майор, облаченный властью и полномочиями. Забавное соотношение сил… Особенно если учесть, что незадолго до этого два неугодных ему офицера уже бесследно исчезли. Когда рядом начинает потягивать холодным прикосновением смерти невольно мурашки пробегут по телу, унося с собой прочь наивные представления юности о мужестве и героизме.

Не слишком ли далеко ты зашел, мальчик? Не слишком ли густую кашу себе заварил, сынок? Может быть, лучше было бы все же написать рапорт о переводе?

Но как это объяснить Геннадию Петровичу? Отцу, маме? Самому себе? Струсил и сбежал? Как быть с НЛО? Ведь знал, на что шел. Понимал, что это опасно. Но принял решение, влез в драку. Теперь поздно сожалеть и плакать. Трусливо и недостойно бросать дело на половине пути. Нужно дойти до конца. Конечно, хотелось бы увидеть финал этой драмы и понять, что сумел одержать победу. Но даже если этого не случится, осознание того, что сделал все, что от тебя зависело, уже будет являться достаточной наградой и утешением при любом неблагоприятном развитии событий.

Витя подошел к ведру, в последний раз обтер доступные участки дела влажным полотенцем, вместе с потом стирая с души последние наивные сожаления и юношеские мечты. Накинул на тело просохшую гимнастерку.

Он больше не романтически настроенный курсант, мечтающий о встрече с инопланетянами. Отныне он офицер, боец невидимого фронта. И в новом своем качестве, кажется, готов к схватке с незримым противником.

— Что ж… Посмотрим, что день грядущим нам готовит, — произнес Мухин, стирая со лба последние капли пота и одевая офицерскую фуражку, — Теперь жди, парень, удара и держись. Надо бы привет маме отправить.