Дар Грома. Лошади в культуре индейцев равнин

Алексей Берков

Новое издание книги «Лошади в культуре и жизни индейцев Великих равнин», вышедшей в 2008 году, существенно дополнено и переработано. Индейцы равнин не только по праву считались одними из лучших наездников в мире, но и за очень короткую историю расцвета конной культуры сделали невероятные открытия, некоторые из которых до сих пор являются для нас откровением. Жившие в гармонии с природой, они обладали наблюдательностью и непосредственностью, которых так не хватает в современном мире.

Коневодство и содержание лошадей

Начнем мы с того, что предки всех индейских лошадей попали в Америку из Европы. Но вот попадали они туда несколько разными путями. Якутских лошадей, привезенных из России, и пропавших в лесах Аляски и Канады мы рассматривать не будем, как и мифических лошадей Скалистых гор, поскольку их вклад в формирование конной культуры индейцев и влияние на породы стремится к нулю. Зато влияние европейских пород, поистине, огромно.

Раньше всех, с самых первых лет освоения, то есть с начала XVI века, на Американский континент прибыли испанские породы. Не все лошади были «аристократических кровей», но с течением времени андалузских, с примесью берберийских и арабских скакунов становилось все больше. Вот эти испанские лошади и стали основой для формирования как мустангов, так и индейских пород.

С появлением и расцветом английских колоний в 40-х годах XVII века на Юге современных США, на восточное побережье прибыли и английские породы. Английских чистокровных было не так много — ими занимались в основном, аристократы, а вот рабочих и упряжных было предостаточно. Правда на равнины к индейцам они попали только через сто-сто пятьдесят лет. В 80-х годах того же XVII началось относительно активное освоение Канады в районе Гудзонова залива французскими торговцами и переселенцами. Но французы, по большей части, везли тяжелых упряжных лошадей для работы и перевозки грузов в зоне канадских лесов, и индейцев они не интересовали. А вот путешественники, отправлявшиеся на равнины или в Скалистые горы, предпочитали покупать легких верховых лошадей в английских поселениях, где их было больше, да и стоили они дешевле. Последними, в начале XVIII века, в Америку прибыли голландские лошади. Это были рысаки и упряжные породы. Они оказали некоторое влияние на формирование американских пород, но практически никак не влились ни в линию мустангов, ни в породы индейских лошадей.

В мифах и легендах индейцев лошади описываются как великолепные животные с красивыми длинными гривами, развевающимися на ветру, и хвостами, слегка касающимися земли… Однако в XIX веке белые люди редко сталкивались с такими мустангами.

Потомки некогда величественных испанских лошадей в течение нескольких столетий превратились в небольших, но сильных, подвижных и крепких «индейских пони». Стоит отметить, что большинство белых, несмотря на то, что лошадь в их жизни занимала не последнее место, не особенно хорошо разбирались в лошадях. Что уж тут говорить о «клячах диких туземцев»! Вместе с тем среди белых встречались люди, которые неплохо понимали в лошадях, знали индейскую культуру. Именно им чаще всего принадлежат лестные отзывы об индейских пони.

Юерс, Спонненберг и другие описывали индейских лошадей, как невысоких — от тринадцати до пятнадцати ладоней в высоту. Относительно лёгкими — около 700 фунтов, с большой головой и крупными умными глазами, короткой толстой шеей, большими круглыми боками, хорошо развитыми плечами и крупом и пропорциональными ногами с небольшими крепкими копытами. Вот что писал один из исследователей: «Они не отличаются большим ростом и редко бывают красивыми, но очень быстры и выносливы, поскольку не знают другой пищи, кроме травы. По этой причине индейские лошадки более приспособлены к длительным путешествиям, чем американские лошади, которые обычно худеют, питаясь обычной травой». Много путешествовавший по Равнинам полковник Ричард Додж, который заслуженно считался общепризнанным специалистом по лошадям и индейским пони, описывал последних следующим образом: «В высоту они едва достигают четырнадцати ладоней… в кости скорее легки, чем тяжелы, с хорошими ногами, прямыми плечами, короткой сильной спиной и округлым туловищем. В них почти не видно проявлений породистой крови, за исключением острых, подвижных ушей и ясных смышлёных глаз…» Додж отнюдь не был поклонником индейцев, но даже он, достойный сын белой цивилизации, был поражён выносливостью индейского пони: «Объём работы, который он может выполнить, и расстояние, которое он способен покрыть за определённое время (поверьте мне, оно достаточно велико), ставят его на один уровень с лучшими из арабских скакунов».

Действительно, на большей части Великих Равнин водились низкорослые, коренастые лошадки пятнистой расцветки, часто называемые «пинто» или «индейскими пони». До сей поры существуют две масти, называемые «оверо» и «тобиано», при этом окрас лошадей этой породы может быть абсолютно любым, включая редкие и, вроде бы, не свойственные лошадям цвета. На телах пинто нередко встречаются отметины, раньше принимаемые индейцами за символы молнии, отпечатки копыт, рук, щитов, головных уборов и т. п. Пинто зачастую путают с мустангами — дикими лошадьми американских прерий, но эта порода, имея среди своих предков берберских, арабских и андалузских благородных скакунов, была выведена специально, хотя и не без участия выросших на воле и приспособившихся к суровому климату мустангов. В свою очередь, табуны мустангов постоянно пополнялись пинто, по разным причинам покидавшими индейские табуны.

Пинто обладали множеством незаменимых качеств. Они высоко ценились за резвость, маневренность, силу, выносливость, бдительность и способность выживать в крайне неблагоприятных условиях. Эти лошади были прекрасно приспособлены к выживанию в условиях жаркого лета пустыни, холодных зим и проливных дождей, им требовалось гораздо меньше корма и заботы, чем другим лошадям. Пони мог преодолевать огромные расстояния с меньшим количеством остановок, выполнять тяжёлую работу дольше и эффективнее, чем большинство лошадей, без ущерба для своего здоровья. Полковник де Тробрианд в 1867 году сообщал: «Индейская лошадь, за время от рассвета до заката, может без остановки покрыть расстояние в 60—80 миль, в то время как большинство наших лошадей устают после 30 или 40 миль пути».

Пропорционально сложенные, они не имели ни чрезмерных жировых отложений, ни непомерной мускулистости. Густой волосяной покров, отраставший в зимнее время, помогал им пережить холода и снежные бури. У пинто, как правило, отсутствовали большинство пищеварительных, нервных, суставных или мускульных проблем, присущих «капризным породам» Европы. Их копыта были твёрже и здоровее, чем у домашних лошадей и индейцы очень ценили их плавный ход. Во всех племенах пинто признавались лучшими скакунами. Воины гордились своими цветастыми пони, считая, что в них смешаны лучшие качества всех лошадей. Полковник Додж писал, что команч «никогда не будет держать при себе коня, если он не пинто». Хотя воины кайовов считали пинто больше подходящими для женщин, предпочитая ездить на лошадях ровного окраса, но это скорее исключение, чем правило.

Одним из характерных признаков настоящего «индейского пони» были крупные, ясные глаза со сравнительно большим белком, говорившие о незаурядном уме. Разумеется, физические качества лошади значили очень много, но всё же индейцы ценили своих пони и за их невероятно развитый ум! Их необычайные смышлёность и способность к обучению часто удивляли белых исследователей. А за дружелюбное отношение к детям и собакам индейцы позволяли многим пинто свободно бродить по лагерю.

Вместе с тем, индейцы разводили и другие породы. На Северо-Западе США, в районе Плато, на пересечении нынешних штатов Орегон, Вашингтон и Айдахо, жили племена, оставившие значительный след в истории не только индейского, но и мирового коневодства: каюсы, уматилла, уолла-уолла, неперсе и палуза. Холмы и долины бассейнов рек Колумбия, Палуза и Уматилла, покрытые сочной травой и окружённые крутыми горами и отвесными стенами каньонов, стали родиной лошадей пород «каюс» и «аппалуза», а также домом для множества мустангов.

В выведении породы «каюс» вместе с каюсами участвовали также уматилла и уолла-уолла, но из-за того, что большая часть лошадей принадлежала всё-таки каюсам, породу, обладавшую не только внешними признаками, но и особенным темпераментом, стали называть по имени этого племени. Вот что писал об этой породе А. Б. Мехам в 1875 году: «Лошади каюсов маленькие, от тринадцати до пятнадцати ладоней в высоту; они бывают всех цветов, но многие из них белые или пятнистые, с белым пятном на морде, белыми ногами и светлыми глазами. Они энергичны, хотя легко приучаются к седлу или перевозке грузов. Как верховые лошади, они стоят много выше обычных американских лошадей, а по скорости и выносливости им простонет равных…» и «маленький каюс… может покрыть тридцать одну милю за два часа с человеком на спине, и возвратиться назад, как ни в чём не бывало». Действительно, порода «каюс» отличалась невысоким ростом и стройностью, цвет этих лошадей преимущественно был ровным, а масть — серой, светло или тёмно-гнедой, паломино (соловой) или буланой. «Ole Cause»вырастали крепкими, способными быстро скакать по крутым, лесным склонам Голубых гор. Они были хорошо приспособлены для охоты или войны. Белые поселенцы и ковбои с удовольствием покупали их у индейцев для работы на ранчо и улучшения собственных пород лошадей. Из-за невероятной популярности «ole Cause», на территории Северо-Запада это название долгое время использовалось для всех быстрых и темпераментных лошадей.

Неподалёку от каюсов и уматилла, в районе реки Палуза, жили племенаNez Perce (неперсе) и палуза, которые вывели собственную породу лошадей. Белые поселенцы называли её «a Palousa Horse», что впоследствии превратилось в широко известную «аппалуза». Каюсы тоже принимали активное участие в создании породы, и хотя её название идёт от племени палуза, неперсе (бывшие далеко не самым богатым лошадьми народом, в 1876 году у них было всего около трёх тысяч лошадей, а в лучшие времена доходило до двенадцати тысяч голов) оказались самыми известными и талантливыми коневодами на территории Северо-Западных Равнин США. Немного племён могли конкурировать с ними в искусстве селекции. Обычно лошади этой породы характеризовались светлой, иногда прозрачной или голубой, оболочкой глаза и крапчатой кожей в районе ноздрей. Их средний рост был 14,2—15,3 ладоней, вес около 800—1000 фунтов. Их тело было средней длины, а ноги — длинные, сухие и крепкие, с твёрдыми копытами, часто имевшими вертикальные полосы. Аппалуза были широко известны благодаря скорости, выносливости и уравновешенности. Но их главной отличительной чертой признавалась ярко выраженная чубарая масть, то есть характерные пятна на теле, создававшие контрастный узор в виде тёмных «яблок» на белом фоне, на передней или задней части или по всему телу. Основных типов масти этой породы было пять. Лошади, не укладывавшиеся в эти типы, обычно к разведению не допускались. Неперсе очень гордились внешностью и качествами своих лошадей, поэтому любого жеребца, который имел хоть какие-то отклонения от положенного «стандарта», кастрировали, а кобыл продавали другим племенам. Когда Льюис и Кларк столкнулись с неперсе, Льюис был поражён: «Это превосходная порода; они высоки, изящного сложения, активны и выносливы… и сделали бы честь любой стране». Неперсе ценили своих аппалуза вдвое дороже, чем всех остальных лошадей. К 1876 году порода была практически полностью уничтожена армией США.

Свою породу вывели и индейцы племени черноногих. Своих пони они называли «Buffalo Runner» потому, что те целенаправленно выводились для охоты на бизонов, обладали очень большой скоростью и маневренностью. «Бизоньи Бегуны» имели некоторые отличительные особенности. Во-первых, среди них имелось довольно много лошадей не только привычных расцветок «пинто» но весьма редких мастей: серо-голубых (грулья), сиреневых, буланых, кремовых (паломино), гнедых и др. На некоторых можно было увидеть рисунки в виде тигровых полос на ногах или темных ремней по середине спины, характерных для диких тарпанов, больших пятен розового или сиреневого оттенков, кругов около глаз, крупного пятна на ушах и затылке, напоминающего шапку шамана, большое пятно на груди в виде щита, разноцветные гривы и хвосты ит. п. На одной лошади могло быть до пяти совершенно разных цветов, и они могли менять цвет в зависимости от времени года! Глаза могли быть карими, жёлтыми, голубыми, у некоторых лошадей глаза были разного цвета (гетерохромия — явление довольно распространенное среди пегих лошадей). Во-вторых, пони этой породы были хорошо обмускулены и имели, особенно жеребцы, глубокую и сильную грудь. В-третьих, берцовые кости отличались в сечении более круглой формой, а суставы были крепче, чем у многих других лошадей. B-четвёртых, копытная стенка была толще и крепче, чем у других пород, что позволяло этим лошадям передвигаться по каменистому грунту склонов Скалистых гор. Но самой главной отличительной чертой считался ум этих лошадей. Они были крайне дружелюбно настроены к человеку, и охотно работали в паре со своим наездником, часто самостоятельно принимая решения во время охоты или сражения, что делало их особенно ценными. Лошадей этой породы, особенно хорошего пони, дарили в знак высшего уважения и признания заслуг соплеменника или представителя другого племени. Эти лошади стали символом высокого социального статуса среди многих племён Северо-Западных Равнин.

Говоря о лошадях Скалистых гор, нельзя не упомянуть еще одну, почти что мифическую лошадь — кёрли. Мифическую, потому что реально эти лошади были зафиксированы только в начале XX века, что, согласитесь, уже весьма сомнительно. Мало того, заводчики утверждали, что предки этих лошадей происходят из Башкирии. Последнее опровергается современными генетическими исследованиями. Правда, в конце XIX века несколько небольших лошадей с курчавой шерстью присутствовало в цирках Дикого Запада, но происхождение их неизвестно. Сами индейцы утверждали, что кёрли — порода древняя, известная их предкам задолго до появления испанских лошадей. Согласно индейским легендам, эти небольшие лошадки и есть дар Громового Существа или Птицы Грома, издревле обитавшей на западе от Равнин, в районе Скалистых гор. Подобные легенды о табунах невысоких крепких лошадок встречаются в нескольких районах Скалистых гор США и Канады, а также в районе Великих озер. В отношении последних никаких доказательств не обнаружено, а вот что касается кёрли, то в их генах найдены следы древних линий американских диких лошадей, вымерших задолго до прихода европейцев. Некоторые индейцы утверждали, что на таких лошадях любили ездить вожди и известные воины сиу, но добыть таких коней было весьма непросто. Черноногие предполагали, что кровь этих лошадей есть и в их Бизоньих Бегунах, но подтверждения этому не найдено. Чем же характерны кёрли? В первую очередь, что следует из названия, своей курчавой шерстью, которая не является следствием болезни Кушинга или еще каких-либо отклонений. Рискуя свалиться демагогию, все же можно предположить, что подобно курчавой шерсти бизонов, способных переживать сильные морозы и ливни, лошади кёрли приспособились для жизни в небольших долинах Скалистых гор Вайоминга, Монтаны и Британской Колумбии, где климат весьма суров. Хвост и грива очень короткие и курчавые, что, вероятно, имеет значение при продирании сквозь густой кустарник или лесные завалы, но не используется для избавления от насекомых, коих в горах немного. Их корпус короткий, а ноги довольно длинные с высокими твердыми копытами, несколько отличающимися от лошадей степей, что, скорее всего, является адаптацией к жизни в скалистых районах и на склонах гор. Они невероятно маневренны, активны, мускулисты, но невысоки ростом — 130—150 см в холке. Но самое поразительное — это невероятный ум и дружелюбие этих животных. Они схватывают все, буквально, на лету, управляются, как говорили индейцы «одним дыханием», довольно свободолюбивы, но привязываются к понравившемуся им человеку, как собаки.

Как уже говорилось, согласно индейским легендам, в районе Великих озер, в затерянных лесных чащах, тоже обитали древние лошади. Индейцы племени оджибва утверждают, что эти лошади были знакомы их предкам, поэтому они быстро научились ладить с испанскими лошадьми. И, якобы, гены этих лошадей присутствуют в породах их соседей. Скорее всего, это домыслы, но соседи оджибва и кри — индейцы племени ассинибойн, несмотря на то, что считались далеко не самыми лучшими коневодами Великих Равнин, в XIX веке, действительно, обзавелись собственной породой, которую назвали «накота». На самом деле, эти лошади были помесью испанских мустангов, пони окрестных племен и лошадей привезенных из Англии и Франции. Они были невысоки и выносливы, нередко серого или стального цвета, но могли иметь окрас, напоминавший аппалуза, что, скорее всего, все же говорит о том, что лошади палузов и неперсе принимали участие в этом процессе.

Собственные породы пони, имевших арабские корни, вывели также индейцы племён натчез и семинол, но до нашего времени они не дожили.

Команчи, обладавшие огромными табунами, предпочитали высоких и стройных лошадей, умело сохраняя в них остатки крови благородных испанских коней. Ничего удивительного, если учесть, что они имели постоянный приток породистых скакунов с мексиканских асиенд и ранчо. Команчи выводили собственные породы, практически не встречавшиеся у северных племён. Вислизенус писал: «Индейцы (команчи) и белые более предпочитают американских лошадей, потому что они крупнее и красивее, а когда привыкают к дикой жизни, значительно превосходят индейских скакунов». Действительно, наиболее любимой испанцами была лошадь Кордовы — полуарабской породы. Выведенные на Кубе, Гаити, Пуэрто-Рико, Тринидаде и в других колониях Нового Света, эти лошади гораздо лучше приспосабливались к условиям Мексики, чем породистые скакуны из Испании. Их потомки стали родоначальниками нескольких пород, известных и популярных среди команчей и некоторых других племён Южных Равнин и Юго-Запада. В XIX веке у них существовало несколько основных пород: «красная краска», «чёрная краска», «красноухие» Шаманской Шапки, «черноухие» Шаманской шапки, «черноухие» Боевого Убора и другие. Похожие раскраски лошадей изображены на многих рисунках индейцев, которые делались уже в резервационный период.

Лошади Шаманской Шапки имели светлое туловище цвета от чалого до белого и тёмные уши. Цвет ушей мог варьироваться от жёлтого до рыжего у красноухих и от фиолетового и тёмно-красного до коричневого или чёрного у черноухих. Также лошади этих пород имели большое пятно на груди, называемое «щитом», и пятна на крупе, боках и ногах. У некоторых были копыта с вертикальными полосками, что говорило об особой устойчивости и крепости копыт. Но обычно индейцы предпочитали лошадей с чёрными копытами, «потому что они крепче белых». Лошади Боевого Убора, в добавление к «щиту», отличались наличием чётко выраженного пятна в районе глаз, напоминающего военный головной убор. Пони этих пород умели прекрасно «чуять быка», то есть предсказывать поведение бизона, поэтому они высоко ценились индейцами, как бизоньи и боевые лошади.

Следует отметить, что лошади никогда не принадлежали всему племени, а всегда были собственностью конкретного человека, который следил за породой и поддерживал специальную линию размножения. Ларпентье в1860 году пишет об одном индейце из племени черноногих, который имел «два или три жилища, пять или шесть жён, двадцать или тридцать детей, и от пятидесяти до ста лошадей». Таких людей в племени черноногих насчитывалось немало, хотя он, скорее всего, был одним из вождей племени.

Каким же образом индейцам удалось вывести породы, отличавшиеся в первую очередь цветовыми признаками? Ясно, что цветовая палитра не была результатом стихийного скрещивания мустангов, а выводилась целенаправленно. Нигде в мире нет диких лошадей яркой и разнообразной окраски, напротив, все они имеют ровный, неброский окрас, помогающий им маскироваться на фоне окружающего ландшафта. Например, одичавшие лошади Южноамериканской Пампы не имеют той характерной окраски, отличающих индейских пони Североамериканских Равнин. Их основные цвета коричневые и каштановые, а светлые тона практически никогда не встречаются. Убежавшие с окрестных ферм лошади светлого окраса уже во втором поколении теряют этот признак и сливаются с основной массой. Но у индейских пони дело обстоит совсем по-другому. Белый цвет не смешивается и не сливается с другими, а создаёт чёткий узор. Белый, в различных его оттенках, тот самый необходимый цвет (а вернее, отсутствие цвета) для создания пегой лошади. Он сильно бросается в глаза среди коричневых и чёрных тонов диких лошадей. В чем же дело? Скорее всего в том, что одичавшие лошади пампасов, сбегавшие с ранчо, с самого начала оказывались в условиях выживания в дикой природе, где маскировочный окрас помогал выжить. К тому же лошади использовались для работ, главным образом, местными пастухами-гаучо, имевшим испанские корни, и не жаловавшими цветастых лошадей.

Европейцы, особенно испанцы и англичане, не любили и всерьёз не воспринимали пегих лошадей, считая их беспородными и глупыми. Причина в том, что для военных целей отбирались лошади одного цвета и послушные воле седока. Излишняя броскость, чего бы она не касалась, в армии не ценилась и считалась неуместной. А поскольку Европа долгое время «развлекалась» именно войнами, этот стереотип закрепился в культуре. Европейцы полагали, что место пятнистых лошадей только в цирке и на крестьянском подворье. Это предубеждение относилось даже к белым лошадям. Испанцы, например, использовали белых лошадей для перевозки грузов, производства мулов и т. п. Точно так же обстояло дело и с лошадьми пегих или чубарых мастей, например, берберских пород, которых покупали обедневшие дворяне. Эти лошади также прибывали с испанцами в Новый Свет. Южную Америку заселяли, торговавшие африканскими рабами и выращивавшие сахарный тростник, относительно богатые португальцы. А вот в Северную Америку двинулись бедные конкистадоры, многие из которых имели одну лошадь на двоих. Вот эти лошади и попадали к индейцам, которые угоняли или покупали их у испанцев. В последнем случае сделка могла быть очень выгодной для испанцев, так как индейцы покупали приглянувшихся им коней по необычайно высокой цене, а испанцы с удовольствием продавали им «беспородных кляч», которых не слишком ценили. И лошади в табунах индейцев не были дикими, не выживали, используя против хищников маскировочный окрас. Напротив, индейцы тщательно культивировали необычные и яркие окрасы лошадей, защищали табуны от волков, которые, кстати, скоро были истреблены, и их место заняли безопасные для коней койоты. Поэтому яркий окрас сохранился даже у американских мустангов. Капитан Джон Грегори Борк опроверг старое суеверие, что белые лошади менее выносливые. Он заявляет, что в кампании против Сиу 1876 года белые лошади отряда Пятой кавалерии превосходили по выносливости всех остальных.

Действительно, американцы и англичане, как правило, предпочитали неброских лошадей, поскольку им претила индейская склонность к пестроте, да и в отношении белых и пятнистых лошадей в народе ходило множество суеверий. Белые лошади, главным образом, шли из Мексики. Вилкенс Кендол упоминал о вдове-мексиканке, хозяйке огромного ранчо в районе Дуранго, которая была владелицей 300 000 лошадей! (Честно говоря, цифры весьма сомнительны, скорее это означает что-то типа «очень много»). Из этих «сотен тысяч» одну тысячу составляли белые лошади превосходных испанских пород, заслуживающие самых высоких оценок. Мы не знаем, продавала ли она или дарила этих лошадей индейцам, но поскольку подобный «обмен любезностями» был широко распространенной практикой Дикого Запада в отношении дружественных племен или чтобы задобрить воинственных соседей, то вполне вероятно, что многие белые лошади из ее табунов попали к индейцам. Многие наблюдатели отмечали наличие белых лошадей в диких или индейских табунах. Кэтлин в 1834 году говорил о тысячах лошадях серой масти в стране команчей. В 1807 году Дэвид Томпсон описывает поимку «прекрасного жеребца стального цвета» в стране кутенаев. Принц Максимилиан, бывший на реке Миссури в 1834 году у племени шайеннов, среди всех цветов лошадей упоминает двух мышастых, двух белых и одну серую. Что же касается пятнистых лошадей, то пони подобного окраса стали любимцами индейцев практически с самого первого дня их появления. Фрэнк Доби говорит: «Некоторые торговцы из Мексики красят лошадей и продают их на Равнинах индейцам, любящим безвкусные цвета». В 1856 году отряд воинов кроу захватил в бою с другим племенем пегую лошадь. Скоро это животное было признано всеми как самое красивое и изящное среди тысяч лошадей, уже принадлежавших кроу. Оно стало гордостью целой нации!

Действительно, все индейцы любили пегих лошадей, но объясняли свой выбор по-разному. Например, апачи и навахо считали, что цвет наделяет животное определёнными магическими свойствами, связанными с цветами сторон света. Таким образом, пятнистая лошадь, как бы имеющая в своём окрасе элементы всех направлений, априори обладает комплексом магических свойств, и ей покровительствуют все божества.

Индейцы племени неперсе входили в особую категорию производителей и продавцов самой известной породы лошадей в Северной Америке — аппалуза. Один из крупнейших специалистов по индейским лошадям и, в частности, по этой породе Фрэнсис Хэйнес, опираясь на множество фактов и признаки породы, утверждает, что изначально предки аппалузы были распространены по огромной территории Евразии от Дальневосточного Китая до Адриатики. Их, по его мнению, вывезли в Мексику из Нидерландов, принадлежавших в то время Испании. В провинцию Чиуауа было завезено несколько десятков лошадей подобной окраски. Впоследствии эти лошади распространились к северу обычными для того времени путями: кражами, набегами и торговлей в бассейне реки Колумбии. Впервые увидев лошадей «суперпегой» окраски у своих соседей — племени палуза, неперсе дали породе имя этого племени. Вскоре они охотно «приняли» такую окраску, как свой «племенной» признак, сделав её, выражаясь современным экономическим языком, известной торговой маркой на всей территории Равнин, и стали считаться самыми выдающимися коневодами среди северных племён. Даже команчи, жившие на далёком Юге, отправлялись за 2500 км в набеги на Северные Равнины, чтобы пополнять свои табуны лошадьми этой породы. Некоторые команчи владели табунами в 250 аппалуза и более.

Сэм Фишер, старейшина племени неперсе, живший в самом сердце лошадиной страны — в устье реки Палуза, в течение почти семидесяти лет разводил лошадей этой породы. Он говорил, что даже лучшие производители далеко не каждый раз «попадают в десятку», и окрас лошади зависит от множества причин. Фишер утверждал, что порода аппалуза целенаправленно и тщательно выводилась на протяжении целых ста лет, и для того, чтобы закрепить особенности окраса, селекционеры неперсе использовали особенно сильную «магию». Эта «магия» состояла в постановке отметин на беременной кобыле особенной краской, смешанной на основе секретных формул, которая вместе с магическими заклинаниями применялась «в подходящий момент». Сначала шаман опускал свой большой палец, а затем и все пальцы в краску, потом прикладывал большой палец к бедренной кости кобылы и делал отпечаток всеми пальцами кисти. И так трижды с определёнными интервалами. Ожидалось, что жеребёнок будет иметь отметины пяти пальцев на бедре, в дополнение к остальным пятнам. Отмеченный подобным образом жеребёнок признавался превосходным экземпляром, который впоследствии будет приносить хорошее потомство.

Чтобы предотвратить внеплановое скрещивание и сделать жеребцов более спокойными, их кастрировали, причем это действие сопровождалось особыми церемониями. На Севере Равнин среди специалистов в этой области выделялись плоскоголовые. Они утверждали, что переняли технику кастрирования от испанцев. Хидатса, сиу и многие другие племена считали, что мерины более покладисты и выносливы. Однако некоторые племена ценили жеребцов выше меринов, и, как следствие, «стерилизацию» не применяли. Так, навахо предпочитали покладистых лошадей, а апачи любили норовистых, особенно если дело касалось боевых действий. Воины команчей тоже считали кобыл предназначенными исключительно для женщин, и могли ездить на них только в случае крайней необходимости. В бой или на парад они отправлялись исключительно на жеребцах или меринах.

В селекционной работе индейцы тщательно подбирали лишь жеребцов, не уделяя внимания кобылам (исключение составляли неперсе). И только некоторые племена осознанно занимались селекцией. Например, сарси (дальние северные родственники апачей), несмотря на позднее знакомство с лошадьми, были хорошими коневодами, а кри не делали никаких попыток управлять размножением.

Фрэнк Доби утверждал, что «хорошие лошади были более обильны среди северных племён, чем среди южных, хотя первоисточник их был один». Он также считал, что менее жаркий климат и обильные травой пастбища Северных Равнин, особенно района Монтаны, способствовали общему хорошему состоянию табунов. Это не совсем так. Действительно, лошади района Монтаны были намного лучшими, чем пони Южной Дакоты, но лошади команчей и кайовов ни в чём не уступали первым, а часто и превосходили. В то же время лошадки Юго-Запада, которых, вероятно, и имел в виду Доби, явно уступали в экстерьере лошадям Северо-Западных Равнин. На Юго-Западе не занимались селекцией, предпочитая получать лошадей из Мексики. Навахо утверждали, что человек не имеет права вмешиваться в численность животных, созданных богами. К тому же, засушливый климат этой территории не слишком способствовал приобретению нужного экстерьера.

Армейские лошади, которых кормили зерном, были тяжелее, медлительнее и слабее выросших на траве индейских пони. Когда в 1867 году Седьмой кавалерийский полк Кастера и союзные пауни охотились за отрядом сиу, они быстро поняли, что просто не в состоянии гоняться за столь подвижным противником, лошади которого более приспособлены к этой пустынной местности. То же самое произошло с полком генерала Альфреда Сулли, когда он следующей весной вторгся на индейскую территорию.

Джеймс Уиллард Шульц, проживший тридцать лет среди индейцев пиеган из конфедерации черноногих, пишет, что в конце XIX века «лошади были богатством всего племени, и тот, кто имел большой табун, находился в положении, сравнимом с положением наших мультимиллионеров. Были индивидуумы, которые имели от ста до трёхсот или четырёхсот лошадей». И хотя лошади никогда не были племенной собственностью, а принадлежали конкретным людям, владелец большого табуна не мог отказать в «аренде»лошади бедному соплеменнику — за часть добычи или чего-то ещё.

Известный исследователь индейской культуры Джон Юерс приводит среднее количество лошадей по племенам в 1805 году, из расчёта количества лошадей на одно типи:

кроу — 15;

пиеганы — 10;

черноногие и блад (северные родичи пиеганов) — 5;

гро вантры (хидатса) — 5;

плоскоголовые и неперсе — 50;

каюс и уматилла — 11;

ассинибойны — 2;

сиу — 3.

Здесь надо заметить, что Пайк и Лонг называют по двум последним племенам несколько иные цифры (1823 год):

ассинибойны — 9;

сиу — 13—17.

Почему так? Скорее всего потому, что количество лошадей за 18 лет могло увеличиться, а, кроме того, разные бэнды одного и того же племени могли обладать разным количеством лошадей. Ну и, к тому же, нельзя сбрасывать со счетов и приблизительность подсчетов исследователей. Ведь никто, на самом деле, не считал лошадей поголовно, и большая часть цифр прикидывалась «на глазок».

На самом деле, поскольку лошади принадлежали воинам, более правильно было бы измерять численность лошадей не количеством палаток, а учитывать количество воинов на палатку. Эти цифры далеко не однозначны. Например, у черноногих и пиеган в лагере, состоящем до 80 типи, обычно насчитывалось два воина на палатку (то есть 160 человек), но уже в лагере из 120 типи было 360воинов! Причина проста: в большом лагере гораздо удобнее жить в несколько стесненных условиях, чтобы уменьшить расходы на обогрев жилища, готовку, уборку, шитье одежды и т. д. Обычно же среднее домашнее хозяйство у черноногих нуждалось в10—20 лошадях. Молодая бездетная пара могла обойтись 4 или 5 животными, но семья, состоящая больше чем из пяти взрослых, нуждались не менее чем в 20 лошадях. То есть в среднем, похоже, на одно типи было достаточно 15 лошадей, в то время как большая часть воинов черноногих имело по сорок лошадей, и даже самые бедные их соплеменники обладали хотя бы пятью. И тут стоит понимать, что номинальное количество лошадей, на самом деле, говорит очень немного, ведь в это число входили все лошади: элитные охотничьи, рабочие и даже незаезженные. Коих было большинство. Для обслуживания жизнедеятельности достаточно было небольшого количества рабочих лошадок, а остальные были просто способом исчисления богатства или невероятно ценными индивидуальными животными, стоимость которых могла равняться целому табуну.

До этого мы считали воинов в одной палатке. Но для полноты картины неплохо бы внести в это число стариков, женщин и детей. Привычное же соотношение воинов к остальным членам племени было в пределах 2/5, а то и меньше. В 1789 году Александр Маккензи оценил численность сиксика (одно из племён Конфедерации черноногих) — 8 человек на палатку. Дэвид Томпсон, приблизительно в 1800 году, говорит о 7 индейцах на палатку для их соседей сарси. Льюис и Кларк утверждают, что у кочевых неперсе также в типи жило около семи человек, а вот у оседлых хидатса в большом земляном доме располагалось сразу16.

На самом деле сравнивать эти племена можно только весьма условно. Юерс правильно замечает: «Термин „богатый лошадьми“ не имеет смысла, если не может быть точно определён… Чтобы считаться богатым лошадьми, человек должен был иметь гораздо большее количество животных, чем требовалось для пропитания и других нужд». Поэтому термин «богатый лошадьми» в каждом племени определялся индивидуально. Так, например, могли говорить о своём соплеменнике его родственники, которым не хватало лошадей для обеспечения нормального уровня жизни. А «нормальный» уровень в 1800м году и на полвека ранее мог сильно различаться. Это слово также могло обозначать состоятельность племени в отношении других племен. Для ассинибойнов самыми обеспеченными владельцами лошадей были черноногие, последние же считали богачами плоскоголовых, кроу, шошонов и кайова.

Фрэнсис Хэйнес и Дж. Фрэнк Доби писали следующее: «Каюсы, уолла-уолла, якима, палуза, неперсе, плоскоголовые, черноногие, кроу и многие другие племена получали лошадей через шошонов Южного Айдахо. Плоскоголовые и каюсы выращивали лошадей, подобных тем, что были у неперсе, но шошоны обладали гораздо большим количеством коней, и были главными их дистрибуторами на всем Северо-Западе». Около 1830 года Брэдли пишет: «Плоскоголовые имели лошадей больше чем кроу, кроу больше чем пиеганы, пиеганы больше чем блад и северные черноногие. Гро вантры, кри и ассинибойны владели небольшим количеством». Однако все относительно! В 1833 году принц Максимилиан утверждал, что самыми богатыми лошадьми были его любимые кроу, имевшие табуны в 9—10 тысяч голов, а вот у шошонов лошадей было меньше, чем у черноногих. И именно они были самыми крупными посредниками на Севере Равнин. А вот художник и путешественник Джордж Кэтлин, считал самыми зажиточными шайеннов. В тоже время многие племена называли «очень богатыми» каюсов и неперсе, обитавших на склонах Скалистых гор. Судя по численности на палатку, лошадей у них было даже меньше, чем у племен равнин, но зато породы каюс и аппалуза являлись предметом вожделенных мечтаний всех соседей, и ценность их была просто невероятной.

Читая отчеты путешественников можно легко запутаться, ведь цифры сильно разнятся. Особенно явно это видно в отношении племени черноногих. В чем же дело? А в том, что мы привыкли мыслить статичными величинами. Для нас 1830й и 1835й годы — это почти одно и тоже, а название «черноногие» обозначает некую статичную группу, существующую в довольно стабильных условиях. Но на самом деле все не так. Часто исследователь употреблял название племени в отношении какой-либо, известной ему, кочевой группы — бэнда, являющейся лишь частью этого племени. Состав и численность групп довольно сильно менялась, в зависимости от сезона, праздников или угрозы врагов. Семьи, составлявшие группу, могли ссориться и расходиться, объединяться, собираться на некоторое время, когда количество дичи позволяло существовать всем вместе, и т. д.

Например, в 1833 году черноногие форта Маккензи владели 15—20 лошадьми на типи, а другие представители того же племени, жившие в стороне от «цивилизации» — гораздо большим поголовьем. В том же году тетон сиу, проживавшие на западной окраине племенного ареала и имевшие по 30—40 лошадей, считались богатыми, в отличие от их родственников из восточных групп, которые довольствовались 20 лошадьми. Сиу же, обитавшие в районе агентства резервации, нередко имели только две лошади. И ещё пример, датированный тем же годом, манданы обладали 300 лошадьми на деревню, а хидатса — 200—250.

Кроме того, в тот период сами черноногие целенаправленно лошадей не выращивали, просто не умели, а в суровые зимы порой гибло до двух третей табунов! Чтобы получить коней с территории плоскоголовых или шошонов, индейцу из племени черноногих пришлось бы, перебираться сотни километров через незнакомые леса, горы и реки, а самое неприятно, пересечь земли множества враждебных племён, и такое путешествие легко могло стать последним в его недолгой жизни. За один раз небольшому отряду, а именно такие отряды, как правило, отправлялись в набеги за лошадьми, редко удавалось добыть более 60 лошадей, да и гнать их через вражеские территории было чрезвычайно опасно. Добавьте к этому неожиданно суровые зимы или засушливое лето, апрельские ураганы, нападения врагов и т. п. Тяжелейшие зимы черноногие переживали в 1773, 1845 и 1850 годах. Они прилагали героические усилия, но численность их табунов год от года заметно колебалась, несмотря на то, что это племя считалось одним из самых заботливых на всех равнинах. В зимнее время, когда количество корма резко сокращалось, а глубина снегов была значительной, они особенно тщательно заботились о лошадях: приносили тополиные ветки, перегоняли на менее заснеженные пастбища, укрывали в ущельях или старых нежилых типи. Лошади, конечно, теряли в весе, но оставались в живых. А ведь черноногие, плоскоголовые, кроу, шошоны и неперсе жили в значительно более мягком климате, чем дакота и ассинибойны, которые постоянно несли серьёзные потери. Например, у тетон сиу множество лошадей погибло зимами 1826—1827, 1852—1853, 1865—1866 и 1880—1881 годов. По всей территории Северных Равнин временами наблюдались периоды роста численности табунов, когда на одного человека приходилось от двадцати до ста лошадей, а потом наступали периоды заметного уменьшения поголовья. Впрочем, то же самое наблюдалось у шошонов, находившихся в зоне главных торговых путей. Ведь даже на климатически благоприятных территориях периодически свирепствовали эпидемии, с которыми не могли справиться ни заботливые черноногие, ни манданы, укрывавшие лошадей в просторных землянках. Так, во время эпидемии 1857 года черноногие потеряли около половины своих табунов.

Из-за этого многие белые считали индейцев плохими хозяевами, потому что они «не заботятся» о своих лошадях. Разумеется, потомков трудолюбивых оседлых пуритан, раздражал вольный образ жизни и отсутствие постоянной борьбы с природой кочевых племен. А в конце XIX века, когда все индейские племена, истощённые постоянными войнами, голодом и безнадёжным будущим, влачили жалкое существование в резервациях, оставшиеся в живых лошади действительно выглядели «бедными больными клячами». Но индейцы были привязаны к ним. Когда в 1930 годах правительство США начало отбирать у апачей Сан-Карлоса их тощих и больных лошадей, оно столкнулось с отчаянным сопротивлением. Уверения, что индейцы получат больше, продав этих животных, ни к чему не привели — апачи слишком дорожили своими конями. А когда то же самое произошло у навахо, шаманы этого народа пообещали белым, что боги разгневаются. Пророческими оказались слова шаманов или простым совпадением, но в течение нескольких лет на Юго-Западе стояла уничтожающая засуха.

Забота — понятие неопределенное, сродни словам «любовь, патриотизм, духовность» и т. д. Для одного «забота» — это подковы, попоны, красивые уздечки и «комфортабельный» денник, а для другого — возможность бегать, общаться с сородичами, чувствовать землю, дождь, ветер, солнце, то есть быть свободным. И прекрасно, если человек может не только оградить от части неприятностей типа голода, хищников или болезней, но и будет общаться на приятном для лошади языке. И вот с этой точки зрения многие апачи, навахо, команчи, кайова и другие племена Равнин заботились о своих лошадях не меньше, чем о своей собственной семье. Вот примерный перевод одной из песен навахо:

Там в стороне, в стороне, в стороне, в стороне, Белая Бусина.

Я — Мальчик Рассвета, конь Белой Бусины превратился в мальчика,

я защищаю своего коня.

Бирюзовая лошадь превратилась в девочку, я защищаю своего коня.

Конь устрицы превратился в мальчика, я защищаю своего коня.

Агатовая лошадь превратилась в девочку, я защищаю своего коня.

Лошади всех цветов идут вместе с ними…

Вырвать животное их естественных условий, создать проблемы со здоровьем, чтобы потом героически с ними бороться — это суть слова «забота» в понимании европейцев. Разумеется, индейцы, ведя кочевой образ жизни и находясь, по воле тех же европейцев, в состоянии постоянной войны, не строили конюшен и не запасали корма на зиму. Исключение составляли оседлые племена в районе Миссисипи и Миссури, и кочевые племена, жившие в окрестностях фортов или городков Дикого Запада.

Однако лошадь — животное степей, максимально приспособленное к такому биоценозу. По большей части, на территории Равнин во время зимы выпадает не так много снега, чтобы кони не могли найти себе корм. Кроме того, питание скудным кормом и постоянное движение по каменистой прерии — самые естественные условия для этого создания. Индейцы чувствовали это как никто другой, и, вероятно, поэтому хорошо понимали лошадей. Поскольку мы коснулись темы грунта, то стоит сказать пару слов об уходе за копытами. Для европейца подковать лошадь считалось не просто обычным, а обязательным делом. До сих пор в книжках для детей мы можем увидеть «следы лошади» в виде подков. При этом все на Диком Западе прекрасно знали, что индейцы лошадей не подковывают. Если какой-нибудь бандит хотел обмануть окружающих, свалив вину за нападение на ферму или обоз на индейцев, он сажал своих людей на неподкованных лошадей… прекрасно скакавших по грунту, для которого, по мнению белых, требовались подковы. Самое интересное то, что такое противоречие никого не смущало! Индейцы же прекрасно знали, что не только мустанги, выросшие в прериях, но и даже лошади, сбежавшие с окрестных ранчо или армейские кони, оказавшиеся в индейских табунах, не нуждаются во вмешательстве человека. Постоянное движение делало их копыта здоровыми и устойчивыми ко всяким неблагоприятным воздействиям. В этой связи многие белые отмечали, что у индейских лошадей копыта находятся во много лучшем состоянии, чем у армейских. Еще бы! Армейские лошади все время проводили в стойлах, а потом вынуждены были скакать по пересеченной местности, неся на себе всадника и тяжелое снаряжение. Индейские пони находились в естественной среде, в максимально подходящих для них условиях. С чего бы им иметь плохие копыта?

При этом, следует отметить, что народы Южных Равнин и Юго-Запада (кайова, кайова-апачи, команчи, апачи, навахо и др.), жившие на пустынных землях с твёрдой или каменистой почвой, все же предприняли несколько попыток перенять «лошадиную обувь». Но поскольку кочевой образ жизни не способствовал развитию металлообработки и появлению ковалей, скопировать подкову они не могли. Для особо чувствительных копыт обитатели засушливых территорий изобрели «лошадиные мокасины» из сыромятной кожи, размачивая её в воде, а потом оборачивая ею копыта. Подобное средство держалось на лошадиной ноге от получаса до пары часов, но помогало преодолеть каменистые пустыни лошадям, не привыкшим к твёрдому грунту. И, конечно, скорость передвижения лошадей в подобной обувке была небольшой. Но на самом деле подобные «мокасины» использовали, главным образом, для того, чтобы скрыть следы и запутать преследователей, или сделать походку лошади как можно бесшумной. А лошадь, привыкшая к твёрдому грунту, обходилась без всяких подков. Опытные коневоды прекрасно знают, что при правильном подходе, привыкание к любому грунту наступает в течение двух-трёх недель. На вольном выпасе у лошади вообще не было проблем с копытами, поэтому индейцы не особенно обращали внимание на состояние лошадиных ног. Однако бывали случаи, когда индейцы укрепляли копыта некоторых лошадей, водя их по горячим углям, оставшимся после сожжения дикого розмарина Artemisia. Дикий розмарин использовали и для лечения ран и ожогов. Вообще растения этой группы были известны своими целебными свойствами среди многих племён. То есть копытный рог обрабатывали по тому же принципу, как обкуривают трубки, создавая на подошве защитный нагар. Сухое копыто становилось прочным, как камень, и нескольких таких процедур было вполне достаточно. Чтобы оно успело адаптироваться к твердому грунту. Кроме того, высокая температура помогала уничтожать грибок и бактериальные инфекции, обычные для лошадей, прибывших с ранчо или армейских фортов. Также для лечения копыт от пересыхания и излишней ломкости использовали бизоний жир. Сначала лошадь долго водили по ручью, а потом мазали копыта жиром от пересыхания. Трудно сказать насколько этот метод был эффективен. Скорее всего больший эффект достигался именно из-за размачивания копыт в воде и увеличении их эластичности, а бизоний жир, как универсальное лекарственное средство, скорее просто успокаивал совесть самого владельца лошади.

Вообще «парадоксальное мышление» — вполне обычная вещь среди малообразованных людей. С одной стороны белые поселенцы считали, что индейцы плохие хозяева и не заботятся о своих лошадях, а с другой, многие исслелователи утверждали, что лошади индейцев находятся в превосходном состоянии, что заботятся они о своих любимцах гораздо лучше, чем белые. В начале XIX века Ларок пишет про индейцев племени кроу: «Они очень любят своих лошадей и хорошо о них заботятся». Почти тридцать лет спустя, в 1833 году, Максимилиан вторит Лароку: «Кроу обладают большим количеством хороших коней, чем любое другое племя на Миссури, и посылают их зимой к Реке Ветров, в Вайоминг, питаться каким-то кустарником, который скоро их откармливает». Капитан Джон Р. Белл, признанный специалист по лошадям, утверждал, что видел в 1820 году кайова-апачей верхом на «превосходных скакунах». В 1850 году комиссионер Джон Р. Барлетт описал апачей чирикауа, на которых не было ничего, кроме мокасин и набедренных повязок, но выглядели они по-дикарски живописно, а их лошади были выше всяких похвал. Эти лошади были запечатлены художником Генри Праттом, который сопровождал Барлетта в путешествии. А художник Джорж Кэтлин нарисовал «замечательных животных» апачей в районе реки Гила. Он был восхищён этими прекрасными созданиями, а также грацией, с которой индейцы ездили на них верхом. Джон Кремони заметил, что индейцы знают о лошадях очень много, значительно больше, чем большинство белых.

Жизнь команчей, сиу, апачей и многих других племён проходила вместе с лошадьми. Многие белые, видя в индейцах лишь злобных и воинственных дикарей, просто не хотели признавать, что краснокожие могут быть в чём-то лучше и гуманнее «цивилизованного человека». Но индейцы очень серьёзно относились к тем, «посредством кого живёт человек» (так называли лошадей в апачских мифах).

К примеру, в зимнее время черноногие откармливали своих лошадей стеблями и ветками трёхгранного тополя, распространённого в некоторых областях Равнин. Женщины и девочки обеспечивали ограниченную поставку сена во время зимы. В течение всего сезона они приносили кору тополя и поросль особого кустарника, перевозя их, как правило, на собаках. Некоторые лошади съедали стебли толщиной с руку человека. Как кроу, плоскоголовые, дакота и некоторые другие, черноногие делали навесы из старых покрышек от типи, чтобы защитить своих любимых пони от сильных ветров и морозов. Кроме того, они старались не допускать болезней лошадей, особенно ног, крупа и спины. Они не использовали больных и раненых животных, давая им возможность вылечиться. Ничто не могло заставить индейца грубо обращаться с лошадью. Как и хидатса, черноногие переставали ездить на жеребой кобыле, и помещали её в жилище, дабы уберечь потомство.

Оседлые манданы и хидатса жили в относительно менее тёплом климатическом поясе, нежели кроу и черноногие. Выращивавшие кукурузу племена были единственными, производящими подходящее продовольствие для лошадей; они были также единственными, имеющими строения, чем-то напоминавшие конюшни. Эти народы использовали в качестве конюшен старые и пустые дома или держали лошадей в действующих земляных хижинах. Максимилиан пишет: «В зимних хижинах манданов есть особое место, куда лошадей ставят вечером и кормят кукурузой. Днём их выводят в прерию и кормят кустарниками и корой тополей». В зимнее время они также пользовались внешними навесами, как кочевые племена. Кони манданов часто были хорошие, откормленные, к тому же к оседлым племенам часто попадали крупные лошади из «белых» поселений, и украсть такого коня для кочевого индейца было делом чести. Поэтому манданы тщательно заботились о безопасности своих лошадей, из-за чего часто держали их в домах даже в тёплое время.

В отчёте Данбара о полуоседлых индейцах пауни можно прочитать, что зимой 1704 года пауни искали для лошадей богатые травой и водой участки земли, имевшие ещё и деревья. Если трава на участке заканчивалась, и другого было не найти, пауни срубали тополя и кормили лошадей корой до наступления более тёплых времён. При этом пауни не считались большими специалистами по лошадям и особенно заботливыми хозяевами. Точно такими же методами пользовались черноногие, ассинибойны, арикара и др. Только они еще добавляли в лошадиный рацион молодые веточки ивы.

Шошоны были менее внимательными. Вполне возможно, что их психология собирателей не предусматривала заботы о ком-либо вообще, а может быть, причиной этого было избыточное количество лошадей, получаемых ими с мексиканской границы.

Ассинибойны не особенно умели обращаться с лошадьми. По уровню знаний и заботы о своих пони они стояли на предпоследнем месте — перед кри, которые не только не заботились о лошадях, но и были с ними жестоки и грубы. Ассинибойны лошадей ели и плохо в них разбирались. В то время как в зимний период другие племена приносили или хотя бы срубали ветки и деревца тополей для своих пони, ассинибойны просто приводили их к месту, где росли деревья, и предоставляли самостоятельно добывать корм. Всё это приводило к тому, что лошади ассинибойнов часто гибли. Как результат, с наступлением весны воины устраивали набеги на своих южных соседей, которые зимой откармливали лошадей кукурузой. Поэтому ассинибойны и кри заслужили «славу» самых отъявленных конокрадов на всей территории Северных Равнин.