Глава 6
С Ильей мы всё-таки помирились.
У Мира ночью случился сильнейший приступ. Проснувшись от его хриплых криков, я даже испугаться не успела — начала судорожно вспоминать комбинации лекарств.
Как ни странно — Илья оказался возле сына раньше, чем я, и пока мои трясущиеся руки набирали в шприц раствор, его руки гладили и обнимали Мира за плечи.
Мир родился с пороком сердца — стенозом аортального клапана, от которого у него развивалась сердечная недостаточность.
Самая важная часть нашего сердца — левый желудочек. Из него кровь выбрасывается в аорту — главную артерию в теле человека. В месте соединения левого желудочка и аорты находится клапан, который, когда сердце сокращается, выпускает кровь, чтобы она могла насытить кислородом все органы, а когда расслабляется — не даёт ей с обратной тягой вновь попасть в сердце.
У Мира этот клапан работает неправильно. Его сердце часто — при физических нагрузках или волнениях — трудится усиленно, но кровь, возвращаясь в левый желудочек, не может в полной мере насытить все органы кислородом. Сердце стучит на пределе — и вхолостую.
Тогда случаются приступы.
Миру начинает казаться, что он задыхается, в области сердца появляется боль, а вместе с этим — паника.
Сначала у него, потом — у меня.
Лечится его заболевание только операцией. В нашей стране не так много больниц, где такие операции проводят, — пальцев на руках вполне хватит, чтобы их сосчитать. Зато детей, которые нуждаются в хирургическом вмешательстве, сотни тысяч. Очередь продвигается медленно. Иногда начинает казаться, что она не движется совсем. Замирает, как навеки остановившееся сердце.
Скорая приехала быстро, но приступ к тому времени уже начал проходить. В больницу мы поехали все втроем. До утра я с одной стороны, а Илья с другой сидели у кровати Мира, который мирно спал, подключённый к кардиомонитору.
Илья ничего не говорил. Просто сжимал мои ладони поверх одеяла и смотрел на меня, чуть вздрагивая уголками губ и искренне дружелюбно приподнимая брови.
В таким моменты мне казалось, что мы до сих пор одна семья, что если и не любовь, то какое-то другое, ещё пока сильное чувство, что-то в духе родственной привязанности, нас держит. Что мы можем быть вместе, можем даже прожить рука в руке всю жизнь. Что притёрлись друг к другу, вросли в души, соединились израненными сердцами. Что рвать будет больно, да и не за чем…
Так иногда бывало. Может быть, мы достигали того состояния, о котором мечтали, когда шесть с половиной лет назад говорили в загсе: «Да». Обиды как-то вдруг совершенно нелепо забывались или казались до того мелкими, что не простить их было бы большой глупостью.
