Принцесса душ

Александра Кристо, 2022

В течение шестнадцати лет Селестра была заперта в замке на Парящей горе. Девушка должна была занять место своей матери и стать правой рукой короля Шести Островов. На этих землях ведьмы крадут души людей, а также пророчат смерть участникам фестиваля предсказаний. На протяжении двух недель смертные должны пережить три испытания. Душу того, кто умрет, поглотит король и наделит себя бессмертием. Однако тем, кто останется в живых, даруют исполнение любого желания. Нокс, солдат королевской армии, не намерен умирать от рук короля и ведьмы. Когда его отца убили, юноша задумал отомстить: он украдет бессмертие короля и уничтожит его двор, но начнет с Селестры. Девушке хватило одного касания, чтобы увидеть их крепко переплетенные жизни. Нокс и Селестра вступают в опасный союз, чтобы сбежать от бессмертного короля и вместе избежать судьбы, которая страшнее самой смерти.

Глава 6

Селестра

Той ночью мне приснился Нокс Лайдерик.

Я раз за разом наблюдаю за смертью Нокса: пламя и искры обволакивают тело мужчины. Моя рука тянется к нему, но натыкается лишь на пепел и тьму.

Стоит мне закрыть глаза, я тут же вижу его, поэтому поспать мне не удается.

Этот человек меня погубит.

Это такая же прописная истина, как и то, что небо голубое, воды моря черные, а наша сделка нерушима. Как только волосы срезаны, магия ведьмы оставляет отпечаток, и участнику остается лишь ждать, когда смерть примет его в свои объятия.

Таковы правила заклинания, созданного моей прапрабабушкой.

К тому времени, когда наступает утро, я не сплю уже несколько часов. Закрывать глаза было страшно, поэтому я не стала даже пытаться.

Опускаю кисть для рисования в воду и смотрю на свою руку так, словно метка, появившаяся на коже, может дать ответы на все вопросы.

Но она безмолвна и не в силах мне помочь.

Разозлившись, я провожу по холсту краской черного цвета.

Обычно живопись помогает облегчить разум. Без перчаток я чувствую себя свободной, невесомой, я могу рисовать часами — новые миры, новые лица — и позабыть, что мне когда-нибудь придется надевать их снова.

Но в этот раз облегчение не приходит.

Чертов солдат, пропади он пропадом в Реке Памяти.

— Выглядит… симпатично, — произносит Ирения, глядя на картину. Ее взгляд красноречиво подразумевает обратное.

Приходится засунуть руку в карман, чтобы девушка не заметила метку.

— Что это? — спрашивает она.

Я пожимаю плечами.

Я пыталась воссоздать комнату из видения, нарисовать место, где через два дня мне суждено умереть. К сожалению, картинка по-прежнему размыта.

Красные полы и наполовину выкрашенные белые стены, но остальное туманно, поэтому в некоторых местах тлеют оранжевые угли. Они сыплются из огромной дыры в потолке, словно дождь из звезд, и растекаются по полу огненным озером.

В центре на столе лежит мой браслет и медленно плавится.

— Что за жирная черная полоса посередине? — спрашивает Ирения.

— Самовыражение как терапия, — отвечаю я.

Подняв кисть, я провожу вторую полосу — на холсте появляется черный крест.

— Мы должны сжечь ее, — произносит Ирения. — Прежде чем кто-либо увидит.

Гляжу на плавящийся браслет и вспоминаю ощущения, когда пламя разъедало кожу.

— Выброси ее, — соглашаюсь я, указывая на камин.

Мы всегда сжигаем мои картины.

Если король когда-нибудь их увидит, он навсегда заберет мои кисти.

Однажды, когда мне было одиннадцать лет, я нарисовала девочку, запертую в башне. Ее волосы были настолько длинными, что свисали из окна, когда она глядела вниз на цветы, которые ей никогда не удавалось сорвать.

Волосы девочки не были зелеными, а глаза — жуткими, но в ее улыбке таились все мои заветные желания. Я мечтала путешествовать по миру, прежде чем узнала о нем слишком много.

Мама увидела картину, когда я нанесла последний штрих. Она поднесла ее к свету и судорожно вдохнула, когда лучи солнца просочились в окно и озарили нетронутые цветы.

Теола поставила холст обратно на мольберт, ее глаза заблестели. Она снова стала походить на мою маму. На женщину, которая заплетала мне волосы и пела колыбельные. На женщину, которая рассказывала истории о нашей древней богине.

На краткий миг я почувствовала себя более значимой, нежели кровная клятва, данная нашим родом королю. Когда Теола коснулась моей щеки, ее ладонь не источала холод.

Это было похоже на материнское тепло, которое не исходило от нее уже долгие годы.

— Ох, Селестра, — прошептала мама.

Затем в комнату вошел король, и Теола убрала руку от моего лица. Она велела мне практиковаться усерднее и бросила холст в огонь до того, как Сирит успел его заметить.

С того самого дня я должна рисовать исключительно для короля. Сама мысль о том, что придется изображать лишь клубящиеся облака, усеянные бриллиантами, подобна пытке. Поэтому вместо меня картины пишет Ирения.

Она рисует то, что нравится королю, а я рисую то, что хочу. Когда Ирения закончит картину, мы преподнесем ее Сириту так, словно она нарисована мной.

А мой холст сожжем дотла.

Мне нравится такой расклад.

Я красочно изливаю свои переживания на полотно, а затем наблюдаю, как они тлеют в огне.

Как никогда прежде я изнываю от желания увидеть, как сгорает моя нынешняя картина.

— Готова? — спрашивает Ирения.

— Сожги ее, — шепчу я.

Подруга бросает холст в камин, и языки пламени взмывают ввысь.

Я гляжу, как пламя облизывает картину, пока она не обращается в пепел. Огонь встретился с огнем — моя смерть истлела на глазах.

Это немного успокаивает мое сердце. Не сильно, но хоть что-то.

Король часто говорил: если человек погибает вне сделки, его душа погружается в Реку Памяти и плывет в ее водах в бесконечном сне.

Люди становятся слабыми отголосками прошлого. Поэтому продажа души на Фестивале не кажется им чем-то плохим, ведь после смерти они все равно заснут вечным сном.

Я никогда в это не верила.

Я все еще помню истории матери о богине, от которой произошел наш род — Асклепине. Древние змеи наделили ее силами смерти и бессмертия, чтобы она могла видеть глазами погибели и исцелять свой народ.

В детстве мама нашептывала эти сказки, когда короля не было рядом. Она рассказывала, как Асклепина может переправить нас в настоящую загробную жизнь, где мы вечно будем жить рядом с ней. До того, как уничтожили старых ведьм, у каждой из них была богиня-покровительница, которая делала то же самое.

Мать давным-давно перестала говорить об этом, но я никогда не забывала ее слов. Истории все еще живы у меня в памяти.

Если король поглотит мою душу, я не просто умру. Дело в том, что я никогда не встречу нашу богиню или любую из ведьм нашей родословной.

Я буду проклята.

— Идем, — зовет Ирения. Ее округлое лицо светится пониманием. — Если ты задумалась о терапии, то я знаю одно местечко.

_____

На протяжении нескольких секунд я не могу дышать.

Воздух выбивает из легких, и я с ворчанием оседаю на пол. Кажется, я не могу дышать.

Я смотрю на свою тунику цвета слоновой кости.

На груди красуется отпечаток ботинка Ирении.

Рукой, облаченной в перчатку, я стряхиваю грязь и поднимаюсь на ноги.

— Ты отвлеклась, — хмурится Ирения. — Мне еще ни разу не удавалось тебя одолеть.

Она права. За два года поединков ей так и не посчастливилось меня побороть.

Меня хорошо учили.

— Может, поэтому я и поддалась, — поддразниваю я. — Мне неловко оттого, что я так часто оставляю на тебе синяки.

Ирения отбрасывает короткие светлые волосы с глаз, чтобы мне было отчетливо видно, как она их закатывает.

— Нам не обязательно бороться, — предлагает она. — Мы можем вернуться к рисованию или урокам кулинарии.

— Нет, — быстро отвечаю я.

Ирения фыркает.

— Не стоит быть такой пренебрежительной. Бить людей по лицу — это весело, но уметь испечь хороший пирог — еще лучше.

Я вскидываю бровь.

— Ты никогда не учила меня печь пироги.

— А ты так и не научила меня делать сальто назад, которое так любил Асден, — бросает в ответ девушка.

Я ощетиниваюсь при упоминании моего старого наставника.

Асден был солдатом Последней Армии и тренером дворцовой стражи. Кроме того, он оказался единственным человеком в замке — кроме Ирении, — который не обращался со мной как с ведьмой или пленницей, несмотря на то, что никогда не проронил при мне ни слова.

За исключением Ирении и горстки придворных, немногие имеют привилегию общаться с наследницей. Меня нельзя касаться, но Асден любил нарушать правила.

Впервые он нарушил их, когда поймал меня, одиннадцатилетнюю девчушку, крадущуюся в сады, — руки были полны шоколада, украденного с кухни, — и решил не говорить об этом королю. Асден лишь ухмыльнулся и вернулся к патрулированию.

Следующей ночью он снова нарушил правила. Я ждала Асдена на том же месте и спросила, насколько он хорош в бою и смог бы он научить меня драться.

На протяжении трех лет Асден тренировал меня прямо под носом у короля, позволяя мне сбегать из башни.

Он ни разу со мной не заговорил.

Когда я дала команду, Асден кивнул. Я дернула его, но мужчина сбил меня с ног и вскинул брови, как будто я должна была это предвидеть.

При этом Асден не проронил ни слова.

Я пробовала всевозможные насмешки и оскорбления, чтобы заставить его сломаться, но мое невероятное остроумие на него не действовало. Асден оказался упрямым старым мерзавцем.

Однажды Ирения предложила стащить для него три кусочка ромового торта, если мужчина поздоровается, вместо того чтобы попросту помахать. Жест, который он продемонстрировал ей после сего действия, оказался куда менее приятным, нежели помахивание ладонью.

Тем не менее мы не нуждались в словах. Асден преподал мне самый важный урок: как быть сильной и как научиться выживать.

Пока король не убил его.

Ирения, должно быть, заметила, как я напряглась, потому что ее глаза расширились.

— Ох, Селестра, — бормочет она. — Мне жаль, я…

— Все хорошо, — отвечаю, пожимая плечами. — Я в порядке.

Это самая крупная ложь, которую я когда-либо произносила вслух.

Я сжимаю облаченные в перчатки руки в кулаки и меняю стойку, готовясь выплеснуть весь свой гнев и разочарование.

Мое тело полностью прикрыто: перчатки заправлены под рукава, а воротник туники касается челюсти. Нет ни единого оголенного дюйма кожи, не считая лица. Все тело покрыто потом, но у меня нет иного выбора.

Я не могу рисковать Иренией.

Последнее, что мне сейчас нужно, это еще одно видение.

Ирения тоже подготовилась: на руках девушки перчатки, поэтому она может ударить меня, не беспокоясь о прикосновении к коже.

Мне приятно, что она пытается мне помочь.

— Я снова в строю, — провозглашаю я.

Ирения указывает на мечи в другом конце комнаты. Стена сверкает металлом всех форм и размеров: длинные мечи, палаши, рапиры. Каждое оружие отмечено гербом короля Сирита.

Та самая метка, которая спрятана под моими перчатками и получена благодаря Ноксу Лайдерику.

— Как насчет фехтования? — спрашивает Ирения.

Я качаю головой.

— Мне стоит попрактиковаться в защите без оружия.

«Или на тот случай, если я застряну в горящем здании вместе с Ноксом Лайдериком», — размышляю про себя.

Я вздыхаю, позволяя мыслям о Ноксе и нашей надвигающейся гибели вернуться ко мне с новой силой. Эта тренировка должна была отвлечь мое внимание.

Для той, кто постоянно имеет дело со смертью и душами, мне никогда не приходилось задумываться о собственной погибели. Во всех историях предков, рассказах о крови и магии ведьма ни разу не была отмечена сделкой.

Мы отличаемся от остальных. Моя семья создала эту магию, так как же я стала ее жертвой?

Нокс Лайдерик проклял меня.

Я сжимаю руки в кулаки.

Когда он заглянул мне в глаза, не моргая, а его шрам коснулся пальцев, я замерла. Я так отчаянно желала магии и прикосновений, что не могла ясно мыслить.

Я позволила себе отвлечься, и, возможно, из-за этого что-то пошло не так, увлекая меня за собой.

Но больше я не совершу подобной ошибки.

Отныне меня не застанут врасплох.

Ирения сжимает руки в кулаки и кивает мне, чтобы я сделала то же самое.

Я готова подчиниться. Мы ходим кругами, подначивая друг друга на следующий удар, словно это игра.

Ирения была права: такая терапия куда действеннее, чем рисование.

Она замахивается первой, но я уворачиваюсь и наношу ей быстрый удар в живот.

Девушка издает стон, и я расплываюсь в улыбке, размышляя, как радовался бы Асден моей технике ударов ногами.

На мгновение я позволяю высокомерию взять верх, и Ирения вскидывает локоть, как я ее учила. Мне не удается вовремя увернуться.

Я отшатываюсь от боли.

Такое ощущение, что мой глаз вот-вот вывалится из глазницы.

Я изо всех сил стараюсь не обращать на это внимания, когда Ирения замахивается ногой, целясь мне в живот. Я слежу за ее движением, хватаю за лодыжку и сильно выворачиваю.

Тело Ирении, подобно клинку, дважды переворачивается в воздухе, прежде чем с глухим стуком приземлиться на пол.

Девушка моргает, глядя на меня.

— Если бы я сказала «ай, больно», мы могли бы вернуться к рисованию? — устало спрашивает она.

Я фыркаю и протягиваю ей руку, но Ирения сбивает меня с ног, и я приземляюсь на пол рядом с ней.

— Черт! — Из меня вырывается громкое ругательство, воздух выбивает из легких.

— Видишь, — произносит она, задыхаясь. — Ты рассеянная.

Я бы пнула ее под ребра, но не уверена, что у меня хватит сил сдвинуться с места.

Холодный пол дарит телу долгожданное облегчение.

— Как твой глаз? — спрашивает Ирения.

Я тянусь к нему рукой. Едва пальцы касаются кожи, боль пронзает мое лицо.

— Ты просто ужасна, — стону я, скривившись. — Мне потребуется больше часа, чтобы вылечиться.

Ирения пожимает плечами в качестве извинения.

— Извини?

К счастью, синяки и порезы заживают легко. Немного силы и магии, и от них остаются лишь воспоминания. Это почти не требует концентрации. Все, что мне нужно, это хороший сон, чтобы впоследствии восстановить силы.

Кости излечиваются далеко не так просто.

Я поняла это на собственном горьком опыте, когда вернулась с первой тренировки с Асденом со сломанным пальцем. На его восстановление потребовалась целая неделя.

Мне приходилось ежедневно надевать перчатки, скрывая синяк и притворяясь, что все в порядке, когда король просил меня налить ему вина. Ночью я собирала все свои силы, чтобы вернуть кость на место. После этого меня мучили сильные носовые кровотечения.

Полагаю, это был способ, которым магия пыталась сказать мне, чтобы я стала терпеливее и что она недостаточно сильна. К сожалению, я никогда не отличалась терпением. Чем больше я практиковалась, тем меньше становилась боль заживления.

Несмотря ни на что, оно того стоило.

Если Сирит или Теола увидят мои раны и узнают, что я тренировалась, — что меня учил один из их солдат и что я до сих пор тренируюсь с портнихой-подмастерьем, — их ярость разорвет на куски весь замок.

Я понимаю, что рискую собой и Иренией всякий раз, когда замышляю что-то за спиной у короля, но не могу ничего с собой поделать. Знаю, это эгоистично и глупо, но замок так пуст и безлюден, что я не хочу испытывать здесь настоящее одиночество.

— Тебе действительно следует позавтракать до того, как примешься залечивать свой первый фингал, — советует Ирения.

Я качаю головой.

— Я не голодна.

— А я хочу есть, но набивать желудок в одиночестве как-то некрасиво.

Я смеюсь, но не могу даже думать. Я хочу лишь не думать о Ноксе.

— С каких пор ты стала об этом беспокоиться? — спрашиваю я. — Не сдерживайся. Можешь и мою порцию съесть, если захочешь.

Ирения фыркает, встает и тянет меня вверх.

— «Почему наследница голодала?» — спросят меня. Потому что я съела ее обед.

— Не сомневаюсь, моя мать не будет слишком расстроена, — отвечаю я. — Она лишь проведет больше времени в постели очередного солдата, чтобы произвести на свет нового наследника магии Сомниатис.

— Пресвятые души, Селестра. — На губах Ирении играет улыбка. — Тебе придется научиться сдерживать свой язык, когда ты станешь ведьмой.

— Когда, — задумчиво повторяю я.

Теперь это больше похоже на «если бы».

Что, если мы с Ноксом погибнем в огне? Что, если мне даже не придется быть с ним в одной комнате, когда это произойдет?

Какая бы проклятая ошибка ни наложила на мою руку печать короля, когда я заглянула в будущее Нокса, это непредсказуемо. Я не могу поверить, что, спрятавшись от Нокса в своей башне, я буду в безопасности.

Нравится мне это или нет, магия нас связала.

Если я ничего не сделаю, через два дня мы оба умрем.

Глаза Ирении сужаются.

— Тебя что-то беспокоит, — произносит она. — Я не смогу подбодрить тебя, если ты мне не расскажешь. А с моей слабой защитой выбить тоже не удастся.

— Ничего, — говорю я.

— Лгунья.

Ирения глядит как подруга, которая слишком хорошо меня знает. Моя единственная подруга.

Она много лет работала в замке подмастерьем у портнихи. Раньше, когда ее мать трудилась на кухне, Ирения всегда оставляла мне кусок торта, который Теола никогда не давала съесть на воскресном ужине. Мы делили его пополам и не спали всю ночь, только ели и смеялись.

Ирения рассказывала мне о другом конце острова, где она росла вместе с отцом-моряком, а я болтала о шпильке, которой взламывала замок в своей комнате и ночью ускользала в сады.

У меня никогда раньше не было друга или кого-то схожего возраста, с кем можно было бы поговорить. Вкусив такое удовольствие единожды, я сильно к нему привязалась.

После смерти Асдена Ирения сказала, что я должна продолжать тренировки, дабы почтить его память. Она предложила мне свою помощь в любое время дня и ночи.

Хотела бы я рассказать ей о том, что происходит… Хранить видение в тайне слишком тяжело, но я не могу рисковать. Король не должен узнать.

Он запирал меня в башне до тех пор, пока я не была готова стать настоящей ведьмой, и никогда не позволял посещать банкеты якобы для моей безопасности. Сирит пошел бы и на большее, но мне так хочется сохранить ту свободу, которую удалось обрести за его спиной.

Если я собираюсь пережить эту неделю — этот месяц, — мне нужно провернуть все в одиночку.

В конце концов, я наследница магии Сомниатис.

Если кто-то и может обмануть смерть, так это я.

— Еще один раунд, — объявляю я Ирении. — После этого поедим.

Я подхожу к стене с мечами.

Лучи летнего солнца льются сквозь богато украшенные окна, металл переливается на свету. Каждое оружие искусно изготовлено: одно легкое, а другое тяжелое и плотное.

Но каждое из них в равной степени смертоносно.

Я поднимаю руку и поглаживаю «ушастый» кинжал ^[1].

Это небольшой золотой клинок с длинной черной рукоятью, украшенной драгоценным камнем и королевским гербом. Но больше всего мне нравится, что рукоять раздваивается на вершине.

Большой палец идеально помещается в это пространство.

Бросив быстрый взгляд на отвлекшуюся Ирению, я снимаю с крючка кинжал и просовываю его под пояс туники.

Пытаясь отвлечь внимание, я хватаю со стены два меча с пламенным лезвием ^[2]и поворачиваюсь лицом к подруге.

— Готовься, — предупреждаю ее. — Скоро я уложу тебя на лопатки.

Я бросаю меч через всю комнату, и Ирения подхватывает его прямо в воздухе.

— Давай, — подначивает она.

Я злобно ухмыляюсь.

Пускай король думает, что держит меня в безопасности, заперев в башне. Сирит считает, что я досконально изучила свою тюрьму и знаю, как в ней спастись.

В течение многих лет я выбиралась из башни на улицу — сидела возле водопада, скрывшись в тени травы, и дышала ночным воздухом. Я смотрела на небо и сравнивала луну с большим пальцем, поражаясь тому, какой маленькой она кажется с такого близкого расстояния.

Пришла пора двигаться дальше. Я чувствую, как кинжал вжимается в спину.

Если в этом месяце я хочу выжить, то мне придется убедиться, что Нокс Лайдерик тоже справится.

Через два дня я спасу ему жизнь.

Примечания

1

«Ушастый» кинжал — достаточно редкая и необычная форма кинжала, которая использовалась в эпоху позднего Средневековья и Возрождения. Он назван так потому, что рукоятка кинжала имеет очень характерную форму, чем-то напоминающую человеческое ухо.

2

Меч с волнообразным лезвием.