На дорожках неведомых

Александр Шляпин

Не боги ведут нас по жизни – мы свою судьбу сами куём, кто куёт из злата червонного, а кто из того, что намного мягче будет…

Глава третья

Похищение

Воскресенье полыхнуло обилием солнца и красок. Посетив с утра вместе со своим семейством церковь, князь Владимир помолился во славу семьи, русского народа да русского оружия. Поставил свечи, и трижды окрестил себя крестным знамением, как полагается в православной вере. Не торопясь — вальяжно, князь вышел из храма, раскидывая золотые монеты «убогим», собравшимся тут же на паперти, показывая люду щедрость княжескую.

— У нас все готово, ваше княжеское величие. Можно экипаж подавать? — спросил Илья Муромец, бряцая доспехами, которые три дня к ряду полировал зубным порошком.

— Подавай Ильюша, чай княгиня уже помолилась и вскоре пребывать изволит.

— Экипаж, князю, — заорал Илья Муромец трубным голосом, да так громко, что перепуганные храмовые вороны с карканьем взлетели с насиженных мест.

Тут же к красному крыльцу подкатила карета. И пока лакеи прилаживали к карете подиум, кучер привстал, и, сняв картуз, уважительно поклонился князю.

— Здравия желаю — князь светлейший.

— Будь и ты здрав Мефодий, — ответил князь, пожимая кучеру руку.

Княгиня Людмила в сарафане бирюзового цвета, украшенного жемчугами и серебряным шитьем, согласно дворцовому этикету так же вальяжно вышла следом за мужем. Она остановилась, и, осмотрев собравшуюся толпу зевак, для приличия бросила несколько монет «обездоленным». Те кинулись к её ногам. Каждый убогий и нищий стремился в первых рядах подобрать монетку. Грех было не использовать такой случай, и пара дежурных убогих прильнула устами к княжеским туфлям.

— Полно — те, господа. Не усердствуйте. Ибо лак заморский своими бородами сотрете, — сказала она, помахивая веером.

Нищий народ на паперти нанимался князем из числа стрельцов княжеской стражи. Традиции облагодетельствования нищих и хворых нарушать князь не хотел, а беспутное транжирование княжеской казны, допустить не имел возможности по причине отсутствия дохода. От того и нанимал служивых играть роль нищих, да всякого рода убогих. Бросит, бывало князь своей щедрой рукой десять, двадцать золотых монет, чтобы народ видел его щедрость, а уже к вечеру, все до единой деньги возвращались под роспись в княжескую казну. Кто княжеские пожертвования утаивал, того били батогами нещадно. От того великая держава держалась на плаву и даже иногда прибавлялась звонкой монетой, за счет

добычи старателями земной крови.

Князь подал руку княжне и помог по подиуму взойти ей в карету. Помахав своим подданным боярам и купцам рукой, государь сказал на прощание пару слов и, улыбаясь челяди, исчез из вида, спрятавшись за тяжелыми золочеными дверями.

— Народ княгиня, почитает вас до безумия, — сказал князь, заслышав, как с улицы донеслось разноголосие толпы скандирующих: — «Княжне Людмиле, слава, слава, слава!».

— Полно — те вам князь! В сих криках есть немало и вашей заслуги, — ответила княгиня, томно опуская взгляд.

Князь трепетно взял жену за руку, и слегка нагнувшись, нежно её поцеловал.

— Не скромничайте сударыня, право это вас кличут, — сказал суженный и приоткрыв окошечко сказал кучеру. — Давай Мефодий, поехали! Нас ждет шашлык, башлык с трюфелями!

Щелкнув плетью, кучер натянул поводья и крикнул, что было голоса:

— Но, пошли, супостаты длиннохвостые! Давай, шевели копытами Сивки, Бурки вещие каурки!!!

Тройка рысаков напряглась, и золоченая карета князя Владимира, постукивая колесами по брусчатке Красной площади, выехала на дорогу. Следом за князем напевая хором строевую песню, выдвинулась и дружина, во главе которой ехал на своем коне Муромец.

Увлекшись княжеской четой, народ даже не заметил, как тень от змея Горыныча пересекла соборный двор и зависла над колокольней Ивана Великого.

— Ну что братва, кажись, сегодня наш денек, — сказала правая голова Горыныча.

— Жрать, как хочется, — сказала голова средняя.

— Вчера только свеженинкой перекусывали, — сказала левая. — Перетопчешься!

— Вам хорошо — как говядину кушать, так все вам достается, а как в кусты ходить так мне приходится, — пожаловалась средняя голова.

— Ха — ха — засмеялись правая и левая голова.

— Кому, что от природы досталось, — сказала правая голова. — Зато шапка невидимка на твоей башке надета. Не дай бог потеряешь. Вот тогда будут приключения на твое подхвостье!

— Хорош базлать! Лучше глядите, куда экипаж двинулся, — сказала левая голова.

Горыныч взмахнул крыльями, и, оторвавшись от купола колокольни Ивана Великого, полетел следом за эскортом, держась чуть — чуть в стороне, чтобы тень не легла на охрану.

Еще издали Горыныч заметил на солнечной поляне, стоящий походный шатер. Вокруг поляны расположились дозором княжеская стража, готовая наброситься на любого, кто помешает князю Владимиру отдыхать на почивать.

— О, глянь у них и луки тугие и стрелы каленые, — сказала средняя голова.—Боюсь я этих русских — ох как боюсь! Народ дикий! Вся Европа от них дрожит, как рыбное заливное на блюде!

— Ты шапку только не потеряй, — ответила левая. — Как в пике пойдем, ты её лапами придерживай. Не дай бог потеряешь, так из нашей шкуры Кощей Бессмертный себе сапоги пошьет.

Горыныч облетел эскорт стороной, и тихо шурша крыльями, приземлился на раскидистый кучерявый вековой дуб, стоящий на другой стороне водоема.

— Так братаны, тут в тенечке посидим. Подождем, когда князь с княгиней свой выводок без внимания оставят. После шашлычков, да зелена вина, князя с княжной в сон потянет. А там дело техники. Спикируем, схватим и на вольные луга пастись.

— А как охрана?

— Не успеет! Пикировать будем из — поднебесья! Левая и правая на стреме, а этот в шапке хватает чадо, и тут же на форсаже уходим свечой вверх! Пока князь поймет, что случилось, мы уже будем далеко.

Средний снял с головы шапку, и, вытерев на лбу пот, повесил её на ветку, чтобы просохла перед ответственным рывком.

— Эх, а мне нравится, — сказала левая голова. — Природа, шашлычком свежим попахивает.

— А я мужики жрать хочу, — сказала средняя.

— Жрать, жрать — сперва дело сделаем, а потом и пожрем от пуза, — сказала левая голова. — Кощей обещал десять пудов говядины.

— А я бы сейчас винца испил, — сказала правая, — пару бочонков.

— Да, пора бы глотку промочить, — сказала средняя.

— Вон водоем, иди мочи свою глотку тварь ненасытная, — сказала левая. — Ждем удобный момент!

Змей Горыныч прикрыл глаза и слегка задремал, пока звуки отскакивающего от ракетки волана, не привел его в режим бодрствования. Он открыл глаза, и увидел, как князь Владимир и Илья Муромец играют в бадминтон.

— Готовность один, — сказала левая голова.

— Правый готов!

— Центральный готов, — ответил средний, прижав уши.

— Отсчет времени пошел, — сказал левый.

Змей Горыныч принял боевую позу.

— Ой, братцы, не к добру это — там Илья Муромец, — сказал средний. — Ой, не к добру!

Досчитав от десяти до нуля, Змей Горыныч сорвался с дуба и на бреющем полете скользнул прямо над самым водоемом, распугивая лягушек, мирно греющихся под лучами солнца. Черная тень пронеслась над камышами. Утки, чирки и лысухи затихли. Лягушки спрятались под листья кувшинок. Горыныч, пролетев над осокой, взмыл свечой вверх и, поднявшись на высоту, завис на одном месте, высматривая жертву.

Тем временем, княгиня отдыхала в шезлонге, держа в руках женский роман о трудной судьбе крепостной крестьянки, полюбившей молодого барина. Под паланкином в кроватке мирно почивали княжеские дочери. Невдалеке на мангале жарился шашлык, а повар француз по имени мусье Барбекю, лихо поливал шкворчащее мясо красным бургундским вином.

Горыныч шестью ноздрями втянул в себя воздух, пропитанный запахом жареного мяса, и средняя голова выдала перл:

— Братки, однако, шашлычок под коньячок — как вам такое?

— Смотри лучше где, коляска с чадами, — ответила левая.

Заметив люльку, Горыныч сложил крылья, и словно сокол ринулся с высоты прямо на колыбель. Все произошло внезапно. Княгиня Людмила даже не сообразила, что случилось. Черная тень нарыла походную опочивальню, где мирно спали княжеские отпрыски. Сжавшись от ужаса, она заверещала, что было сил, и тут же выронив книгу, упала в беспамятстве.

В этот момент Илья Муромец увидел Змея Горыныча. Тот уже держал в лапах княжескую дочь и крутил головами в поисках пути к бегству.

— Врешь, не уйдешь, — заорал Муромец, и громыхая латами, бросился к перепуганному Горынычу.

— Атас! Муромец! — заверещал змей, и словно заяц, прыгнул на центр поляны. Он бегал по кругу, стараясь оторваться от земли, но ему не хватало разгона. Со всех сторон бежали бородатые стрельцы из княжеской охраны и жутко вопили, пугая рептилию острыми как бритва алебардами. Князь остолбенел. Видя в лапах Горыныча свою дочь, от сковавшего его страха он не мог даже шевельнуться.

— Ильюша, ради Христа — не стреляйте — чадо загубите, — проорал он, боясь даже вздохнуть. — Может ён выкуп какой попросит, так опосля откупимся. Чадо сбережем!

— Не боись ваше величие, сейчас я его угомоню….

Змей Горыныч, застигнутый врасплох, бегал по поляне, прижав к себе ребенка, пока не набрал нужную скорость. В самый последний момент он подпрыгнул, словно кенгуру когда стрельцы княжеской охраны почти взяли его в котел. Змей стрелой взмыл в небо. Витязи промахнулись, и столкнувшись лбами, повалились без памяти на спину. Пришедшая в себя княгиня вновь упала в сильном обмороке. Только Муромец остался хладнокровен, непоколебим, как истинный богатырь. Не растерявшись, он ловко подбросил камень и так лихо щелкнул его ракеткой для бадминтона, что тот пулей понесся в сторону Змея Горыныча, ударив реликтового рептилоида прямо во взмыленное подхвостье.

— Ой, — завопил Горыныч, — в меня попали. Бьет гад, по помидорам!

— Мы же невидимы, — сказала левая голова. — Мы же под шапкой невидимкой — ядрен батон!

— Братцы, я шапку, на дубе забыл, — сказала средняя голова.

— Ну, тогда все ясно, — сказала правая голова и запела:

— Мы летим, ковыляя во мгле. Мы летим на последнем крыле. Глаз подбит, хвост свербит, но Горыныч летит, на честном слове и на одном крыле.

— Валим отсюда, — завопил центральный и, поджав хвост, стал учащенно махать крыльями. Илья Муромец вновь подкинул камень, и с такой силой запустил его в воздух, что тот догнал змея и со всей силы стукнул в затылок левую голову. Тот отключился. Горыныч, почувствовав недомогание, пошел в пике. Пролетев над озером, он не удержав высоты, рухнул за ним, прямо в лесной массив, поднимая клубы пыли.

— Боже, ты его сделал — Ильюша! Ты выбил ему мозги, — проорал князь Владимир.—Кто найдет ребенка, тот получит земельный надел в Рублевке и сундук злата, — проорал Князь.

Стрельцы бросились бежать вокруг озера, чтобы поймать Горыныча, который так красиво пикировал в лес.

Тем временем, Змей Горыныч, пришел в себя. Он взобрался на пень, и уселся на него, держа девочку передними лапами.

— Что братва, будем делать? Так опозориться может только лох печального образа!

— Валить отсюда надо, — ответила правая голова, — княжеская охрана с минуты на минуту тут будет.

— Шапку надобно забрать, — ответил центральный, — шишку прикрыть, чтобы не застудилась.

— Ага, чтобы от Муромца еще раз в подхвостье получить, — сказал левый, почесывая за ухом. — С меня хватит.

— Дитё нужно здесь оставить, а самим налегке слетать за шапкой. Кощей сейчас явно видит, чем мы занимаемся, и теперь точно пошьет из нас сапоги. Лучше вернуться с шапкой и без дитя, чем без шапки, но с дитем. За шапку он порешит нас. Будем потом на камушке греться.

Пока Змей Горыныч, сам с собой разговаривал, на поляне вдруг появился мужичок с еловой дубиной. Мастер Данила как раз прохаживался мимо, в поисках грибов и услышал, как головы между собой беседу ведут.

— Ты, это гы, — сказал Данила, размахивая дубиной. — А то я тебе…

— Чаво гы?! Чаво гы?! Ты кто такой, — спросила левая голова. — Гыкаешь мне тут!!!

— Я кузнец Данила мастер, — ответил мужик.

— Ну, так ты куда шел, Данила мастер, туда и иди, — ответил средний. — Не видишь, отдыхаю я. Заморился однако..

— Ты, птеродактил, дитятка то отпусти! Не ровен час, я дубинкой махну, да зашибу малёхо!

— Не птеродактил я — дубина стоеросовая, а рептилоид реликтовый трехглавый. В книгу красную занесен, за природную редкость.

— Отпусти, дитятка говорю. Я с тобой шутить не буду, — сурово сказал кузнец и решительно пошел на Змея Горыныча, размахивая дубиной.

— Не будет ён шутить, — сказал правый. — Валим браты, по добру да — по — здорово! Не видите это мужик русский — болван не отесанный!

Горыныч, аккуратно положил княжеское чадо на пень, а сам стал, словно просачиваться сквозь кусты, опасаясь мужицкого гнева.

— Забирай, мужлан сие чадо! Мне таперича один хрен головы не сносить, — сказал Горыныч.

Данила махнул дубиной и бросил её следом в Змея. Тот не успел пригнуться. Тяжелая палка со всей силы ударила среднего по голове.

— Валим, зашибет же мужлан — завопил правый, и, замахав крыльями, как на форсаже змей вознесся к небу.

Данила подошел к пеньку, на котором лежал ребенок и, аккуратно взяв его в руки, сказал:

— Утибожемой — какие мы тут красивые! Господь услышал наши молитвы! Теперь у нас с Капитолиной настоящая семья будет, — сказал сам себе кузнец Данила.

Он бережно положил девочку в корзину, и поспешил домой, чтобы уже там под крышей дома поделиться с женой радостным приобретением.