Пустота

Александр Чивилев, 2023

Конец двадцать первого века. Человечество, невзирая на бушующую меж державами холодную войну, ведёт космическую экспансию. Частные и государственные корпорации активно осваивают Луну и Марс, ведётся добыча полезных ископаемых на астероидах. Впрочем, внешняя Солнечная система по-прежнему остается для людей Terra Incognita. Ни один пилотируемый корабль ещё не выходил за пределы пояса астероидов. Ни один до сего дня. Экспедиция «Прометей-1» стартует к Титану, таинственному ледяному спутнику Сатурна, её цель – изучение этого далёкого и чуждого землянам мира. Однако, не всё идет так гладко, как того хотелось бы команде. Улетая в космос на три долгих года, герои оставляют за спиной мир, находящийся на пороге глобальной войны, и в день, когда они наконец достигают своей цели, чаша конфликта переполняется, земные державы обмениваются сокрушительными ударами, стирая друг друга в пыль. Итог этого безумия – уничтоженный, покрытый радиоактивным пеплом мир, медленно погружающийся в объятия ядерной зимы. Небольшие анклавы людей, оставшиеся на Луне, Марсе и астероидах, отчаянно пытаются выжить, равно как и крошечный международный экипаж корабля, затерянного в глубоком космосе. Роман написан в стиле твердой научной фантастики под влиянием произведений таких авторов, как: Р. Хайнлайн, А. Кларк, С. Лем, А. и Б. Стругацкие. Автор, будучи человеком давно увлеченным темой освоения космоса, старался как можно точнее передать своё видение одного из вариантов того, как может быть организована пилотируемая миссия к Титану, какие технические средства могут быть использованы для достижения её целей, с какими сложностями предстоит столкнуться её участникам и в каких условиях им придется существовать.

Часть 2. Катастрофа

— С добрым утром, док! Как спалось?

Корабельный врач и по совместительству инженер системы гибернации медленно открыл глаза, почесал лоб

— Ну как, уже долетели? — сонным голосом спросил Юхиро Ямагути.

— Почти, до Сатурна ещё четыре недели пути, — сказал я.

— Да… — Он слабо улыбнулся. — Я и забыл, что мы должны просыпаться раньше…

Он закрыл глаза.

— Эй, док! — Я потряс его за плечо. — Юхиро! Не спать!

Он вновь очнулся. Я отстегнул ремни и помог ему выбраться из капсулы.

— Как вы себя чувствуете? — поинтересовался я.

— Холодно… Ужасно хочу пить, есть и спать… Нормально для такой долгой гибернации. Как остальной экипаж?

— Просыпаются, мы разбудили вас одним из первых.

Я вручил Ямагути одеяло и направился к следующей капсуле, доктор остался растерянно висеть около своего ложемента. Даша тем временем помогала выбраться из оков криогенного морфея Трофимову. Я подплыл к капсуле гидролога нашей экспедиции, Ингрид Ларсен. Проверил показания биомонитора — рановато, пусть ещё минут пятнадцать полежит. Следующим оказался Уильям Андерсон — а вот его уже можно было вытаскивать. Я прикоснулся к сенсорной панели управления, дав компьютеру команду к началу финальной стадии пробуждения. Повинуясь собственной программе, система через подключенные к венам трубки, ввела в организм несколько кубиков кофеина и адреналина. На мониторе я наблюдал, как медленно восстанавливались биологические показатели: частота пульса и дыхания, температура тела, мозговая активность и так далее. Освещённое бело-голубым светом лицо профессора выглядело словно маска мумии. Постепенно, по мере возвращения к жизни, оно стало обретать естественные, человеческие цвета.

Наконец индикаторы на панели управления вспыхнули зелёным, щёлкнули замки, и крышка капсулы плавно отползла в сторону. Я отцепил установленные на теле биометрические датчики, аккуратно вынул из вен иглы инфузионной системы, снял с лица дыхательную маску. Андерсон тихо застонал, неуклюжим движением протёр глаза, открыл их и несколько секунд рассеяно смотрел на меня.

— Пора вставать, профессор, — сказал я.

— Где… Где я? — хриплым голосом прошептал он.

— Вы на борту космического корабля «Нил Армстронг», мы летим к Сатурну… Вы помните меня?

Он отрицательно покачал головой.

— Вы помните, как вас зовут? — спросил я.

— У… У… Уи… — Он морщил лоб, отчаянно напрягая память. — Уилл. Да, меня… меня зовут Уилл.

— Посткриогенная диссоциированная амнезия, — раздался за моей спиной голос Ямагути. — Придёт в себя через пару часов.

Я согласно кивнул.

— Юхиро, можете позаботиться о нём, пока не очухается?

— Да, конечно, — зевая, ответил доктор.

— Хорошо, Уилл, — сказал я, вновь обращаясь к профессору, — давайте я сейчас помогу вам выбраться отсюда, после чего вот этот господин, — я указал на Ямагути, — проводит вас в медицинский отсек.

Я отстегнул удерживающие ремни, Андерсон неуклюже выплыл наружу. Ямагути помог ему ухватиться за ближайший поручень.

— Мы в космосе? — спросил профессор.

— Да.

Он провёл рукой по лицу, разминая заспанные глаза.

— Кажется… кажется, я начинаю вспоминать.

— Не волнуйтесь, память вернётся через несколько часов, — заверил его Ямагути. — А сейчас следуйте за мной, только осторожно.

Они вместе отправились в направлении медотсека, мы же с Дарьей продолжили будить экипаж.

Уже через час все были на ногах и сидели в кают-компании, попивая кофе.

— Так сколько нам ещё лететь? — зябко кутаясь в фольгированное одеяло, спросила химик Катрин Розенберг.

— Чуть меньше месяца. Но если быть точнее, — я сверился с планшетом, — двадцать восемь дней, семнадцать часов и шесть минут.

— Его уже видно? Я имею в виду Сатурн, — поинтересовался планетолог Максимильян Барбьери.

— Да, но пока только в виде очень яркой звезды. Хотя, если достать хороший бинокль, думаю, можно было бы рассмотреть и кольца.

— Чёрт бы побрал эти ваши капсулы… — проговорил медленно приходящий в себя Андерсон. — Врагу не пожелаешь. Скажите, док, это нормально, что мне сейчас так паршиво?

— Исследования показывают, что с возрастом организм тяжелее переносит введение сомнамбулогенных препаратов, — ответил Ямагути. — Сейчас ваше тело как раз выводит их остатки, то, что вы испытываете, можно назвать своего рода криогенным похмельем.

— Слушайте, вы ведь не сильно меня моложе, Юхиро. Какая у нас разница в возрасте? Лет пять? Не так уж много, но при всём при этом вы выглядите живчиком, а я чувствую себя как будто после недельной попойки.

— Ну, многое решает ещё индивидуальная переносимость…

— Получается вроде как с алкоголем: кто-то может пить литрами и потом прекрасно себя чувствовать с утра, а кто-то склеивается с одной бутылки пива, — усмехнувшись, заметил Трофимов.

— Да, только вещества, которые вводятся в организм в процессе криогенного сна, не оказывают на него такого разрушающего воздействия, как этиловый спирт, — сказал Ямагути.

На какое-то время в помещении воцарилось молчание, все были заняты своими мыслями.

— Интересно, а кто-то видел сны? — спросила Жаклин Кусто, прервав застоявшуюся тишину. — Мне, кажется, снилось что-то, но я никак не могу вспомнить, что именно.

— Мне снился холод. Но недолго, потом это прошло, — сухо ответил Мейс Вильямсон.

— Во время гибернации человеческий мозг практически полностью отключается, — сказал Ямагути. — Мы можем видеть сновидения лишь в короткие промежутки, когда активность нейронов высока. Обычно это непосредственно после помещения в капсулу и незадолго до пробуждения.

Я вдруг почувствовал вибрацию в кармане своего комбинезона. Это был мой планшет. Как и почти все электронные устройства на борту, он был подключён к информационной сети корабля, и мы нередко пользовались ими для коммуникации.

На экране светилась иконка входящего вызова. «Дарья Климова» — прочитал я имя абонента. Ну ещё бы, неудивительно, учитывая, что все остальные члены экипажа сидят передо мной. Я нажал на кнопку приёма, открывая голосовой канал.

— Слушаю.

— Ты сильно занят? — спросила она.

— Сижу с ребятами, а что?

— Зайди на мостик на минутку, надо поговорить с глазу на глаз.

Это было необычно, судя по голосу, Дарья явно была чем-то встревожена, я незамедлительно отправился к ней, гадая по пути, что могло стать причиной её беспокойства.

— Что случилось? — спросил я, влетая в тёмную просторную рубку корабля.

Дарья висела возле панели системы связи.

— Похоже, у нас проблемы с антеннами, причём как с главной, так и с резервными. Никак не могу понять, в чём дело… время уже двадцать минут после полуночи, а мы до сих пор не получили инфопакет от ЦУПа.

— Ты проверяла настройки, может, что-то сбилось?

— Нет, приёмник работает как надо: частота, кодировка — всё совпадает, но сигнала как будто просто не было.

Я посмотрел в её обеспокоенное лицо.

— Невозможно, этого не может быть, чтобы ЦУП пропустил сеанс связи, да ещё и не предупредив нас заранее! — Я почесал затылок. — Быть может, проблемы с ориентацией антенн?

— Я уже проверяла, они смотрят точно на Землю, отклонений нет.

— Это все очень странно, — задумчиво проговорил я. ЦУП ни за что бы не пропустил сеанс, даже если у них какие-то проблемы, коммуникационные системы многократно дублированы, в крайнем случае, они бы связались с нами по резервному каналу. Я думаю, проблему надо искать в нашем оборудовании, это однозначно.

— Согласна, странно только, что программа самодиагностики не обнаружила неисправность.

— Как думаешь, в чём может быть беда?

Дарья вздохнула.

— Не знаю, может быть, антенны барахлят, может быть, что-то с приёмником… или с софтом, да черт его знает. Причин может быть навалом, нужно разбираться… Сейчас надо первым делом сообщить им, что мы пропустили их передачу.

— Нужно подключить Мейса. Он же у нас спец по связи, раз уж он проснулся, пусть занимается своими прямыми обязанностями.

Она отрицательно покачала головой.

— Пока не вижу смысла, он только вылез из капсулы, мозги наверняка ещё не встали на место. И вообще, думаю, не стоит говорить экипажу о наших проблемах, пока они ещё толком не очухались от заморозки. Переключимся в аварийный режим, отправим в ЦУП сообщение о неполадках и будем ждать следующего сеанса в шесть утра.

— Ну а что, если мы и в шесть утра не примем сигнал?

Дарья закусила губу и мрачно посмотрела в сторону.

— Тогда уже будем думать, что делать… Ладно, иди спать, — сказала она. — Я ещё прогоню кое-какие тесты, поиграюсь с настройками приёмника, в конце концов, может быть просто проблема с софтом, какой-нибудь баг в ПО…

* * *

— Что значит «нет связи»? — недоумевающе спросил Андерсон.

Мы с Дарьей неловко переглянулись.

— То и значит. — Я неловко развёл руками, — Мы не принимаем сигнал с Земли, пропустили уже второй сеанс за сутки.

— Второй? — Он вопросительно посмотрел на нас. — Но почему не сообщили сразу?

— Не хотелось волновать людей после пробуждения, к тому же была надежда, что к утру связь восстановится и все прояснится, — потирая шею, ответил я.

Профессор задумчиво закусил дужку очков.

— Но как… как такое вообще возможно? В чём может быть причина?

— Если честно… мы не знаем, — ответила Дарья. — Всё наше оборудование совершенно исправно, за это я ручаюсь. Приёмники настроены на нужную частоту, но они ничего не ловят, совершенно ничего.

Андерсон нервно прошёлся по каюте, почесывая лысину.

— А до этого, пока мы спали, у вас были перебои со связью? — спросил он.

Я отрицательно покачал головой:

— Нет, это было бы ЧП, мы бы сообщили вам.

— Да, это ЧП… — задумчиво проговорил он. — Что вы предлагаете?

— Сканировать частоты, это всё, что нам остается. Все: и основные, и аварийные, постоянно и без перерыва, — сказала Дарья.

— Надо полностью убедиться в исправности наших систем, не может такого быть, чтобы ЦУП просто взял и прервал связь, — задумчиво сказал Андерсон.

— Наши системы, — устало сказала Дарья, — в полном порядке. Я гоняла тесты на протяжении всей своей вахты. Никаких неисправностей, всё работает совершенно штатно.

— Тогда почему мы не слышим их? Почему мы не принимаем сигнал?

— Боюсь, у меня только один ответ на этот вопрос: потому что его никто не передаёт, — сказала она.

— Но это невозможно!

— Я и сама это знаю, Уилл! — Дарья повысила голос.

Я встал между ними.

— Друзья, друзья! Прошу вас! Потеря связи для нас в целом не так уж критична. С этим, конечно, надо что-то делать, но паниковать не стоит. Земля, она в любом случае далеко, и если у нас что-то произойдёт, они нам в любом случае мало чем помогут, неважно, будет ли связь или нет. Мы можем выполнить наше задание и вернуться домой совершенно автономно.

Андерсон сел на кровать, надел очки и внимательно посмотрел на меня.

— Вы должны меня понимать, мистер Фролов. Я, как руководитель этой миссии, полностью отвечаю за все её аспекты. И если что-то идёт не так, — он внимательно посмотрел на меня, — ответственность несу именно я. То, что произошло сегодня, это… это, может быть, и некритично в целом, но для экипажа это будет стресс. Нам ещё целый год болтаться здесь, в системе Сатурна. А за год без контакта с домом у кого-нибудь может съехать крыша. Поэтому вы… мы обязаны наладить связь как можно скорее.

Он встал и подошёл к окну, молча глядел в него какое-то время, затем тихо сказал:

— Возьмите Вильямсона, проверьте с ним ещё раз всё, перетряхните по винтику всю систему, чёрт возьми! Если надо будет выходить в космос — выходите. — Он посмотрел на нас. — Мне всё равно, как вы это сделаете, но вы обязаны разобраться с этой проблемой.

— Кто сделает объявление для экипажа? — спросил я.

Андерсон покачал головой:

— Думаю, пока не стоит об этом распространяться, это может вызвать ненужное волнение среди людей.

— Но рано или поздно они начнут задавать вопросы! — возразила Даша.

Профессор внимательно посмотрел на неё.

— Не беспокойтесь, когда они начнут задавать вопросы, я сам обо всём им расскажу. Главное, найдите причину наших проблем со связью, чтобы я мог успокоить народ, когда придёт время.

* * *

— «Нил Армстронг» вызывает Землю, повторяю, «Армстронг» вызывает Землю. Передача идёт по аварийному каналу, в аналоговом режиме. У нас проблемы со связью, мы не принимаем сигнал от Центра управления полётом, повторяю: мы не принимаем сигнал от ЦУПа. Если вы слышите эту передачу, немедленно сообщите о ней любому представителю «Юнайтед Аэроспейс». Положение дел на корабле нормальное, состояние экипажа хорошее, все основные системы исправны, полёт проходит в штатном режиме. Мы будем продолжать выполнение нашего задания согласно плану. Это аналоговое сообщение будет проигрываться непрерывно каждые три минуты. Мы ждём ответа, Земля.

* * *

Я проснулся. Глянул на часы — 11:39 по корабельному времени. Через минуту сработает будильник, который, в принципе, мне давно без надобности, я так влился в ритм, что вот уже на протяжении многих месяцев просыпался ровно за минуту до звонка. Я потянулся и поднялся с койки, прибрал её и задвинул в специальную нишу в стене. Цифры на электронном табло сменились на 11:40, раздался звуковой сигнал, означающий, что пора бы мне уже вставать. Я привычным движением вырубил сигнал, медленно прошёл в туалет, приблизился к раковине, заглянул в зеркало, оценивающе изучив свою щетину, которая постепенно стала превращаться в натуральную бороду. Взял бритву, задумчиво повертел её в руке, отложил. «К чёрту, раз ЦУП молчит, значит, и правила устанавливать больше не кому». Умылся холодной водой, вновь взглянул на своё отражение. «Нет, всё же так не пойдёт», — подумал я. Схватил станок и начисто выбрился.

Одевшись, я вышел в коридор, направившись в сторону кухни. Прошла пара дней с тех пор, как мы потеряли связь с домом, но нам так и не удалось выяснить, почему это произошло. Мы прошерстили всю нашу систему от и до и не нашли ровным счётом ничего, никакой зацепки, ни малейшего намёка на какую-либо ошибку в программном обеспечении или неисправность оборудования. Мы даже протестировали наши приёмники, направляя антенну на различные небесные тела в нашей Солнечной системе и вне её. Система исправно ловила сигналы далёких звёзд и пульсаров во всех доступных ей радиодиапазонах, однако Земля почему-то продолжала молчать.

Позавтракав, я двинул на мостик — пора было заступать на вахту. По пути в осевом отсеке центрифуги я встретил Андерсона.

— Профессор, — поприветствовал я начальника нашей экспедиции.

— А, Фролов, доброе утро. — Он был явно чем-то обеспокоен.

Я осмотрелся вокруг, убедившись, что мы одни.

— Ну как, есть вести из дома?

Андерсон отрицательно покачал головой.

— Нет. Никаких изменений в этом плане. — Он понизил голос так, чтобы за гулом вентиляторов и электродвигателей центрифуги его мог слышать только я. — Знаешь, меня это уже начинает беспокоить. И честно сказать, не знаю, что меня нервирует больше: сам факт, что связи до сих пор нет, или то, что вам так и не удалось выяснить причину этого всего.

— Сэр, мы проверили все возможные варианты… — начал было оправдываться я.

— Тише, тише. — Он положил мне руку на плечо. — Я не ставлю под сомнение вашу компетентность! Просто экипаж… люди уже действительно начинают волноваться, задавать вопросы. Буквально только что у меня был разговор с Барбьери и Нортоном, и они весьма… — он осмотрелся вокруг, — …Весьма обеспокоены. И, думаю, не только они одни, по кораблю уже вовсю ползут разные нехорошие слухи.

— Чёрт. Ну так и что нам теперь делать? — так же понизив голос, спросил я.

— Не знаю. У нас осталось совсем немного времени, чтобы выяснить причины наших проблем. Думаю, максимум до сегодняшнего вечера, потом…

— Уилл, — прервал я его. — Если бы у нас действительно была какая-то неисправность, мы бы уже давно её нашли. — Я сделал паузу. — Надо им обо всём рассказать.

Андерсон с полминуты глядел на меня, обдумывая ситуацию.

— Хорошо, — произнёс он наконец. — Хорошо. Если ситуация не изменится до вечера, я сделаю объявление сегодня за общим ужином. Но до тех пор — ни слова, окей?

— Ни слова, — повторил я.

— Добро. — Андерсон отпустил меня. — И передай то же самое Климовой и Вильямсону, — сказал он, уже скрываясь в отверстии радиального перехода.

Добравшись наконец до мостика, я встретил там скучающую Дашу. Девушка молча висела посреди отсека, задумчиво изучая развернувшийся за окном космический пейзаж.

— Связи всё так же нет, — сказала она, заранее предвосхищая мой вопрос, стоило мне лишь появиться в помещении.

— Знаю, — ответил я. — Я уже общался с Андерсоном.

В двух словах я пересказал ей наш с профессором разговор.

— Что ж, по правде говоря, мне уже тоже пришлось отвечать на неудобные вопросы типа «Эй, командир, а почему это мне не приходят письма от семьи?» или: «Я отправил запрос в ЦУП два дня назад, почему мне никто до сих пор не ответил?»

— Считаешь, это вызовет какие-то проблемы? — спросил я.

— Ну… — Она задумалась — Думаю, сам факт потери связи с домом экипаж переживёт, а вот…

— Что? — Я заглянул ей в глаза.

— Что, по-твоему, самое страшное для человека? Чего мы, люди, боимся больше всего?

— Ну, не знаю. — Я растерялся. — Смерти?

— Смерти тоже. — Она вздохнула — Но ещё мы боимся неизвестного, особенно того, чему мы не можем найти рационального объяснения. Мы знаем, что проблема не на нашей стороне, что дело не в нашем оборудовании, а значит, мы не принимаем сигналов с Земли просто потому, что она молчит. Но почему?

— Не знаю.

— Я тоже, — ответила Даша. — Вот что пугает меня больше всего, понимаешь? Я не знаю, что происходит, и это сводит меня с ума.

— И это может свести с ума остальных, — глядя на космическую бездну за окном мостика, произнёс я.

— Да, именно поэтому нельзя говорить им всё как есть.

— И что ты предлагаешь? — Я с удивлением посмотрел на Дашу.

— Андерсон был прав, когда не стал рассказывать всем всё сразу. Он дал нам время, чтобы найти неполадки в нашей системе связи, придумать план, как всё исправить, чтобы лишь затем объявить об этом экипажу.

— Но мы не нашли никаких неисправностей.

— Верно, вместо этого мы лишь пришли к этому пугающему, иррациональному выводу, что причина отсутствия связи вовсе не в нашем оборудовании, а, возможно, что-то произошло на Земле! И вот об этом, — Дашин взгляд стал холоден как никогда, — никто, кроме нас, не должен знать.

— То есть, — я с удивлением смотрел на неё, — мы должны… выдумать рациональное объяснение тому, почему у нас нет контакта с Землёй?

— Да. Соврать экипажу, сказать им, что это у нас что-то сломалось, это будет лучше, чем выложить все карты на стол и заставить их задаваться теми же вопросами, которые мучают нас самих.

Я молча глядел в окно, обдумывая её слова. Определённо, в них было зерно истины.

— Ну хорошо, — сказал я, поворачиваясь к ней. — Допустим, мы им соврём, допустим, мы и впрямь скажем, что у нас вышел из строя блок дальней связи весь целиком, включая резервные и аварийные подсистемы. Но они ведь не идиоты, наверняка найдётся кто-то, кто решит проверить всё сам. Например, Рик и Жаклин — у них есть права доступа к системным файлам, к программам управления, вообще ко всему! Им не составит большого труда убедиться, что система исправна! Они просто зайдут в компьютер и…

— Знаю, я думала об этом всю вахту. Смотри. — Она подозвала меня к одному из многочисленных экранов мостика и вывела на него схему системы дальней связи корабля. — Как и все другие системы на борту, связь у нас имеет многократное резервирование, так?

— Да, тройное, если я правильно помню.

— Верно. То есть это фактически три независимые системы, дублирующие друг друга. И шанс, что они сломаются одновременно, очень мал. Однако во всей этой схеме есть узкое место, бутылочное горлышко, вот оно. — Она ткнула в экран. — Блоки Д13-85, Д13-85Б и Д10-15. Видишь, на них всё завязано! При этом они расположены очень близко, имеют общее питание, и теоретически в результате какого-нибудь неудачного стечения обстоятельств, например из-за резкого перепада напряжения, вызванного, скажем, разрядом статического электричества, они могли бы просто-напросто сгореть. А заменить их у нас нечем.

— Точно нечем? — Я вопросительно взглянул на неё.

— Точно. Я сверилась со списком запасных частей. Уж не знаю, то ли это чей-то просчёт при планировании миссии, то-ли кто-то просто забыл положить их в наш ЗИП.

— Я надеюсь, ты не собираешься взаправду их спалить?

— Что? Конечно, нет! — возмутилась она. — Мы просто отключим их от системы, так что в компьютере они будут отображаться как неисправные. Ну а на тот случай, если ЦУП или кто-нибудь ещё таки соизволит с нами связаться, мы, используя эти же блоки, организуем отдельную систему связи, но завязанную напрямую на наши персональные планшеты, в обход компьютеров корабля.

— Уф, ну и план! — Я вздохнул, будучи несколько обескуражен Дашиным предложением. — Ты уже обсуждала это с Андерсоном или Вильямсоном?

— Нет. Сперва я хотела посоветоваться с тобой, — призналась она.

— Мне это всё не нравится, — честно ответил я.

— Мне тоже. Врать нехорошо, но в данном случае это будет ложь во спасение.

— Ну а, допустим, если бы эти блоки и впрямь вышли из строя, мы смогли бы их починить?

— Ну… — Даша задумалась. — Скорее всего. У нас есть запасные компоненты и печатные платы. Плюс в нашем распоряжении неплохая мастерская и гений электроники Вильямсон, который отлично разбирается во всём этом и очень ловко орудует паяльником. Вопрос в том, сколько бы ему потребовалось времени, чтобы реконструировать электронные схемы этих блоков из тех запчастей, что у нас есть. Думаю, такой ремонт запросто мог бы растянуться на пару месяцев.

— А через два месяца мы уже все, включая Вильямсона, спустимся на Титан, и ремонт станет невозможен, — заключил я.

— Да, и почти год проторчим там. А когда настанет пора улетать, тогда уже можно будет раскрыть всю правду, не особо опасаясь за последствия.

Я вновь задумался над Дашиным планом.

— Одновременный отказ двух основных и одного аварийного блока, затянувшийся на пару месяцев ремонт — всё это звучит как-то слишком натянуто. — Я покачал головой. — Боюсь, ребята на это не купятся. Наверняка найдётся хотя бы один человек, который почует подвох. И если он начнёт копать…

— Пусть копает, всё равно не докопается. Федь, никто ничего не докажет. Единственный способ вывести нас на чистую воду — это выйти наружу, добраться до главной антенны, разобрать там всё и воочию увидеть внесенные нами изменения. А это не так-то просто, как ты понимаешь, особенно для ребят из научной группы. В крайнем случае, если кто-то действительно начнёт нас в чём-то всерьёз подозревать, просто введём его в курс дела. Его одного. Объясним этому человеку всё как есть.

— Думаешь, нас поймут?

— Я думаю, любой из членов экспедиции, оказавшись на нашем месте, поступил бы так же.

— Ну хорошо. — Я хлопнул рукой по стенке отсека. — Тогда расскажи об этой своей идее Андерсону и Вильямсону. Если они дадут добро, тогда так и поступим.

Даша покинула мостик, оставив меня наедине с самим собой, а заодно и с вопросом: какого такого хрена стряслось на Земле, что она вот так разом взяла и замолчала. Трудно было представить ситуацию, при которой вышли бы из строя все передатчики дальней космической связи на планете. Для этого должен был случиться поистине глобальный катаклизм: падение гигантского астероида, глобальная эпидемия какого-нибудь жуткого вируса или… Или термоядерная война.

Действительно, на момент нашего отлёта в мире сложились все условия для начала военного конфликта мирового масштаба: сверхдержавы в лице России, Китая и США уже давно и крепко вцепились друг другу в глотки, стремясь задушить, уничтожить оппонента экономически и политически, посеять смуту в его стане и в итоге выкинуть из глобальной геополитической игры. То тут, то там то и дело вспыхивали различные восстания, вооружённые стычки, мелкие войны, и с каждым годом подобное происходило всё чаще. Словом, обстановка в мире была накалена, планета превратилась в одну гигантскую пороховую бочку, но неужели кто-то и в самом деле решился поднести к этой бочке спичку?

От осознания всего этого мне стало тошно. И если прежде я всё ещё немного сомневался в целесообразности предложенного Дашей плана, то, обдумав всё как следует, пришёл к выводу, что она таки права. Мысли о возможном апокалипсисе, случившемся на родной планете, и о том, что нам, возможно, больше некуда возвращаться, едва ли позитивно отразятся на моральном состоянии экипажа.

* * *

Спустя пару часов после разговора на мостике мы собрались в каюте начальника экспедиции, и Даша поведала двум оставшимся участникам нашего заговора свой план. Андерсон согласился, практически не раздумывая, Вильямсона же уговорить оказалось несколько сложнее: он был в целом согласен с тем, что нужно предоставить людям какую-то вменяемую причину наших коммуникационных проблем, однако ему откровенно не нравилась идея, что именно ему, как инженеру электронных систем, придётся выдумывать причины затянувшегося на пару месяцев ремонта. Тем не менее, выслушав все наши аргументы, он всё-таки согласился.

План был примерно следующим: Андерсон, как и намеревался, делает за ужином объявление о потере контакта с ЦУПом. Мы, то бишь я, Даша и Мейс, в тот же вечер выполняем выход в открытый космос под официальным предлогом проверки оборудования, в действительности же чтобы отключить нужные блоки: основной Д-13-85, резервный Д-13-85Б и аварийный Д10-15. И собрать новую, потайную коммуникационную систему, работающую в обход главного компьютера корабля. Ну а дальше нам всем, и в особенности Вильямсону, предстояло разыгрывать спектакль с затянувшимся ремонтом.

* * *

Мы висели в шлюзовом отсеке, готовые к выходу в космос. Я в очередной раз проверил снаряжение: запасы азота и кислорода в скафандре, ресурс поглощающих углекислоту патронов, количество топлива в реактивном ранце — все показатели на отметке сто процентов. Потрогал камеру, убедившись, что она прочно закреплена на груди и не мешает. Досадно будет потерять в космосе устройство стоимостью в несколько тысяч долларов; чтобы этого не произошло, я прицепил её к скафандру парочкой карабинов.

Дарья внимательно осмотрела нас.

— Ну что, готовы? — спросила она.

— Да, — ответил я.

Вильямсон молча поднял большой палец.

— Хорошо, тогда выходим.

Даша приблизилась к панели управления шлюзом и включила воздушные насосы. Где-то за стеной загудело, давление начало падать, я следил за показаниями внешнего манометра скафандра: 0,8 атм.… 0,5… 0,3… 0,1… Вспыхнули предупреждающие лампы, компьютерный женский голос услужливо сообщил о переходе системы жизнеобеспечения в автономный режим.

Постепенно, вместе с исчезающей атмосферой, стали пропадать и звуки. Шум работающих за стеной помп, шипение уходящего воздуха медленно стихали, словно бы удаляясь куда-то, пока не превратились лишь в лёгкую вибрацию, идущую от стен отсека через контактирующие с ними части скафандра. Наконец единственными звуками, оставшимися в маленьком мирке под моим шлемом, стали моё собственное дыхание и размеренный, ритмичный пульс. Я мельком глянул на показания биомонитора: сердцебиение слегка учащено, давление чуток повышено… в целом нормально для подобной ситуации.

— Давление выровнено, я открываю люк, — раздался в наушниках Дашин голос.

Я не услышал, а скорее почувствовал, как словно бы где-то вдалеке щёлкнули замки, удерживающие внешнюю гермодверь шлюза. Плавно, будто в замедленной съёмке, она отъехала в сторону, открывая перед нами чёрную бездну космоса, щедро усыпанную звездами. Я имел за плечами уже полтора десятка ВКД, но сейчас вдруг подумал, что мне ещё ни разу не приходилось выходить из корабля так далеко от дома.

Даша ухватилась за поручни и плавно оттолкнулась руками, вытаскивая себя из шлюза, Мейс последовал за ней.

— Ох! — послышался в наушниках возглас девушки. — Какая красота!

Я подплыл к краю люка и посмотрел на разверзшуюся передо мной бесконечность. Набравшись решимости, шагнул наружу. Нащупав правой рукой пульт управления реактивным ранцем, включил двигатели и плавно повернул себя вокруг собственной оси. Вид был завораживающий: мы медленно плыли рядом с огромной застывшей среди звёзд тушей корабля, чувствуя себя подобно крошечным рыбёшкам под брюхом левиафана. Я повернулся назад, в сторону кормы, там из-за массивной плиты биологической защиты мелкой светящейся точкой выглядывало Солнце. По одному лишь его виду можно было понять, насколько далеко мы забрались. Здесь, в окрестностях Сатурна, наше светило уже не было тем ослепительным белым диском, каким мы привыкли его видеть. И хотя оно всё ещё сияло во много раз ярче любых других звёзд, его свет тут всё же был ощутимо тусклее, нежели у Земли, — мне даже не пришлось затемнять визор шлема.

В наушниках вновь раздался голос командира:

— В общем, работаем по плану. Мы с Мейсом снимаем внешнюю панель и отключаем блоки, Федь, ты на подхвате. Главное, держимся вместе, рядом с кораблём и внимательно следим за уровнем топлива УПМК. Критическая отметка — тридцать процентов, после этого — возврат на корабль. Старайтесь поменьше пользоваться двигателями, чтобы нам хватило наших ранцев на весь ремонт… Ну… — Она вздохнула. — Пошли!

Даша развернулась в направлении кормы корабля и слегка тронула джойстик. Четыре тонкие газовые струи синхронно вырвались из крошечных дюз на спине реактивного ранца, отправляя её вперёд. Вильямсон последовал за ней, я же слегка подзадержался, отпустил их, снял с карабинов закреплённую на груди фотокамеру. Подняв аппарат на уровень лица, прицелился и сделал пару снимков: двое крошечных человечков, удаляющихся вдоль корпуса огромного МТКК. Удовлетворившись качеством полученных фото, я направился вслед за ними.

Мы пролетели мимо массивного пристыкованного к одному из боковых докпортов «Дедала», мимо сияющего на солнце своей белоснежной обшивкой гибернационного отсека и закреплённых рядом с ним внешних грузовых отсеков в сторону кормы. Обогнув баки с топливом для двигателей ориентации, мы наконец добрались до модуля связи. Он располагался прямо внутри решётчатой фермы, представлявшей собой, по сути, хребет корабля. Модуль являл собой небольшой, примерно пяти метров в диаметре негерметичный отсек, заполненный различной радиоаппаратурой. Сбоку этого отсека располагалась длинная мачта, на конце которой находилась пятиметровая параболическая тарелка дальней связи, а также несколько антенн поменьше.

— Окей, это здесь, внутри этого короба. — Вильямсон указал на массивный алюминиевый ящик в основании радиомачты, из которого в разные стороны торчали многочисленные связки кабелей.

— Уверен? — спросил я.

— Слушай, я несколько месяцев убил на изучение радиооборудования этого корабля! Уж наверное я знаю, что и где тут находится? — возмутился он — К тому же я ведь не сомневаюсь в твоей компетенции, когда дело касается навигации и пилотирования.

— Да, извини, Мейс. Тупой вопрос, — я смутился.

— Хватит болтовни, господа. Давайте лучше начнём работать, — прервала нас Даша.

Мы достали инструменты и принялись за дело. Орудуя шуруповёртом, Вильямсон споро открутил фиксирующие крышку короба болты, передал её мне. Я закрепил её при помощи карабинов на корпусе корабля. Дальше он аккуратно вынул нужные нам блоки и отсоединил кабели идущие к ним.

— Вот и всё, теперь мы официально без связи, — выдергивая последний шлейф, сказал он.

— Теперь осталось самое главное: собрать на коленке новую систему, причём так, чтобы она работала, — принимая из рук Мейса один из блоков, сказала Даша.

— В крайнем случае, если у нас ничего не выйдет, мы всегда можем вернуть всё как было, — заметил я.

Новую систему было решено смонтировать неподалёку внутри центральной фермы, между баками с гелием, которые по нашей задумке должны были защитить хрупкую электронику от космической радиации и солнечных лучей. Конечно, Сатурн — это далеко не Юпитер, и «фонит» он гораздо слабее, но всё же бережёного бог бережёт. Радиация всегда была проблемой в космосе, влияя не только на здоровье людей, но порой выводя из строя оборудование, она стала причиной проблем в ходе множества миссий. И мы совершенно не хотели взаправду угробить наши почти драгоценные блоки.

Пока Вильямсон устанавливал радиооборудование, я протянул к месту монтажа проводку: электрический кабель, чтобы запитать всё это дело, и волновод, чтоб соединить новую аппаратуру с главной антенной. Даша тем временем занималась системой охлаждения. В космосе температура представляла собой проблему не меньшую, нежели радиация. Вакуум — отличный теплоизолятор, в нем попросту нет молекул, которые переносили бы тепло. Поэтому мы не могли оставить наше оборудование без охлаждения — оно бы в этом случае просто перегрелось бы и вышло из строя. Чтобы этого избежать, Даше пришлось подключить собранную нами радиоэлектронную конструкцию к системе терморегуляции корабля, благо один из её модулей оказался расположен совсем рядом и даже имел свободные разъёмы, так что всё, что нужно было сделать, — лишь протянуть от него к нашей новой системе связи трубки, по которым циркулировал бы хладагент, да открыть нужные клапаны.

Работа по монтажу новой системы связи заняла у нас практически шесть часов. Запасы топлива и воздуха уже подходили к концу — до заветной отметки в тридцать процентов, после которой начинался аварийный резерв, оставалось совсем немного. Тем не менее дело было практически сделано.

— Это модуль передачи данных, — сказал Вильямсон, подключая небольшую серебристую коробочку с антенной к остальному оборудованию. — Работает на частоте пятнадцать и пять мегагерц, вне диапазона основной внутрикорабельной информационной сети, плюс ещё и использует совсем другой протокол, а значит, подключиться к нему с помощью наших планшетов невозможно. У нас на борту таких установлено много, они обеспечивают обмен данными по радиоканалу между некоторыми вспомогательными системами. Ну это… чтобы не тянуть лишних проводов. — Вильямсон принял у меня из рук пару металлических хомутов и с их помощью притянул устройство к стойке.

— В общем, таких штук у нас много, — повторил он, — поэтому даже если вдруг кто-то засечёт радиосигнал, то это не вызовет подозрений. Будем управлять новой системой связи через него.

— Постой, но если он работает на другой частоте, да ещё и использует другой протокол, то как мы подключим к нему наши планшеты? — поинтересовалась Даша.

— За это не волнуйся, — ответил Вильямсон. — Сделаем всё в лучшем виде. Просто принесёшь завтра мне свой гаджет, я поколдую с ним немного и научу его общаться с этим парнем. — Он хлопнул ладонью по только что установленному радиомодулю.

— Как мы вообще поймём, что вся эта хрень работает? — спросил я, глядя на смонтированное нами оборудование. — Что, если Земля заговорит, а мы этого не услышим, потому что где-то напортачили?

— Проверить работоспособность новой системы несложно, — ответил мне Вильямсон. — Мы можем послать сообщение сами себе. Наведём антенну на одну из лун Сатурна, включим передатчик, а затем попробуем принять отражённый сигнал. Если получится, значит, всё работает как надо.

— А если нет? — вновь спросил я.

— А если нет, то будем разбираться, где и что мы сделали не так, — ответила за Вильямсона Даша.

* * *

Прошло две недели с момента потери контакта с Землёй. Реакция среди экипажа на это была разная, впрочем большинство восприняли сложившуюся ситуацию стоически. Как бы то ни было, Дашин план сработал, люди поверили нам, и это помогло избежать серьёзных психологических проблем. Со временем все более-менее успокоились, свыкнувшись с мыслью, что на какой-то период мы будем сами по себе.

Нет, конечно, мы не прекращали попыток наладить связь, неустанно вызывая Землю на всех доступных нам частотах, однако ответа по-прежнему не было — родная планета продолжала молчать. Более того, несколько раз мы даже попытались установить контакт с марсианской научной станцией «Маринер», чья система связи обладала достаточной мощностью, чтобы «дотянуться» до нас, однако и это не принесло никаких плодов. Вероятно, их антенны были попросту развёрнуты в другую сторону, туда, куда они были направлены постоянно — к Земле, так что услышать нас они не могли. В принципе, мы не очень-то и рассчитывали на этот вариант, однако попробовать всё же стоило.

В общем и целом жизнь на борту шла своим чередом: мы, группа управления кораблём, усердно работали, готовя «Армстронг» к предстоящему выходу на орбиту Сатурна: проверяли оборудование, проводили различные расчёты, устраняли выявленные неисправности. Ребята из научной группы в меру возможностей помогали нам, не забывая при этом заниматься своими собственными заботами. Газовый гигант стремительно приближался, увеличиваясь с каждым днём, он постепенно превратился из яркой звезды прямо по курсу корабля в знакомую всем нам ещё по школьным учебникам окольцованную планету. «Армстронг» уже давно вошёл в сферу его гравитационного влияния и нёсся теперь к газовому гиганту по гиперболической траектории, покрывая тысячи и тысячи километров космического вакуума за неприлично малое по меркам земных скоростей время.

Наконец настал ключевой день всей нашей миссии, когда нам предстояло выйти на орбиту вокруг Сатурна. Мы должны были проскочить между внутренним краем его колец и атмосферой, одновременно с этим запустить двигатель, затормозить и тем самым замкнуть нашу орбиту вокруг него. Если по каким-то причинам у нас это не выйдет, «Армстронг» просвистит мимо планеты с бешеной скоростью, после чего устремится дальше, пока не вылетит за пределы нашей Солнечной системы.

Группа управления кораблем в полном составе находилась на мостике. Атмосфера в отсеке была наэлектризована настолько, что, казалось, воздух можно было резать ножом. Каждый из нас чувствовал небывалую важность приближающегося этапа полёта — от того, удастся ли нам выполнить манёвр торможения и выйти на орбиту, зависел не только успех всей миссии, но и наши жизни. Касаемо самого газового гиганта, болтавшегося впереди и чуть левее курса, то он стал уже просто до неприличия огромным и продолжал увеличиваться с каждой минутой по мере нашего приближения.

— Начинаю вывод реакторов на полную мощность, — объявила Жаклин Кусто.

— Федь, нам нужна коррекция? — Даша повернулась ко мне.

Я мельком посмотрел на монитор навигационной системы, убедившись, что за прошедшее время корабль не сбился с траектории.

— Отклонений по курсу нет, так что, думаю, смело можем работать по рассчитанной вчера программе. В крайнем случае, если заметим, что нас будет сносить, можем сделать корректировки по ходу торможения.

— Хорошо, тогда начинай разворачивать нас, — сказала Даша.

Я натянул на голову гарнитуру, подключился к системе громкой внутрикорабельной связи и произнес:

— Внимание экипажу, внимание экипажу! Всем занять места согласно купленным билетам, приготовиться к включению маневровых, мы начинаем разворот в ретроградное положение.

Корабль, летевший доселе носом вперёд, надлежало развернуть на сто восемьдесят градусов, так, чтобы двигатель работал на торможение. Щёлкнув одним из десятков переключателей у себя над головой, я включил реактивную систему управления, ввёл программу в автопилот и уже собирался было активировать его, но в последний момент передумал и переключился на ручной режим. Не знаю, почему я поступил именно так, наверное, это был просто порыв эмоций — в какой-то момент мне вдруг захотелось ощутить-таки себя настоящим пилотом и сделать хоть что-то самостоятельно без посредства автоматики. Дарья с удивлением посмотрела на меня, впрочем, так ничего и не сказав. В конце концов, ни одна инструкция не запрещала мне управлять вручную, лишь отводя этому способу вспомогательную роль. Я мягко тронул рукоять джойстика, задавая кораблю направление вращения. Включились двигатели ориентации, по корпусу прокатилась волна легкой вибрации, плавно, словно в замедленной съёмке, «Армстронг» стал поворачиваться кормой вперёд. Разворот такой огромной туши не мог быть быстрым и занял без малого пять минут. Окончательно выровняв курс, я включил автопилот. Сверившись с данными навигационной системы, сообщил:

— Разворот закончен, к маневру торможения готовы.

— Принято, Жаклин, что у тебя? — поинтересовалась Даша.

— Температура первого ядра тысяча градусов, растёт, второе… девятьсот пятьдесят и тоже ползёт вверх, — отрапортовала инженер.

— Принято.

«Армстронг» стремительно нёсся в сторону Сатурна, выставив вперед решётчатое сопло. Реакторы корабля постепенно набирали мощность, чтобы в нужный момент отдать её всю маршевому двигателю. Мы быстро пробежались по чек-листу, проверив наши системы и убедившись в их полной исправности и готовности к работе. Теперь нам оставалось лишь ждать.

Сатурна видно больше не было — обзорное окно мостика смотрело теперь в противоположную от него сторону, поэтому я подключил один из своих мониторов к камере внешнего вида. Скорость сближения с планетой была столь высока, что, понаблюдав за её изображением на экране несколько минут, можно было увидеть, как она постепенно увеличивается в размерах. Я посмотрел на таймер обратного отсчёта, до включения зажигания оставалось двадцать минут. Вспомнил вдруг, как полтора года назад, сидя в этом самом кресле, точно так же ожидая запуска двигателя, глядел на вечерние огни распростёртых подо мной земных городов. Интересно, горят ли они сейчас? Или всё, что нас ждёт дома, — лишь выжженная, покрытая радиоактивным пеплом пустыня? Мысль о том, что нам больше некуда возвращаться, пугала до дрожи, так что я попытался прогнать её. Нужно было сконцентрироваться на предстоящей работе.

— Тепловая мощность реакторов сто процентов, температура обоих ядер полторы тысячи, держится стабильно, — вырвал меня из потока тяжёлых мыслей голос Жаклин.

— Хорошо. Уилл, как там у вас дела? — спросила Дарья, обращаясь к Андерсону, находящемуся вместе с другими учёными в корабельной обсерватории.

— Нормально, работаем по установленному плану.

— Принято, будьте готовы к началу ускорения в течение пяти минут.

— Понял вас.

— Жаклин, готовь двигатель, — скомандовала Дарья.

Девушка перещёлкнула предохранительные тумблеры и подключила силовые цепи питания, открыла клапаны, активировала насосы, прокачав топливо и хладагент для термоядерного реактора по системе. Панель контроля двигателя вспыхнула зелёным, сообщая о готовности к запуску.

— Сделано.

Вновь, как и полтора года назад, я следил за тем, как таймер отсчитывал последние секунды до запуска двигателя. Наконец на экране загорелись заветные нули, вспыхнули индикаторы, и лёгкое ускорение прижало меня к креслу.

— Есть зажигание, параметры работы двигателя в норме, давление в топливных магистралях в норме, температура плазмы в пределах нормы, параметры магнитного поля в норме, тяга сто процентов., — отрапортовала Кусто.

— Подтверждаю, — ответила Даша. — Нагрузка на турбогенераторы в установленных пределах, система охлаждения в номинальном режиме.

Мы всё ещё приближались к Сатурну с огромной скоростью. Будучи второй по размеру планетой Солнечной системы, этот гигант обладал поистине колоссальным гравитационным полем. «Армстронг» нёсся к нему навстречу кормой вперёд, выбрасывая по ходу своего движения потоки разогнанных до бешеных скоростей частиц. Автопилот вел нас по составленной мною заранее полётной программе, я неотрывно следил за тем, как изменялась наша траектория, готовый в случае чего в любой момент внести корректировки либо вовсе взять управление в свои руки. Однако этого не требовалось, все шло чётко по плану, корабль, как и должен был, влетал аккурат в центр зазора между атмосферой планеты и краем её внутреннего кольца.

— Скорость сорок пять километров в секунду, торможение идет согласно графику, — сказал я.

— Подтверждаю, тридцать минут до точки перицентра, — сообщила Даша.

— Смотрите! — воскликнула Жаклин, указывая на что-то впереди, за окном.

Я взглянул в ту сторону. Из-за правого нижнего угла панорамного стекла показался краешек внешнего кольца. По мере нашего приближения к планете кольца раскрывались для нас во всём своём великолепии. Мы летели прямо над ними на расстоянии в несколько тысяч километров, но даже с такой дистанции они казались бескрайними, раскидываясь влево и вправо от корабля настолько, насколько хватало взгляда. Заворожённые этим зрелищем, мы уже с трудом успевали следить за приборами. Все сильнее и сильнее сближаясь с Сатурном, мы всё ближе и ближе подлетали к его экватору. Кольца вытягивались перед нами, уходя далеко в бесконечную перспективу. Масштаб этого колоссального космического творения с трудом умещался в голове. Общая ширина видимой части колец составляет порядка восьмидесяти тысяч километров, в шесть с лишним раз больше диаметра Земли! Древние и незыблемые, они были созданы силами гравитации из одного из самых первых спутников Сатурна, оказавшегося слишком близко к газовому гиганту и разрушившегося под воздействием его гравитации много миллионов лет назад. С тех пор они кружили свой неспешный хоровод вокруг этой далёкой планеты. Кольца не были однородны, они отличались друг от друга цветом и плотностью: одни были жёлтыми, другие с оттенком серого. В одном месте они были плотными, в другом практически прозрачными, периодически то тут, то там среди них встречались разрывы — полосы пустого, ничем не заполненного пространства. В преддверии нашего полёта я достаточно неплохо изучил структуру колец, потому с лёгкостью смог отыскать взглядом самую крупную из этих щелей — деление Кассини, ширина которого составляла порядка пяти тысяч километров.

Постепенно из-за всё того же правого края окна выкатился скруглённый бок самого Сатурна. Мы уже не неслись прямо к нему, а летели по касательной, стремительно приближаясь к нижней точке нашей орбиты. Я смотрел на огромный раскинувшийся под нами газовый мир. Там, далеко внизу, бушевали колоссальных размеров штормы. Яростный водородный ветер гнал метановые и аммиачные облака, закручивая их, образуя циклоны размером с земные континенты. Картина столь же величественная, сколь и завораживающая. Огромная планета наползала на нас, казалось, готовясь поглотить наш крошечный кораблик. Я в очередной раз сверился с монитором навигационной системы, нет, ошибки не было: «Армстронгу» суждено было пролететь на высоте 2850 километров над условной верхней границей атмосферы.

— Три минуты до перицентра, — сказал я.

— Внимание всем, приготовиться к пересечению плоскости колец, — по громкой связи объявила Даша.

Мы не летели сквозь сами кольца (это было бы настоящим самоубийством), но всё же вероятность встретится с каким-либо шальным камешком сейчас, при прохождении их плоскости, была относительно высока. Угрозу представляли частицы размером от пары миллиметров и более, всё, что было мельче, при встрече с обшивкой «Армстронга» должно было попросту испариться.

Я смотрел на картину за окном: огромный Сатурн заслонял собой половину мира, казалось, что мы летели к нему так близко, что стоит лишь протянуть руку, и можно будет коснуться верхушек распростёртых под нами облаков. Жёлто-серо-оранжевая масса плыла под нами, закручиваясь, перемешиваясь в огромных вихрях, бежавших по поверхности планеты. На фоне всего этого длинной изогнутой полосой выделялась чёрная тень колец. Я взглянул на сами кольца, они истончились, практически исчезли, превратившись в узкую, словно лезвие бритвы, серую линию.

Вспыхнули предупреждающие лампы, зазвучал тревожный сигнал.

— Проходим кольца, датчики регистрируют микроудары по обшивке, пока ничего опасного нет, — глядя на мониторы, сказала Даша.

Бомбардировка микрометеоритами не продлилась и секунды, «Армстронг» преодолел опасную зону без каких-либо проблем.

— Навигационная система и система управления в норме, — сообщил я.

— Реакторы и двигатель тоже, — вторила мне Кусто. Помолчав немного, она сказала: — Говорят, в старину моряки, пересекая нулевой меридиан, имели обычай веселиться и палить из пушек. Надо бы и нам завести какую-то похожую традицию на случай первого пересечения экватора планеты.

— А ещё, я слышала, они имели обычай в этот момент сигать за борт и купаться в море. Пушек у нас на корабле нет, а за бортом вакуум, так что я даже не знаю, что тут можно придумать, — скептически ответила Даша.

— Десять секунд до перицентра, — сухо сообщил я.

Мы поднырнули под плоскость колец, прошли по касательной к Сатурну и теперь начали удаляться от него. Наш корабль стремительно приближался к ночной стороне газового гиганта. Солнце, до сего момента сиявшее нам в лицо, все ниже и ниже склонялось над горизонтом. Коснувшись верхней кромки атмосферы, оно окрасило её всеми цветами радуги.

— Вау! — воскликнула Жаклин.

— Первый закат вдали от дома, — тихо произнёс сидевший позади Рик Харрис.

Погружаясь все глубже и глубже в атмосферу Сатурна, Солнце из ярко-белого стало оранжевым, затем красным и бурым, после чего окончательно скрылось за клубящимся газовым горизонтом, оставив после себя лишь тонкий серп преломлённого света. Впервые за полтора года с момента отлёта с Земли «Армстронг» оказался в темноте. Однако тьма, раскинувшаяся под нами, отнюдь не была абсолютной. Периодически в разных местах её озаряли яркие вспышки, там, далеко внизу, в верхних слоях атмосферы планеты бушевала гроза. Огромные молнии длиною в тысячи километров пронзали воздух этого мира, сотрясая его своими громовыми раскатами. Мы летели над колоссальным грозовым фронтом, раскинувшимся на площади размером с Евразию. Ко мне вдруг пришло осознание чрезвычайной важности этого момента: мы были первыми из людей, кто своими глазами наблюдал бурю на другой планете. Конечно, слово «впервые» можно было применить к абсолютно любому событию, происходящему в рамках нашей миссии, но лишь в этот момент я почему-то прочувствовал это по-настоящему.

Я взглянул на экран навигационной системы: нам оставалось погасить ещё пять километров в секунду от нашей первоначальной скорости, чтобы выйти на расчётную орбиту. Таймер обратного отсчёта показывал чуть более часа до завершения манёвра. Для многих членов экипажа уже давно наступила «ночь», однако все были на ногах. Группа управления, состоявшая из меня, Даши, Жаклин и Мейса, внимательно следила за ходом торможения и работой всех основных систем. Рик Харрис был у нас на подхвате и контролировал работу второстепенного оборудования. В это же время учёные, во главе с Андерсоном вели наблюдения из лаборатории, нацелив на Сатурн и его кольца кучу приборов, снимая, сканируя, записывая огромное количество различных показателей, начиная от состава атмосферы, заканчивая напряжённостью магнитного поля.

«Армстронг» продолжал нестись над ночной стороной планеты, ежесекундно замедляя свой полёт. Двигатель работал на полную мощность, как прекрасно отлаженный механизм. Прошло уже примерно сорок минут с того момента, как наш корабль влетел в тень газового гиганта. В какой-то момент атмосфера на востоке посветлела, и из-за горизонта показалась яркая точка нашей родной звезды. Мы вновь оказались под лучами Солнца, но ненадолго. Уже спустя несколько минут после рассвета оно вновь скрылось от нас, правда, на этот раз не за диском планеты, а за её колоссальными кольцами, словно-бы подсветив их изнутри. На фоне этого света внутренняя структура колец стала видна особенно отчётливо. «Ребята в обсерватории, наверное, сейчас кипятком писаются от счастья», — подумал я. Человечество уже направило целую кучу автоматических аппаратов в окрестности Сатурна, однако, несмотря на всё совершенство этих роботизированных машин, непосредственное наблюдение, которое вела сейчас наша научная группа с минимального расстояния и с применением самых новейших приборов, имело невероятную ценность.

Мы летели под бескрайними ледяными полями колец, постепенно удаляясь прочь от них и от Сатурна. «Армстронг» уже сбросил девяносто процентов своей изначальной скорости. Наша траектория, имевшая поначалу вид практически прямой линии, теперь уже приобрела форму параболы, и с каждой секундой по мере уменьшения скорости её ветви все сильнее и сильнее прижимались друг к другу, готовясь сомкнуться в любой момент. Мы ждали этого события в сосредоточенном молчании, лишь шум вентиляторов разгонял наэлектризованную нашим напряжением тишину мостика. Вдруг парабола на моем мониторе орбитальной обстановки исчезла, и на её месте появился эллипс.

— Есть! — воскликнул я. — Есть! Мы замкнули орбиту!

Наконец спустя долгие часы непрерывного торможения наша скорость упала ниже второй космической скорости Сатурна, это означало, что теперь мы гарантированно останемся в сфере его гравитационного влияния.

Двигатель проработал ещё десять минут, подгоняя нашу орбиту под расчётные параметры.

«Маневр завершён», — высветилось сообщение на экране. Термоядерное сердце «Армстронга» выключилось, ускорение, толкавшее нас на протяжении всего нашего тормозного пути, прекратилось. На мостике вновь воцарилась невесомость.

— Манёвр торможения окончен, двигатель заглушён. Параметры орбиты: апоцентр миллион двести двадцать пять тысяч километров, перицентр три тысячи триста восемьдесят три. Наклонение тринадцать и две десятых градуса, — сообщил я.

— Отклонения от расчётных параметров? — спросила Дарья.

— Э-э-э… — Я сверился с приборами. — Минус двадцать километров в апоцентре, в перицентре отклонений нет.

— Принято, отличная работа, ребята.

Я принялся щёлкать переключателями, вырубая подответственные мне системы, переводя их в дежурное состояние. Кусто и Вильямсон за моей спиной делали то же самое. Даша же в это время подключилась к системе громкой связи и произнесла:

— Вниманию экипажа, говорит командир корабля, мы только что успешно вышли на расчётную эллиптическую орбиту вокруг Сатурна! Поздравляю всех с этим историческим моментом!

В наушниках раздались радостные возгласы наших коллег.

Я устало стянул гарнитуру, протёр глаза и посмотрел на Дашу. Почувствовав мой взгляд, она повернулась ко мне.

— Что же, вот мы и на месте, — произнес я. — Что теперь?

— Теперь… — Она задумчиво посмотрела на гигантский серп Сатурна за окном. — Не знаю… — Пожала плечами. — Пожалуй, теперь я пойду спать.

* * *

Ослепительно белой стрелой корабль приближался к планете. Его радиаторы были черны, а реакторы работали в дежурном режиме, выдавая лишь десять процентов от своей номинальной мощности. Повинуясь законам небесной механики, «Армстронг» летел по сильно вытянутой орбите вокруг Сатурна. Корабль сближался с планетой на минимальное расстояние, проныривал в зазор между верхним срезом атмосферы и краем внутреннего кольца, затем, разогнавшись под воздействием силы притяжения, уносился прочь от газового гиганта. Впрочем, набранной скорости было недостаточно, чтобы вырваться за пределы гравитационного колодца. Удаляясь от планеты, «Армстронг» постепенно замедлялся и, достигнув наивысшей точки на высоте 1,2 миллиона километров, он вновь начинал свое падение в сторону Сатурна, чтобы опять пролететь мимо него. Так повторялось раз за разом, и каждый такой оборот занимал десять с половиной дней.

На втором витке, незадолго до прохождения точки апоцентра, от корабля отделилась небольшая капсула. Имея длину семь метров, она напоминала по форме сильно вытянутое яйцо. Это яйцо было оснащено системой из нескольких небольших двигателей, выдвижными аэродинамическими рулями, тормозными панелями и довольно массивным абляционным щитом, призванным уберечь капсулу и её содержимое от экстремальных термодинамических нагрузок при входе в атмосферу Сатурна. Отойдя от «Армстронга» на безопасное расстояние, зонд включил свои двигатели. Короткий импульс старых, как сама космонавтика, но зато простых и надежных гидразиновых движков увёл его прочь от корабля. Импульс был ретроградным, это означало, что капсула ускорялась в направлении, противоположном своему движению вокруг планеты, уменьшив тем самым собственную орбитальную скорость. Сто метров в секунду — этого было вполне достаточно, чтобы опустить нижнюю точку орбиты зонда в атмосферу планеты. Следующие сорок часов корабль и спускаемый аппарат двигались по практически параллельным траекториям, медленно удаляясь друг от друга. Первый должен был, как и прежде, пронестись в трех тысячах километров над Сатурном, второму же было суждено зацепиться за кромку его газовой оболочки, сбросить свою скорость и остаться там, в недрах исполинской планеты.

В помещении командной рубки было многолюдно, царила напряжённая рабочая атмосфера. Рик следил по приборам за параметрами полёта спускаемого аппарата.

— Пять минут до входа в атмосферу, стабилизаторы выпущены, угол входа ноль-пять градуса, — сообщил он.

— Хорошо, держи нас в курсе, как всё идёт, — сказал висевший у него за спиной Андерсон. — Макс, что у тебя? — обратился он к находящемуся в обсерватории планетологу.

— Данные с научных приборов зонда идут, но, пока мы не сбросим внешнюю обшивку, они бесполезны, скорлупа блокирует работу большинства датчиков.

— Понял, пока этого достаточно.

Мы все замерли в напряжённом ожидании, «Ахиллес» — так назывался зонд, стремительно падал в воздушную оболочку газового гиганта, готовясь вот-вот соприкоснуться с ней. Он летел чуть впереди и ниже нас, для удобства наблюдения я заранее развернул корабль носом в сторону его предполагаемого входа в атмосферу. Я внимательно всматривался в клубящееся под нами марево, надеясь увидеть плазменный шлейф.

— Зонд начинает испытывать аэродинамическое воздействие, — сказал Рик.

— Какова высота? — спросил профессор.

— Почти на тридцать километров выше расчётной.

— Похоже, атмосфера несколько плотнее, чем мы ожидали, — сказал по радио Барбьери. — Надеюсь, оболочка зонда выдержит.

— Боюсь, дело не только в оболочке, перегрузки тоже увеличатся, — заметила Дарья. — Думаю, стоит выдвинуть тормозные щитки несколько раньше, вероятно, уже сейчас.

— Эй, проф, что скажете? — спросил Рик.

Андерсон ненадолго задумался.

— Ты у нас специалист по этой теме, тебе решать, — после секундной паузы сказал он.

— Принято, выпускаю щитки.

Рик коснулся сенсорного экрана, отдавая команду системе управления зондом на выпуск аэродинамических тормозов. По бокам спускаемой капсулы выдвинулись шесть решётчатых панелей, раскрывшись на манер цветка. Зонд продолжал падать, увеличивая свою скорость. Воздух был ещё пока слишком разрежён, чтобы ощутимо замедлить его.

— Тормоза выпущены, скорость почти тридцать километров в секунду, растёт. Температура обшивки уже восемьдесят, — Рик сверился с данными телеметрии, — …восемьдесят семь градусов.

— Ожидаем обрыв связи примерно через минуту, — сказала Дарья. — Расчётная перегрузка с новыми данными по атмосфере — 32g.

— К чёрту перегрузки, скажи, что будет со щитом, он выдержит? — спросил Андерсон.

— Зонд создавался с запасом прочности, небольшое превышение расчётных параметров спуска ему не страшно, — ответила Дарья.

Профессор вздохнул.

— Что же, будем надеяться, — сказал он.

Тем временем Жаклин Кусто наклонилась ко мне.

— Сейчас можно что-то изменить? Может, уменьшить угол входа? — шёпотом спросила она.

— Нет. — Я отрицательно покачал головой. — Уже слишком поздно. На данном этапе зонд неуправляем, любая попытка изменить курс приведёт к разрушению либо от перегрузок, либо от перегрева. Теоретически мы бы смогли корректировать его полёт, когда скорость упадет до семи-восьми километров в секунду, но в это время он уже будет в плотных слоях, окутанный облаком плазмы, а она не пропускает радиосигнал.

— Температура обшивки пятьсот градусов, скорость падает, перегрузка полторы единицы, растёт, — сообщил Рик.

Зонд нёсся сквозь верхние слои атмосферы Сатурна, углубляясь в неё с каждой секундой, встречая на своём пути всё большее и большее сопротивление. Под воздействием воздушного напора скорость аппарата падала всё быстрее. Вместе с тем росла температура внешней оболочки, и в особенности принимавшего на себя весь основной удар теплового щита. Разогреваясь от трения, он начал светиться сначала красным, затем раскалился добела, разогревшись до двух, а затем и до трёх тысяч градусов. От такой температуры его абляционное покрытие начало стремительно испаряться, образовывающиеся в ходе этого процесса газы улетучивались в пространство, унося с собой тепло и тем самым защищая аппарат от перегрева.

— Регистрирую образование плазменного облака, — сообщила Дарья.

— Подтверждаю, связь с зондом ухудшается, — раздался позади голос Вильямсона.

— Сигнал телеметрии потерян, — спокойно сказал Рик.

— Радарный контакт тоже, — вторила ему Дарья.

— Макс, вы видите его? — спросил Андерсон.

— Да, — раздался в наушниках голос Барбьери. — Он прямо по курсу перед нами и ниже горизонта на пять с половиной градусов, мы ведём его нашими оптическими датчиками.

— Хорошо, постарайтесь не упускать из виду так долго, как только сможете, — ответил Андерсон.

Я приподнялся и подлетел вплотную к стеклу, взял в руки фотоаппарат с установленным на него мощным телеобъективом. В надежде сделать несколько фото я навёл камеру примерно туда, где по моим прикидкам должен был находиться аппарат, однако так ничего и не увидел.

Тем временем капсула с зондом продолжала свое падение, раскалённая добела, окружённая облаком бушующей плазмы, она неслась сквозь атмосферу газового гиганта, оставляя за собой длинный сияющий шлейф.

— Проходим расчетный пик максимальной тепловой нагрузки, — глядя на мониторы, сказала Дарья.

— Сколько ещё до восстановления связи? — спросил профессор.

— Ну, — командир задумалась, — если Сатурн не преподнесёт нам больше никаких сюрпризов, то порядка трёх — трёх с половиной минут.

— А если преподнесёт? — спросил я.

— Тогда, скорее всего, мы не свяжемся с ним больше вообще, — ответил мне Рик Харрис.

— Тихо, отставить лишние разговоры! — шикнул на нас Андерсон.

Всё глубже погружаясь в атмосферу, аппарат всё стремительнее терял свою скорость. Малейшее отклонение от траектории означало бы моментальное разрушение под тяжестью навалившихся тридцатикратных перегрузок. Любой живой организм сложнее муравья, оказавшись на борту, неизбежно погиб бы под воздействием столь колоссального ускорения. Даже для самого аппарата такое торможение было на грани его технических возможностей. Раскалённый щит зонда продолжал быстро испаряться, рассеивая тепло. Он исчезал, стремительно истончаясь с каждой секундой. К счастью, с падением скорости падала и тепловая нагрузка. Под конец торможения лишь полсантиметра абляционного материала защищало капсулу от раскалённой плазмы.

— Мостик, это обсерватория, мы потеряли визуальный контакт с «Ахиллесом», расчётная высота минус сто семьдесят километров от условной границы атмосферы, — сказал по системе связи Максимильян Барбьери.

— Понял тебя, Макс, — ответил Андерсон. — Даша, что на радаре?

— Пока не вижу его.

— Связь? — спросил профессор, обращаясь к Мейсу Вильямсону.

— Сигнала нет.

— Ладно, подождём.

В нервной тишине мы ожидали восстановления контакта с зондом, Сатурн плыл под нами, величественный и молчаливый.

— Есть сигнал! — воскликнул вдруг Рик. — Пошла телеметрия!

Висевший за моей спиной и задумчиво глядевший на разворачивающийся внизу облачный пейзаж Андерсон развернулся к пульту управления зондом.

— Это обсерватория, — зазвучал в наушниках голос планетолога, — мы тоже принимаем информацию с аппарата!

— Что там? Что показывают приборы? — нетерпеливо спросил профессор.

— Похоже… — Рик пробежался глазами по столбцам данных, — …Кажется, всё в порядке. Приборная скорость тысяча двести метров в секунду и быстро падает, тангаж минус тридцать градусов, высота минус двести два от условной границы… Тормозные щитки выпущены, скорость уменьшается, вот-вот будем готовы к сбросу оболочки… Выброс парашюта через пять секунд… четыре… три… две… одну!

«Ахиллес» падал в недра Сатурна. Его доселе белая обшивка стала угольно-чёрной от копоти. Сработали пироболты, и от оболочки зонда отделилась верхняя часть, выстрелил в небо и раскрылся тормозной парашют. Через пять секунд после раскрытия обгоревший тепловой щит отделился от спускаемой капсулы, устремившись вниз, в пучину бездонного атмосферного океана. Спустя еще несколько секунд после этого «Ахиллес» вновь вздрогнул от взрыва — бахнули пиротехнические замки, удерживающие вместе две яйцеобразных половинки защитной оболочки спускаемого аппарата. Лопнув чётко по соединительному шву, они отделились от зонда и улетели вслед за остатками щита. Стреловидный аппарат медленно спускался вниз на парашюте.

— Есть успешное отделение внешней оболочки! — сообщил Рик. — Приступаем к запуску двигателя.

— Макс, мы отстрелили скорлупу, доклад! — сказал Андерсон, обращаясь к планетологу.

— Ээ… да, пошли данные по давлению, химсоставу и температуре атмосферы, они нужны тебе прямо сейчас?

— Нет, пока для меня главное лишь то, что вы их принимаете, — ответил профессор.

— Давление полторы атмосферы, вертикальная скорость спуска — восемнадцать метров в секунду, — сказала Дарья.

— Воздухозаборник открыт, реактор запущен, температура в активной зоне шестьсот градусов, растёт, идет раскрутка двигателя, — отрапортовал Харрис.

Небольшой ядерный турбореактивный двигатель зонда, являвшийся миниатюрной копией атмосферных движков «Дедала», постепенно набрал обороты и вышел на холостой режим.

— Есть запуск двигателя, все параметры, похоже, в норме, гидравлика работает, автопилот запущен, авионика в порядке. Сэр, «Ахиллес» готов к отделению от парашюта, — отчитался второй пилот экспедиции.

Хлопнули пироболты, зонд отделился от парашютной системы и устремился в бездонный атмосферный океан Сатурна. Ощутив долгожданную свободу, компьютер «Ахиллеса» увеличил обороты двигателя. На протяжении нескольких сотен метров аппарат падал вниз, набирая скорость, затем выровнялся и полетел уже горизонтально, как надлежит самолёту.

— Подтверждаю переход «Ахиллеса» в горизонтальный полёт на высоте минус двести двадцать семь километров, — сказал Рик.

Люди на мостике облегчённо выдохнули, раздались аплодисменты.

— Отличная работа, дамы и господа! — сквозь общий галдёж раздался голос Андерсона. — Макс, ты слышишь меня?

— Да, Уилл.

— Зонд готов к выполнению научной программы.

— Понял тебя, мы уже вовсю получаем данные с приборов.

«Ахиллес» не был первым аппаратом, спущенным в оболочку газового гиганта. Самым первым был «Галилео» — нырнувший в атмосферу Юпитера в далеком 1995 году и погрузившийся на глубину 135 километров. Затем в 2038-м то же самое проделал «Да Винчи», на этот раз с Сатурном. Третьим подобным зондом должен был стать «Птолемей», запущенный в 2034-м, он достиг Юпитера через шесть лет, однако что-то пошло не так, и спускаемая капсула так и не смогла отделиться от основного орбитального аппарата, оставшись навеки прикованной к нему, так что этот спуск не состоялся. Как бы то ни было, все эти зонды представляли собой относительно примитивные болванки, оснащение которых, помимо научного оборудования, состояло лишь из простенького компьютера, радиопередатчика да небольшой аккумуляторной батареи, питавшей всё это хозяйство. Внешне они напоминали небольшую летающую тарелку, вот только, собственно, летать ни один из них не мог по причине отсутствия двигателей и крыльев. Всё что им было уготовано, — лишь медленно спускаться на парашюте в недра планеты, по пути ведя наблюдения с помощью своих научных приборов, до тех пор, пока колоссальная температура и давление не прикончат их. Обычно продолжительность работы подобных зондов не превышала нескольких часов.

«Ахиллес» разительно отличался от них. Будучи намного крупнее, он представлял собой, по сути, настоящий беспилотный самолёт. Благодаря не требовавшему топлива ядерному турбореактивному двигателю, он мог барражировать в атмосфере Сатурна на протяжении многих месяцев, то погружаясь в её глубины, то взлетая практически к самому космосу. Его короткие стреловидные крылья прекрасно подходили для полёта в условиях ураганного ветра, бушующего в верхних слоях газовой оболочки планеты-гиганта. Он был оснащён десятком различных приборов для изучения атмосферы, её структуры и состава. Полёт зонда целиком управлялся бортовым компьютером, всё, что требовалось от нашей научной группы, — лишь ставить перед ним задачи, и умная машина самостоятельно выполняла их без какого-либо вмешательства человека. Оказываясь в зоне видимости приборов корабля, зонд отправлял на его борт пакеты с полученными данными.

— Мостик, это лаборатория, мы получаем видеосигнал с «Ахиллеса» — не хотите взглянуть?

— Мейс, можешь вывести на экран? — спросил Андерсон, обращаясь к инженеру.

— Конечно, босс.

Вильямсон немного поколдовал над своим пультом, и через пару секунд на одном из экранов перед нами появилась картинка с камеры зонда. Мы сгрудились вокруг монитора — каждому хотелось лично, своими глазами увидеть, что же творится там, внизу, в недрах этого далёкого, чуждого нам мира.

«Ахиллес» летел среди бескрайнего моря из желтовато-оранжевых облаков, окружённый ими со всех сторон, — крошечное творение рук людских в недрах гигантской газовой планеты. В промежутках, свободных от туч, сверху над зондом то и дело мелькали лоскуты кристально-чистого голубого неба, внизу же атмосфера по мере увеличения плотности приобретала сначала жёлтый, а затем красно-бордовый оттенок.

— Это… это прекрасно! — выдохнула Кусто.

— Невероятно, небо совсем как на Земле, — сказал я.

— Атмосфера состоит в основном из водорода и гелия с примесями метана и аммиака. Мы ожидали увидеть нечто такое, — тихо сказал Андерсон.

— Вот бы мы могли спуститься туда, увидеть всё это своими глазами! — мечтательно промолвила Кусто.

— Было бы классно, — согласился Рик, — жаль, что, скорее всего, это была бы дорога в один конец. Чтобы выйти на орбиту Сатурна из его атмосферы, взлётному модулю потребуется развить скорость двадцать пять километров в секунду. И это без учёта гравитационных и аэродинамических потерь. Это чертовски много, в три с лишним раза больше, чем на Земле.

— Что ж, думаю, на этом можно подвести итог под операцией по спуску «Ахиллеса», — произнес Андерсон. — Вы отлично поработали, друзья, теперь дело за научной группой. Все свободны, можете идти отдыхать.

Народ стал медленно расходиться, покидая рубку корабля. Я же, будучи вахтенным, остался на мостике — меня ожидало впереди ещё четыре с половиной часа дежурства.

— Я, пожалуй, подзадержусь ненадолго, послежу ещё за телеметрией и всё такое, — сказал Харрис.

Мы остались на мостике вдвоём. Я устроился в своём кресле, откинувшись на спинку, насколько это было возможно в невесомости. Рик уселся справа, на месте Даши. Работа была сделана, и напряжение, владевшее нами на протяжении нескольких часов, медленно отпускало. Какое-то время мы молча созерцали раскинувшийся под нами пейзаж Сатурна. Где-то там, далеко внизу, собирая научные данные, нёсся сквозь аммиачно-метановые облака «Ахиллес» — крошечный посланец человечества в этом газовом мире.

— Поверить не могу, что мы это сделали, — спустя несколько минут тишины сказал Рик.

— И тем не менее это свершившийся факт, — сказал я. — Зонд в атмосфере, и ты сам помог его туда спустить.

— Да не, я не про то, брат, точнее, не только. Вот мы сидим тут и пялимся на это, — он указал рукой на пейзаж за окном, — и совершенно не заморачиваемся, как будто так и надо, как будто перед нами не чёртов Сатурн, а… ну я не знаю, скажем, мост Золотые Ворота… всё так обыденно.

— Я думаю, лет через пятьдесят эта картина, может, и станет обыденной для людей, как твой мост, но пока это далеко не так. По крайней мере, лично для меня.

— Лет через пятьдесят? Только если… — Он усмехнулся, недоговорив.

— Что «только если»? — Я внимательно взглянул на товарища.

— Да брось, ты сам знаешь.

— Что? Что я знаю?

— Слушай, мы торчим здесь без связи с Землёй уже сколько? Месяц с лишним? И за всё это время мы не приняли ни одного сигнала? Я слышал, вы с Вильямсоном записываете передачи и транслируете их в аналоговом режиме без остановки, по кругу, пытаясь докричаться до хоть кого-нибудь.

— Да, в этом нет никакой тайны.

— И что, неужели за столько дней никто не услышал их и не отправил ответное сообщение?

— Может, и отправил, только у нас же приёмник накрылся.

— Ой, да брось. — Он отмахнулся от меня.

— Что?

— Оставь эту байку для кого-нибудь другого, ладно?

— Не понимаю, о чём ты? — Я напрягся.

— Какова вероятность того, что у нас выйдут из строя сразу три модуля, без которых наша система дальней связи не может работать и которые нам ну никак не заменить? Почему никто не пытается найти альтернативный способ связаться с Землёй, например задействовать систему ближней связи?

— Мы пытаемся её задействовать, но она намного слабее, а потому… — попытался парировать я.

— Какая разница, насколько она слабее? Нам надо принять с её помощью сигнал, а не отправить! Просто подключите её к главной антенне! — Его скулы интенсивно двигались под кожей туда-сюда, мышцы лица были напряжены, Рик явно находился в состоянии нервного возбуждения.

— Всё не так просто… — попытался начать объяснять я, но, поняв, что мои корявые отговорки могут вызвать лишь ещё больше подозрений, я решил перевести стрелки на кого-то, способного соврать более складно: — Слушай, лучше поговори на эту тему с Вильямсоном, это его сфера ответственности, и он объяснит всё лучше, чем я.

Какое-то время мы оба молчали, глядя в окно.

— Я не знаю, что вы скрываете, Фёдор. Но что-то тут нечисто, что-то во всей вашей истории не сходится, я это нутром чую, — сказал Рик уже более спокойно.

— Это паранойя, дружище. Она до добра не доведёт.

— Я знаю, однако, согласись, у меня в данный момент есть основания для того, чтобы стать параноиком, — помолчав немного, сказал он. — Вы можете вешать лапшу на уши этим ботаникам-учёным или новичкам вроде Кусто, но не мне. Знаешь, я уже много лет в этой профессии, я летал к Марсу и немножко понимаю, как тут в космосе всё устроено. Шанс, что все три блока накроются одновременно, — один на сотню тысяч. Что Земля не сможет наладить с нами связь альтернативным способом — один на тысячу. Не пойми меня неправильно, я не претендую на лавры срывателя покровов, не собираюсь вставлять вам палки в колёса и рассказывать всему экипажу о моих подозрениях. — Он замолчал, ненадолго задумавшись. — Даже несмотря на то, что в упор не могу понять, что за игру вы ведёте. Но раз уж Андерсон и Климова задумали что-то, наверное, это и впрямь необходимо.

Я молча думал над сказанным Риком. С одной стороны, он всегда казался мне психологически устойчивым, плюс у него и впрямь был солидный опыт дальних космических полётов, а это значило многое. Скорее всего, расскажи я ему правду об истинной причине потери связи с домом, он согласился бы с нашим решением скрыть её. Но, с другой стороны, я не мог ввести его в курс дела без санкции Андерсона.

— Слушай, я понимаю твоё беспокойство, но всё, что я могу сейчас сказать… — Я задумался, подбирая правильную формулировку. — Всё, что сейчас происходит, имеет на то свои причины. И я знаю, что в это, возможно, трудно поверить, но мы действуем из лучших побуждений, ради блага всей нашей экспедиции.

— Понятно… — Рик напряжённо сглотнул, глядя куда-то вдаль. — Понятно… — повторил он.

— Всё очень сложно, Рик, — добавил я.

— Да, я так и понял. — Он вздохнул и посмотрел на меня. — Будь всё просто, тогда незачем было бы скрывать это от остальных, да?

«Дерьмо, ну и хреновый же из меня конспиратор», — пронеслось в голове.

Мы вновь погрузились в тишину.

— Знаешь, мне уже который день снится Джесс, — после нескольких минут обоюдного молчания тихо произнёс он. — Причём один и тот же сон, как мы гуляем с ней по осеннему парку: ярко светит солнце, деревья вокруг все уже жёлтые, и ветер срывает с них листья, закручивает их вихрями и гоняет по аллеям. А она собирает их в огромный ворох, они пахнут… ну, знаешь, как пахнет осенняя листва? Потом мы выходим на большую поляну, и Джесс подкидывает всю охапку вверх, и ветер уносит их прочь, а она танцует и смеётся, и я смеюсь вместе с ней… Странно, — отрешённым взглядом он посмотрел куда-то вдаль, — но я не помню, чтоб мы хоть раз гуляли в парке вот так, осенью.

Я с удивлением посмотрел на него — столь резкая смена темы разговора показалась мне довольно странной.

— Слушай, я понимаю, ты тоскуешь по ней, и… — начал было я.

— Нет, брат, извини, но ты не понимаешь, — прервал он меня. — Тебе в принципе не понять, что я чувствую сейчас, у тебя ведь есть Даша здесь, на корабле. Ты счастливый сукин сын. Я даже завидую тебе по-хорошему. — Он вновь посмотрел на меня и, немного подумав, добавил: — Вам обоим завидую. Вы везунчики, правда. А я… знаешь, я ведь сделал ей предложение за пару недель до старта, мы собирались пожениться после возвращения. Боже, какой же я козёл! Я бросил её, Фёдор. Я оставил мою Джесс там на четыре грёбаных года…

Я отстегнул ремни и дотянулся до него, прикоснувшись к плечу.

— Все мы оставили кого-то на Земле, но сейчас нужно думать не об этом, а о тех, кто рядом. У нас есть задание, и мы должны его выполнить, и ещё мы должны, обязаны вернуться, независимо от… — я на секунду замялся, — от всех обстоятельств. И ты нужен нам, тебе ещё сажать нас на Титан, помнишь?

— Да, брат, да, я помню, — тихо проговорил он.

— Знаешь, тебе надо отвлечься, придумать себе какое-то хобби.

— Хобби? — Он с удивлением посмотрел на меня.

— Ну да, какое-то занятие, чтоб забить свободные от работы часы. У нас в бортовом компе есть целая куча книг! Начни читать! Или, не знаю, попробуй написать что-то сам. Знаешь, мне это помогает.

— Ты пишешь? О чём?

Я ещё никому не рассказывал о своем маленьком увлечении, даже Даше, поэтому слегка смутился.

— О нас. О том, что происходит вокруг. Не знаю, что из всего этого выйдет, надеюсь, когда вернёмся, оформлю все это в книгу, мемуары или типа того. Пока я просто спасаюсь этим от тоски по дому.

Рик долго смотрел в панорамное окно мостика, там, за бортом корабля, царила ночь — мы вновь неслись над тёмной стороной Сатурна, удаляясь от него по восходящей ветви нашей орбиты. Наконец после долгой паузы он произнёс:

— Ты прав. Надо поменьше копаться во всем этом. Слушай, — он повернулся ко мне, по его лицу пробежала тень смущения, — ты уж не рассказывай никому, что я тут расклеился перед тобой, ладно?

— Добро. — Я кивнул.

— Устал я, пойду. — Он отстегнул ремни и оттолкнулся от кресла, медленно поплыв в сторону люка.

— Эй, Рик! — Окликнул я его. Он зацепился за поручень и остановился у выхода, посмотрев на меня. — Я поговорю с Андерсоном. Возможно, он расскажет тебе, что к чему.

— Не, я думаю, не стоит.

— Почему? — Я был удивлён.

— Меньше знаешь — крепче спишь. К тому же со временем каждый человек на борту начнет задаваться теми же вопросами, что и я, — ответил он. — И вероятно, придёт к таким же выводам. Так что рано или поздно вам придётся ввести в курс дела нас всех. И мой вам совет: постарайтесь сделать это не рано и не поздно.

* * *

Космический корабль «Нил Армстронг» вызывает Центр управления полётом, повторяю, «Армстронг» вызывает ЦУП. Говорит старший пилот миссии Фёдор Фролов. Докладываю: мы находимся на стабильной эллиптической орбите вокруг Сатурна. Мы всё ещё не принимаем никаких сигналов от вас, Земля. Положение дел на борту нормальное, все системы работают в штатном режиме. Научная группа выполняет программу изучения планеты и её спутников. В атмосферу сброшен зонд «Ахиллес», мы продолжаем выполнение поставленных задач согласно плану. Моральное состояние экипажа… удовлетворительное, нас всех очень беспокоит, что у вас там стряслось, Земля, и почему вы не отвечаете на наши радиопередачи. Мы тут совсем одни и очень нуждаемся в вашей поддержке. Прошу вас, свяжитесь с нами как можно скорее. Это записанное сообщение будет автоматически повторяться каждые три минуты. «Нил Армстронг», конец связи.

* * *

Прошло пять недель с того момента, как мы вышли на орбиту Сатурна. Корабль, как и прежде, размеренно кружился вокруг планеты, научная группа выполняла свою работу по изучению газового гиганта, «Ахиллес» неустанно отправлял нам данные из его недр. Несколько раз «Армстронг» почти вплотную сближался со спутниками: Мимасом и Энцеладом. Две крошечные внутренние луны проплыли всего в нескольких сотнях километров от корабля. Словом, всё шло своим чередом. Я вновь торчал на мостике, неся свою очередную вахту. Все системы работали исправно, так что я не уделял им чрезмерного внимания, будучи занят другим: вот уже седьмой час я высчитывал маршрут обратного пути. На одном из недавних собраний экипажа было решено, что неплохо бы нам вернуться домой пораньше. Идея, конечно, просто отпад, ага! Вот только любой, кто хоть немного соображает в космической навигации, сказал бы, что это практически нереально. Весь первоначальный план нашей миссии и так был максимально оптимизирован по времени, и выжать из него ещё хоть пару дней было непросто. Казалось бы, очевидное для обывателя решение — улететь домой раньше запланированного срока, не работало. Земля и Сатурн отнюдь не приколочены к «небесному своду», они несутся по своим орбитам вокруг Солнца с безумными скоростями, расстояние между ними постоянно меняется, и для того, чтобы попасть с одной планеты на другую, требуется точный расчёт не только продолжительности и направления разгонного импульса, но и времени старта. Отклонение от рассчитанного окна на день или два в конце маршрута приведёт к промаху в сотни тысяч или даже миллионы километров. Отлёт от Сатурна на месяц раньше или позже расчётного момента и вовсе может сделать достижение Земли невозможным. В общем, задачка не из лёгких, особенно учитывая, что нашу миссию готовили ребята, отнюдь не бывшие идиотами. Баллистики «Юнайтед Аэроспейс» провели блестящую работу, высчитав параметры обратного полёта «Армстронга» таким образом, что возврат осуществлялся по максимально быстрой траектории. Мне удалось улучшить их результат на срок от нескольких часов до пары дней. Один из высчитанных мной маршрутов мог ускорить наш возврат домой почти на целую неделю, однако в этом случае нам приходилось потратить всё имевшееся топливо, не оставляя ничего в резерве, что было весьма опасно, ведь это лишало нас права на ошибку. Конечно, «Армстронг» мог разогнаться быстрее, избавившись от лишней массы, к примеру оставив тяжеленный «Дедал» на орбите Титана. В этом случае путь домой занял бы на три недели меньше времени, чем это было запланировано. Также можно было выкинуть несколько лишних тонн топлива и окислителя для наших двигателей ориентации, коего у нас на борту было с большим запасом. В общем, варианты ускорить наше возвращение хоть и были, но, надо признать, весьма радикальные, и как бы к ним отнёсся Андерсон, предсказать было непросто.

Я сидел в своём кресле, уставившись в монитор навигационной системы, и пытался найти золотую середину между множеством полётных параметров, главным из которых была дата прибытия домой. Увлечённый расчётами, я не обратил внимания на зазвучавший вдруг новый сигнал. Лишь с большим опозданием, спустя минуту, до меня таки дошло, что в тёмном, заполненном шумом вентиляторов помещении мостика что-то поменялось. Оторвавшись от расчётов, я наконец-то обратил внимание на новый звук. Всё ещё не соображая, что к чему, я внимательно осмотрел приборную панель в поисках его источника, пока наконец не наткнулся взглядом на мой персональный планшет. «Принимается инфопакет», — гласило сообщение на экране. Я протер глаза, решив было, что это морок, галлюцинация утомлённого многочасовой работой мозга, но сообщение не исчезло. Вынув гаджет из фиксатора, я поднёс его к глазам. Всё ещё не веря в происходящее, я посмотрел на часы — 14:37 по Гринвичскому времени.

Внезапно сообщение исчезло, на его месте возникло новое: «Приём инфопакета завершён, объём полученных файлов — 20 килобайт».

— Твою мать! — тихо прошептал я.

Меня бросило в жар, лоб покрылся испариной. Долгие недели мы ждали этого сообщения, и вот я смотрел на него, не веря своим глазам! Трясущимися руками я нажал кнопку распаковки информационного пакета. Внутри оказался всего один текстовый файл. Я не мог решиться открыть его. Поколебавшись с полминуты, я всё же коснулся сенсорного экрана. Передо мной появился текст:

««…НАЧАЛО СООБЩЕНИЯ…»»

Это сообщение адресовано экипажу межпланетного корабля «Нил Армстронг», находящегося сейчас в окрестностях Сатурна. Отправитель: начальник лунной колонии «Кларк» Маркус Левински.

Приветствуем вас, «Армстронг», мы чертовски рады слышать вас и знать, что с вами всё хорошо. К сожалению, мы не можем сказать того же о нас. Судя по вашим сообщениям, которые мы принимаем уже около недели, вы не в курсе всего произошедшего здесь. Не буду ходить вокруг да около, «Армстронг», скажу прямо: полтора месяца назад случилось то, что мы между собой не называем иначе как «Катастрофа». Длительный период политической напряжённости на Земле привёл к крупномасштабному военному столкновению между мировыми державами. Активная фаза боевых действий продолжалась порядка десяти недель и окончилась массированным обменом термоядерными ударами. Мира, который мы знали, больше не существует.

Предвосхищая, пожалуй, главный ваш вопрос, скажу: нам пока мало известно о том, что сейчас творится на планете. Мы даже не знаем, кто первый запустил ракеты. После сорока восьми часов ядерного шквала мы полностью потеряли связь со всеми станциями связи, расположенными там, внизу. Можно утверждать точно, что крупнейшие города, такие как Вашингтон, Москва, Лондон, Пекин, Париж, Токио и многие другие, полностью уничтожены. Территории Европы, США, Японии, Китая и западной части России, по-видимому, более не пригодны для жизни ввиду сильного радиоактивного загрязнения. Трудно судить об обстановке в регионах, не подвергнутым непосредственным бомбардировкам, таких как Индия, Южная Америка, Африка, Австралия и Ближний восток, нам удалось наладить связь с несколькими расположенными там радиостанциями. По их сообщениям, ситуация в этих местах предельно тяжёлая. Радиоактивные осадки, острый дефицит продуктов питания и медикаментов, разрушение государственных институтов и анархия — всё это свидетельствует о крупномасштабной экологической, социальной и гуманитарной катастрофе. Я не могу представить, что ощущаете вы сейчас, читая эти тяжёлые строки в полутора миллиардах километров от дома, однако и не могу передать всю ту боль и ужас, который испытывали мы, будучи свидетелями этого дьявольского безумия, разворачивающегося на нашей родной планете.

Война, испепелившая Землю, не обошла стороной и нас самих. Как вам наверняка известно, здесь, на Луне, помимо нашей колонии, расположены ещё несколько национальных баз, принадлежащих в том числе и странам, вовлечённым в развернувшийся конфликт. Как оказалось, несмотря на декларируемые мирные цели, на деле на некоторых из этих баз в нарушение Договора 1967 года о принципах деятельности государств по исследованию и использованию космоса были развёрнуты системы вооружения, призванные обеспечить стратегический контроль над Луной и прилегающим к ней пространством. Наша колония, несмотря на свой международный статус, также была подвергнута ракетным ударам наряду с другими лунными базами и орбитальными станциями. К счастью, суровые условия внеземелья, не способствующие выживанию поодиночке, а также всеобщая оторванность от дома послужили сближающим фактором для находящихся на Луне людей. Безумие, начавшее было распространяться с Земли на нас, удалось вовремя остановить. Потери, которые мы понесли в результате боевых действий, оказались тяжёлыми, но, несмотря на это, нам удалось отринуть вражду и объединиться во имя общего выживания. Пока трудно сказать, как будет развиваться ситуация в будущем, однако по предварительным подсчётам имеющихся у нас, жителей Луны, материально-технических и людских ресурсов должно быть достаточно для стабильной жизни на поверхности спутника без какой-либо поддержки извне. Перед нами стоит множество сложных задач, однако мы уверены, что сможем их своевременно решить. На данный момент мы поддерживаем контакт со следующими лунными поселениями: орбитальная станция «Азимов», база «Королёв», база «Лоуэлл», орбитальная станция «Фридом», орбитальная станция «Небесный дом», база «Коперник», база «Тацута», база «Нью Уэй», база «Хедлис Хоуп».

Конечно, нам всем тут несладко, и я не могу даже представить, каково это для вас — узнавать такие тяжёлые вести вдали от дома. Должен сказать, что решение рассказать вам всё это далось нам нелегко, именно поэтому мы не выходили с вами на контакт так долго. Однако после продолжительных и упорных дискуссий мы всё же решили связаться с вами. Связаться, чтобы сообщить: вы не одни! Нас тут почти тридцать тысяч человек, у нас есть еда, у нас есть ресурсы, и, самое главное, у нас есть отличные специалисты. Мы будем жить, «Армстронг», и мы будем ждать вас. В эти тяжёлые времена мы обязаны поддерживать друг друга. Не отчаивайтесь и не падайте духом.

Мы ждем подтверждения приёма этого сообщения.

Начальник колонии «Кларк» Маркус М. Левински.

««…КОНЕЦ СООБЩЕНИЯ…»»

Я дочитал пришедшее с Луны послание, после чего несколько минут бесцельно пялился в экран, пытаясь осознать произошедшее. Доселе я думал, что в глубине души давно уже готов к чему-то подобному, но вот теперь, когда мои самые жуткие страхи вдруг подтвердились, я понял, как я ошибался. Я был опустошён и совершенно подавлен. Я вновь вернулся к страшным строкам: Москва… Лондон… Токио… другие города — уничтожены. США… Китай… Запад России — непригодны для жизни. Мир, который мы знали, который был нашим домом, перестал существовать. Отныне мы беспризорники, скитальцы, лишённые корней и обречённые на выживание в жестоком и недружелюбном космосе. Мы не вернёмся на Землю! Это я осознал совершенно чётко.

Я встал с кресла и медленно подплыл к панорамному окну мостика. Хотелось курить. И выпить. Достав планшет, вызвал по голосовому каналу Дашу. Я знал, что она спала, однако дело было неотложным.

— Да? — раздался в динамике её заспанный голос.

— Привет. Прости, что разбудил… — Я замялся, не зная, как правильно подобрать слова.

— Федя, что у тебя? Что-то случилось? — Она сразу почувствовала мое состояние.

— Да, случилось. Зайди на мостик, это срочно.

Я сбросил вызов, отыскал в списке членов экспедиции имя Андерсона, нажал на него, инициируя звонок. Он ответил через несколько секунд.

— Привет, Фёдор, ты насчёт сообщения? — с ходу спросил начальник экспедиции.

— Да.

— Да, мне тоже оно пришло, правда, я пока что не смотрел, что там.

— Предлагаю собраться на мостике, там… в этом… — Я заколебался, подбирая слова. — В общем, нужно его обсудить.

— Понял, скоро буду. Ты уже проинформировал Климову?

— Да, она идёт сюда.

— Хорошо, я тогда вызову Вильямсона, — сказал он и отключился.

Меньше чем через пять минут все участники «коммуникационного заговора» оказались на мостике.

— Ну и что там, вы уже читали? — влетая в помещение мостика, первым делом спросил Андерсон.

Я окинул их взглядом: лицо Даши выглядело заспанным и встревоженным, Андерсон же был слегка возбуждён. Вильямсон выглядел как обычно — этот парень в принципе не отличался чрезмерной экспрессией, так что мне всегда было сложно понять, что у него на уме.

— Да, читал, — мрачно ответил я.

— Всё плохо, да? — тихо произнесла Даша.

— Не очень хорошо. Впрочем, взгляните сами.

Я вывел текст на один из многочисленных экранов центра управления. Скучковавшись вокруг него, они стали читать. С каждой секундой лица товарищей становились всё мрачнее.

— Что ж. Это… — Андерсон снял очки и устало помассировал веки. — Это многое объясняет.

Даша посмотрела на меня, её изумрудно-зелёные глаза излучали горе и отчаяние.

— Федь, изолируй мостик, — тихо сказала она.

Я оттолкнулся и подлетел к панели управления люком, надавил на рычаг, дверь, соединявшая командный отсек и центральный коридор, с шипением захлопнулась. Теперь никто не мог подслушать наш разговор.

— Доигрались, — прошипел Андерсон. — Эти грёбаные ублюдские политиканы таки доигрались! — Он в сердцах стукнул кулаком по одному из мониторов. Матрица полыхнула всеми цветами радуги, но выдержала. — Чёрт бы их побрал, этих говнюков!

Он замолчал, поглощённый своими внутренними переживаниями. Я посмотрел на Дашу, её глаза были влажными, но она держалась — статус командира корабля не давал права на проявление слабости в виде слёз. Я подлетел к ней и обнял. Обычно мы не позволяли себе проявлять наши чувства в присутствии других членов экипажа, но сейчас ситуация была далека от обычной. Мы прижались друг к другу с такой силой, будто от этого зависели наши жизни. В каком-то смысле так оно и было, будучи вместе, мы могли поддержать друг друга, как никто другой на корабле. В этот момент я понял: что бы ни случилось в дальнейшем, какая бы ни ждала нас судьба, я буду с ней, с моей любимой женщиной, до самого конца. Прав был Рик, мы с ней везунчики.

Прошло несколько минут, мы насытились нашими объятиями и отпустили друг друга. Боль и страх, бушевавшие внутри нас, немного притихли. Я взглянул на Андерсона, он, как и прежде, висел над панелью системы связи, склонив голову. Его отрешённый взгляд был обращён куда-то внутрь него самого.

— Уилл, — позвала Дарья.

— Моя жена… мои дети, они все остались там, — тихо выдавил он.

— Надо решать… — произнёс Вильямсон. — Надо решать, что нам теперь делать со всем этим говном.

— Ничего не надо делать, — сказала Даша. — Действуем по тому же плану, что и прежде. Вот и всё. Эта информация не должна выйти за пределы нашего круга. Доведём миссию до конца и вернёмся на Луну.

— Согласен, — кивнул Вильямсон. — Нельзя допустить, чтобы то, что мы только что узнали, дошло до остального экипажа.

— Да… Поддерживаю. Фёдор, — Андерсон взглянул на меня, — ты сможешь проложить курс к Луне?

— Конечно.

— Вот и отлично, сделай это, как всё будет готово, предоставь результаты мне.

— Меня беспокоит Харрис. Если он и впрямь обо всём догадывается, как говорит Фёдор… Может, стоит поставить его в известность? — спросил Вильямсон.

— Думаю, это плохая идея, — ответил я. — Во-первых, он сам отказался, когда я сказал, что могу поговорить об этом с Уиллом. — Я бросил взгляд на нашего начальника. — Во-вторых, он сказал, что не намерен рассказывать остальным о том, что мы что-то скрываем. Ну и в-третьих, у него на Земле осталась девушка. Невеста…

— Джессика, — вспомнила Даша.

— Да. — Я кивнул. — Мне кажется, Рик сильно переживает разлуку с ней, и, если сказать ему, что по Земле прокатилась Третья мировая и его возлюбленная, вероятно, мертва… нет, это плохая идея. Ужасная!

— Все мы оставили кого-то там… — задумчиво произнес Вильямсон. — Рано или поздно люди разберутся, что к чему. Не получится держать их в неведении вечно, однажды нам придётся им всё рассказать. — Он посмотрел на Дашу.

— Однажды… — грызя ноготь на большом пальце, тихо повторила она. — Да, мы расскажем им. Когда придёт время. Но чем позднее это случится, тем будет лучше для них. Для всех нас. Поэтому мы должны приложить все усилия, — Даша обвела нас взглядом, — чтобы сохранить эту тайну так долго, насколько возможно.

— Но если это вдруг всё вскроется… — прошептал я, со страхом представляя в голове последствия раскрытия нашего заговора.

— Тогда мы должны сделать так, чтобы это не вскрылось, — так же шёпотом вторила она мне.

Даша посмотрела на профессора. Тот уже несколько минут как не проронил ни слова, полностью выключившись из нашего разговора. Андерсон молча висел у дальней стены отсека, задумчиво глядя в окно мостика.

— Уилл, вы с нами?

— Да, да.

— Вы согласны? Со всем? — Даша внимательно смотрела на него.

Он повернулся и взглянул на неё пустыми глазами.

— Да, конечно, я согласен.

— Как вы вообще, Уилл, в порядке?

— Нет, — честно признался он. — Как можно быть в порядке, узнав… узнав такое?

— Сэр, вам нельзя показываться в таком состоянии экипажу, — сухо сказал Вильямсон.

— Да, я… я это понимаю. — Андерсон снял и задумчиво протёр свои очки. — Ничего, я справлюсь. Всё будет хорошо… Вы знаете, я лучше пойду к себе, если будут спрашивать, скажите остальным, что… ну, не знаю, что у нас было совещание и я вдруг почувствовал себя плохо.

— Не поверят, придётся вам тогда объясняться с Ямагути, — заметил я.

— Не переживайте, — он выдавил из себя вымученную улыбку, — с Юхиро я как-нибудь разберусь.

Профессор проплыл мимо нас в сторону люка, повернул рычаг управления гермодверью. Издав характерный пневматический звук, она отошла в сторону. Андерсон скрылся в открывшемся проёме.

— Что-то я волнуюсь за него. Надеюсь, он сумеет переварить всё это, — глядя вслед профессору, сказал я.

— Пойду прослежу, чтоб до него никто не докопался с разговорами сейчас, — сказал Вильямсон и нырнул в люк вслед за начальником экспедиции, оставляя нас с Дашей наедине.

С полминуты мы молча смотрели им вслед, переваривая всё случившееся. Первым нарушил тишину я.

— Знаешь, думаю, мы поступаем правильно. — Я посмотрел на Дашу. — Правильно, что мы решили скрыть всё от остальных. Незачем им знать всё это дерьмо, что теперь знаем мы.

— Завидуешь им? — Её зелёные глаза глядели на меня.

— Да, — признался я. — Пожалуй, будь у меня выбор, я бы предпочел оказаться на их месте. Не знать всего этого кошмара, не знать, что нашего мира больше нет, что нам больше некуда возвращаться! — Я чувствовал, как внутри меня растёт отчаяние. — Что всё это, весь этот полёт, наша миссия больше на хрен никому не нужны! Какой во всём теперь этом смысл? — Я с силой саданул ладоньюпо стене.

— Эй, эй! — Даша прижалась ко мне, коснулась моего лба своим, провела ладонью по моей поросшей жёсткой щетиной щеке. — Смысл есть, — прошептала она. — Помнишь, что там было написано, в том сообщении? «Не отчаивайтесь, не падайте духом». Мы обязаны выжить, понимаешь? Обязаны, и всё тут! В этом теперь смысл нашей миссии. Если людей и впрямь осталось так мало, значит, каждый из нас отныне ценен как никогда! Я командир этого корабля, и я отвечаю за жизни всех находящихся на его борту. И я не дам им погибнуть, я просто не имею на это права… Но мне нужен ты, иначе я просто не смогу, не выдержу… — Она заглянула мне в лицо, ловя мой взгляд. — Мы вернёмся, мы будем жить на Луне, там есть всё, что нужно. Но сейчас мы должны продолжить нашу миссию во что бы то ни стало, понимаешь?

Она смотрела на меня, ища поддержки. Я коснулся пальцами её виска, нежно провёл по гладкой коже, заправив за ухо один из выбившихся рыжих локонов.

— Я люблю тебя, — прошептал я, глядя в её бездонные, словно два омута, изумрудные глаза. Наши губы сомкнулись в долгом поцелуе.

* * *

««…НАЧАЛО СООБЩЕНИЯ…»»

Начальнику колонии «Кларк» Маркусу Левински от командира межпланетного космического корабля «Нил Армстронг» Дарьи Климовой.

Подтверждаем приём вашего сообщения. Новости, переданные вами, ужасны. Из опасений за психологическое состояние наших товарищей мною совместно с начальником экспедиции Уильямом Андерсоном, старшим пилотом Фёдором Фроловым и инженером Мейсом Вильямсоном было принято решение временно скрыть от экипажа факт произошедшего на Земле. Как бы то ни было, мы не собираемся падать духом в свете всего случившегося и намерены обязательно вернуться. Мы будем держать с вами связь на этом канале, мы хотим, чтобы вы продолжали информировать нас обо всём, что происходит сейчас у вас и, возможно, на Земле, если вам удастся поддерживать контакт с теми, кто находится там. Вы правы, называя то, что произошло, «Катастрофой», сейчас нас всех ждут непростые времена, и лишь вместе мы сможем пережить их. Да хранит нас всех Бог.

Командир МТКК «Нил Армстронг» Дарья Климова

««…КОНЕЦ СООБЩЕНИЯ…»»

* * *

— Десять секунд до окончания манёвра, — сообщил я. — Отключение двигателя через пять… четыре… три… две… одну. Отсечка.

Ускорение, прижимавшее нас к креслам, исчезло.

— Торможение завершено, двигатель выключен, параметры орбиты в норме: апоцентр — пять тысяч двести, перицентр — четыре тысячи девятьсот пятьдесят два километра. Наклонение восемьдесят пять, долгота восходящего узла — тридцать три градуса, — отчитался я.

— Внимание, экипаж, говорит командир, мы вышли на орбиту вокруг Титана, поздравляю всех.

Дарья постаралась придать своему голосу радостные, торжественные интонации, однако я всё же уловил фальшь. С того момента, как мы приняли сообщение с Луны, прошло три недели, и люди ощущали произошедшие перемены. Несмотря на то что мы старались вести себя как обычно, получалось это у нас, видимо, не очень хорошо. Андерсон же был откровенно плох. Я видел, что он старается держаться, отыгрывать свою роль руководителя, но это давалось ему ценой больших усилий. Я чувствовал, что надо было ему как-то помочь, поддержать, без этого человека, без его энергии и руководства наши шансы на успешное выполнение миссии значительно сокращались. Однако я понятия, не имел как это сделать. Мы с ним не были близкими друзьями, как, например, с Риком, Егором или Жаклин. С этими людьми я всегда мог поговорить по душам, но только не с Андерсоном. А после того злополучного сеанса связи он лишь сильнее дистанцировался от нас, сведя все контакты с экипажем до рабочего минимума. Его редко можно было встретить в отсеках корабля в свободные часы, большую часть времени он проводил за работой в обсерватории либо в своей каюте. Даже в моменты совещаний, когда вся команда собиралась в кают-компании, чтобы решить те или иные насущные вопросы, он больше молчал, почти не принимая участия в дискуссиях, и говорил лишь тогда, когда это от него напрямую требовалось.

Я стянул наушники, пробежавшись руками по переключателям, перевёл систему управления кораблем в дежурное состояние.

— Реакторы переведены в холостой режим, — доложила за моей спиной Жаклин, — Ого, это было странно!

— Что-то не так? — поинтересовалась Даша.

— Только что скакнуло давление в первом контуре левого реактора. Внезапно поднялось на одну единицу и затем снова вернулось в норму, так быстро, что автоматика даже никак не среагировала.

— Нам стоит этого опасаться? — спросил со своего места Харрис.

Жаклин покачала головой.

— Пока не знаю. Вроде бы сейчас все параметры в полном порядке, я не вижу никаких отклонений ни в работе насосов, ни в чём бы то ни было ещё. Реактор функционирует совершенно нормально.

— Нужно проверить логи системы управления, — сказала Даша. — Если такие скачки повторяются регулярно, это может быть признаком неисправности.

Проблемы с реакторами были уделом наших инженеров и меня мало касались, так что я скинул с себя ремни и взмыл с кресла.

— Ладно, пойду. Удачи разобраться вам тут со всем, — покидая мостик, сказал я.

Я направился в жилую секцию. Пролетев знакомым путём через осевой коридор к центральному отсеку первой центрифуги, я нырнул в радиальный тоннель, на выходе из которого встретил Барбьери и Нортона.

— Привет, — поздоровался со мной планетолог.

— Ну здравствуй, — смущенно ответил я. Похоже, что они меня тут специально ждали. — А вы чего тут?

— Слушай, Фёдор, надо поговорить, — сказал Нортон. Он явно чувствовал себя неловко, так же как и я.

— О чём?

— Не здесь, — Барбьери оглянулся, словно опасаясь, будто кто-то может нас подслушивать.

Я тоже осмотрелся, коридор, в котором мы стояли, был совершенно пуст.

— Лучше идёмте ко мне, — предложил метеоролог.

Я согласился, и мы втроём проследовали в его каюту. Зайдя внутрь последним, Барбьери закрыл за собой дверь. Крошечное помещение, ничем не отличавшееся от моей и любой другой жилой комнаты, для нас троих было явно тесным. Я встал около окна, Эдвард присел на свою кровать, а Макс так и остался у двери.

— Ну и? Что за секретность? — с деланой непринуждённостью спросил я.

— Мы бы хотели поговорить с тобой об Уилле. Ты не заметил, что в последнее время он ведёт себя как-то странно? — спросил Барбьери.

— Да, думаю, это многие заметили, — осторожно ответил я.

— С Андерсоном творится что-то не то, — медленно проговорил Нортон. — Вчера у нас с ним была запланирована калибровка спектрометра, он должен был помогать мне, но не явился, я пытался вызвать его по внутренней связи, но так и не достучался, а когда мы с Максом пошли его искать, то обнаружили в отсеке гидропоники среди грядок. Он сказал, что следил за работой системы орошения, якобы с ней какие-то проблемы.

— Да, вот только она совершенно исправна, — добавил Барбьери. — Я потом специально интересовался у Климовой. За последнее время никаких отклонений в поливе растений не было.

— Чёрт… даже не знаю, что сказать, — проговорил я. «Похоже, у профессора серьезные проблемы», — пронеслась в голове мысль.

— А сегодня я встретил его в столовой, — продолжал тем временем Нортон, — спросил у него насчет нашего орбитального зонда, «Аякса», поинтересовался, когда мы будем его запускать.

— И?

— Он просто отмахнулся от меня, ответив в стиле «решайте, дескать, сами». Представляешь? Решайте, говорит, сами! Что это за херня?

— Раньше он себя так не вёл, — сказал Барбьери. — Я знаю Уильяма Андерсона уже без малого четыре года, всё это время он был ответственным человеком, лидером. У него каждая минута была распланирована. Тот, старый Андерсон не пропустил бы калибровку спектрометра, не отказался бы от решения о запуске зонда и не сделал бы много ещё чего странного.

— Слушайте, парни, я понимаю ваше беспокойство. Меня и самого это волнует, — сказал я, нисколько не соврав. — Но почему вы всё это обсуждаете со мной? Не с Климовой, не с кем-то другим, думаете, я знаю больше вас?

Ученые переглянулись.

— Слушай, Фёдор, — потеребив ус, сказал Барбьери. — Я не хочу, чтобы всё это выглядело как какой-то наезд, будто мы заперли тебя тут в комнате и пытаем, но это ведь всё началось с тебя.

— В смысле? — Я скрестил руки на груди.

— Пару недель назад, когда мы готовились к замеру плотности колец, ты вызвал его на мостик, и он потом не вернулся, а пошёл в свою каюту. И на следующий день ходил словно пришибленный.

Я ненадолго замялся, пытаясь выдумать ответ, они это явно заметили.

— Андерсон тогда велел мне пересчитать обратный полёт, просил оптимизировать его по времени. Собственно, я просто представил ему результаты, — соврал я.

— На мостике? — спросил Нортон. — То есть ты не мог подождать окончания эксперимента или, скажем, сам прийти с планшетом к нам в обсерваторию?

— Мне нужно было продемонстрировать ему всё там, планшет просто не имеет такого широкого функционала, чтобы досконально, полностью отображать навигационные данные, — продолжал врать я. — К тому же, как выяснилось, у нас нет возможности ускорить возвращение, не избавившись от лишней массы, например «Дедала» и, возможно, части другого оборудования. Так что я хотел посоветоваться с ним насчёт этого всего. Чёрт, — я развёл руками, — говорю вам, я не знаю, что с ним стряслось! Точнее, знаю не больше вашего.

Барбьери устало потер переносицу. Нортон откинулся на кровати, упёршись спиной в переборку, заложив руки за голову. Он внимательно, изучающе смотрел на меня. Клянусь, если бы меня сейчас подключили к полиграфу, все его индикаторы моментально вспыхнули бы красным. Хотя, пожалуй, этого и не требовалось. Я с детства не умел врать и явно не справлялся с этим и сейчас.

— Есть у меня чувство, что добром это всё не кончится, — тихо проговорил Нортон.

— Надо что-то решать с этим. Надо поговорить с ним в открытую, — предложил Барбьери.

— Будет непросто. Учитывая, что он в последнее время почти ни с кем не общается, — заметил я.

— Возможно, — согласился Барбьери. — А возможно, нам стоит просто подождать, и он придёт в норму сам.

— Сомневаюсь. — Я покачал головой. — Пожалуй, я попробую поговорить с ним, попытаюсь понять, что его тревожит.

— Сделай это, Фёдор, — глядя на меня, сказал Нортон. — Уилл нужен нам.

— Знаете, — прервал повисшую на несколько секунд тишину Барбьери, — в случае, если всё станет плохо, мы ведь в любой момент можем поместить его в капсулу. Можем ведь, да? — Он вопросительно посмотрел на меня.

— Да. — Я кивнул. — Но мне бы крайне не хотелось этого делать.

Я покинул каюту метеоролога и направился в свою, в противоположном конце спального отсека. Зайдя к себе, я первым делом скинул комбинезон и отправился в душ. Горячая вода слегка отдавала химией — остатками реагентов, добавлявшихся для очистки и дезинфекции. Такова была цена за полностью закрытый цикл водоснабжения. Я смотрел, как она медленно, словно бы нехотя струилась по телу, собиралась крупными каплями на кончиках пальцев и неохотно срывалась вниз. В условиях пониженного тяготения вода текла совсем иначе, чем на Земле. Вообще сниженная сила тяжести давала много любопытных эффектов: так, например, за прошедшие почти два года с момента отлёта мой рост увеличился на добрых полтора сантиметра просто из-за того, что на меня больше не давила гравитация огромной планеты, а лишь жалкие 0,3g в центрифуге, да и то не круглые сутки, с перерывами. Впрочем, эффект увеличения роста был временным. Как только мы вернемся на Землю, позвоночник сожмётся обратно буквально за неделю…

Только мы не вернёмся.

Я закрыл воду и вышел из душевой, обтёрся. Устроился на кровати и выдвинул консоль мультимедийной системы. Надо было сообщить о нашем разговоре с ребятами Дарье. Я нашел её имя среди других и запустил голосовой вызов.

— Слушаю, — раздался из динамиков знакомый голос.

— Не отвлекаю? — спросил я.

— Нет, не сильно, я тут считала ресурс наших воздушных и водных фильтров. Похоже, нам хватит их ещё лет на пять, если начнем экономить прямо сейчас.

— Готовишься к худшему?

— В нашей нынешней ситуации лучше быть готовыми ко всему, — вздохнула она.

— Это точно. — Согласился я. — Ты сейчас одна?

— Да, а ты что, хочешь составить мне кампанию?

— Нет. Слушай, я тут встретил Барбьери и Нортона. Они беспокоятся за Андерсона. Говорят, в последнее время он, как бы это выразиться… чудит.

— Резонно. Нужно быть идиотом или слепым, чтобы не заметить, что с ним что-то не так. Честно говоря, я тоже беспокоюсь за него.

— Это не всё. Они спрашивали меня о том, что произошло тогда на мостике, когда я вызвал вас.

— Чёрт. И что ты сказал?

— Соврал, конечно же. Но, похоже, не слишком убедительно. Я сказал, что якобы докладывал результаты расчетов траекторий обратного полёта. В общем, непохоже, что они в это особо поверили.

— Плохо.

— Да. Боюсь, теперь и они знают, что мы что-то скрываем. Или подозревают, по крайней мере.

— Теперь слухи поползут среди экипажа с утроенной силой, — вздохнула она. — Хотя, учитывая поведение Андерсона, чего-то подобного стоило ожидать в ближайшее время.

— А что думаешь насчёт Вильямсона?

— Непроницаем и невозмутим, как обычно, ты же сам его каждый день видишь. Этот парень всегда такой замкнутый, трудно понять, что у него в голове.

— У него ведь, кажется, тоже семья, — вспомнил я.

— Да, жена и дочка трёх лет. В любом случае он мне кажется сейчас более уравновешенным, чем Андерсон.

— Ну, так и что будем делать? — спросил я.

— Ждать, смотреть, как будет развиваться ситуация, пытаться подстраиваться. Другого нам пока не дано.

— Возможно, как-то стоит подготовить людей к правде?

— Как ты это себе представляешь? — спросила она. — К тому же связи с домом нет уже несколько месяцев, я думаю, в душе все и так уже готовы к чему угодно. Но всё же чем позже они об этом узнают, тем лучше для всех нас. Пока у людей есть надежда, они будут работать, но забери её, и сколько из них станут как Уилл? Каковы тогда будут наши шансы вернуться?

— Я не спорю с тобой, но вот так сидеть и ждать развития событий… так не пойдёт. Нужно наладить общение с Андерсоном, иначе могут начаться проблемы. Я хочу с ним поговорить.

— Хорошо. Да, это хорошая идея, — согласилась Даша.

В нашем разговоре повисла пауза.

— Хочешь обсудить что-то ещё? — спросила она.

— Нет.

— Ладно, тогда мне надо работать.

— Давай, увидимся позже.

Я отключился.

Одевшись, я вышел в коридор и направился к каюте профессора. С каждым днем он всё глубже и глубже уходил в себя, и это грозило весьма тяжёлыми последствиями для его психики. Нужно было с ним поговорить, поддержать его как-то. Но вот как это сделать? Признаться, я никогда не был силён по части подобных разговоров. Что сказать человеку, находящемуся в депрессии? Разве могут вообще слова в таком случае кому-то помочь? Когда мне было пятнадцать, умерла моя мама. Я очень сильно переживал это, помню, в день похорон ко мне подходили родные и близкие, и каждый считал своим долгом сказать что-то, как-то меня поддержать. Я, конечно, вежливо кивал им, благодарил, хотя на самом деле их слова не вызывали во мне ничего, кроме раздражения. Всё, чего мне хотелось в тот день, это чтобы моя мама была жива, и их соболезнования никак не могли помочь мне в этом. Все эти слова были совершенно бесполезны! С тех пор я старался избегать выражать свое сочувствие кому-либо. Мне всегда казалось, что лучше дать человеку самому пережить свое горе, нежели лезть к нему с глупыми, бесполезными словами.

Однако в случае с Андерсоном я должен был что-то предпринять. Его психическое состояние не могло не вызывать беспокойства, особенно в свете того, что мы находились в полной изоляции в полутора миллиардах километров от дома. Хуже всего было то, что Уилл не являлся рядовым участником нашей экспедиции — от его поведения и его решений зависело слишком многое, и если этот человек потеряет контроль над собой, то кто знает, во что для всех нас это может вылиться?

Подойдя к двери его каюты, я тихонько постучался.

— Уилл, вы у себя? — Ответа не было.

Дёрнув ручку, я убедился, что дверь заперта. Открыть её у меня не было возможности, для этого нужен был особый, командирский ключ, который мне по рангу иметь было не положено.

Я достал планшет и попытался вызвать Андерсона по голосовой связи, однако он не отвечал. Выругавшись, я снова позвонил Даше.

— Да, Федь, — ответила она.

— Слушай, я тут торчу у каюты Уилла, и было бы здорово попасть внутрь. Я звонил ему, но он не берёт трубку, так что я подумал, может быть, ты откроешь для меня дверь?

— Считаешь, он там заперся у себя? — спросила она.

— Не знаю, — честно признался я. — Корабль большой, боюсь, он может быть вообще где угодно.

— Ну… так, может, ты поищешь его, прежде чем ломиться к нему в комнату?

— Для начала я всё-таки хотел бы заглянуть к нему в каюту. Даже если его там нет, возможно, её осмотр позволит нам понять, что именно сейчас происходит у него в голове.

— Хорошо, сейчас буду. — Она отключилась.

Через пару минут я увидел, как из зева радиального перехода показалась парочка знакомых изящных ножек. Спустившись вниз, Даша подошла ко мне, спросила:

— Уверен, что нам стоит это делать?

— Да, открывай.

Девушка сняла с шеи карту и поднесла её к считывателю. Коротко пикнув и подмигнув нам зелёным светодиодом, замок на двери открылся.

— Уилл, вы там? Нам надо поговорить, — постучавшись, спросила она. Как и мне, ей никто не ответил.

Командир осторожно отодвинула дверь в сторону, нашему взгляду открылось маленькое помещение, аналогичное по размеру и убранству апартаментам Даши. Андерсона здесь не было. Мы вошли, и я закрыл дверь.

— Ну и кавардак! — воскликнул я, оглядывая царивший вокруг беспорядок.

Вещи профессора были разбросаны по всей комнате: одежда, книги, нижнее бельё — всё это валялось теперь на полу.

— Это совсем на него не похоже, — разглядывая весь этот бедлам, произнёс я.

— Да, Андерсон всегда был чистюлей, — согласилась со мной Даша. — Всё это больше походит на твою каюту. — Она улыбнулась, бросив на меня мимолётный взгляд.

— Я, конечно, тот ещё неряха, но всё же не настолько… — изучая раскиданные по рабочему столу бумаги, ответил я. — Эй, взгляни-ка! — Я продемонстрировал Даше одну из них.

Она приняла у меня из рук лист формата А4, весь исписанный математическими символами.

— Похоже на какой-то баллистический расчёт, — изучив записи, произнесла девушка. — Да, это расчёт траектории полёта к Сатурну, но не нашего, смотри, — она ткнула пальцем, — характеристики отправной орбиты совсем другие. Я не знаю, что это за миссия, но она должна была стартовать не с Земли. Наклонение, долгота восходящего узла, эксцентриситет… Это больше похоже на орбиту какого-то астероида. Ни чёрта не понимаю! — Она вернула листок мне.

— Это не почерк Андерсона, — вновь осмотрев бумагу, сказал я. — Эти записи были сделаны кем-то другим.

— Что всё это значит? — Даша растерянно посмотрела на меня.

Я положил листок обратно, навёл на него камеру своего планшета и сделал снимок.

— Потом изучу это всё на досуге, — пояснил я.

Остальные документы, лежавшие на столе, никаких вопросов не вызывали, так как имели то или иное отношение к нашей миссии. Поворошив всю эту кипу бумаг, я обнаружил похороненный под ней персональный планшет. Взяв устройство, я провёл пальцем по экрану, разблокировав его.

— Эй, мне кажется это уже лишнее, — запротестовала командир.

— Слушай, мы и так уже влезли в каюту и копаемся в его вещах! — возразил я. — Что такого в том, что я посмотрю его планшет?

— Но там же личные файлы!

— Вот именно! — воскликнул я, глядя на подругу. — Возможно, они дадут нам ключ к пониманию того, как ему помочь!

Первое, что я увидел на экране, — уведомление о пропущенном вызове. Звонившим являлся некий Фёдор Фролов. Смахнув пальцем сообщение, я сразу же оказался в разделе «Фото и видео», который, видимо, был открыт Андерсеном ранее. С планшета на меня смотрели дети профессора: смуглый, темноглазый старший сын Тоби и его младшая сестра, светловолосая и голубоглазая Скай. На этом снимке ребятам было где-то лет двенадцать и десять соответственно.

«Моему сыну сейчас четырнадцать, и, когда я вернусь, он станет уже взрослым», — вспомнил я слова Андерсена, произнесённые им в ходе одного из интервью незадолго до отлёта.

Я стал листать снимки: вот Уилл с детьми и женой где-то на отдыхе, вот они жарят мясо на заднем дворе своего дома, вот снимок с какого-то дня рождения. Попалось мне также и видео: короткий сорокасекундный ролик, в котором дочь профессора играет на лужайке с собакой.

Даша всё это время стояла рядом, так же, как и я, изучая фотографии. Наконец она не выдержала и забрала у меня планшет. Аккуратно положила его на стол.

— Хватит, Федь, — сказала она, кладя его обратно. — Мне кажется, всё и так понятно.

— Как думаешь, они могли выжить? — глядя на девайс, спросил я.

— Они из Сан-Франциско, — после долгой паузы ответила напарница. — Очень крупный город… очень крупный промышленный узел. Обычно такие находятся в списке первоочередных целей для удара.

Я кивнул.

Мы продолжили молча осматривать каюту начальника экспедиции.

— Федь, — Даша стояла возле кровати профессора, я приблизился к ней.

На развороченной постели виднелись следы крови.

— Чёрт, — выругался я.

— Похоже, дело совсем плохо. — Она с тревогой посмотрела на меня.

— Он же не… он… ведь не того самого? — Я провёл пальцем возле шеи, испуганно глядя на подругу.

— Надо найти его, — сказала она.

— Ванная! — высказал я страшную догадку.

Мы синхронно бросились к двери, ведущей в санузел, я рванул её в сторону, готовясь к худшему. Внутри было пусто. Унитаз, душевая кабина и небольшая стальная раковина, профессора здесь не было. Но откуда, чёрт возьми, взялась кровь? Осмотрев помещение более внимательно, я, кажется, начал понимать, что к чему: небольшое зеркальце, висевшее над умывальником, было разбито, его осколки валялись на полу, на котором также виднелись и засохшие капли крови. При этом ниша с индивидуальной аптечкой была открыта, а сама аптечка распечатана.

— Он просто разбил зеркало. — Я облегчённо выдохнул. — Просто разбил чёртово зеркало, и всё! Никаких попыток суицида.

Я сел на корточки, уперевшись спиной в стену. Даша присела рядом со мной и стала внимательно изучать осколки стекла на полу.

— Всё равно мы должны найти его, — сказала она, крутя в руках крупный, сантиметров пять длиной, треугольный кусок стекла со следами крови. — Даже если он ещё не… не навредил себе, возможно, он уже близок к этому.

Мы вышли из каюты профессора, и Даша, воспользовавшись своим ключом, вновь закрыла дверь на замок.

— Окей, сделаем так — я возьму на себя переднюю центрифугу: кают-компанию, кухню, спортзал и склад. Ты, — она глянула на меня, — осмотришь заднюю: лабораторию, обсерваторию, медотсек и так далее. Первым делом загляни в медотсек, возможно, Уилл пошёл к Ямагути, чтобы тот обработал его порезы.

— Хорошо. — Я кивнул. — Если не найдём его в кольцевых отсеках, встретимся в стыковочном хабе и вместе осмотрим «Дедал», второй склад и криогенный отсек.

На этом мы разошлись. Я двинулся в сторону кормы ко второй центрифуге. По пути осмотрел теплицу, обнаружил в ней Ингрид Ларсен и Джейсона Ву — наших гидролога и геолога. Ребята были заняты сбором урожая огурцов.

— Я ищу Андерсона, не знаете, где он? — спросил я, пролетая мимо них.

— Нет, я его вообще со вчерашнего вечера не видел, — ответил Ву.

Пролетев гидропонику, я оказался в осевом отсеке кормового гравитационного кольца. Сходу занырнув в один из радиальных переходов и спустившись по лестнице, я оказался в вотчине нашего корабельного врача, Юхиро Ямагути. Пройдясь по залитым ярким светом помещениям, я обнаружил доктора в одном из кабинетов. Он расставлял какие-то склянки в большом, серебристом холодильнике.

— Док, — позвал я.

Он обернулся ко мне.

— О, Фёдор! Здравствуй! — Ямагути улыбнулся. — Чем могу помочь? Тебя что-то беспокоит?

— Нет, если вы про моё здоровье, то у меня всё прекрасно. Я ищу Андерсона, он не заглядывал к вам случайно?

— Да, он был здесь где-то с час назад. Приходил за медицинской помощью.

— С ним что-то случилось?

— Да, он здорово порезал руку, — ответил врач. — Мне даже пришлось наложить пару швов.

— Как же он умудрился? — спросил я, делая вид, будто не в курсе произошедшего.

— Сказал, что неудачно ухватился за что-то в невесомости. А в чём, собственно, дело?

— Ни в чём, просто мне нужно кое-что обсудить с ним, а он не отвечает на мои звонки, — ответил я. — Вы не знаете, где он сейчас?

— Нет, — Ямагути отрицательно покачал головой.

— Ладно, пойду гляну, может быть, он в обсерватории. — Я направился к выходу.

— Фёдор! — окликнул меня врач.

Я развернулся и посмотрел на него.

— Скажите, Фёдор… Вы не замечали, что Уилл стал вести себя в последнее время… — Ямагути замялся, — стал вести себя как-то странно?

Я задумался, размышляя над тем, что ему ответить.

— Нет, ничего такого я не замечал, — соврал я. — Ну разве что… он стал каким-то… неразговорчивым, что ли.

— Мне кажется, его гложет что-то, но я никак не могу понять что. Я попытался расспросить его об этом сегодня, но он отмахнулся от меня и ничего не сказал. С ним явно что-то происходит, и мне это совершенно не нравится.

Я молча кивнул.

— Может быть, это как-то связано с потерей связи? — продолжил врач. — Знаете, многие из нас переживают, что не могут связаться с семьями.

— Я понял вас, доктор, — сухо ответил я. — Спасибо, что поделились со мной своим беспокойством относительно Уилла. Я присмотрюсь к нему.

«Чёрт, теперь ещё и Ямагути начинает что-то подозревать», — покидая медицинский отсек, мрачно подумал я.

Ситуация начинала постепенно выходить из-под контроля, нужно было срочно принять какие-то меры, вразумить Андерсона, привести его в чувство. В противном случае последствия могли оказаться самые непредсказуемые. Конечно, если профессор станет совсем плох, мы уложим его в капсулу и усыпим, однако это был крайний вариант, и мне категорически не хотелось бы прибегать к нему.

Поднявшись наверх, в осевую часть корабля, я нырнул в соседний переход, который вёл в секцию, где располагалась обсерватория. Спустившись по лестнице, я оказался в просторном отсеке, сплошь заставленном компьютерами и различным научными приборами непонятного мне назначения. Именно из этой комнаты производилось управление всеми астрономическими инструментами корабля. Кроме того, отсюда же посылались команды нашим автоматическим зондам, таким как «Ахиллес».

Я двинулся вдоль рядов аппаратуры, выискивая взглядом Андерсона. Профессор обнаружился в дальнем конце отсека, он сидел спиной ко мне за терминалом управления главным телескопом, сосредоточенно глядя в экран.

Достав из кармана планшет, я отправил Даше короткое текстовое сообщение: «Нашёл его. Обсерватория».

«Сейчас буду», — пришёл через несколько секунд ответ.

— Уилл, — позвал я.

— А, Фролов, — он повернулся ко мне.

Я огляделся вокруг, дабы убедиться, что мы одни.

— Уилл, нам надо поговорить, — сказал я, подходя ближе.

— Иди сюда, Фёдор, я хочу показать тебе кое-что. — Он поманил меня забинтованной рукой.

Приблизившись и встав рядом с ним, я посмотрел на монитор.

— Гляди! Это наша Земля, — сказал Андерсон, указывая на белое размытое пятно в центре экрана. — А вот и Луна, — произнёс он, слегка отдалив изображение так, что на нём появилась ещё одна белая точка меньшего размера. — Здорово, правда?

— Уилл, это… — начал было я.

— Жаль что мы так далеко, с такого расстояния плохо видно детали, — прервал он меня, разглядывая изображение.

— Что у вас с рукой? — спросил я, глядя на его перебинтованную правую кисть.

— А? — Андерсон удивлённо посмотрел на меня, затем на свою подбитую конечность. — А, это. Так, ерунда. Немного не рассчитал скорость на повороте, когда пролетал через теплицу.

Разговаривая с профессором, я не услышал, как сзади подошла Даша. Коснувшись моего плеча, она спросила:

— Здесь больше никого нет? Мы одни?

— Похоже на то, — кивнул я.

— Окей, тогда, если вы не против, я закрою этот отсек, чтоб нас никто не подслушал.

Достав свой планшет, она ввела команду. Послышалось пневматическое шипение, и герметичная дверь в дальнем от нас конце обсерватории захлопнулась.

— Уилл. — Она внимательно смотрела на профессора. — Как вы себя чувствуете?

Он молчал.

— Я знаю, что вам сейчас тяжело, признаться, мне и самой хреново. Мои родители, моя сестра остались там, и… и я понятия не имею, что с ними сейчас…

— Я имею, — тихо ответил Андерсон. — С вероятностью девяносто девять процентов твои родители и сестра мертвы. — Его глаза мрачно смотрели на Дашу. — Или умрут в ближайшее время.

— Профессор… — начал было я.

— Помолчи, пожалуйста, — оборвал он меня. — Лучше взгляните оба сюда. — Андерсон указал рукой на монитор. — Что вы видите?

— Землю? — Сказала Даша.

— Да. — Андерсон кивнул. — Данное изображение получено буквально только что, пятнадцать минут назад. Это оптический спектр, здесь плохо видно, но, судя по всему, планета покрыта плотным слоем облачности. Но это не столь существенно, более существенно другое. — Он нажал несколько кнопок на клавиатуре, переключив изображение. — Вот картинка в инфракрасном спектре. Судя по ней, средняя температура на Земле сейчас составляет одиннадцать с половиной градусов Цельсия, а это на четыре градуса ниже нормы. И на целых три десятых градуса ниже результатов, полученных мною полторы недели назад. Планета остывает. — Андерсон жёстко посмотрел на нас. — И очень быстро.

— И что… это значит? — растерянно спросил я.

Уилл взглянул на меня как на полного идиота.

— Это значит, что в скором времени там наступит новый ледниковый период, — начал разжёвывать он. — Ядерные взрывы и возникшие из-за них пожары подняли в атмосферу огромное количество сажи. В основном это частицы диаметром в пару микрон. Достигнув стратосферы, эта дрянь разлетелась по всему миру и теперь блокирует солнечный свет. Полагаю, если динамика не изменится, к концу года глобальная температура на планете упадёт градусов на двенадцать-тринадцать, а в отдельных регионах, может быть, и на все тридцать — сорок. Огромные территории к северу и югу от экватора покроются ледниками. В вашей России, даже в летние месяцы, средняя температура не будет превышать ноля градусов. В Америке из-за того, что она расположена южнее, будет несколько теплее, но не сильно. От такого резкого изменения климата растительный и животный мир Северного и Южного полушария погибнет, сельское хозяйство будет уничтожено, начнется глобальный голод.

— Постойте, но что насчёт экватора? Африка, Центральная Америка, Индия… там ведь… там ведь будет тепло? — с надеждой в голосе спросил я.

— Да, — глядя на меня, ответил Андерсон. — Положительная температура сохранится в зоне примерно между тридцатыми параллелями северной и южной широты, однако едва ли это поможет живущим там. Из-за аэрозольной взвеси в атмосфере количество осадков на планете сократится процентов на сорок — пятьдесят, возникнет засуха, и плодородность почвы многократно упадёт. Так что все эти территории, расположенные возле экватора, едва ли смогут прокормить даже своё собственное население, не считая тех, кто ломанётся туда с севера и юга, спасаясь от холода.

— И как долго это, по-вашему, продлится? — спросила Даша.

— Пока вся поднятая взрывами дрянь не осядет обратно. Сколько это займёт? — Профессор пожал плечами. — Не знаю. Трудно сказать. Может быть, десять лет, может, двадцать. В любом случае человеческая цивилизация этого не переживёт. И это я ещё не говорю о том, что вся поверхность планеты: почва, вода — всё будет отравлено радиоактивной пылью. Так что даже если людей не убьёт голод, это сделает радиация.

Повисла тяжелая тишина, мы стояли, глядя в пустоту, думая обо всём сказанном Андерсеном.

— Я всегда думала, что ядерная зима — это лишь теория, — прервала молчание Даша. — Страшилка от экологов и пацифистов.

— До сегодняшнего дня это так и было. Но наши политики провели прекрасный научный эксперимент, и теперь данная теория подтверждается фактами, — саркастически ответил Андерсон.

— Вот дерьмо… — только и смог выдохнуть я.

— Так что твоя семья, — профессор жёстко глядел на Дашу, — моя семья, его семья, — он ткнул пальцем в меня, — все они мертвы.

Между нами вновь повисла тишина. Я вдруг вспомнил о своих друзьях, о пенсионере-отце, о моей двоюродной сестре Лизе, которая вышла замуж незадолго до нашего отлёта и у которой где-то с полгода назад родился сын. Трудно было поверить, что их больше нет. Может быть, конечно, кто-то из моих знакомых и близких выжил, но, судя по предсказанию Уилла, это было лишь временным явлением.

Забавно получилось, мы с Дашей пришли к Андерсону, чтобы поддержать его, помочь ему справиться с его депрессией, а вышло всё наоборот. Если до сего момента у меня была хоть малая надежда на то, что человечество сможет оправиться после случившейся Катастрофы, то теперь и она угасла.

— Они мертвы, — после пары минут скорбного молчания произнесла Даша. — Наши семьи, наши близкие мертвы, Уилл, это так. Но ведь мы ещё живы. Мы живы, а значит должны бороться.

Андерсон мрачно смотрел на неё, скрестив на груди руки.

— Мы должны бороться, нельзя сдаваться, понимаете? — продолжала она. — У нас есть шанс, нужно только… только не впадать в отчаяние.

— К чему это всё? — прервал он её. — К чему весь этот мотивационный спич?

— Просто… я просто хотела сказать, что… — стушевалась она.

— Мы пришли, потому что мы волнуемся за вас, — прямо сказал я. — Вы отдалились от экипажа, практически не появляетесь на публике, ни с кем не общаетесь. Вы перестали исполнять свои обязанности как наш руководитель, и это тревожит людей. Команда обеспокоена вашим поведением, они начинают задавать неудобные вопросы, и это дестабилизирует обстановку внутри коллектива.

— Уилл, я понимаю, что вы сейчас чувствуете, каково вам, но… — начала было Даша.

— Понимаете? — Андерсон встал со своего места и подошёл к ней. — Как вы можете меня понимать, у вас ведь нет своих детей? — казал он, глядя на неё в упор. — Вы так молоды, у вас нет семьи, вся ваша жизнь посвящена лишь космосу! Как вы можете меня понять?

Профессор яростно прошёлся туда-сюда по отсеку.

— Моя семья мертва! — В его голосе кипело отчаяние. — Мои дети, всё, ради чего, я существовал, для чего я работал, теперь погибло! У меня больше нет ничего! Нет будущего! Понимаете вы это? — Он метнул в нас с Дашей гневный взгляд. — Я каждый день просыпаюсь с утра и не понимаю, ради чего. Для чего мне подниматься с постели, идти куда-то, что-то делать. Какой в этом всём теперь смысл?

Андерсон подошел к окну и, оперевшись на него рукой, задумчиво уставился куда-то в чёрную бездну за бортом.

— Нет, вам не понять. У вас ведь нет своих детей. — После небольшой паузы уже спокойней продолжил он. — Помню, когда на свет появилась моя младшая, Скай… Боже, она была такой крохой! Я взял её на руки, вот так, — Андерсон повернулся к нам, сложив руки на манер, как если бы он держал младенца, — и прижал её к себе. Она была такой лёгкой! Мой маленький щеночек… Я протянул ладонь, чтобы поправить пелёнку, и в этот момент она схватила меня за палец. Я заглянул ей в лицо и увидел, что её глаза смотрят прямо на меня. В тот момент я почувствовал себя самым счастливым человеком на всей Земле. Любовь к этой малышке, она… она заслонила собой всё! А теперь её нет. — На этих словах руки профессора бессильно опустились вниз.

— Мы соболезнуем вам, Уилл, — тихо произнесла Даша.

Он отвернулся от нас и вновь приник к окну.

— Вы правы. Нам не понять, каково это: потерять своих детей, — глядя в спину профессора, начал я. — Однако я понимаю кое-что другое: как бы ни страшна потеря, нужно жить дальше. Тем более сейчас. Земля, может быть, и уничтожена, но у человечества ещё есть шанс на выживание. На Луне, на Марсе, на астероидах ещё остались люди, там есть ресурсы, есть оборудование. — Я приблизился к профессору и положил ему ладонь на плечо. — Уилл, помимо нас с вами, на борту «Армстронга» находится ещё одиннадцать человек. Если вам плевать на свою жизнь, то подумайте хотя бы о них. Вы должны взять себя в руки, если не ради себя самого, то хотя бы ради остального экипажа. Мы должны вернуть их, доставить на Луну. И для этого нам нужно сохранить всё произошедшее на Земле в тайне. Дабы уберечь их.

— Ради экипажа, говоришь… — всё так же глядя в окно, повторил он.

Обдумав мои слова, Андерсон повернулся ко мне.

— Хорошо, — сказал он. — Я приведу себя в порядок, ради остальных. Постараюсь. Буду вести себя как ни в чём не бывало и делать вид, что ничего не произошло. Вы правы, нужно дать им шанс.

(Мне показалось, или в его голосе я и впрямь слышал глубоко упрятанный сарказм?)

Я бросил взгляд на Дашу. Закусив губу, она обеспокоенно смотрела на профессора.

— Да, я сделаю это ради других. — Повторил Андерсон. — Возможно, вы и правы. Возможно, если мы доберёмся до Луны, то выживем. На этом, если у вас всё, будьте так добры оставить меня в покое.

Нам больше ничего не оставалось, как покинуть отсек, оставив профессора одного.

В центральной секции корабля было людно — научная группа занималась перегрузкой какого-то оборудования из лаборатории в «Дедал».

— Идём сюда. — Командир дернула меня за рукав.

Мы залетели в шлюзовой отсек, прикрыв за собой дверь.

— Ну, что думаешь? — спросила она.

Я вздохнул.

— Похоже, дело дрянь. Думаю, надо морально готовиться к тому, что нам придётся таки уложить его в морозильник, — ответил я.

— Как мы объясним остальным? — Даша смотрела на меня.

Я развел руками:

— Не знаю, надо придумать что-то.

Она закусила губу, как делала это всякий раз, когда о чём-то размышляла. Признаться, я всегда находил это милым.

— Предлагаю всё-таки дать Уиллу шанс, — немного подумав, сказала она. — Понаблюдаем за ним пару дней, если он и впрямь сумеет взять себя в руки, то оставим его в покое.

— А если нет? — Я глядел в её изумрудные глаза.

— Если нет, тогда нам придётся выдумывать объяснение для всей команды, почему наш руководитель вдруг слетел с катушек.