Пустота

Александр Чивилев, 2023

Конец двадцать первого века. Человечество, невзирая на бушующую меж державами холодную войну, ведёт космическую экспансию. Частные и государственные корпорации активно осваивают Луну и Марс, ведётся добыча полезных ископаемых на астероидах. Впрочем, внешняя Солнечная система по-прежнему остается для людей Terra Incognita. Ни один пилотируемый корабль ещё не выходил за пределы пояса астероидов. Ни один до сего дня. Экспедиция «Прометей-1» стартует к Титану, таинственному ледяному спутнику Сатурна, её цель – изучение этого далёкого и чуждого землянам мира. Однако, не всё идет так гладко, как того хотелось бы команде. Улетая в космос на три долгих года, герои оставляют за спиной мир, находящийся на пороге глобальной войны, и в день, когда они наконец достигают своей цели, чаша конфликта переполняется, земные державы обмениваются сокрушительными ударами, стирая друг друга в пыль. Итог этого безумия – уничтоженный, покрытый радиоактивным пеплом мир, медленно погружающийся в объятия ядерной зимы. Небольшие анклавы людей, оставшиеся на Луне, Марсе и астероидах, отчаянно пытаются выжить, равно как и крошечный международный экипаж корабля, затерянного в глубоком космосе. Роман написан в стиле твердой научной фантастики под влиянием произведений таких авторов, как: Р. Хайнлайн, А. Кларк, С. Лем, А. и Б. Стругацкие. Автор, будучи человеком давно увлеченным темой освоения космоса, старался как можно точнее передать своё видение одного из вариантов того, как может быть организована пилотируемая миссия к Титану, какие технические средства могут быть использованы для достижения её целей, с какими сложностями предстоит столкнуться её участникам и в каких условиях им придется существовать.

* * *

Часть1. Старт

— t минус тридцать секунд… Есть наддув главных баков первой ступени…

— t минус двадцать секунд… Силовые кабели отсоединены, ракета на автономном питании.

— t минус десять секунд… Рукава подачи топлива и окислителя отсоединены… пять… четыре… Зажигание… три… Предварительная… две… Промежуточная… одна… Главная!

— Подъём!

— Есть контакт подъёма!

Ускорение навалилось резко — челноки типа «Колибри» всегда стартовали с большим ускорением. За свой крутой норов они были нелюбимы многими, однако я к числу таковых не принадлежал. Я всегда испытывал странное, сродни мазохизму удовольствие от грохота, тряски и высоких перегрузок, которыми неизменно сопровождался каждый запуск шаттлов этой модели.

Я следил за показаниями приборов, сидя в комфортабельном анатомическом кресле второго пилота. Машина шла мощно, уверенно, слегка покачиваясь в такт бушующим в тропосфере воздушным потокам.

— Сорок секунд… Проходим зону максимального динамического давления, — раздался в наушниках голос диспетчера ЦУП.

— Все параметры полёта в норме.

Небо впереди за лобовым стеклом стремительно темнело, мы преодолели отметку в восемь километров и продолжали свой подъём на орбиту. Я повернул голову влево — там, в метре от меня, в точно таком же кресле сидела моя напарница и по совместительству командир — Даша Климова. Её лицо было скрыто от меня массивным забралом шлема, впрочем, мне не нужно было видеть его, чтобы понять, что она сейчас сконцентрирована до предела. Глаза внимательно следят за десятками параметров на цифровых мониторах, мозг ежесекундно обрабатывает огромные объёмы информации. Даже сейчас, когда все управление аппаратом отдано во власть автопилота и от нас, экипажа, фактически мало что зависит, она старалась по максимуму контролировать ситуацию.

Даша всегда отличалась серьёзным подходом к работе, даже на фоне других моих коллег-астронавтов она выделялась своей педантичностью и стремлением к совершенству. Во многом поэтому её и поставили на должность командира самого крупного и совершенного межпланетного корабля из всех когда-либо построенных.

— Сто двадцать секунд. Приготовиться к разделению ступеней.

Двигатели замолчали, перегрузка исчезла, моментально сменившись невесомостью. Где-то внизу звонко щёлкнули замки, соединявшие собой две части космического аппарата.

— Разделение ступеней успешно.

Ещё секунду мы плыли в невесомости, затем челнок тряхнуло, и нас вновь вдавило в кресла.

— Есть зажигание второй ступени, параметры работы двигателей в норме.

Мы продолжили свой путь к орбите, а тем временем первая ступень, выполнив эффектный разворот на сто восемьдесят градусов, вновь зажгла свои двигатели, но уже не на разгон, а на торможение — ей предстояло, совершив короткий суборбитальный полёт, вновь вернуться на Землю, аккуратно приземлившись на плавучую платформу посреди Атлантического океана.

Этот полёт, хоть и начинался совершенно обычно, всё же не был рутинным. Наша цель — «Нил Армстронг» — огромный, двухсотметровый МТКК — межпланетный транспортный космический корабль, ожидал нас на низкой околоземной орбите. Мы должны были состыковаться с ним и взойти на борт, затем чтобы через пару недель отправиться на нём туда, где до нас не бывал ни один человек.

Ещё несколько минут вибраций и перегрузок, и наш челнок вышел на расчётную орбиту, которая через несколько часов должна была привести нас к «Армстронгу».

Громада межпланетника показалась в правом иллюминаторе — тонкая двухсотметровая игла, опоясанная двумя массивными кольцами гравитационных центрифуг. Я снял камеру с кронштейна возле кресла и сделал несколько снимков. Мне уже доводилось видеть этот корабль вживую — как и многим моим коллегам, мне выпала честь принять участие в его строительстве. Постройка такого гиганта требовала огромного количества ресурсов, в том числе и людских. На огромной орбитальной верфи одновременно трудились десятки высококлассных космических инженеров, монтажников, сварщиков из разных стран, ещё больше людей — тысячи и десятки тысяч, работали на Земле, проектируя, собирая и тестируя различные системы. Программа «Прометей», детищем которой был «Армстронг», не являлась первой в истории космонавтики международной программой, однако была одной из самых масштабных. Несмотря на все конфликты и раздоры, царившие между геополитическими империями конца двадцать первого века, данный проект стал результатом кооперации множества стран и частных компаний по всему миру. Главный двигатель корабля и все сопряжённые с ними системы были рождены совместным германо-французским концерном «Термоньюклеар Электрисити», а энергетическая установка из двух небольших, но мощных ядерных реакторов стала детищем российских корпораций «Энергия» и «Росатом». Тридцатиметровые кольца центрифуг, призванные обеспечивать экипаж силой тяжести в долгих полётах, были спроектированы совместно фирмами «Эйрбас», «Сименс» и «Дженерал Электрик», а гибернационные капсулы, которые должны были поддерживать жизнь команды во время многолетних перелётов, родились в недрах японской «Тошиба». За финальную сборку на орбите отвечала «Юнайтед Аэроспейс» — международная корпорация, вобравшая в себя специалистов инженеров и астронавтов из множества стран, включая и наш экипаж. ЮАС имела довольно долгую, полувековую историю, зародившись в конце сороковых годов двадцать первого века в качестве небольшого предприятия по добыче полезных ископаемых в поясе астероидов. Со временем из маленького предприятия, доставлявшего на Землю платину, молибден, иридий и титан, «Юнайтед Аэроспейс» превратилась в настоящего корпоративного монстра, построившего крупнейшее поселение людей вне Земли — лунную колонию «Кларк», в которой постоянно жили и трудились тысячи человек. Бессменным владельцем и техническим директором ЮАС на протяжении всех пяти десятков лет её существования был и остается Малькольм Эванс. Уроженец славного города Хьюстона, штат Техас, он не был первым миллиардером, сколотившем свое состояние на космосе, но он был первым человеком из списков «Форбс», кто полностью и бесповоротно перебрался жить на Луну, и более того, перенёс туда штаб-квартиру своего предприятия, позволив ЮАС по праву называться первой лунной корпорацией. И именно она, и лично сам Эванс стояли во главе всей программы «Прометей».

Я смотрел на корабль, который должен был стать моим домом на ближайшие четыре года, думая о том, какой же я, чёрт побери, счастливчик. Сотни кандидатов, сорок восемь месяцев интенсивных тренировок, различных экзаменов, медицинских и психологических тестов, тысячи часов, проведённые на тренажёрах и в учебных классах центра подготовки, — теперь это всё позади. Мне удалось обойти всех претендентов на место пилота этой экспедиции, и теперь я, Фёдор Алексеевич Фролов из славного города Казани, нахожусь в одном шаге от того, чтобы стать тем, кем мечтал быть с самого детства, — первопроходцем.

Целью нашей миссии был Сатурн, и в особенности его уникальный во всех отношениях спутник — Титан. Человечество проделало отличную работу по освоению внеземелья в двадцать первом веке. Луна стала для нас если и не вторым домом, то, по крайней мере, надёжным форпостом в космическом пространстве. На ней жили и работали на постоянной основе тысячи людей. Что касается Марса, то он пока ещё не был столь хорошо освоен, однако на нём уже существовало несколько постоянных научных станций, которые со временем обещали разрастись в полноценные колонии. Очень активно осваивался пояс астероидов, расположенный между орбитами Марса и Юпитера. Там, на этих одиноких пыльных булыжниках, шла весьма активная работа по разведке и добыче полезных ископаемых, которые редко встречались на Земле. Однако то, что располагалось дальше, по-прежнему оставалось для нас terra incognita. Время от времени мы запускали зонды к Юпитеру, Сатурну, другим газовым гигантам, однако именно «Прометей — 1» — так называлась наша миссия, должна была стать первой пилотируемой экспедицией во внешнюю Солнечную систему. Нам выпал шанс первыми достичь Сатурна, первыми увидеть невооружённым взглядом его кольца и спутники и первыми ступить на поверхность загадочного Титана. Надо ли говорить, как я был горд тем, что мне выпала честь оказаться в числе тринадцати (к чёрту суеверия) участников этой экспедиции.

Я продолжал разглядывать корабль сквозь объектив фотокамеры, надо признать, он выглядел эпично! Огромный левиафан, парящий в черноте космоса. Его белоснежный корпус сиял в солнечных лучах на фоне бесконечной тьмы пространства позади него. Не удержавшись, я сделал ещё несколько снимков.

— Эй, может, поможешь мне со стыковкой? Я думаю, у тебя ещё будет куча возможностей сфотографировать корабль, — сказала Даша.

— А смысл? — Я продолжал смотреть в камеру. — Система прекрасно справится с этим сама, а вот сделать снимки с такого ракурса и расстояния мне вряд ли когда-либо удастся.

— Будь добр, не спорь со мной, а делай то, что положено по инструкции.

— Да, мамочка. — Вздохнув, я вернул камеру на место и обратил свой взгляд на дисплеи приборной панели. — Окей, ну что тут у нас?

— Ума не приложу, как тебя вообще приняли в экипаж с таким-то уровнем дисциплины, — проворчала Даша, глядя на приборы.

— Они не могли взять никого другого, ведь им нужен был лучший из лучших! — шутливо заявил я.

Даша лишь молча покачала головой.

Тем временем «Колибри» медленно сближалась с «Армстронгом».

— ЦУП, это «Прометей-1», прошли отметку три километра, сближение — пятнадцать метров в секунду, к включению маневровых готовы, экипаж на местах, груз закреплен, — передала в радиоэфир Даша.

— Это ЦУП, вас поняли, «Прометей», следим за вашей телеметрией, все в норме.

Я включил автопилот в режим стыковки и выбрал в качестве цели стыковочный порт № 1 — тот, что находился в носовой части корабля.

Даша тем временем, поколдовав над своей половиной панели управления, привела в готовность стыковочный узел нашей «Колибри»

— ЦУП, это «Прометей-1», прошли отметку тысяча, скорость пять метров в секунду, створки стыковочного узла открыты, отклонения по крену, тангажу и рысканию в пределах нормы, продолжаем сближение, — отрапортовала она.

В кабине челнока было тихо, лишь шум вентиляторов и редкие включения маневровых двигателей нарушали тишину. Мы оба внимательно наблюдали за тем, как автопилот делает свою работу, я, откровенно говоря, скучал. Автоматическая стыковка двух кораблей на орбите была совершенно обыденным и сотни раз отрепетированным спектаклем, который не вызвал во мне совершенно никакого интереса. Да, инструкция все ещё предписывала нам следить за действиями автоматики, чтобы в случае нештатной ситуации быть готовыми взять управление на себя, однако современные системы управления космических кораблей зарекомендовали себя настолько хорошо, что я, по правде сказать, не припомню ни единого случая за мою карьеру, когда из за действий автопилота возникла бы какая то нештатная ситуация.

Автопилот «Колибри» плавно вывел челнок прямо на середину стыковочного коридора, «пшикнули» маневровые двигатели, разворачивая челнок стыковочным узлом в сторону корабля.

— Дистанция сто, сближение один метр в секунду, отклонения по курсу в пределах нормы. Тангаж, крен и рыскание — тоже в норме.

— Подтверждаем, «Прометей-1». Показания телеметрии хорошие, параметры системы управления в норме, расход топлива в норме, сближение и стыковка — согласно плану.

— Согласно плану, принято, — ответила Даша.

Челнок завис в двадцати метрах от «Армстронга», наступал самый ответственный момент, скорость сближения упала до пятнадцати сантиметров в секунду. Два корабля, продолжая нестись по орбите, практически полностью сравняли свои скорости, застыв друг напротив друга. Корпус шаттла периодически, то тут то там, озаряли вспышки маневровых двигателей. Медленно сближаясь с целью, «Колибри» корректировал свой курс, мы с Дашей внимательно следили за показателями стыковочного компьютера. По мере сокращения расстояния между кораблями импульсы маневровых становились все чаще и все короче.

— Дистанция пять метров, — сказал я.

— Выдвинуть амортизаторы.

Я щелкнул переключателем на панели управления стыковочным узлом.

— Есть… Амортизаторы выдвинуты.

— Скорость ноль-пятнадцать метра в секунду, небольшое смещение по тангажу, в пределах нормы.

— Четыре метра.

— Выравниваемся.

— Три метра… Два метра.

— Показатели курса в норме.

— Индикаторы зелёные, к стыковке готовы, дистанция ноль-пять метра.

Плавно, словно в замедленной съёмке, узлы соединились, автоматически сработали замки, сцепляя два корабля воедино. Лёгкий, едва ощутимый толчок и серия громких щелчков — вот и всё, что мы почувствовали внутри челнока.

— ЦУ, это «Прометей», есть жёсткая стыковка, замки защёлкнуты, приступаем к проверке герметичности перехода и выравниванию давления, — отчиталась Даша.

Дверь, ведущая в пассажирский салон за моей спиной, открылась, и в кабину вплыл Рик.

— Ну, как прошло? — живо поинтересовался он.

— Идеально, как и всегда, — ответил я.

Рик Харрис был вторым пилотом нашей экспедиции. Я, будучи первым, отвечал за навигацию и управление основным кораблём, в то время как Рик пилотировал «Дедал» — челнок, на котором мы должны были спускаться на Титан; кроме того, в его ведении находились зонды, с помощью которых мы планировали вести разведку мест высадки, а так же «Икар» — исследовательский беспилотный аппарат, который, согласно плану миссии, мы должны были сбросить в атмосферу Сатурна.

Тем временем экран системы управления шлюзом перед нами вспыхнул зелёным.

— Так, кажется, герметизация в норме, давление по обе стороны выровнено, думаю, можно открывать двери, — сказала Даша и, зажав кнопку радиосвязи, обратилась уже к центру управления: — ЦУП, это «Прометей», докладываю: мы открываем люки.

— Поняли вас, «Прометей», можете начинать перегрузку. Напоминаю, что в восемнадцать часов у нас запланирована комплексная проверка систем корабля, к этому времени вы должны закончить с размещением экипажа. Потом у вас будет время поужинать и привести себя в порядок, а в двадцать один час у вас по расписанию прямой эфир, так что будьте готовы. Мы понимаем, что на фоне всех остальных ваших задач эта, может, выглядит несущественной, но всё же начальство категорически не хочет, чтобы вы налажали с этой трансляцией. Как поняли меня?

— Хорошо, Ник, постараемся сделать всё в лучшем виде. Я прослежу, чтобы Фёдор заранее проверил камеры и остальное оборудование, — ответила Дарья руководителю нашего полёта, Николасу Гарсии.

Пока шёл радиообмен, я вынырнул из кабины и подплыл к люку, ведущему в короткий переходной туннель. Сняв защитные крышки и выдернув пломбы, я повернул предохранительные рукояти, разблокировав тем самым замок, и, плавно потянув за ручку, медленно открыл люк. Нырнув в открывшееся отверстие, подплыл ко второму люку, ведущему внутрь корабля, и повторил процедуру. Оттолкнув его в сторону, я подтянулся на руках и оказался в цилиндрическом помещении длиной около четырёх и диаметром порядка двух метров. С обоих торцов этой комнаты находились полутораметровые люки, один из которых — внешний, я только что и отворил. Данный отсек представлял собой один из воздушных шлюзов, через который мы должны были выходить в открытый космос. Я подплыл к внутреннему люку, ведущему в недра корабля, и отворил его, заодно переведя в автоматический режим так, чтобы теперь им можно было управлять с консоли на стене или с мостика корабля. За ним меня ждал тёмный круглый коридор. Оттолкнувшись руками от краёв отверстия, я вплыл внутрь. Снизу и сверху вспыхнули лампы дневного света. Длина коридора составляла порядка десяти метров, примерно посередине его в потолке виднелся ещё один люк — он вёл на мостик, туда, где находились рабочие места группы управления, в которую входил и я. Противоположный конец коридора оканчивался переборкой с большой круглой гермодверью, за которой располагалась обитаемая часть корабля протяжённостью порядка семидесяти метров. Дальше, за жилой зоной, в сторону кормы, тянулась зона техническая, доступ к которой был возможен лишь снаружи. Там, на стометровой решётчатой ферме, располагались цилиндрические баки с дейтерием и гелием-3 для главного двигателя, радиаторы, баки с аэрозином и тетраоксидом диазота для двигателей системы ориентации, аккумуляторы, антенны и прочее оборудование. Вслед за всем этим, за круглой плитой биологической защиты, прикрывавшей жилую зону от радиации, находился небольшой отсек с двумя жидкосолевыми ядерными реакторами — именно они обеспечивали корабль энергией. Дальше, за реакторным отсеком, в самой корме располагался маршевый двигатель. О, то было настоящее произведение инженерного искусства! Именно в нём крылось главное отличие и преимущество «Армстронга» над всеми кораблями предыдущих поколений. Двигатель по сути представлял собой термоядерный реактор, какие вот уже на протяжении пяти десятков лет человечество использовало на Земле и Луне. Однако он не был предназначен для выработки электричества. Этот реактор, хоть и был подключён к генераторам корабля, поглощал больше энергии, нежели вырабатывал. Главным отличием его от земных собратьев была массивная решётчатая конструкция в форме колокола, установленная у задней стенки. Раскалённая до температуры в несколько миллионов кельвинов плазма из центральной камеры реактора подавалась в эту самую конструкцию, которая была не чем иным, как магнитным соплом. Благодаря мощным электромагнитным полям плазма не разлеталась мгновенно во все стороны, а в виде плотного потока выбрасывалась назад, создавая тем самым тягу. Удельный импульс, или, проще говоря, эффективность такого двигателя была на порядок выше, нежели у любого химического или ядерного, при этом, в отличие от ионных двигателей, он давал ещё и приличную тягу. Благодаря такой революционной силовой установке наша экспедиция могла достичь Сатурна всего за каких-то полтора года, в то время как кораблям предыдущих поколений для этого потребовалось бы в лучшем случае лет шесть-семь.

Размышляя о невероятном техническом совершенстве нашего корабля, я и не заметил, как позади меня скопился народ. Обернувшись, я увидел в шлюзе своих коллег по грядущей экспедиции.

— Дамы и господа! Добро пожаловать на борт межпланетного космического корабля «Нил Армстронг», — воскликнул я, сделав картинный жест рукой.

Люди заулыбались. Я отодвинулся в сторону, пропуская их вперёд. Первым мимо меня пролетел начальник нашей экспедиции, Уилл Андерсон — лысый мужчина, на вид лет пятидесяти. Доктор наук, профессор астрономии Массачусетского технологического института, он возглавлял научную команду нашей экспедиции.

Профессор остановился чуть позади меня и, обернувшись к входному люку, обратился к зависшим около него членам экипажа:

— Хочу, чтобы меня все сейчас слышали: у нас есть, — он глянул на часы, — примерно полчаса для того, чтоб перенести груз и багаж. Каждый из нас досконально изучил наземный макет корабля, и поэтому я уверен, что никто не заблудится и не перепутает свои каюты. Как бы то ни было, через тридцать минут я объявляю сбор всего научного состава экспедиции в кают-компании, проведём небольшой брифинг. Технический состав, — он посмотрел на меня, — я так понимаю, будет заниматься проверкой систем, верно?

— Да, — кивнул я, — и ещё нам нужно будет запустить центрифуги, так что хорошо бы, чтоб в переходах в это время никого не было.

— Хорошо, народ, вы все поняли, — сказал он, вновь обращаясь к висевшим у входа, — так что давайте за работу, нам нужно перетаскать много вещей, а времени в обрез. Надеюсь, никто не забудет своего барахла на шаттле. Как только он отстыкуется — вернуться за вашими носками и майками будет проблематично.

Корабль наполнился суетой. Люди сновали туда и обратно, перемещая пластиковые контейнеры из челнока в межпланетник. Вообще-то почти всё, что было необходимо для полёта, уже было на борту: провизия, научное оборудование, строительные блоки для базы на Титане — всё это доставили команды снабжения задолго до нашего прибытия. Нам оставалось лишь привезти последние крохи — всего порядка десяти тонн пищевых пайков, раствора для криокапсул, удобрений и семян, которые мы должны были впоследствии выращивать в корабельной теплице. Плюс ко всему каждому члену экипажа было позволено взять с собой до двадцати килограммов личных вещей. В основном это была одежда, журналы и книги.

Каждому из нас полагалась отдельная каюта в одной из гравитационных центрифуг. Даже несмотря на то, что большая часть экипажа проведёт весь полёт в криосне, руководители программы со свойственной им мудростью решили, что все должны иметь на борту личный угол. Кроме того, предполагалось, что после нашего возвращения, в последующих миссиях, численность экипажа «Армстронга» будет увеличена аж до двадцати пяти человек, так что свободного места на корабле было просто навалом.

Пролетев по двадцатиметровому радиальному тоннелю, соединяющему внешние секции центрифуги с осевой частью корабля, я оказался в длинном коридоре спального отсека. Пол и потолок здесь изгибались вверх, повторяя форму кольца. Сейчас в этом отсеке царила невесомость, но, как только мы запустим вращение и возникнет центробежная сила, в этой части корабля можно будет ходить.

Проплыв вдоль коридора с десяток метров, я отыскал дверь с собственным именем, поднёс свой ключ-идентификатор к замку. Подмигнув мне зелёным диодом и коротко пикнув, дверь отползла в сторону. Взгляду открылось небольшое помещение, примерно три на полтора метра, с откидной кроватью и откидным же столиком под широким, прикрытым жалюзи окном. Слева от окна находилась небольшая полка, на выдвигающейся консоли над кроватью был установлен монитор корабельной информационной системы. Справа от входа — вмонтированный в стену шкаф, а напротив него — узкая, сдвигающаяся вбок, как в вагоне-купе, дверь, за которой, как я знал, располагалась крошечная туалетная комната с умывальником и душем.

Быстро раскидав вещи по шкафам и ящикам, я сверился с часами — до начала проверки оставалось ещё десять минут, можно было побродить по кораблю, поглядеть, кто чем занят. Выплыл в коридор. В нескольких секциях слева от меня суетился наш экспедиционный врач, по совместительству инженер систем криосна, Юхиро Ямагути. В конце коридора обустраивала своё гнездышко Даша. Увидев, что она заметила меня, я улыбнулся ей и помахал рукой. Подплыв к её каюте, заглянул внутрь.

— Эй, а у тебя тут попросторнее! — присвистнул я.

— Ну, должен же командир корабля иметь какие-то привилегии, — укладывая вещи в шкаф, ответила она.

Командирская каюта не отличалась от моей по длине, зато была по меньшей мере вдвое шире, вмещала в себя полноценный письменный стол и даже пару вращающихся кресел, привинченных к полу. Сидеть на них, впрочем, сейчас, в условиях невесомости, было бы затруднительно.

— Ну и как тебе апартаменты? — спросил я.

— Тесновато, зато уютно, — ответила Даша. — Ну и вид из окна, разумеется, потрясающий.

Я подплыл ближе к окну. Вид действительно был что надо. Окно командирской каюты было обращено назад, в сторону кормы, так что из него просматривался практически весь корабль: оранжерея, сразу за ней — вторая центрифуга, дальше — стыковочный хаб, к одному из четырёх портов которого был пришвартован массивный «Дедал» — крупный грузопассажирский челнок, построенный специально для Титана. Позади него — криогенный отсек, а ещё дальше, там, где уже начиналась техническая зона, виднелись внешние грузовые отсеки, опоясывающие центральную ферму корабля, за ними баки с топливом для нашего термоядерного двигателя, а за баками раскинулись гигантские крылья радиаторов. Сейчас, когда реакторы корабля работали на минимальной мощности и не выделяли слишком много тепла, их поверхность оставалась чёрной, но, как только мы запустим двигатель, они раскалятся до температуры свыше двух тысяч градусов Кельвина и начнут светиться малиновым цветом.

— Хороший обзор, всё хозяйство прям как на ладони, — похвалил я вид из окна. — Тебе даже не нужно покидать каюту и подниматься на мостик, чтобы следить за состоянием корабля, если вдруг случится какая-то авария, всё прекрасно будет видно отсюда.

— Боюсь, если я не буду покидать каюту, то быстро свихнусь. — Даша усмехнулась. — Хотя я, наверное, и так свихнусь за полтора года наедине с тобой.

— Клянусь, что постараюсь бесить тебя как можно меньше. Ты нам ещё пригодишься в адекватном состоянии.

— Ну спасибо! — Она засунула очередную порцию одежды в шкаф и потянулась за следующей.

* * *

За бортом царил мрак — «Армстронг» летел над ночной стороной планеты, неяркий свет мониторов разбавлял царившую на мостике темноту. Я сидел в своём кресле пилота, в передней части отсека, прямо перед широченным панорамным окном из многослойного стекла. По правую руку от меня располагалось место командира корабля, занятое Дашей. Сразу за моей спиной был пост инженера управления реакторами, принадлежавший Жаклин Кусто. Жаклин была самой молодой из нас, ей лишь на днях исполнилось двадцать пять. Однако, несмотря на свой юный возраст, когда дело касалось её любимой ядерной физики, она была настоящим гением. Жаклин досконально знала устройство всех трёх реакторов нашего корабля и сопряжённых с ними систем. И, несмотря на то что для неё это был первый полёт в космос, отличное знание своего дела в сочетании с прекрасными показателями, продемонстрированными в процессе подготовки, позволило ей пробиться в экипаж.

Позади Жаклин, у задней стенки мостика, располагалось место Мейса Вильямсона. Опытный астронавт-инженер, много лет проработавший в НАСА, он отвечал за работу всех электронных систем на борту корабля: связь, компьютеры и даже наши личные планшеты. Мейс был, по сути, системным администратором экспедиции. Этот парень никогда не отличался чрезмерной общительностью, будучи не то чтобы затворником, он всё же всегда старался держать дистанцию с коллегами, предпочитал больше слушать, нежели говорить. При этом в экстремальных ситуациях Мейс действовал решительно, быстро принимая нужные решения, в чём ему помогал его богатый космический опыт.

Последним, пятым членом команды управления кораблём был Рик Харрис, с которым я вас уже познакомил. Место Рика располагалось сразу позади Дашиного, на противоположной стороне от Жаклин. Рик был нашим вторым пилотом, однако в управлении кораблем не участвовал. Его звёздный час должен был наступить много позже, уже в системе Сатурна. В его ведении находились автоматические зонды, с помощью которых нам предстояло детально обследовать предполагаемые места нашей высадки, а также именно он должен был управлять «Дедалом» — нашим челноком. Сейчас же Рик был кем-то вроде «запасного игрока»: он дублировал мои функции — навигацию и управление кораблём, и в случае необходимости, если я вдруг по какой-то причине выйду из строя, он бы меня заменил. К слову, я тоже мог заменить его за штурвалом «Дедала», если возникла бы такая необходимость.

Мы только что закончили проверку систем корабля, прогнав целую кучу тестов. «Армстронг» находился в прекрасной форме, будучи полностью готовым к отлёту.

— ЦУП, это «Прометей», докладываю: общий тест систем завершён, неисправностей не обнаружено, корабль работает как часы, — отчиталась Даша.

— Вас поняли, «Армстронг», подтверждаем. У нас на телеметрии тоже всё идеально. Даю зелёный свет на включение гравитационных центрифуг.

— Принято, начинаем раскручивать кольца, — ответила Дарья, и, переключившись на внутреннюю связь, обратилась к экипажу: — Внимание, говорит командир. Приготовиться к запуску центрифуг, всему персоналу покинуть переходные секции, закрепиться. Начальнику экспедиции доложить о готовности.

— Говорит Андерсон, — зазвучал в наушниках голос профессора. — Мы все на местах, можете начинать.

Даша откинула крышку на панели у себя над головой, щелкнула тумблером — по всему кораблю взвыла сирена, — убедившись, по приборам в исправности механизмов, надавила на кнопку запуска. Где то в глубине корабля зародился гул — это включились электромоторы, приводящие во вращение многотонные кольца. Сначала их движение было едва уловимым — люди, сидящие в кают-компании даже не почувствовали момента когда центрифуги начали свой хоровод. Постепенно, с нарастанием скорости члены экипажа стали ощущать прикосновения гравитации, сперва — совсем легкие, они увеличивались с каждым новым оборотом, пока кольца не набрали свою нормальную скорость. Тогда сила тяжести установилась на отметке 0,33g — примерно в два раза больше чем на Луне и лишь слегка меньше чем на Марсе. Именно такая гравитация считалась оптимальной для дальних космических полётов. С учетом обязательных ежедневных физических упражнений, она не позволяла мышцам и костям атрофироваться, предотвращала губительные изменения в обмене веществ, неизбежные при длительном пребывании в условиях невесомости, да и просто добавляла в нашу жизнь значительную долю комфорта.

Убедившись, что все работает как надо, Даша вновь вызвала центр управления.

— ЦУП, это «Нил Армстронг», центрифуги раскручены, все показатели зелёные, вибрации — в пределах нормы.

— Принято, «Армстронг», на этом всё. Мы ещё последим за вашей телеметрией на всякий случай. А пока можете поесть и немного отдохнуть. Напоминаю, что через два с половиной часа запланирована трансляция. У вас будет тридцать минут эфирного времени, так что проследите, чтобы всё было готово. Как поняли меня?

— Вас поняла, ЦУП.

— Сара Гилмор, директор нашей пресс-службы просит, чтобы вы сконцентрировались на быте внутри корабля, технические подробности лучше оставить для следующих эфиров.

— Хорошо, Ник, я думаю, мы покажем людям наши жилые отсеки: каюты, тренажёрный зал и так далее, — сказала Дарья и, немного поколебавшись, добавила: — Возможно, захватим ещё лаборатории и теплицу.

— Хорошо, думаю, это как раз то, что надо.

Рик и Жаклин покинули мостик, Мейс оставался на своем месте, что-то сосредоточенно выстукивая на клавиатуре. Мы же с Дашей просто отдыхали, сидя в наших рабочих креслах, любуясь невероятной красоты картиной, открывавшейся нам из окна мостика. Там, за толстым панорамным стеклом, рождался рассвет. Сначала в месте, где должно было появиться Солнце, атмосфера посветлела, налилась зелёным, затем розовым, и в конце концов из-за горизонта выкатился яркий малиновый шар. Поднимаясь все выше и выше над тонкой дымкой воздуха, он потерял свой красный цвет и стал ослепительно белым. Внизу, по поверхности планеты, отбрасывая длинные тени, плыли облака, голубел океан — мы летели где-то над Атлантикой. На севере гигантский циклон кружил свои белоснежные массы, неся их куда-то в сторону Европы. На орбите начинался новый день.

— Сколько раз летал — никогда не привыкну, — сказал я.

— Говорят, каждый рассвет неповторим, красив по-своему, — заметила Даша, — здесь, на орбите, они ещё и случаются каждые девяносто минут. Наверное, только ради этого стоило стать астронавтом. — Она улыбнулась.

На какое-то время на мостике воцарилась тишина, каждый из нас думал о чём-то своём.

— Боюсь, — прервала молчание Дарья.

— Чего? — удивлённо спросил я.

— Всё думаю об этом треклятом эфире, никогда не любила выступать на публику.

— Сколько ты летаешь? — повернувшись к ней, поинтересовался я. — Двенадцать лет? То есть летать на орбиту, сидя на верхушке огромной семидесятиметровой бочки, заполненной двумя тысячами тонн жидкого метана и кислорода, ты не боишься, отправиться в путешествие за полтора миллиарда километров от дома — тоже, а встать перед камерой и рассказать людям о том, что ты при этом чувствуешь, тебе страшно?

— Это другое, Федь. — Она посмотрела на меня. — Ты будешь держать, снимать, Мейс — следить за тем, чтоб не пропал сигнал, остальные и вовсе будут бить баклуши, а я? Мне придётся выступать перед многомиллионной аудиторией! Эта наша миссия… люди ведь ждут от нас триумфа, вспомни, как нас провожали! В предыдущий раз такое было полвека назад, когда «Арес-1» отправлялся на Марс! На меня будут смотреть миллионы, а я даже не знаю, как вести себя перед камерой, что вообще говорить? Знаешь, наверное, я бы предпочла лучше снова оказаться в той маленькой вонючей капсуле с отказавшим двигателем на орбите Луны, чем вести этот эфир.

От нахлынувших воспоминаний о том полёте меня передёрнуло, как, впрочем, и всегда. Восемь дней мы с ней провели в крошечной консервной банке, дрейфуя по орбите вокруг единственного естественного спутника нашей матушки-Земли. Я был тогда астронавтом-стажёром в «Юнайтед Аэроспейс», и это был мой первый полёт, а Даша, проработавшая в корпорации на тот момент уже несколько лет, являлась опытным специалистом. План был простой: мы должны были вылететь со станции «Фридом», расположенной в точке L1 системы Земля — Луна, приземлиться на базе «Коперник», что находится в восточной части Океана Бурь, забрать оттуда парочку геологов вместе с их оборудованием и доставить обратно на станцию, где они пересели бы на «Олдрин» — циклер, курсирующий между Землёй и Луной, который отвёз бы их к нашей родной планете. Всё пошло наперекосяк. Мы уже заканчивали тормозной прожиг для схода с орбиты, двигателю оставалось проработать считаные секунды, как вдруг случился взрыв, разворотивший всю нижнюю часть нашего лунного челнока. Естественно, мы не знали тогда, что произошло и насколько серьёзными были повреждения, — всё, что мы ощутили, — лишь резкий толчок и внезапная невесомость, возникшая в результате исчезновения тяги.

Беда была в том, что мы уже сошли с орбиты и теперь неумолимо неслись к поверхности Луны. Попытка перезапустить двигатель успехом не увенчалась (как потом оказалось, он к тому моменту уже прекратил своё существование в виде единого механизма), да к тому же у нас обнаружилась утечка топлива, которую мы никак не могли устранить. Кое-как с помощью маневровых нам удалось поднять наш перицентр над поверхностью, после чего топливо из повреждённых баков окончательно испарилось, остался лишь небольшой резерв горючего в расходном баке на то, чтобы поддерживать нашу нестабильную орбиту. План нашего спасения был разработан быстро, однако законы орбитальной механики неумолимы, и, чтобы его осуществить, требовалось восемь дней — именно таким был минимальный срок, за который до нас мог добраться спасательный челнок.

К счастью для нас, баки с воздухом и система жизнеобеспечения в результате взрыва не пострадали и продовольствия, особенно с учётом аварийного запаса, у нас было достаточно, чтобы продержаться пару недель. Главной проблемой было топливо, которого у нас оставалось всего восемьдесят килограммов. Помните, я говорил, что мы вылетели со станции «Фридом», расположенной в точке Лагранжа L1. Эта точка — центр гравитационного равновесия между нашей планетой и её спутником, место, где притяжение обоих тел уравнивается. Там удобно размещать станцию, поскольку она всегда будет оставаться в одной и той же позиции, между планетой и спутником, однако когда ты в челноке вращаешься вокруг Луны и при этом твоя орбита проходит рядом с точкой L1, то такая орбита получается крайне нестабильной. Каждый виток нам приходилось выполнять коррекцию, тратя те крохи горючего, что у нас оставалось. В противном случае нас могло либо выкинуть с орбиты, и тогда операция по нашему спасению становилась гораздо сложнее, либо же нас вовсе могло размазать о поверхность Луны.

К счастью для нас, всё обошлось, и на девятый день нашего дрейфа к нам приблизился другой лунный челнок, мы пересели на него и вернулись на «Фридом».

Естественно, за восемь дней, проведённых наедине друг с другом, мы с Дашей успели сблизиться. Именно тогда между нами впервые возникла взаимная симпатия, которая спустя время переросла в нечто гораздо большее. У нас были странные отношения, по большей части дистанционные. Наша работа редко позволяла нам находиться в одно время в одном месте. Так уж получалось, что либо она была в космосе, а я на Земле, либо наоборот. Или же нас просто задействовали в разных проектах: так я, например, строил"Армстронг"в то время, пока Дарья летала на Марс, потом меня отправили к астероидам, а её вернули на Землю для повышения квалификации, а потом нас обоих пригласили в программу «Прометей», и всё завертелось. Тренировки, психологические тесты, различные упражнения, отработка аварийных ситуаций. Конечно, мы проходили подобную подготовку и раньше, при приёме на работу в корпорацию, и потом неоднократно в процессе повышения квалификации. Однако интенсивность подготовки в рамках программы «Прометей» была гораздо выше. Нас с Дарьей сразу поставили в пару, определив наши будущие должности как «командир корабля» и «первый пилот». Помимо нас, на эти места претендовало ещё восемь пар астронавтов. Все они были прекрасными специалистами, и, я уверен, любая из этих двоек справилась бы с поставленными задачами, однако в итоге выбор комиссии по подбору экипажа пал на нас. Мы не были лучшими по всем показателям. В чём-то мы были сильнее остальных, а в чём-то уступали, однако главным фактором, приведшим к тому, что в полёт отправились именно мы, стала психология. Психологическая совместимость экипажа всегда была одним из решающих факторов при подготовке дальних экспедиций. Нам предстояло провести наедине друг с другом полтора года на пути к Сатурну и потом ещё столько же при возвращении домой; пока остальной экипаж будет мирно спать в своих капсулах гибернации, нам с Дарьей предстояло присматривать за кораблём, выполнять текущий ремонт и обслуживание систем на протяжении полёта. И за меньший срок люди, запертые в ограниченном пространстве, бывало, сходили с ума и начинали грызть друг другу глотки, причем порой и вполне буквально. Было несколько весьма серьёзных инцидентов, один из них отгремел совсем недавно. Какой-то парень на одной из частных шахтёрских станций в поясе астероидов сбрендил от изоляции, скуки и одиночества, прикончил своего напарника и разнёс кучу дорогого горнодобывающего оборудования. Конечно, подобный исход был скорее исключением, и причиной его было наплевательское отношение организации к подбору персонала, а также к созданию психологически комфортных условий труда. Я видел репортаж с той станции — тесные переходы, мрачные помещения, постоянные проблемы со светом, непрекращающийся монотонный гул перерабатывающих руду механизмов. В общем, ничего удивительного, что кто-то там сбрендил. На «Армстронге» всё было иначе, в отличие от той компании «Юнайтед Аэроспейс» вложила кучу денег, заботясь о том, чтобы нам тут было комфортно, но всё же три года — это очень долгий срок. И так уж вышло, что именно я и Даша оказались парой с наивысшим показателем психологической совместимости. По результатам всех тестов мы набрали девяносто восемь баллов из ста, пара, занявшая второе место, набрала лишь на один балл меньше, однако этого хватило, чтобы выбор склонился в нашу пользу.

— Эй! — Я посмотрел на неё. — Ты зря так переживаешь, никто не требует от тебя быть профессиональным репортёром. Просто рассказывай о корабле что знаешь, улыбайся, будь милой, как ты это умеешь, и всё будет отлично.

На какое то время мы замолчали.

— Если хочешь, я могу сделать это вместо тебя, — предложил я.

— Не стоит. Меня ведь потом наши директора запилят с вопросами, дескать, «Что случилось?», «Почему поставила Фролова вместо себя?» и всё такое. А нельзя же им сказать, что я, командир самого суперсовременного корабля, вся такая крутая, боюсь выступать на публике? Публичные выступления — это тоже часть моей работы. Я даже боюсь представить, сколько мне придётся давать интервью, когда мы вернемся. Нет уж, раз эту передачу назначено было вести мне, то так и будет. Пошли, — сказала она, отстегивая ремни и взмывая над креслом, — поужинаем и начнём готовиться.

* * *

— Минута до эфира, — раздался в наушнике голос режиссёра трансляции.

Я в очередной раз проверил камеру, подстроил фокус, убедился, что беспроводной модуль подключён к сети корабля. Специально для нашей миссии руководством программы было закуплено несколько навороченных цифровых фото — и видеокамер плюс целая куча объективов, ламп и прочего дополнительного оборудования к ним. Меня, как заядлого фотолюбителя, назначили главным документалистом нашей экспедиции, против чего я в общем-то не возражал.

— Как я выгляжу? — спросила Даша.

— Ровно так, как подобает командиру первого в истории корабля, отправляющегося к Сатурну, — ответил я.

— С причёской все нормально?

Я посмотрел на её голову — длинные, медного цвета волосы смешно болтались в невесомости лисьим хвостом.

— У тебя отличная прическа.

— Ах чёрт! Хвост же торчит! — глянув в карманное зеркальце, воскликнула она.

— Тридцать секунд, — прозвучало в наушнике.

— Мейс, как там с потоком? — поинтересовалась Даша по системе внутренней связи.

— Видеопоток стабилен, сигнал чёткий, картинка и звук — отличные, — раздался в гарнитуре голос инженера. — Мы сейчас передаём через спутники «Спейслинк», но уже через пару минут переключимся на прямую связь с Хьюстоном.

— Тишина, всем приготовиться! — вновь раздался голос режиссёра. — Десять секунд до начала трансляции… Пять… Четыре… Три… Две… Одна. Вы в эфире!

На мгновение растерявшись, Дарья посмотрела на меня, затем на зависшего за моей спиной Рика и наконец взяла себя в руки и, глядя в камеру, произнесла:

— Привет, Земля! Я Дарья Климова, вы смотрите прямое включение с борта межпланетного корабля «Нил Армстронг». Сегодня мы с моими друзьями проведём для вас небольшую экскурсию в преддверии нашего отлёта. Сейчас мы находимся в осевом отсеке одной из наших гравитационных центрифуг. Как вы могли заметить — стены за моей спиной вращаются, здесь, в центральной части корабля, царит невесомость, но стоит мне нырнуть в один из этих туннелей, — она указала на отверстие у себя за спиной, — и центробежная сила сразу начнёт тянуть меня вниз — так мы создаём силу тяжести.

Подтянувшись за поручни поближе к вращающейся секции, Дарья зависла у входа в один из переходов.

— Отсеки, расположенные в центрифуге, сообщаются с осевыми с помощью этих трёх радиальных переходов, как видите, они обозначены разными цветами, чтобы мы могли не тратить время, пытаясь понять, в который из них нам следует нырнуть, чтобы попасть в то или иное место. — Она немного замялась. — Сейчас я покажу вам, как мы в них спускаемся. Скорость вращения центрифуги небольшая, но все же, чтобы попасть в отверстие, нужна определенная сноровка, иначе можно набить себе шишку.

Держась за поручень перед входом, Дарья уперлась ногами в стену и, отпустив руки сделала изящный прыжок. Пролетев через весь отсек и оттолкнувшись от противоположной стены руками, она нырнула прямо в зев туннеля.

Вести видеосъёмку в невесомости было непросто, поэтому Рик всё время подстраховывал меня, не давая перевернуться или улететь, если я вдруг не успею зацепиться. Удерживая камеру одной рукой, я подтянул себя к краю дыры, в которой скрылась Дарья, и обнаружил её висящей на лестнице в самом начале перехода.

— Сейчас — сказала она, глядя в камеру, — я практически не ощущаю силу тяжести, но чем ниже я буду спускаться, тем сильнее центробежная сила будет давить на меня.

Дарья стала спускаться по лестнице, я последовал за ней. Оказавшись наконец внизу, мы смогли встать твёрдо на ноги.

— Итак, мы внутри центрифуги, — сказала Даша, — тут есть некое подобие гравитации, примерно треть от земной, так что здесь можно ходить. Сейчас мы в кают-компании, эта комната предназначена для досуга, тут мы будем проводить свободное время. Здесь есть голографический проектор, телевизор, можно смотреть фильмы, играть в игры, общаться и так далее. Там, справа, — указала она, — находится кухня, по левую руку от меня зона для совещаний. Как видите, здесь довольно просторно. Вообще ширина каждой центрифуги — семь, а длина окружности — свыше ста двадцати метров, это очень много! Каждое кольцо разделено на три сегмента длиной порядка двадцати пяти метров. Сегменты изолированы друг от друга, так что, чтобы попасть, скажем, отсюда в спальную зону или в спортзал, нам придётся подняться по лестнице обратно в центральный отсек и спуститься через другой радиальный переход. Было бы, конечно, здорово, если бы мы могли перемещаться между сегментами напрямую, но для этого пришлось бы по меньшей мере в два раза увеличить герметичный объем центрифуг, а это бы слишком утяжелило конструкцию.

— Ну что, давайте, может, прогуляемся в спортзал? — Даша задорно улыбнулась прямо в камеру.

Мы поднялись по лестнице в центральный отсек и, нырнув в другой радиальный тоннель, оказались в отсеке, целиком и полностью выделенном под занятия спортом.

— Итак, вот и наш тренажёрный зал. — Даша обвела руками пространство вокруг. — Вообще не стоит недооценивать важность физических упражнений в космосе. Раньше, на станциях и кораблях, не оборудованных гравитационными центрифугами, экипажам приходилось уделять кучу времени на то, чтобы поддерживать себя в форме. Нам же благодаря искусственной силе тяжести достаточно тренироваться всего лишь по полтора часа в день. Это обязательная норма для каждого члена экспедиции, впрочем, никто не запрещает заниматься дольше, если есть желание и свободное время. Здесь у нас беговые дорожки, велотренажёры — все они оборудованы фиксирующими ремнями, чтобы их можно было использовать в невесомости, на случай если что-то выйдет из строя и центрифуги перестанут вращаться.

Даша подошла к странного вида машине, отдаленно напоминающей средневековое орудие пыток.

— А вот это один из наших силовых тренажёров. У нас нет возможности держать на борту гантели и штанги. Обычные земные тренажёры с грузами и противовесами нам тоже не подходят, так что приходится использовать вот это. Его можно переключать в различные режимы: жим сидя, лежа, стоя и так далее. Нагрузка здесь создается за счет пневматических цилиндров и регулируется с пульта.

После спортзала мы двинулись в спальный отсек. Вынырнув из радиального тоннеля, мы оказались в узком, длинном коридоре с рядами дверей по обе стороны.

— Ну а здесь находятся наши каюты, — сказала Даша. — Вон та, первая слева, моя. Напротив меня живёт начальник экспедиции, профессор Андерсон.

Услышав свое имя, Андерсон показался из-за двери, улыбнулся и помахал в камеру.

— Уилл, раз уж вы у себя, можно мы заглянем к вам? — спросила Дарья.

— Да, конечно, — ответил тот.

Я подошёл к нему и, встав в дверном проёме, обвёл объективом его каюту.

— Вот так мы и будем жить, — сказал Андерсон, демонстрируя свое обиталище. — Стол, компьютер и кровать — минимум необходимого, никакой роскоши. Вообще-то каюты нам нужны в основном для сна, большую часть времени мы будем проводить за работой, в других отсеках.

— Все каюты, — продолжала Дарья, — оснащены индивидуальными санузлами. Раньше на кораблях и станциях для отправления естественных надобностей космонавты были вынуждены использовать довольно сложные вакуумные устройства, а мыться приходилось либо в специальных герметичных бочках, либо и вовсе с помощью влажных полотенец, потому как разлетающаяся по всему отсеку вода могла стать источником больших проблем. Мы благодаря искусственной силе тяжести лишены всех этих бед, конструкция наших туалетов и душевых кабин мало чем отличается от земных. Хотя при необходимости, опять же на случай выхода из строя центрифуг, у нас есть на борту парочка старых добрых вакуумных санузлов. Надеюсь, нам не придётся ими воспользоваться. Что касается водопровода, то он у нас полностью замкнутый, вся грязная вода после использования попадает в рециркуляционный контур, где очищается до первоначального состояния. Твердые отходы отделяются и частично сбрасываются за борт, частично идут на удобрения для парника. Кто-то скажет, что это неэкологично — засорять своими продуктами жизнедеятельности космическое пространство, но, как по мне, лучше уж так, чем возить это всё с собой.

Следующей точкой нашего репортажа оказался продовольственный склад.

— Ну а здесь, — Даша обвела рукой небольшое, загромождённое контейнерами с пайками помещение, — мы храним наши пищевые запасы. Питание у нас трёхразовое: завтрак, обед и ужин. Большая часть продуктов — сублиматы, просто заливай водой, разогревай и ешь. Кроме овощей, разумеется, их мы будем выращивать сами, на гидропонике. Всего у нас на корабле находится примерно двадцать тонн пищевых пайков. Половина здесь, вторая половина хранится частично на борту «Дедала», частично во втором продовольственном складе, расположенном ближе к корме. А теперь давайте я покажу вам нашу теплицу.

Вслед за Дашей я вплыл в просторное, залитое ярким искусственным светом помещение.

— Ну, вот и наш парник, — зависнув в самом центре отсека, сказала она. — Тут мы будем выращивать различные овощи: лук, фасоль, свёклу, огурцы, помидоры и картофель. Процесс ухода за растениями полностью автоматизирован: компьютер следит за уровнем влажности, освещением и прочими параметрами и самостоятельно управляет распылением питательного раствора, нам остается лишь вовремя высаживать и собирать урожай.

— К сожалению, — двигаясь между пустыми пока рядами грядок, продолжила Дарья, — гидропоника не может полностью прокормить нас на протяжении всего полёта, но она является отличным подспорьем. Благодаря ей нам удалось ощутимо уменьшить массу продовольствия, которое мы везём с собой. Кроме того, овощи содержат в себе витамины, без которых нам вдали от солнца просто не обойтись. Ладно, идёмте дальше.

Пролетев через теплицу, мы оказались в центральном отсеке второго кольца.

— Это наша вторая центрифуга, — зависнув в центре просторного помещения, сказала Даша. — Как видите, конструктивно она полностью идентична первой, она так же разделена на три сегмента, имеет тот же диаметр, однако вращается в противоположную сторону. Это нужно, чтобы нивелировать реактивный момент от вращения колец. В общем, в этой центрифуге у нас располагается рабочая зона. В ней находятся мастерская, лаборатории, медицинский отсек, астрономическая обсерватория. Благодаря имеющемуся на борту корабля оборудованию наша научная группа может проводить исследования в сфере геологии, астрономии, биологии, химии и так далее. Как вы понимаете, это всё не совсем моя стезя, — Даша улыбнулась, — так что я, пожалуй, оставлю честь более подробно рассказать об устройстве нашего научного модуля профессору Андерсону в одном из следующих эфиров.

Даша двинулась дальше, в сторону кормы корабля, я и Рик последовали за ней. Пролетев сквозь круглую массивную гермодверь, мы оказались в следующем отсеке.

— Добро пожаловать в главный стыковочный хаб, — зависнув посреди просторного помещения, сказала она. — К этому отсеку швартуются челноки, доставляющие на борт «Армстронга» провизию и оборудование. Всего тут у нас четыре стыковочных узла: снизу, сверху и два по бортам, к одному из них в данный момент пришвартован «Дедал», три других свободны. Кроме того, в этом же отсеке расположен один из наших воздушных шлюзов, через которые мы будем выходить в открытый космос. А вон за тем люком находится тоннель, ведущий в «Купол», — это сферический модуль, расположенный вне корпуса корабля, на вынесенной десятиметровой мачте. Он имеет множество окон, так что откуда открывается прекрасный вид на окружающее пространство. Увы, этот модуль сейчас законсервирован, и там довольно холодно, так что давайте я покажу вам его в другой раз, а сейчас мы заглянем в отсек шлюза.

Мы подплыли к небольшой двери в боковой стене. Даша открыла её и вплыла внутрь, я обвёл камерой небольшое, примерно пять на три метра, помещение.

— Итак, перед вами отсек для подготовки к ВКД — внекорабельной деятельности, — обведя руками комнату вокруг себя, сказала Даша. — Это что-то вроде прихожей, здесь мы экипируемся для выхода в открытый космос. Тут у нас лежат инструменты, аварийные баллоны. Вот тут находятся наши скафандры, как видите, они подключены к зарядным станциям, которые автоматически производят заправку воздухом и подзаряжают батареи. Всего скафандров для ВКД у нас пять штук, по количеству членов группы управления кораблём. Научной группе выходить из корабля не положено.

Даша подплыла поближе к шкафчику со своим именем и открыла его.

— Скафандры у нас компрессионного типа, они состоят из двух слоёв, вот этот внутренний. — Она продемонстрировала на камеру нечто, отдаленно напоминающее костюм для дайвинга. — Как видите, он больше похож на гидрокостюм. Сделан из прочного, не тянущегося материала, он очень плотно прилегает к телу, тем самым не давая ему расширяться под воздействием вакуума.

— Поверх внутреннего, герметичного слоя надевается ещё один, он нужен для терморегуляции. Внутри этого слоя находится сеть трубок, которые соединяются с ранцем. По ним циркулирует вода и отводит излишки тепла от тела, обеспечивая астронавту комфортные температурные условия.

— Вообще работать в таком костюмчике — одно удовольствие, — сказала Даша, закрывая шкафчик, — он намного легче и комфортнее традиционных жёстких скафандров, меньше сковывает движения. Правда, и стоит намного дороже, в основном за счёт того, что изготавливается индивидуально, с учетом анатомических особенностей владельца.

Закрыв шкаф, она подплыла к круглому люку в противоположной от входа стене и открыла его.

— Ну а вот, собственно, и сам шлюз.

Я обвёл объективом небольшое помещение.

— Дальше, за этой дверью, только космос. — Даша хлопнула рукой по обшивке внешнего люка. — Здесь мы храним и заправляем УПМК — или, проще говоря, реактивные ранцы.

Я направил камеру на нишу в стене, где были закреплены наши «джетпаки».

— Эти штуки, — продолжала Даша, — позволяют нам свободно летать вокруг корабля, не привязывая себя страховочным фалом, который бы сильно сковывал наши перемещения. Мы храним их здесь, так как они используют то же топливо, что и двигатели системы ориентации корабля, а оно довольно токсично. Старые ранцы работали на сжатом газе, в основном азоте, он, конечно, более безопасен, однако гораздо менее эффективен. Ладно, айда дальше.

Мы выплыли из шлюза, плотно закрыв за собой люки, и двинулись дальше, в сторону криогенного отсека.

Большое, залитое холодным синим светом круглое помещение, на стенах которого в три ряда были закреплены капсулы для сна.

— Ну а это наш отсек гибернации, — сказала Даша, зависнув у противоположной от входа стены. — Или «морозилка», как мы его ещё называем. Хотя это не совсем корректно, ведь капсулы не замораживают человека, это было бы смертельно. Они погружают его, — она задумалась, — в гибернацию. С помощью специальных препаратов, вводимых в кровь, обмен веществ замедляется, температура тела снижается примерно до пяти градусов Цельсия. Дыхание, частота сердечных сокращений падают до минимума. Капсула автоматически отслеживает состояние находящегося в ней человека, обеспечивает его питанием, вводя через вены специальный раствор, поддерживает тонус мышц, подавая ток на прикреплённые к телу электроды. В таком состоянии организм потребляет гораздо меньше ресурсов, это позволяет нам значительно сократить количество продовольствия. Плюс решается множество психологических проблем, связанных с длительным перелётом. Человек просто засыпает здесь и просыпается у Сатурна.

Даша подплыла к задней переборке криогенного отсека.

— Ну а вот здесь, — она хлопнула рукой по обшивке, — место, где заканчивается обитаемая, герметичная часть корабля, дальше за этой стеной — вакуум, там находится техническая секция, она представляет собой решётчатую ферму, к которой прикреплены грузовые отсеки, топливные баки, радиаторы, двигатели системы ориентации и много чего ещё.

— Хорошо, ребята, думаю, достаточно, можете закругляться, — раздался в наушнике голос режиссёра.

— Что ж, на этом, мои дорогие земляне, сегодняшняя экскурсия по кораблю «Нил Армстронг» закончена, спасибо всем, кто смотрел нас, ждите следующих включений, у нас есть ещё много интересного, что мы бы могли вам показать! Пока. — Даша мило улыбнулась и отправила в камеру воздушный поцелуй.

— Трансляция остановлена, всем спасибо, — вновь раздался голос в наушнике. — Дарья, Фёдор, вы оба большие молодцы, отлично справились. На этом всё на сегодня, удачи.

Я выключил камеру и посмотрел на Дашу.

— Ну ты даёшь, — восхитился Рик, — оттарабанила весь эфир почти без запинки!

— Я же говорил, что ты зря волнуешься, — сказал я. — У тебя явно репортёрский талант, если с космосом вдруг в какой-то момент не срастётся — можешь смело идти в журналисты.

Дарья устало улыбнулась, стянула с головы радиогарнитуру.

— Моя бабушка работала на телевидении, наверное, это все от неё, — сказала она. — А вообще знали бы, вы как меня сейчас колотит! С удовольствием бы выпила сейчас чего крепкого!

— В медотсеке есть спирт. — Я заговорщически подмигнул ей.

Она улыбнулась.

— Нет, думаю, командир, нарушающий сухой закон ещё до начала полёта, будет очень плохим примером для остального экипажа. Лучше оставим спирт для медицинских целей.

— Тогда из крепкого могу предложить разве что кофе, — сказал я.

— Сойдёт.

Мы отправились в кают-компанию. На выходе из радиального туннеля нас уже встречали другие члены экипажа.

— Отличная работа, командир, — сказал ожидающий нас вместе со всеми Вильямсон. — Я только что с мостика, общался по радио с Диком Гиббенсом, он сообщил мне, что директорат и сам Эванс очень довольны тем, как всё прошло.

— Не удивительно, говорят, нашу трансляцию смотрели почти полмиллиарда человек, — заметила Жаклин Кусто. — И это только прямой эфир, а сколько народу ещё увидит в записи!

Мы уселись вокруг большого стола в центре помещения.

— Ну что, дамы и господа, вот мы и здесь! — обведя взглядом всех собравшихся участников экспедиции, произнес Уильям Андерсон. — Спустя одиннадцать лет с начала программы наша миссия, «Прометей-1», наконец-то готова к полёту! Нам с вами выпала огромная честь отправиться туда, куда ещё не ступала нога человека! Увидеть то, чего до нас ещё никто не видел. Но это не только честь! На нас, как на первопроходцах, лежит большая ответственность, поэтому давайте постараемся не подвести наших работодателей и всех людей на Земле и вне её и приложим максимум усилий, чтобы выполнить возложенную на нас миссию как подобает.

— Аминь, сэр! — послышался голос нашего метеоролога, Эдварда Нортона.

— Предлагаю тост! — Андерсон встал. — За нас! За «Прометей-1»!

— Ура!

Зазвенели кружки и стаканы, мы выпили у кого что было.

— Да, так дело не пойдёт, — тихо посетовал сидящий рядом со мной биолог нашей экспедиции Егор Трофимов, когда звон посуды и восторженные возгласы стихли.

— Что не так? — Поинтересовался я.

— Да вот это вот. — Он кивнул на стоящий перед ним стакан апельсинового сока. — Надо было взять с собой хоть пару бутылок шампанского, что ль, для торжественных случаев. Вреда бы не было никакого. Честно говоря, не понимаю, какой смысл было запрещать нам брать алкоголь, учитывая, что у нас на борту есть всё необходимое для того, чтобы сделать его самим.

— Егор, ты же учёный, а ещё теперь и астронавт! — тихо, так, чтобы другие не слышали, поучительно сказала Даша. — Ты должен соответствовать высокому моральному образу участника межпланетной экспедиции!

— Слушай, я не говорю, что мы должны превратиться в пьяниц, просто… мне кажется, небольшое количество алкоголя нам бы не повредило. Вот сейчас, например. Чокнулись бы, опрокинули по бокалу, и всё! Никому бы от этого плохо не стало!

— Согласна. И все же я запрещаю тебе варить на моем корабле самогон, — отрезала она. Впрочем, помолчав немного, всё же добавила: — По крайней мере, без моего личного на то разрешения.

— Как скажешь, командир.

Я усмехнулся. Да, в этом был весь Егор! Весельчак и балагур, умеющий и, главное, любящий отдохнуть. Имея рост под два метра, он отличался крепким телосложением и выдающейся физической силой. При этом за внешней, зачастую напускной личиной весёлого и добродушного простака-здоровяка скрывался поистине могучий ум, позволивший Егору стать одним из известнейших мировых специалистов в области биохимии и микробиологии. В свои тридцать четыре года он уже был обладателем Нобелевской премии за создание каких-то там особенных искусственных клеточных мембран на основе то ли азота, то ли фтора. Конечно, создавал он их не в одиночку, а в составе большой команды, однако, согласитесь, звучит всё равно впечатляюще.

Пока Даша и Егор перешёптывались, споря по поводу алкоголя на борту, разговор за столом шёл своим чередом.

— Нет, всё же решительно не могу поверить, что это действительно случилось, что мы все и правда здесь! — воскликнула Катрин Розенберг, химик экспедиции.

— Мне, честно говоря, тоже с трудом в это верится, — подливая себе кофе, сказал я.

— Да? И почему же? — глядя на меня, спросил Эдвард Нортон.

— Ну, — я откинулся на спинку кресла, — сам вспомни, Эд: никто ведь поначалу не верил, что этот проект вообще в принципе осуществим! Когда наш с тобой нынешний работодатель, Малкольм Эванс, заявил, что он намерен доставить человека к Сатурну до конца столетия, все ведь только пальцем у виска крутили! Только представь! Какой-то чувак говорит, что собирается сделать то, на что государственные космические агентства даже не замахиваются! Это же бред.

— То есть ты тоже не верил, что «Прометей» станет реальностью? — спросил Уильям Андерсон.

— Что? — Я взглянул на профессора. — Нет, конечно! При всём уважении к «Юнайтед Аэроспейс», ко всем её заслугам в освоении Луны, Марса и Цереры, я всегда считал, что такой проект частная корпорация не потянет. Слишком велик масштаб. Признаться честно, до того момента, пока меня не назначили на строительство «Армстронга», пока я сам воочию не увидел, насколько тут всё серьёзно, я думал, что эта программа сдуется ещё на этапе проектирования.

— Но она не сдулась, — тихо сказала Жаклин Кусто.

— Нда, — задумчиво глядя в кружку, протянул Трофимов. — Не знаю как, но этот парень, Эванс, и впрямь сделал это! До сих пор ума не приложу, как он заставил работать вместе Россию, Штаты, Японию и Европу! И это на фоне всего того политического дерьма, что происходит между нашими странами в последнее время.

— Земля — это Земля, а космос — это космос, — философски произнес Мейс Вильямсон. — Здесь всё иначе. Здесь нет границ, нет наций и государств как таковых. Космос вне политики.

— Да, только не говори это ребятам из Белого дома и Кремля. Засмеют! — возразил Трофимов. — Не знаю, что там им пообещал наш босс, но уверяю тебя, эти говнюки давно поделили на зоны интересов и сам Титан, и всю систему Сатурна. Так же, как они сделали это уже с Землёй и Луной!

На какое-то время все замолчали.

— Чёрт, и почему мы, люди, не можем обойтись без всего этого, — с досадой вздохнул я.

— Имеешь в виду без политики? — спросила Розенберг.

— Да, без всей этой грязи, без постоянных разборок, без грызни по любому поводу! Грёбаная политика всегда все портит! Только представьте, чего бы мы, я имею в виду человечество, могли добиться, если бы не это идиотское противостояние всех со всеми на протяжении веков! Если бы мы работали сообща, вот как сейчас, мы бы возможно уже исследовали бы звёзды, а не какой-то там Сатурн!

— Ты идеалист, Фёдор, — заметил профессор Андерсон. — То, о чём ты говоришь, невозможно. Постоянная борьба, противостояние — это часть нас. Это было с самого начала, уже даже тогда, когда наши предки ещё только лазили по деревьям, они уже сбивались в стаи, у них уже были вожаки, лидеры, которые определяли все аспекты жизни племени. — Он встал и прошёлся к большому панорамному окну в стене. Там, вращаясь в такт движению центрифуги, голубела Земля.

— И уже тогда были войны! — любуясь открывавшимся с орбиты видом родной планеты, продолжил он. — Маленькие войны: стая на стаю, племя на племя. Не всегда со своим видом, нашим предкам приходилось бороться и с хищниками, и с природными условиями, но какая разница — кровопролитие есть кровопролитие. Борьба за еду, за источники воды, за тёплую пещёру, просто за жизнь, в конце концов! Слабый проигрывал и погибал. Сильный побеждал и передавал свои гены потомкам. Война, противоборство — это у нас в крови! — Он повернулся и обвёл взглядом нас, сидевших за столом. — Нельзя просто щёлкнуть пальцами и выкинуть из генома то, что закладывалось в наш вид эволюцией на протяжении миллионов лет.

— Вы, правы, профессор, — глядя на Андерсона, начал я. — Борьба у нас в крови. И пожалуй, когда-то, на заре существования нашего вида, наша воинственность была даже полезна. Сильный побеждал и передавал гены своим детям, делая их тем самым ещё сильнее, и так раз за разом, из поколения в поколение. Мы становились лучше, умнее, совершеннее. Эволюция, чтоб её! Вот только тогда мы боролись племя на племя, деревня на деревню, а теперь континент на континент. И меня до мурашек пугает тот факт, что, казалось бы, продвинувшись так далеко в интеллектуальном развитии, изобретя столь мощные средства разрушения, глубоко внутри мы, по сути, остались всё теми же обезьянами. Мы по-прежнему делим людей вокруг нас на своихи чужих. Племена разрослись до размеров государств, вожди стали президентами, шаманы — духовными лидерами. Но в целом-то ничего не поменялось. Так же, как и какие-нибудь кроманьонцы, мы боремся друг с другом за ресурсы, за территории и так далее. Вот только у кроманьонца из оружия были разве что камень да крепкая дубина, а что у нас? — я сделал паузу. — Межконтинентальная ракета с разделяющейся боевой частью. Так что, боюсь, наша же эволюция заведёт нас в тупик рано или поздно. Если до людей в массовом порядке не дойдёт наконец, что всё это деление на государства, на своих и чужих, на чёрных, белых и так далее — бред собачий, что в сущности мы все уже давно одно большое племя, то долго нам не протянуть. Рано или поздно найдётся придурок, который нажмёт-таки на красную кнопку и отправит всё в тартарары.

— Эй, эй! — вступил в разговор Рик Харрис. — Что за фатализм? Ядерное оружие существует уже полтора века, и никто до сих пор не удосужился его применить.

— Да? А как же Хиросима и Нагасаки? — возразил ему Нортон.

— То не в счёт, это было в самом начале, когда никто ещё не знал всех последствий… — он замялся. — И вообще, те бомбы были в десятки и сотни раз слабее нынешних, так что… не считается, окей? Я просто хочу сказать, что сейчас все прекрасно понимают последствия ядерной войны. Наш президент, как, вероятно, и ваш, — Харрис посмотрел в сторону меня, Даши и Егора, — адекватный человек, и он… они не допустят ядерного апокалипсиса. Я уверен, они смогут договориться и между собой, и с китайским премьером тоже заодно. Ведь в этом вся суть политики договариваться!

— Да? А я думал, что суть политики — забраться на самый верх, спихнуть всех конкурентов и диктовать свою волю всему миру, попутно упиваясь собственной властью, — съязвил я.

— Хватит, ребят, — прервала нас Даша. — Эти все разговоры, они ни к чему не приведут. Будет войнаили не будет, договорятся наши лидеры или нет — от нас ничего из этого не зависит. Вы не о том думаете! У нас на носу сложнейшая миссия в полутора миллиардах километров от дома — вот на чём надо сконцентрироваться, а не на геополитических разборках там, внизу!

— Она права, вся эта болтовня ни к чему не приведёт. — Трофимов широко зевнул. — Что-то я устал! Долгий был день, пора, пожалуй, на боковую.

Он встал и двинулся в сторону спального отсека. Следуя его примеру, народ стал потихоньку расходиться по каютам.

Я тоже не стал засиживаться и отправился в свою каморку — нужно было втягиваться в корабельный график. Завтра нам предстоял ещё один насыщенный день: в расписании стояли проверки, тренировки и снова проверки. Кроме того, мы должны были провести учения по отработке действий в аварийных ситуациях, ну и, конечно же, нас ждал очередной эфир. До отлёта к Сатурну оставалось меньше двух недель, и наше начальство стремились выжать как можно больше из этого времени.

Я зашёл в свою каюту, разделся и улегся на кровать. Выдвинул компьютерную консоль, дабы по-быстрому проверить новости. Пока мы находились на низкой опорной орбите, на борту корабля был интернет. Потом уже, во время полёта, мы будем получать с Земли информационные пакеты с новостной и почтовой рассылкой.

Я набрал свой логин с паролем и вышел в сеть. Все новостные сайты пестрили публикациями о нас и нашей прямой трансляции. Я быстро пробежался глазами по остальным заголовкам: «Теракт в Эр-Рияде унес жизни 30 человек», «Арабские Эмираты запросили новый кредит у МВФ», «Премьер-министр Лю Чжень заявил о правах Китая на газонефтяные месторождения в Японском море», «США обвиняют проправительственные силы Египта в использовании бактериологического оружия», «На вооружение России поступит сорок тяжёлых межконтинентальных баллистических ракет», «Совбез ООН призвал…», «МИД Франции заявил…» и так далее.

— Ничего нового — подумал я. — Большие дяди играют в свою давнюю игру под названием «Геополитика». Ставки в ней высоки, а правил с каждым годом становится всё меньше и меньше. Кто-то накапливает экономический потенциал, кто-то наращивает свои вооружённые силы, иные пытаются сломить волю противника с помощью шантажа и террора, и лишь самые опытные игроки стараются использовать все эти инструменты сразу.

На душе стало гадко, я вырубил компьютер.

Неужели Андерсон прав и люди не способны искоренить агрессию, привитую нам миллионами лет эволюции? С самого начала нашей истории мы только и делали, что убивали друг друга по самым разным причинам: ресурсы, территория, религия… Время и повод не важны, главное, чтобы были как минимум две группы людей, и рано или поздно они обязательно сцепятся, это я вам гарантирую. Мы можем объединиться лишь перед лицом общего врага или, как в случае с нашей миссией, для достижения какой-то общей цели. Но как только объединяющий нас фактор исчезает — каждый снова начинает вести свою собственную игру. Так было после Второй мировой. Стоило только нацистской Германии пасть, как бывшие союзники по антигитлеровской коалиции превратились в непримиримых врагов. Лишь появление ядерного оружия, использование которого гарантировало обоюдное уничтожение обеих сторон, смогло предотвратить тогда очередное глобальное кровопролитие. И хотя оружие массового поражения и предотвратило возможность возникновения новых глобальных войн, локальные стычки-то никуда не делись. Кроме того, всегда оставался шанс, что в какой-то напряжённой ситуации где-то глубоко под землёй у кого-то, имеющего доступ к заветной красной кнопке, вдруг не выдержат нервы, и он, послав к чёрту всех и вся, нажмет её, обрекая тем самым на гибель всё человечество.

* * *

— Добрый вечер, вы смотрите канал Дабл-ю-Би-Эс, с вами Элли Олсен, в эфире программа «Экспансия», в которой мы делимся с вами новостями о жизни и работе людей вдали от родной планеты. Сегодня, в преддверии старта миссии «Прометей-1», мы возьмём интервью у людей, отправляющихся в самые дальние уголки нашей Солнечной системы! Встречайте: на прямой линии с нами, прямо с орбиты, двое руководителей этого полёта: начальник экспедиции, доктор наук, профессор Массачусетского технологического института Уильям Пол Андерсон, а также командир межпланетного корабля «Нил Армстронг», космический инженер первого класса Дарья Викторовна Климова.

— Привет, земляне. — Даша помахала в камеру.

— Доброго вам вечера. Или утра, смотря откуда вы нас смотрите, — поприветствовал зрителей Андерсон.

— Итак, первый вопрос: до отлёта осталось совсем немного, впереди вас ждёт колоссальное путешествие длиной более чем полтора миллиарда километров, что вы чувствуете сейчас?

— Это сложно описать, — ответил Андерсон, поглаживая свою лысину, — столько эмоций… Я всю жизнь отдал астрономии, смотрел в телескоп на различные планеты и звёзды, такие далёкие, такие недостижимые… Я даже и мечтать не мог, что отправлюсь однажды к одной из них. И вот, когда меня три года назад пригласили в программу «Прометей», я согласился не раздумывая. Им нужны были учёные вроде меня. Всего на начальном этапе нас было, кажется, порядка пятисот кандидатов. Все эти годы мы тренировались, изучали теорию, устройство корабля и базы, проходили разные тесты, нас морили голодом, на недели запирали в крошечных тесных комнатушках. И вот, после всего этого, я здесь, сижу перед вами в преддверии самого важного момента в моей жизни, к которому я шёл, можно сказать, с самого детства. Так что я чувствую? — Он ненадолго задумался, анализируя свои эмоции. — Радость, эйфорию, страх, волнение… это сложно передать словами.

— Наверное, мы чувствуем то же самое, что чувствовали до нас многие, — сказала Дарья. — Фернан Магеллан, Христофор Колумб, Юрий Гагарин, Нил Армстронг, Энтон Чейни — все эти люди, как и мы, отправлялись в неизвестность, туда, где до них не бывал никто, они были пионерами, расширяющими границы человеческих владений. То, что наш путь во много раз длиннее, ничего не меняет, мы лишь продолжаем их дело, и я очень горжусь, что эта честь и эта ответственность выпала в том числе и мне.

— Ваш путь действительно очень длинный, — заметила ведущая, — но что насчёт ваших семей, друзей, близких — ведь вы не увидите их целых четыре года! Каково это — расставаться на столь долгий срок?

— Конечно, это будет нелегко, — ответил Андерсон, — моему сыну сейчас четырнадцать, и когда я вернусь, он станет уже взрослым. С психологической точки зрения осознавать это, — он замялся, подбирая слова, — очень не просто. Но на самом деле моей жене Аманде будет гораздо сложнее, чем мне. Как только мы разгонимся и выйдем на траекторию к Сатурну, я лягу в криокапсулу, и большую часть времени я проведу во сне, так что все эти месяцы и годы пролетят для меня незаметно. Чего, увы, не скажешь о тех, кто меня ждёт.

— А вы, Дарья, а что вы скажете?

— Ну, мне несколько легче. — Она задумалась. — У меня нет детей, в отличие от доктора Андерсона. — Она посмотрела на ученого. — Четыре года — долгий срок. Конечно, у меня есть родители и друзья, и я буду очень-очень скучать по ним, но, к счастью, современные системы связи позволяют поддерживать контакт с близкими даже с орбиты Сатурна. Мы не сможем разговаривать из-за задержки сигнала, но электронную почту, видеосообщения никто не отменял. Четыре раза в сутки «Армстронг» будет получать информационные пакеты с Земли, в которых, помимо прочего, будут пересылаться и личные сообщения.

— Увы, разлука с близкими — это неизбежная плата за возможность совершить все те открытия, которые ждут нас, — вставил Андерсон. — Моряки эпохи Великих географических открытий, отправляясь в плавание, так же, как и мы, оставляли своих любимых на долгие годы.

— Вы оба являетесь руководителями в этом полёте… — начала Элли.

— Не совсем, нашим полётом руководит Ник Гарсия, — прервал её Андерсон.

— Да, но он будет находиться на Земле. Я имела в виду, что вы оба начальники непосредственно на борту корабля, ведь так?

— Ну, в принципе, можно сказать так, — согласилась Дарья.

— Просто многим непонятно, зачем иметь двух командиров на борту?

— Командир корабля у нас один, — усмехнулась Дарья. — И это я. Уильям — начальник экспедиции, у нас с ним разные функции.

— Поясните.

— Всё просто, — сказал Андерсон, — Дарья отвечает за всё, что происходит на корабле: состояние его систем, связь, управление полётом и так далее. В том числе и за людей, когда они находятся на борту. Что касается меня, то на мне общее планирование и руководство. Я буду отвечать за выбор места нашей посадки и за строительство самой базы на Титане.

— Ну так и кто из вас главный? — спросила ведущая.

— Формально я, — сказал профессор, — но на борту корабля я фактически являюсь пассажиром и обязан подчиняться Дарье. — Он посмотрел на неё.

— Если по-простому, то Уилл говорит мне, куда лететь, а я уже отвечаю за то, как это сделать.

— Вроде как в такси? — Элли улыбнулась.

— Да, что-то типа того, — Усмехнулся Андерсон.

— Хорошо, следующий вопрос для Дарьи: после вашего отлёта вся команда ляжет в криокапсулы и проспит в них весь путь до Сатурна, вы же вместе с Фёдором Фроловым останетесь бодрствовать всё это время. Зачем? Насколько я понимаю, «Армстронг» полностью автоматизирован, и как только вы закончите разгон, им больше не нужно будет управлять.

Дарья наклонилась в кресле вперёд.

— Смотрите: в состоянии криогенного сна в человеческий организм вводятся особые медицинские препараты: при этом практически полностью останавливается обмен веществ, пульс замедляется до одного-двух ударов в минуту. В этом состоянии человек может пребывать почти неограниченно долго, главное — снабжать организм питательным раствором и поддерживать нужную температуру, от двух до пяти градусов Цельсия.

— Да, в этом и суть криогенной гибернации, — согласилась Энни.

— Теперь представьте, что на борту вдруг случается какая-то авария, что-то, что ставит под угрозу всю экспедицию и требует немедленного вмешательства. Для того чтобы полностью пробудить организм от криосна, сначала нужно вывести из него всю химию. Это процесс небыстрый, его невозможно провести за пару минут, на это требуются по меньшей мере сутки. Да и то в первые часы после пробуждения человек похож на сонную муху, выполнять в таком состоянии какую-то работу очень непросто. На полное восстановление всех физиологических показателей нужен ещё как минимум день.

— Вы хотите сказать, что, пока вы будете просыпаться, может оказаться слишком поздно? — спросила Энни.

— Да, и даже может получиться так, что просыпаться будет уже некому, — мрачно заметил Андерсон.

— Поэтому всегда кто-то должен бодрствовать, — сказала Даша, — следить за тем, чтобы всё работало как надо. «Армстронг» — очень сложный корабль, а в любой сложной системе случаются неисправности. И если их вовремя не устранять, они будут накапливаться как снежный ком, в итоге несколько, казалось бы, незначительных проблем могут вылиться в одну огромную. Когда вы едете по шоссе и у вас вдруг ломается двигатель, вы можете остановиться на обочине и вызвать эвакуатор либо дождаться помощи от проезжающих мимо водителей. В космосе, увы, эвакуаторов не предусмотрено, и некому будет отбуксировать нас домой, случись что. Конечно, все наши системы многократно резервированы, но тем не менее, если что-то выходит из строя, это надо чинить. Этим в основном мы и будем заниматься с Фёдором.

— Следующий вопрос как бы вытекает из предыдущего: вы вместе с Фроловым проведёте наедине три года, если считать путь туда и обратно, как вы будете уживаться всё это время? Ведь с психологической точки зрения это наверняка тяжело?

— Для любой миссии продолжительностью больше нескольких недель команда подбирается так, чтобы быть совместимой с точки зрения психологии. Рабочие навыки, физические данные, интеллект, стрессоустойчивость — это всё, безусловно, важно для космического полёта, и это обязательно учитывается при выборе того или иного кандидата в члены экипажа. Но в равной степени со всем этим учитывается и психологический портрет человека. Иногда специалисты выбирают кандидата с худшими показателями, если считают, что он лучше впишется в коллектив, в противном случае уже к середине полёта оказавшиеся в условиях замкнутого пространства люди могут попросту сойти с ума и поубивать друг друга.

— То есть вас с Фёдором специально подобрали таким образом, что…

— Мы с Фёдором уже работали вместе, в том числе в довольно экстремальных условиях. — Она на пару секунд замолчала, очевидно, вспоминая наш с ней первый полёт. — И мы показали, что являемся отличной командой. Последующие тесты, проведённые в рамках подготовки к этой миссии, данный факт подтвердили. Так что да, у нас с Фроловым очень высокий уровень психологической совместимости.

— Вопрос интимного характера, — сказала Энни, — он многих интересует, но, если не хотите, можете не отвечать: вы с Фроловым пара?

Андерсон засмеялся и с любопытством посмотрел на Дарью.

— Вы правы, Энни, это интимный вопрос, однако я на него отвечу. Когда два человека проходят вместе через такие вещи, как мы с Фёдором, между ними вполне может зародиться симпатия. К счастью, ЮАС, в отличие от некоторых других организаций, лояльно относится к близким отношениям между сотрудниками. Наше руководство считает, что подобные отношения принесут больше пользы, нежели вреда.

— И всё же, — журналистка продолжила наседать на Дашу, — почему только вы двое? Четыре года в экспедиции — это долгий срок, неужели нельзя было включить в экипаж ещё одну пару, помимо вашей, чтобы вы могли следить за состоянием корабля, сменяя друг друга, скажем раз в полгода.

— В самом начале, при планировании миссии, была такая идея, но от неё отказались. Во-первых, дело в том, что криогенная гибернация — новая технология, и хоть последствия её применения для человеческого организма и изучены достаточно хорошо, чтобы этой технологией пользоваться, однако всё равно сохраняются некоторые риски. Процессы погружения в криосон и особенно выхода из него весьма деликатны и требуют строгого соблюдения всех процедур. Кроме того, как-никак введение в гибернацию и выход из неё — это все-таки стресс для организма, который лучше минимизировать. Ну, а во-вторых, два человека банально едят меньше, чем четверо, так что поэтому специалисты нашей корпорации решили остановиться на варианте с одной дежурной парой.

— Хорошо. Уилл, вопрос к вам. Можете нам вкратце поведать план миссии?

— Вас интересует то, как именно мы полетим к Титану и что конкретно будем там делать?

— Да.

— Ну, мы стартуем с низкой околоземной орбиты через четыре дня. Нам не хватит тяги, чтобы сразу покинуть гравитационный колодец нашей планеты, поэтому мы будем разгоняться в несколько витков. С каждым оборотом вокруг Земли мы будем включать наш двигатель вблизи перигея — самой низкой точки орбиты, и увеличивать скорость на несколько сотен метров в секунду. По мере роста скорости наша орбита станет вытягиваться, превращаясь из круга в эллипс, до тех пор, пока где-то на третьем витке мы не наберём вторую космическую и не вырвемся за пределы гравитационного влияния Земли. После этого мы продолжим разгоняться, чтобы достичь системы Сатурна. Благодаря колоссальной эффективности двигателя «Армстронга» мы можем развить очень большую скорость и позволить себе полёт не по гомановской траектории, а практически по прямой. За счёт этого мы доберемся до нашей цели всего за полтора года вместо обычных шести или восьми, как это делали беспилотные зонды до нас. Далее мы подойдём к Сатурну и выполним манёвр торможения, выйдя на эллиптическую орбиту вокруг него таким образом, что низшая точка нашей орбиты будет находиться у самой границы его атмосферы. На этом этапе вся команда уже проснётся, у нас запланировано изучение колец, спутников и атмосферы газового гиганта. В атмосферу мы сбросим «Ахиллес» — небольшой беспилотный самолёт, с его помощью мы соберём данные о её структуре, составе и так далее. На всё это уйдет полтора месяца, затем мы вновь запустим двигатели и отправимся к Титану, выйдем на полярную орбиту и определимся с местом посадки.

— То есть вы хотите сказать, что место посадки до сих пор не определено? — спросила журналистка.

Андерсон потёр переносицу под очками.

— Понимаете, Энни, у нас, конечно, есть на примете некоторые интересные точки благодаря зонду «Адам», запущенному в рамках нашей программы несколько лет назад. Он как раз недавно вышел на орбиту Титана. Но, пока мы летим, могут открыться новые… — он задумался в поисках подходящего слова, — интересности, и, возможно, планы придётся изменить. Так что мы пока не загадываем.

— Хорошо, — сказала Энни, — вы выберете место для посадки, и что дальше?

— Мы сядем в наш шаттл «Дедал» и спустимся на поверхность.

— Вот так просто? А можете рассказать о нём поподробнее?

— Ну, это такой большой космоплан, разработанный исключительно для Титана. У него два типа двигателей: ядерные турбореактивные и ракетные, работающие на метане и кислороде. Пока мы находимся в плотных слоях атмосферы, работают первые, а когда воздух становится слишком разрежённым, в дело включаются вторые, которые и выводят нас на орбиту. Как только мы сядем на Титан, начнём разбивать базу. Первым делом установим жилой модуль и станцию обеспечения. С помощью неё мы будем добывать топливо для «Дедала», а заодно воду и кислород для нас самих. Далее, если всё пойдет хорошо, челноку, потребуется сделать ещё три рейса, чтобы доставить с корабля на поверхность всё необходимое: продовольствие, строительные блоки, научное оборудование и так далее.

— А что может пойти не так? — спросила Энни.

— Много чего, но больше всего мы боимся отказа станции обеспечения, — сказала Дарья, — если она по каким-то причинам выйдет из строя и мы не сможем добывать топливо для «Дедала», и нам придётся сворачиваться.

— На этот случай у нас всегда должен быть запас кислорода и метана для его заправки, — сказал Андерсон, — иначе мы рискуем остаться на Титане навсегда.

— Хорошо, предположим, станция обеспечения работает нормально, топливо, вода и кислород есть, база развёрнута. Что теперь?

— Наука, — невозмутимо ответил профессор. — У нас довольно обширные планы по изучению Титана. Запланирован ряд различных экспериментов: атмосферных, геологических и так далее. Сейчас сложно сказать, чем мы будем заниматься в то или иное время, очень многое зависит от того, как будет развиваться ситуация непосредственно там, на месте. Больше всего нас интересует странный химический баланс в атмосфере Титана.

— А что с ним не так?

— Ну, если не вдаваться в научные подробности, можно сказать следующее: в воздухе Титана должен присутствовать ацетилен, он должен образовываться в верхних слоях под воздействием солнечного ультрафиолета, но его там нет. То же с водородом: атмосфера спутника содержит его намного меньше, чем должно быть согласно нашим расчетам. Мы должны выяснить причину этих явлений.

— И сколько всего времени вы проведёте на Титане? — спросила Энни.

— Восемь месяцев, — ответила Дарья. — Нам нужно дождаться стартового окна, чтобы отправиться домой. После этого мы просто разгонимся и полетим обратно.

— Снова по прямой?

— Да, практически по прямой. У нас очень много топлива, руководство программы посчитало, что доставка на корабль нескольких лишних сотен тонн дейтерия и гелия-3 намного выгоднее, чем растягивать полёт на десятилетие, если бы мы пользовались гомановскими переходами.

— И на том, как я понимаю, всё? — спросила журналистка.

— Для нас да, — ответил Андерсон. — Мы вновь выйдем на орбиту Земли, за нами вышлют челнок, мы пересядем в него и спустимся. Дома мы получим причитающиеся нам почёт, уважение и славу. Будем рассказывать всем байки и небылицы о нашей жизни на Титане, а в это время «Армстронг» начнут готовить к следующему полёту, в который он должен будет отправиться с новой командой уже через год после нашего возвращения.

— И это будет миссия «Прометей-2», — подытожила Энни. — Что ж, огромное спасибо вам за эту интересную беседу, увы, она получилась короткой, но, насколько я знаю, у вас плотный график, нужно готовиться к старту. Морякам перед долгим плаванием, обычно желают семи футов под килем, чего пожелать в такой же ситуации астронавтам, я не знаю, поэтому просто пожелаю вам удачи в предстоящем нелёгком путешествии, этот полёт имеет колоссальное значение для всего человечества. Мы будем неотрывно следить за вашей миссией.

— И вам спасибо за пожелания, Энни! — сказал Андерсон.

— Да, счастливо вам оставаться, ждите нас, — улыбнувшись, сказала Дарья.

— Обязательно будем ждать.

Дарья и Андерсон отключились.

— Напоминаю, что у нас в эфире были члены экипажа межпланетного космического корабля «Нил Армстронг» астронавты Дарья Климова и Уильям Андерсон. Ну а мы переходим к новостям.

По экрану пробежала заставка новостного блока — кадры космических станций, лунных городов и марсианской научной базы «Маринер».

— По сообщениям пресс-центра «Юнайтед Аэроспейс», в колонии «Кларк» в районе южного полюса Луны полностью завершён монтаж новой монорельсовой дороги, соединяющей основную базу с горнодобывающим комплексом в кратере Шеклтон. Торжественный запуск движения по новой ветке состоится третьего октября в присутствии главы корпорации Малькольма Эванса…

* * *

Громада корабля, освещённая заходящим за кормой Солнцем, величественно плыла по орбите. Все системы были включены и приведены в полную готовность, реакторы налились мощностью, четыре огромных, каждый площадью в пару футбольных полей, радиатора светились малиновым цветом, излучая в окружающее пространство мегаватты тепла. Как хищный зверь, затаившийся перед броском, «Армстронг» застыл в ожидании старта.

— Обратный отсчет: восемь минут, — раздался в наушниках голос диспетчера ЦУП.

— Вас поняли, начинаем финальную проверку, — ответила Дарья.

Она достала чеклист и, сверяясь со списком, начала:

— Автопилот.

Я посмотрел на монитор диагностики и, убедившись, что с момента прошлого тестирования с системой управления ничего не случилось, коротко ответил:

— Готов.

— РСУ, — продолжала командир.

— Готова.

— Навигация.

— Готова.

— Гироскопы.

— Активны, все параметры в норме.

— Двигатель, — это уже вопрос к Жаклин Кусто.

— Готов.

— Реакторы.

— В норме, мощность номинальная, — ответила инженер.

— Давление в основной топливной системе.

— В норме.

— Давление во вторичной топливной системе.

— В норме.

— Охлаждение, основной контур.

— Запущен, давление и температура в норме.

— Вторичный контур.

— Запущен, все показатели в норме.

— Радиаторы.

— Активны, тепловая нагрузка… — Жаклин сверилась с приборами, — тридцать четыре процента.

— Связь.

— Связь в норме, — последовал ответ Вильямсона.

— Телеметрия.

— В норме.

…

Я посмотрел на командира, её светлое, слегка присыпанное веснушками лицо было серьёзно и сосредоточенно как никогда, медно-рыжие волосы туго заплетены в косу, на левом виске застыли бисеринки пота, глаза внимательно сверялись с чек-листом. На какой-то момент я залюбовался ею. Конечно, я и раньше замечал Дашину красоту (уж поверьте мне, не заметить такое было бы трудно!) и не раз видел её за работой, как сейчас, но почему-то именно в этот момент — момент полной отдачи и наивысшей концентрации, за несколько минут до старта до меня таки наконец-то дошло, какой же я счастливый сукин сын.

…

— ЦУП, мы закончили, все системы запущены и работают в штатном режиме, экипаж на местах, корабль к старту готов.

— Поняли вас, «Армстронг», следим за вашей телеметрией, подтверждаем, показатели в норме, даем зелёный свет, повторяю, даем зелёный свет. До старта четыре минуты.

Я посмотрел на таймер обратного отсчёта, время тянулось медленно, как кисель. Цифры в секундном окошке сменяли друг друга словно бы нехотя.

— «Пять минут, пять минут — это много или мало?» — всплыли вдруг в памяти слова старинной песенки. — «Про что же там было? Про Новый год, кажется? Ну, у нас тут не новый год, у нас тут дела посерьёзнее, пожалуй что целая новая эпоха», — подумал я. На всякий случай глянул на индикатор лобового стекла перед собой, в тысячный раз проверил отклонения по курсу и тангажу, разумеется, их не было — мощные силовые гироскопы удерживали ориентацию корабля с точностью вплоть до тысячных долей градусов. Перевёл взгляд на панорамное стекло — за окном царила ночь, где-то далеко внизу мерцали огни городов.

Я попытался представить, чем сейчас заняты люди, живущие там: кто-то, наверное, торчит на работе, быть может, стоит в пробке или идёт в магазин. Кто-то учит с ребенком домашнее задание, едет домой в переполненном метро, ужинает. Иные же спешат к друзьям, ведь сегодня пятница. Шумными компаниями в уютных барах и кафе они встречают этот вечер за бокалом пива или, может, чего покрепче. Очередной скучный вечер обычных скучных людей — красота! Ну а я вот сижу в двухсотметровой алюминиевой хреновине, по странному стечению обстоятельств именуемой кораблём, готовой отправиться в место, куда даже свет добирается целых полтора часа! И какого хрена я там вообще забыл? И ведь никто же не заставлял меня на это подписываться! Эх, говорила мне мама поступать на юридический… Хорошо хоть компания тут подобралась приятная… видимо, такая же долбанутая, как и я.

— Две минуты до старта, — раздался в наушниках голос руководителя полёта.

Продолжая размышлять о судьбах обычных людей, я вдруг вспомнил, как мы недавно отмечали свадьбу одного моего старого знакомого. Вовка Белов был человеком, с космосом никак не связанным, дружили мы с ним ещё со школы, он был владельцем небольшой сети аптек в Казани. После нашего выпускного общались мы ну не то чтобы редко, но так, от случая к случаю. И вот в один прекрасный день прилетает мне письмецо, мол, «Приглашаем на свадьбу» и все такое. А шёл уже второй год подготовки к нашей миссии, сил уже не было — так хотелось вырваться хоть куда-нибудь, пообщаться с простыми нормальными людьми о чём угодно, лишь бы не о предстоящем полёте. Не помню, каким чудом, но мне удалось-таки выпросить себе неделю отпуска. Праздник проходил в ресторане, было много незнакомых мне лиц, и я тогда попросил приятеля не распространяться перед другими о моей профессии, в кои-то веки хотелось отдохнуть от всего, что связано с космосом, почувствовать себя обычным человеком среди обычных людей, обременённых обычными заботами. Многие тогда интересовались мной, спрашивали, чем занимаюсь и всё такое, а я отвечал уклончиво, представляясь то ли риэлтором, то ли бизнесменом. И всё же, когда все уже изрядно выпили, в какой-то момент речь зашла о нашей программе. Не удивительно, ведь СМИ очень активно освещали весь процесс подготовки к полёту. Было весьма интересно сидеть и молча слушать, что думают обо всём этом простые непосвящённые люди. И хоть тогда было сказано немало забавных глупостей (что, в общем-то, допустимо для непрофессионалов), большинство всё же сходилось во мнении о важности нашей миссии.

— Обратный отсчёт: шестьдесят секунд.

Я вновь глянул на Дарью и поймал на себе взгляд двух изумрудных глаз. Она улыбнулась мне, я протянул ей руку, она вложила в неё свою ладонь.

Я внимательно следил за бегущими цифрами на таймере, нам не нужно было ничего делать, автоматика должна была позаботиться обо всём сама, оставалось лишь ждать. Как только на табло загорятся нули, двигатели запустятся автоматически, и автопилот согласно давно внесённой программе поведёт нас прочь от Земли.

— Тридцать секунд, — звучал по радио голос Ника Гарсии. — Пятнадцать секунд… десять… девять… восемь… семь… шесть… пять… четыре… три… две… одна… Старт!

На первый взгляд ничего не изменилось, лишь обнулился таймер и загорелись индикаторы тяги двигателя. Ни рёва, ни грохота, ни вибрации — ничего, что присуще кораблям и ракетам на обычной, химической или ядерной, тяге не было. Всё, что мы почувствовали, — лишь слабое ускорение, слегка прижавшее нас к креслам с силой, равной одной десятой земного тяготения.

Я, однако, отчётливо представлял себе процессы, происходящие глубоко в недрах корабля.

Сработали управляющие контуры, открылись клапаны, запустились топливные насосы, накачивая дейтерий и гелий в камеру реактора. Включился индуктор — здоровенная катушка, создающая электрическое поле в гелий-дейтериевой смеси, отчего эта самая смесь разогрелась, моментально превратившись в плазму. Мощные охлаждённые до сверхнизких температур сверхпроводниковые электромагниты сжали плазму в узкий жгут, разогревая её ещё больше и запуская тем самым в ней термоядерную реакцию. Включился дивертор — специальное устройство, отсекающее внешнюю часть плазменного жгута и перенаправляющее раскалённые до нескольких десятков миллионов градусов и разогнанные до огромных скоростей продукты ядерного синтеза в десятиметровое решётчатое сопло. Корабль пришел в движение.

— Есть запуск двигателя, тяга сто процентов, — отрапортовала Жаклин.

— Подтверждаю, все параметры в норме, ускорение одна десятая джи — Сказала Дарья.

— Ну, поехали! — воскликнул Рик.

— Видим ваш разгон, «Армстронг», пока всё идёт хорошо, продолжайте согласно плану.

— Вас поняла, ЦУП.

Я внимательно следил за показаниями мониторов, отмечая изменения характеристик нашей орбиты. В этот раз нам предстояло разгоняться около десяти минут. Ускорение было практически не ощутимо, 0,1g — сущие копейки по сравнению с тем, что мы обычно испытывали при старте с Земли. Я смотрел, как плавно, метр за метром растёт высота апогея: четыреста десять километров — четыреста одиннадцать, четыреста двенадцать… На этом витке мы должны были отдалиться от нашей планеты всего на пару тысяч, на втором — больше, на третьем ещё больше, и так до тех пор, пока мы не наберём вторую космическую и не покинем окрестности Земли.

— Держим курс, скорость семь тысяч девятьсот, растёт, — сказал я.

— Хорошо, разгоняемся по графику, — ответила Дарья. — Вижу на приборах небольшие продольные колебания корпуса в пределах допустимых значений.

— «Армстронг», это ЦУП, сейчас нам тут поступило сообщение по новостным каналам, я думаю, вам будет приятно это услышать. Только что, пару минут назад, генеральный секретарь ООН выступил с общим заявлением от лица лидеров всех стран — участниц организации. Они желают вам доброго пути, «Армстронг», удачи и успехов в вашей миссии. А ещё на улицы городов по всей планете вышли тысячи людей, чтобы вас проводить. Это гигантский флешмоб, они запускают в небо воздушные шары, клянусь, мне кажется, я вижу их даже отсюда!

— Спасибо, ЦУП. Это приятные слова, честно сказать, мы тут все в лёгком шоке, но это правда очень приятно. Передайте всем нашу огромную благодарность, скажите, что их поддержка имеет большое значение для нас, — ответила Даша.

* * *

Земля медленно исчезала за кормой. На первый взгляд это было незаметно, но всё же, если провести возле иллюминатора хотя бы минут пятнадцать, можно было заметить, как постепенно уменьшался её диаметр. Поначалу заполнявшая собой всё пространство позади корабля, сейчас она была лишь немногим больше Луны, какой мы её обычно привыкли видеть с поверхности нашей планеты. Мы неслись прочь, удаляясь от родного мира со скоростью порядка двенадцати километров в секунду. С момента самого первого включения двигателей прошло два дня, и теперь, наконец-то вырвавшись из гравитационных оков нашей планеты, мы летели навстречу неизведанному. «Армстронг» продолжал медленно ускоряться, термоядерный двигатель работал в половину мощности, выдавая ускорение в пять сотых джи. Я сидел в кают-компании и задумчиво смотрел в панорамное окно на медленно вращающуюся в такт движению гравитационной центрифуги Землю. Мы с Дашей уже жили по полётному расписанию, разбив наши вахты на двенадцатичасовые смены. Время моего дежурства начиналось через десять минут. Только что проснувшись и позавтракав, я намеревался отправиться на мостик в самое ближайшее время.

— С добрым утром! — раздался из-за спины голос Егора Трофимова.

— Ну, кому утро, а кому — вечер, — заметил я, зная, что вахта биолога закончилась буквально только что.

— Слыхал, чего наши-то учудили?

— Я только встал, Егор. Для чтения новостей пока времени не было. Что стряслось?

— Да Штаты сегодня ночью отправили к Египту свой флот во главе с авианосцем «Дональд Трамп». Как они говорят: «С целью поддержки демократических повстанческих сил в борьбе с авторитарным режимом», — подражая риторике официальных представителей Вашингтона, продекламировал он.

Я потёр лоб.

— Боже… идиоты. Неужели за сто лет нельзя было придумать отмазку поновее?

— Погоди, это ещё не самый смак! — воскликнул Егор. — Буквально через несколько часов после того, как они вышли в море, кто-то, похоже, угостил этот самый авианосец торпедой!

Я молча сидел несколько секунд, переваривая услышанное.

— То есть ты хочешь сказать, что кто-то атаковал авианосец США?

— Именно! Их президент даже сделал по этому поводу обращение к нации: так, мол, и так, в результате вероломного нападения… и так далее по тексту.

— А точно торпедой? Может, всё-таки у них там что-то само взорвалось? — с надеждой в голосе спросил я.

— Ну, либо торпеда, либо беспилотный дрон, они говорят, будто засекли её в самый последний момент… Не знаю, может, конечно, это всё ложь, враньё и провокация, может, они даже сами это устроили, но, как по мне, вряд ли бы американцы стали взрывать один из своих самых дорогих кораблей.

— А что с ним?

— С авианосцем-то? Большая дырень в борту под ватерлинией, пожар, сильный крен, несколько десятков убитых и под сотню раненых. Тонуть вроде как не собирается, но ни о каком наведении демократии без капремонта теперь и речи не идёт.

— Интересно девки пляшут, — медленно проговорил я, откидываясь на спинку кресла. — И ты думаешь, что учудили это всё именно наши?

— Ну а кто ещё? — развёл руками Егор. — Не египтяне же! Ты же говорил, у тебя отец на подлодке служил, посуди, кто ещё, кроме наших подводников, мог прокрасться в самый центр ордера, долбануть флагман и незаметно смыться?

— Значит, подлодку, выпустившую торпеду, так и не нашли?

— Нет, исчезла, растворилась, будто её и не было.

— Возможно, и впрямь дрон… Знаешь, китайцы тоже могли это сделать, — заметил я.

— Вряд ли, у них, конечно, крутой флот, но это совсем не их зона интересов. К тому же у них сейчас и так забот хватает: тёрки с Японией, восстание на Тайване… ссориться ещё и со Штатами им совсем не с руки. Наши это, говорю тебе, больше некому.

— Если это так, то Симонов затеял очень рискованную игру, — сказал я, имея в виду российского президента. — Если бы американцам удалось перехватить подлодку, доказать её принадлежность, то… — Я сделал паузу, пытаясь представить последствия подобного развития событий. — Преднамеренная атака на боевой корабль, тем более флагман флота… Это вполне себе casus belli.

— Ну пока вроде бы всё хорошо, — сказал Егор. — Скандал, конечно, в любом случае будет нешуточный, но прямых доказательств у них нет, всё, что янки пока могут делать по этому поводу, — сотрясать воздух в ООН да накладывать санкции.

— Всё равно это было очень, очень опасно. Что такого есть в этом сраном Египте, чтобы пойти на такое?

— Не знаю. Наверное, нашим просто надоело смотреть на то, как амеры загребают себе все лакомые куски на планете. Вот и намекнули им, мол, «Египет не отдадим». — Он сделал паузу. — И загребём его сами.

Я устало вздохнул и посмотрел на часы.

— Мне пора, Егор. Даша уже, ждёт.

— А, ну иди, ещё увидимся, — сказал биолог.

Я встал и направился в сторону мостика. Корабль медленно ускорялся, и меня слегка тянуло в сторону кормы. Мозг, пытаясь подстроиться под необычные условия, выкидывал весьма странные фокусы: казалось, будто идёшь не по ровной поверхности, а как бы вдоль склона холма. Все это, помноженное на воздействие вращения самой центрифуги, у многих из экипажа вызывало головокружение и тошноту. Юхиро Ямагути, наш врач, даже выписал самым больным специальные таблетки от укачивания. К счастью, продолжаться это должно было не слишком долго, как только мы закончим разгон и выключим двигатель, все неприятные эффекты тут же пропадут.

Добравшись до радиального туннеля, я стал подниматься в осевую часть корабля, обдумывая новости, которые сообщил мне Трофимов. Мной владели двоякие эмоции. С одной стороны, я чувствовал гордость за наших моряков, операция, провёрнутая ими (если это в самом деле были именно они), вне всякого сомнения, являла собой пример высочайшего профессионализма и заслуживала глубокого уважения. Авианосцы ведь никогда не ходят поодиночке, являясь сердцем авианосной ударной группы, они всегда окружены огромным количеством крейсеров, эсминцев, подлодок, дронов и различных судов снабжения. От отца-подводника я знал, как сложно пробраться через все эти заслоны, найти среди десятков других кораблей заветную цель, торпедировать её и уйти. И ребята сделали всё это, так что наверняка дома их теперь ждут ордена и медали.

Да, они сделали это… вот только зачем? Нет, понятно, что решение об атаке «Трампа» принималось не командиром подлодки, это делалось на самом высоком уровне, да и мотивы его в целом тоже ясны: не дать Штатам подмять очередную страну.

Я добрался до мостика и влетел внутрь. Дарья сидела на своем месте, записывая что-то в инженерный журнал.

— Привет, — сказал я, усаживаясь в соседнее кресло.

— Привет, — поздоровалась она, задумчиво закусив ручку.

— Ну и как у нас дела? — поинтересовался я, по-быстрому проверяя курс и скорость корабля.

— Хреново, — ответила Дарья, передавая мне журнал. — Всего неделя полёта, а у нас уже неисправности.

— Что-то серьёзное?

— В меру. В четвёртом гиродине система отметила превышение уровня вибрации и отключила его, ещё неполадки с системой рециркуляции воды в спальном отсеке, пришлось задействовать аварийный контур.

— Если мы не сможем фильтровать воду, нам крышка, — заметил я.

— Да, но ребята из инженерного отдела говорят, что это легко поправить. Остаётся им верить.

— Будем надеяться, что они правы. Не хочу я, если честно, лезть во все эти сантехнические дела. Это всё?

— Пока да.

— Так, а что будем делать с гиродином?

Дарья устало вздохнула и потёрла руками глаза.

— Не знаю, видимо, придётся лезть наружу и разбирать его. И лучше бы это сделать сразу, как вырубим тягу, пока народ не ляжет в капсулы. Тогда можно будет привлечь Мейса или Жаклин — с ними всяко будет легче, чем возиться потом вдвоём.

Я молча кивнул.

— ЦУП говорит, что проблема может быть с платой управления либо датчиками, — продолжала она, — если так, то у нас в ЗИПе есть и то, и то. В противном случае придётся забыть про этот гиродин до конца полёта.

— Не страшно, у нас их ещё семь штук есть, — улыбнувшись, сказал я. — Кстати, слышала новости?

— Про инцидент с «Трампом»? Да, слышала. Идиоты. Что американцы, что те, кто их атаковал. Особенно если это были и впрямь наши, как думает Егор. Знаешь, что меня больше всего беспокоит? — Она посмотрела на меня. — Что вся эта дребедень доходит и до нас. У нас тут международный экипаж…

— Хочешь сказать, что это может плохо повлиять на отношения внутри команды? — спросил я.

— Не то что бы повлиять… — Она задумалась — Но нервозности это может добавить. К тому же вы с Риком военные…

— Бывшие военные, — поправил я её. — Я его знаю достаточно давно, он, конечно, патриот и всё такое, но он не настолько глуп, чтобы смешивать политику с личными отношениями. Я не думаю, что с ним будут какие-то проблемы, да и вообще с кем бы то ни было. В конце концов, мы тут все в одной лодке.

— Хорошо, если так, — сказала Дарья. — Ладно, пойду.

— Давай.

Она покинула мостик, и я остался один на один с приборами и пестрящей звёздами чернотой космоса за окном.

* * *

Шел шестой час моей смены, я сидел на мостике с планшетом в руках и писал пост. Да-да! Руководство посчитало отличной идеей заставить нас с Дарьей пару раз в неделю писать этакие отчёты с фотографиями или видео о ходе нашей экспедиции, которые впоследствии выкладывались на страницы социальных сетей. Дескать, «ради удовлетворения общественного интереса» и всё такое. Будучи старшей по должности, Даша целиком взвалила данную почётную обязанность на меня, мотивируя это тем, что я изначально был назначен главным документалистом нашей миссии. Все мои возражения на тему того, что я вообще-то фотограф (ну, в крайнем случае видеограф) и занятие всем этим писательством мне совершенно чуждо, категорично отклонялись.

И вот сейчас я глядел в бесконечную звёздную черноту за панорамным окном мостика, и собирался с мыслями, прикидывая, о чём же мне рассказать людям в этот раз.

— Ну-с, поехали, — сказал я себе и застучал по сенсорной клавиатуре планшета.

«Привет, земляне! Сегодня 365-й день нашего полёта, а значит, прошёл ровно год с того момента, как наш корабль впервые включил свой двигатель! На этой неделе мы пролетели орбиту Юпитера. Данное безусловно важное событие было отмечено нами поеданием пары кексов, которые мы по этому случаю испекли…»

— «Кексы»… какие, к чёрту, кексы? — подумал я. — У нас тут космический полёт или кулинарное шоу?

Зажав «Backspace», я начал было стирать написанное, но внезапно остановился: «А о чём тогда ещё писать? О суровых космических буднях? В тридцать пятый раз подряд? Нет уж, пускай в этот раз будет что-то легкомысленное, несерьёзное. Тем паче что не так уж часто мы подобной ерундой занимаемся.

Я восстановил сообщение, быстро отыскал и приложил к нему несколько фотографий, на которых была запечатлена Даша, колдующая над духовкой в процессе приготовления тех самых кексов.

«Ну вот, теперь можно и про серьёзные дела писать».

Я вновь застучал по клавишам:

«…Конечно, как всегда, у нас полно работы. Например, позавчера мы пронеслись всего в каких-то пяти тысячах километров от одного из троянских астероидов Юпитера, Патрокла. Возможно, кому-то из вас покажется, что пять тысяч — это огромное расстояние, и он будет прав, если речь идёт о Земле, но здесь, в космосе, совершенно другие масштабы, и с учётом их можно сказать, что мы пролетели практически впритирку. Разумеется, наши учёные (я имею в виду настоящих, тех, что на Земле, а не этих лентяев, что бессовестно дрыхнут сейчас в капсулах гибернации) не могли пройти мимо такой шикарной возможности поизучать этот космический булыжник. Так что нам вместе с командиром Климовой пришлось немного побыть астрономами и понаблюдать за ним с помощью бортовых телескопов корабля. Камушек этот оказался и впрямь достаточно интересным. Любопытно в нем прежде всего то, что он представляет собой не единое целое, а состоит из двух практически одинаковых по размеру астероидов (122 и 112 км в диаметре), связанных друг с другом узами гравитации и вращающихся вокруг общего центра масс. Всего мы отщёлкали несколько сотен снимков в самых разных диапазонах, начиная с оптического и заканчивая инфракрасным, а ещё просканировали его нашим лидаром и радаром. Что ж, хочется верить, что собранная нами информация и впрямь окажется полезной…»

Я задумчиво почесал подбородок, думая, о чём бы ещё написать.

«…А ещё мы третьего дня высадили новый урожай перцев в нашей гидропонике. Удивительно, если честно, в жизни бы не подумал, что стану когда-то заниматься садоводством, да ещё и в миллиарде километров от дома. Забавная штука получается: шёл в космонавты, а стал агрономом. Совсем как тот несчастный парень, что два года выращивал картоху на Марсе. Хотя стоп, он же по образованию был ботаником!

Конечно, как всегда, не обходится без мелких неисправностей: снова барахлит водяной насос в жилом секторе. Спецы из «Юнайтед Аэроспейс» прислали нам подробную инструкцию на целых двадцать страниц о том, как её привести в порядок. Будем разбираться с ней на следующей неделе, надеюсь, теперь мы сможем её окончательно починить, потому как прошлые попытки, очевидно, не увенчались успехом. В целом подобные бытовые неприятности скорее развлекают нас, скрашивая однообразные будни полёта, нежели доставляют какие бы то ни было проблемы. Самое главное, что наши основные системы исправны: реакторы питают нас энергией, мы не сбились с курса, есть связь с Землёй и капсулы гибернации, от которых зависят жизни наших товарищей, работают без нареканий».

Я вновь прервался и долго-долго смотрел в окно, собираясь с мыслями. Тысячи немигающих звёзд глядели на меня оттуда, из бесконечных глубин, царящей за бортом «Армстронга» пустоты. Они были всюду, куда бы я ни направил взгляд… Так много, что просто невозможно сосчитать…

Я сделал отступ, как бы отделяя эту часть сообщения от остального, и, вздохнув, продолжил:

«…Знаете, каждый день я не перестаю думать о том, как далеко мы зашли. Сейчас мы удалились от дома почти на миллиард километров. Просто непостижимо! С такого расстояния Солнце выглядит крошечной сияющей точкой, а Землю без телескопа или, в крайнем случае, хорошего фотообъектива вовсе не разглядеть. Честно говоря, когда я представляю отделяющую нас от человеческого мира пустоту, мне становится страшно. Мы так далеко! Но ещё больший страх я чувствую, когда смотрю на звёзды! Тысячи, миллиарды звёзд, рассыпанных на умопомрачительном расстоянии друг от друга! И ведь вокруг многих из них существуют миры, столь далёкие от нас, что мы и представить не можем! Вряд ли Галилей, глядя на Юпитер в свой древний телескоп, вообще мог подумать о том, что люди смогут добраться до него. Но вот мы пересекли его орбиту, и это даже не конечная станция нашего маршрута! Через каких-то пять месяцев мы окажемся возле Сатурна, тринадцать представителей Homo Sapiens в крошечной алюминиевой скорлупке! Мы будем первыми, кто невооружённым глазом увидит его кольца, мы будем первыми, кто ступит на поверхность Титана. И все это спустя каких-то полтысячи лет с момента, когда человек впервые воздел к небу зрительную трубу, задаваясь вопросом «А что там?» Если б кто-то в Средние века сказал, что люди будут жить на Луне и путешествовать к другим планетам, его бы подняли на смех и, вероятно, сожгли бы на костре, обвинив в ереси. Всё-таки надо признать, что наша цивилизация проделала большой путь за эти пять сотен лет. Со времён самого зарождения человечества мы неустанно шли вперёд, движимые любопытством и жаждой познания, осваивали новые земли, открывали для себя новые законы нашего мира. Иногда мы оступались и падали, откатываясь в своём развитии назад, и это были тёмные времена. Но даже в самые мрачные века оставались энтузиасты, раздвигавшие границы человеческого познания. И наша миссия стала закономерным итогом всего этого. Вот теперь я смотрю на окружающие нас звёзды и думаю: раз уж мы забрались так далеко, то что будет потом? Что будет спустя пятьдесят, сто, двести лет после нас? Достигнем ли мы когда-нибудь всех этих миров, и если да, то что ждёт нас там? Или, может быть, «кто»? У меня нет ответов на эти вопросы, мне просто не дано их знать. Я лишь маленький человек, один из миллионов чокнутых психов, помогающих человечеству делать всё новые и новые шаги на пути прогресса. Я такой не первый и, думается мне, далеко не последний. То, в чём я участвую сейчас, весь наш полёт, ещё каких-то два десятилетия назад было лишь мечтой в головах учёных и инженеров, но теперь он реален, а значит, и всё остальное, все наши грёзы о будущем среди этих бесчисленных звёзд тоже в один прекрасный день могут стать реальностью. Нужно лишь продолжать идти вперёд».

Я внимательно перечитал написанное и, удовлетворившись результатом, нажал кнопку «Отправить». Мое сообщение через компьютер системы связи и пятиметровую параболическую антенну устремилось к Земле. Пройдёт ещё без малого час, прежде чем импульсы радиоволн достигнут приёмников в центре управления полётом. Далее сообщение передадут в пресс-службу «Ю-Эй-Си», где его, возможно, слегка подправит редактор, после чего от моего имени выложит в сеть на обозрение сотням миллионов людей. Чёрт, похоже, я так скоро стану настоящей интернет звездой!

Я глянул на часы, они показывали ровно 18:00 по Гринвичу. Как раз время, когда мы должны были принимать ответную передачу от Центра управления полётом. Ввиду большого расстояния прямая связь была невозможна, поэтому четыре раза в сутки строго по графику: в полночь, шесть утра, полдень и шесть вечера — мы получали с Земли информационные пакеты. Обычно в них содержались личные письма, подборка свежих новостей, сообщения и инструкции от наземного персонала миссии. Кроме того, мы с Дашей для собственного развлечения могли заказывать кое-какие журналы, книги и фильмы. Разумеется, вся эта информация тщательнейшим образом фильтровалась, содержимое писем внимательно просматривалось, ни о какой тайне личной переписки и речи не шло. Весь этот тотальный контроль нужен был для того, чтобы не допустить до нас какой-либо негативной информации, способной вызвать ненужный стресс. Психологи на Земле сильно переживали за наше эмоциональное состояние, и, принимая во внимание то, где мы сейчас находились, делали они это вполне обоснованно. Любое лишнее волнение на таком удалении от дома могло отрицательным образом сказаться на нашей миссии.

Я приблизился к монитору системы связи. «Принимается инфопакет», — светилось сообщение. Пришлось подождать несколько минут — передача данных на такое колоссальное расстояние дело совсем не быстрое. Наконец компьютер сообщил об окончании загрузки. Я мельком глянул на объём полученного файла — 18,76 Гб. Открыл его и быстро просмотрел содержимое, всё как всегда: почта, новости, дежурное сообщение из Центра управления в стиле «Мы следим за телеметрией, она показывает, что у вас всё хорошо». Также в пакете присутствовал архив с новым программным обеспечением для некоторых наших систем. Я мельком просмотрел инструкцию по установке и начал накатывать обновление. Пока ставился софт, решил глянуть новостные заголовки: «Британские учёные открыли секрет бессмертия!», «Новый шаг на пути к созданию искусственного интеллекта? Программа Sunny отвечает на вопросы», «Миссия Прометей: один год вдали от Земли. Что ждёт наших астронавтов?», «Разочарование столетия! Океаны Европы мертвы!», «Новый этап в освоении Луны: закончено строительство третьей пищевой фермы в колонии Кларк»… И всё в таком духе. Уже которую неделю мы с Дашей замечали полное отсутствие новостей на политическую или экономическую тематику. Это могло означать только две вещи: либо на Земле сейчас полное затишье, либо новости такие отвратные, что ЦУП просто не хочет их нам передавать. Честно говоря, первый вариант представлялся менее вероятным.

По плану у меня сегодня запланирован осмотр «Дедала». Сорокаметровый челнок был пришвартован к одному из четырёх радиальных стыковочных узлов в центральной части корабля, сразу позади второго гравитационного кольца. Согласно расписанию его системы проверялись раз в месяц, и сейчас как раз подходил срок очередной ревизии. Я покинул мостик и направился в сторону кормы. Отсеки на моём пути были совершенно пустынны, лишь шум вентиляторов да гул электромоторов центрифуг нарушали тишину впавшего в спячку корабля. Мы с Дашей уже давно привыкли к этому царящему вокруг нас забвению. Конечно, в первые пару месяцев было тяжело: тишина и одиночество, помноженные на осознание колоссального расстояния, отделявшего нас от человеческого мира, сильно давили на психику, но постоянный контакт с Землёй, письма от родных, сообщения из ЦУПа поддерживали нас. Кроме того, стоит отдать должное психологам, подбиравшим состав нашей миссии, они не зря ели свой хлеб. За все время полёта у нас не возникло ни одного сколько-нибудь серьёзного конфликта. Мы чувствовали себя невероятно комфортно в обществе друг друга. Время от времени, пользуясь нашим уединением, мы устраивали свидания. Первое из них случилось примерно на четвёртой неделе полёта. Как-то, подойдя к Даше, я взял и просто предложил ей совместный романтический ужин (для меня это вообще-то был скорее завтрак). К назначенному времени приглушил свет в кают-компании, накрыл и кое-как из подручных материалов украсил стол. Разумеется, еда была не слишком изысканной — у нас попросту не было на борту такого разнообразия продуктов, чтобы готовить что-то эдакое. К тому же мои кулинарные навыки всегда оставляли желать лучшего, так что всё, на что меня хватило, — картофельное пюре с гуляшом. Мы надели наши лучшие выходные наряды. Нет, то были не смокинг и вечернее платье, а всего-навсего простецкие майки-шорты (уж всё изящнее повседневных рабочих комбинезонов). Даша даже сделала соответствующие обстановке романтического свидания макияж и причёску, впервые за всё время со старта миссии распустив свои обычно собранные в косу медно-рыжие волосы. И мы просто сидели и болтали, так, как это делали бы обычные земные мужчина и женщина, сидя где-нибудь в уютном ресторане на берегу моря.

Нет, мы, разумеется, не съехались в одну каюту просто в силу того, что конструкция и размеры жилых помещений не слишком способствовали совместному проживанию. Каждый из нас остался в своей каморке, что, впрочем, не особо мешало нам в моменты интимной близости, ведь в нашем распоряжении был огромный корабль с целой кучей разнообразных отсеков, в некоторых из них даже царила невесомость, что позволяло нам проводить весьма любопытные сексуальные эксперименты.

Пролетая через отсек гидропоники, я заметил хвост медных волос, промелькнувший среди зелени листвы. Развернувшись, я прокрался сквозь ряды висячих грядок и тихонько приблизился к Даше со спины. Она собирала созревшие помидоры в специальный сетчатый мешок, совершенно не подозревая о моём присутствии. Я обхватил руками её талию и мягко прикусил за ухо:

— Ам!

— Чёрт, чтоб тебя! — вскрикнула она от неожиданности.

Удовлетворённый своей проделкой, я засмеялся.

Она легонько стукнула меня в грудь.

— Чего ржёшь? Ты меня чуть до смерти не напугал!

— Ты что не спишь-то? — спросил я, подхватывая уплывающий в невесомости выроненный ею томат.

— Не знаю, бессонница у меня! — сказала она сердито. — А если ты ещё и будешь ко мне постоянно так подкрадываться, то я вообще глаз сомкнуть не смогу и чокнусь на почве недосыпа.

— Если ты сойдёшь с ума, по инструкции я должен буду упаковать тебя в морозилку. На самом деле это всё мой хитрый, коварный план по захвату корабля!

— Хочешь захватить корабль? — усмехнулась она. — Ну валяй, только что ты будешь с ним делать?

— Ну, это я ещё не решил, хотя, думаю, у меня будет куча свободного времени. Не знаю, может быть, сделаю гравитационный маневр у Сатурна и отправлю нас к какой-нибудь звезде. Я тут как раз приметил одну, по моим расчётам, мы сможем до неё добраться всего-то чрез пару десятков тысяч лет.

— Только задолго до этого у нас кончится ядерное топливо и питательный раствор для капсул. Так что к твоей звезде мы долетим в виде тринадцати древних высохших мумий.

Я улыбнулся.

— Ну зато мы будем первыми людьми, добравшимися до другой системы.

— Ага, первыми трупами людей, — парировала она. И, перейдя на серьёзный тон, спросила: — Ты куда, на «Дедал»?

— Да, сегодня по плану проверка.

— Пойду с тобой, все равно у меня сна ни в одном глазу.

Даша закрепила мешок с овощами на трубке системы орошения, и мы вместе отправились к челноку.

— Есть какие-то новости с Земли? — спросила она по пути.

— Ничего особенного, всё как обычно. Прислали кучу статей про космос, науку, светскую жизнь и прочую дребедень.

— И давай угадаю, опять ни слова о том, что творится в мире?

Я кивнул.

— Как думаешь, там правда всё так плохо?

— Не знаю, — ответил я, — последняя новость о международных отношениях, что я читал, была о том, как наши разместили в Мексике пачку оперативно-тактических ракет, а Штаты ответили тем, что заставили турок блокировать Босфор и перекинули к ним на базу Инджирлик пару эскадрилий беспилотных бомбардировщиков. Это было два месяца назад, вряд ли что-то изменилось в лучшую сторону с тех пор.

Дойдя до стыковочного модуля, мы подплыли к одному из четырёх радиальных люков, соединявшему главный корабль с «Дедалом». Я открыл его и втянул себя внутрь, пройдя через короткий переходной тоннель, оказался внутри челнока.

Сейчас, когда мы всё ещё находились вдали от цели нашей миссии, челнок был законсервирован и практически полностью обесточен. Проплыв сквозь неосвещённый пассажирский отсек, мы оказались в кабине пилотов. По размеру она не шла ни в какое сравнение с мостиком «Армстронга», была намного меньше, теснее и напоминала скорее кабину самолета (коим «Дедал» отчасти и являлся). Пара кресел с сайдстиками по бокам, в центре — консоль управления двигателями, спереди — приборная панель, усеянная множеством кнопок и дисплеев. Поверх панели — проектор индикатора лобового стекла. Я устроился в левом кресле и щёлкнул тумблером над головой, вспыхнули контрольные лампы, извещающие о включении питания. Быстро пробежался пальцами по кнопкам, включая систем челнока: главный компьютер, навигация, двигатели, управление и так далее. Дарья устроилась в кресло по правую руку от меня и занялась запуском реакторов шаттла. Они были меньше и гораздо слабее тех, что питали «Армстронг». Вообще главной функцией ядерной силовой установки челнока было отнюдь не снабжение его электричеством, она была частью двух турбореактивных моторов шаттла. В целом они сильно походили на обычные движки какого-нибудь авиалайнера, главным отличием было то, что они должны были работать в лишённой кислорода атмосфере «Титана», поэтому традиционная схема с топливом, распыляемым в камере сгорания, и воздухом, использовавшимся в роли окислителя, тут совершенно не годилась. Инженеры «Юнайтед Аэроспейс» откопали столетние проекты ядерных турбореактивных двигателей. Эти штуки строились и испытывались в США в пятидесятых — шестидесятых годах двадцатого века, однако так и не нашли применения на Земле, оказавшись чересчур дорогими, громоздкими и неэкологичными. Они не требовали топлива для работы, а вместо обычной камеры сгорания для разогрева воздуха там использовались миниатюрные ядерные реакторы. Втягиваясь через воздухозаборник, как и в обычном реактивном двигателе, воздух проходил через несколько ступеней компрессора, после чего поступал в раскалённую активную зону, разогревался там, затем, расширяясь, проходил сквозь лопатки турбины и в конце концов выбрасывался из сопла, создавая реактивную тягу. Фонила вся эта система просто нещадно, но инженеры корпорации сумели её доработать, снабдив теплообменником и пустив поток воздуха в обход радиоактивного сердечника. Эффективность двигателей немного упала, но зато выхлоп стал даже чище, чем у традиционных турбореактивных моторов, работавших на керосине. Отсутствие необходимости в топливе делало эти движки идеальными для полётов в плотной бескислородной атмосфере Титана, что и склонило выбор инженеров в их пользу. Всего «Дедал» имел два таких мотора, упрятанных под обшивку в корневых частях крыла. В обычном режиме они могли обеспечить горизонтальный полёт на высоте до сорока километров, а при приближении к поверхности открывались створки нижних сопел, и поток воздуха перенаправлялся под брюхо, обеспечивая тем самым возможность вертикального взлёта и посадки. Также для полёта на больших высотах и в вакууме шаттл имел традиционные ракетные двигатели, работавшие на кислороде и метане.

В целом «Дедал» по внешнему виду напоминал обычный земной челнок, он имел короткие дельтовидные крылья и двойное V-образное хвостовое оперение. Правда, в отличие от своих «земных» собратьев для взлёта с Титана ему не требовались колоссальные ракетные ускорители, а благодаря низкой силе тяжести и, как следствие, невысокой орбитальной скорости его корпус не подвергался большим термическим нагрузкам при входе в атмосферу. Всё это вкупе с возможностью добычи топлива прямо из метановых морей делало «Дедал» идеальным транспортом для Титана, позволяя ему взлетать и садиться на этот спутник Сатурна практически неограниченное число раз.

Вдвоём мы быстро пробежались по проверочному чек-листу, убедившись, что челнок в полном порядке. Закончив работу, Дарья отправилась заниматься своими делами, до начала её дежурства оставалось ещё несколько часов, я же двинулся обратно на мостик отбывать остаток своей вахты.