Игра правил

Александр Фломастер, 2020

«Игра правил» – это уникальный синтез науки и философии, написанный языком психологии взаимоотношений и упакованный в современную социальную проблематику. В книге представлены двенадцатилетние изыскания автора, структурированные в метафизическую модель, объемлющую популярные и альтернативные научные теории, некоторые философские направления и разнообразные религиозные воззрения. Затрагивается значительная часть острых проблем современного общества, будь то переоценка значимости потребления, эгоцентризм, кризис авторитетов, утрата смысла жизни, различные формы нетерпимости и многое другое. Особое внимание уделено проблематике взаимоотношения полов. В формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Философский диалог XXI века

© Фломастер А.,текст, 2020

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2020

Дизайн обложки: Патрушева Т.Н.

Глава I

Моя первая партия

Сидя напротив меня в кресле и закинув голень левой ноги на колено правой ноги, В потянулся за своей чёрной пешкой и сделал тридцать пятый ход e5. «Ход ни о чём», — подумал я, и сразу забрал пешку ответным ходом Fe5. Он без раздумий ответил: ладья e5, и самодовольно и слегка надменно ознаменовал ход очередной порцией своего менторства:

— Сила человека, — вальяжно излагал В, — обусловлена количеством гипотетически и фактически побеждённых им других людей. Людей, либо уже уступивших тебе своё жизненное пространство, либо готовых это сделать, как только ты от них этого потребуешь. Угнетение свободы воли — это неотъемлемый атрибут борьбы в человеческом социуме, — многозначительно разводя руками и замедлив речь, он обозначил окончание своего раунда, как бы ожидая отсутствия возражений и признания его победы. На лице В всё отчётливее проступало выражение самодовольства, которое он намеренно демонстрировал, но чтобы это выглядело так, будто он тщетно пытается его скрыть.

Мы играли в игру, внешне сильно напоминающую классические шахматы. Происходила она на шахматной доске и шахматными фигурами, ходящими по правилам шахмат. Всё дело в том, что после 2006 года, когда машина начала доминировать над человеком в шахматах, интерес к ним с нашей стороны внезапно начал остывать. Но привычка — дело настырное, и даже когда мы сознательно отказались от дела, где творчество человека уступало место холодному расчету машины, тяга к шахматам оставалась на каком-то, чуть ли не инстинктивном, уровне. К слову сказать, «шахматы Фишера» тоже не поправляли положения и стойкого интереса не вызывали по той же самой причине. Тем не менее решение было найдено! И ответ пришёл, как всегда, со стороны вездесущего и во всё проникающего постмодернизма: объединения и сложения ранее имеющегося и создания чего-то, пусть и не принципиально, но довольно-таки нового и свежего. Короче говоря, В предложил объединить две игры: шахматы и го. Поначалу идея показалась до крайности абсурдной и нереалистичной, но в процессе обсуждения правил и механики игры стало вырисовываться что-то очень даже приличное. Игра начинается с пустого шахматного поля, куда игроки поочередно выставляют шахматные фигуры, размещая их на любых клетках. Один ход — одна выставленная фигура. Первыми на стол выставляются короли. После королей — любые фигуры или пешки по желанию. Действуют два правила: нельзя выставлять фигуру на сторону поля соперника, то есть за свою половину, и нельзя выставленной фигурой объявлять шах — выставленная на доску фигура должна «пожить» на поле хотя бы один ход, прежде чем обретёт возможность пересечь центр и атаковать короля противника. Немаловажна была возможность выставлять по две пешки за один ход, что в случае опасности давало хороший манёвр для защиты. Разумеется, единожды срубленные фигуры более не возвращались до завершения партии на игровое поле. Так у нас и получился слегка видоизменённый «Кингчесс». Поначалу игра в «это» была задорным ребячеством, продолжающимся исключительно из любопытства и разнообразия. Но со временем появлялись всё более захватывающие связки и стратегии, основанные на определённом порядке выставления фигур и пешек. Появились фишки и уловки с захватом пространства и прочие элементы творческого процесса игры, свойственные как шахматам, так и го. Игра прижилась и успешно затягивала всех её попробовавших. Синтез двух игр был гордо наречён «ШаГо», как несложно догадаться, по первым двум буквам названий. Была, конечно, идея назвать игру «ГоМаты», что, безусловно, гораздо ближе по звучанию и возникающим в голове образам передавало суть нелепой задумки. Но «ГоМаты» растворились тогда же, когда и были сотворены, уступив место нынешнему названию, закрепившемуся на годы.

Наша игра сопровождалась оживлённым и эмоциональным диалогом, как и полагается, с нарастающей важностью произносимых речей — когда каждый считает, что именно его фраза будет решающим туше в разговоре, расставляющим всё на свои места и заставляющим оппонента признать поражение. Тема, по обыкновению, обсуждалась острая и жизненная: «Почему сильные люди угнетают слабых?».

— Всё дело в том, — незамедлительно среагировал я, нивелируя тем самым созданную им пафосность момента, в то же время сходив ферзём на а1, — что человек с угнетённой свободой воли не добавляет тебе силы, а лишь показывает уровень силы нынешний. Задача сильного человека заключается не в познании собственного уровня силы, а в её приумножении. Нет никакого смысла плескаться силой в сторону слабых. Это не принесёт тебе никакого прироста в силе. Оттого сильным человеком является не угнетающий слабого, а слабому помогающий…

— Сентенциями глаголить — твоё всё! — внезапно перебил В. — Но пафосное словоблудие о «помощи слабым» не имеет ничего общего с прикладными знаниями о жизни. Подобным красноречием набита не одна сотня книг. Книг, как будто бы знающих и мудрых, а в реальности лишь напыщенных от собственной важности, но пустых и легкомысленных. Всё их красноречие с треском расколется о нашу замечательную зияющую мраком действительность. Приведи мне хоть один конкретный пример, где человек способен множить свою силу, не угнетая воли других людей?

Тот факт, что он меня перебил, — изрядно польстил. Он не стал бы делать этого без веской причины. Да ещё и забыв об очередном ходе! И раз уж такое произошло, то ему явно не по нраву услышанное. Но я постарался не обличать факта понимания своей маленькой победы, а предпочёл выжать из произошедшего по максимуму: прибавил пару децибел громкости в голосе для пущей уверенности и докрутил ноток спокойствия в мимике для создания видимости абсолютного комфорта своей позиции:

— Могущество короля, — размеренным тоном отозвался я, — измеряется не числом окружающих его пешек. Нет! Могущество короля измеряется числом ферзей, созданных королём из пешек. Могущество короля измеряется числом людей, имеющих огромную силу и готовых пустить её в ход во имя своего правителя. Разница между зависимостью и преданностью. Между страхом и уважением. Между, в конце концов, ненавистью к тебе и любовью к тебе. Поэтому наделяя других людей силой, ты множишь и свою собственную. Сильные и преданные тебе люди представляют собой бóльшую пользу для тебя, чем угнетённые, слабые и зависимые. Угнетая людей, ты множишь врагов, хоть и слабых. А помогая людям и наделяя их силой, ты создаешь крепких друзей и союзников. Поэтому из пешек нужно создавать как можно более могущественные фигуры, наделяя их силой, а не оставлять их пешками и уж тем более не сбивать их с доски.

Закончил я говорить, ощущая абсолютный контроль над ситуацией и вкус победы во рту. Я толкнул мощнейшую мысль, наполненную полноценными образами. Для полноты картины, где в финале добрый герой побеждает злодея, в конце моего спича не хватало только эпической темы Ханса Циммера и лёгкого бриза в лицо. Это была тяжёлая победа и оттого настолько приятная! Лицо В стало настоящим, все маски растаяли, глаза смотрели на доску, но как бы сквозь неё. И мысли его летали именно там, куда я их и отправил: в моей версии правды!

— Твой рассказ о необходимости создавать из пешек ферзей, — неторопливо заговорил В, смотря на доску и о чём-то думая, — это, бесспорно, верная мысль. Но она верна с одной оговоркой. Она верна только в том случае, если ты единственный на доске король, — сходив неожиданно для меня ферзём е8, он оторвал от доски взгляд и, устремив его в мои глаза, продолжил говорить. — Короли, друг мой, существуют только на этой игровой доске. Но в нашей с тобой реальной жизни нет никаких королей. Никаких помогающих другим фигурам королей не существует. Все люди — лишь фигуры разного достоинства, усердно старающиеся доковылять шаг за шагом до ферзей. Но наше ковыляние совсем не на руку уже имеющимся на доске ферзям. Уже стоящим на доске ферзям не нужны конкуренты и соперники на «их» доске. Им не нужны новые ферзи. Ведь в реальном мире не существует никакой преданности и каждый играет только сам за себя. Оттого ферзи реального мира всеми силами стараются помешать другим фигурам стать ферзями. И в этом примитивном спектакле и заключена вся наша жизнь: борьба с другими фигурами за лучшее место под солнцем. И до самой смерти каждая фигура будет пытаться рубить фигуры меньшего достоинства, уворачиваясь от ударов фигур достоинства большего. В стремлении стать сильнее мы будем рубить всех, кого можем рубить мы, и будем стараться выживать против тех, кто норовит срубить нас, — он оторвал от доски моего короля с g1 и, вращая его в руках, не спеша продолжал. — Поэтому вести речь о каком-то короле, якобы создающем из пешек ферзей и заботящемся о других фигурах, — это профанация чистой воды. Это полное непонимание механизмов человеческого социума, — вернув короля на место, он поднял лежащую с левой стороны доски мою ранее срубленную пешку и, медленно покручивая её в руках, продолжил говорить. — Ты, как и я, и как все остальные люди вокруг, — лишь одна из сотен миллионов фигур. И тебе плевать на окружающие фигуры чуть более, чем полностью.

Продолжая вращать пешку в правой руке, он замолчал. После его хода ферзём на e8 партия была закончена, ведь я вынужден был поменять своего ферзя на его ладью через три хода или получить мат через один. Я был уничтожен до такой степени, что вместо своих мыслей слышал лишь шаг секундной стрелки часов, стоящих далеко на кухне. Картина полностью перевернулась, и я оказался не в состоянии подыскать достойный ответ на им произнесённое. Я не мог найти слов и выдавил что-то унизительно шаблонное вроде: «Хорошая партия, В, но мне нужно ещё поработать, так что давай договорим завтра!» Кивнув и поставив пешку обратно на стол, В встал, прошёл в прихожую, надел свою тёмно-синюю восьмиклинку, накинул пальто, пожал мне руку, поблагодарив за партию и беседу, и вышел на площадку с дежурной фразой-обещанием «позвонить на днях».

Заперев дверь и дойдя до кровати в спальне, я плюхнулся на неё как подкошенный и уставился в потолок… в потолок, из стыков плит которого совсем недавно на пол протекал цементный раствор, залитый соседом Серёгой сверху. Привычно перебирая затёртые чётки, я начал думать о бесчисленных случаях, когда я зарекался не праздновать победу раньше времени. Что как бы я ни контролировал ситуацию или как бы мне ни казалось, что я её контролирую, нужно сперва довести дело до конца, а потом уже радоваться полученному результату. Но я снова и снова попадаюсь в одну и ту же ловушку и наступаю на одни и те же грабли. Причём на грабли самим собой и разложенные, что раздражало неимоверно.

Но недооценка ситуации волновала меня куда меньше, чем сама суть разговора с В. Я старался как-то отвлечься рассуждениями о недооценке, хотя и здесь всё время возвращался к сути разговора, пытаясь отыскать точку своего провала. Была ли моя позиция изначально ошибочна или я повёл её к пропасти с какого-то определенного момента диалога? Пытаясь разрешить возникшую дилемму, я обнаружил себя совершенно в другой позиции: под ногами у меня возник Гранд-канал! И по его водам я плыл то ли на гондоле, то ли на аутентичном лонгтейле тайского типа. В общем, я находился на какой-то деревянной лодке с одним веслом позади. А управляла диковинным транспортом моя одноклассница, которую я не видел уже много лет. В стремлении разобраться в происходящем я совсем выпустил из виду, что мои рассуждения увели меня от бессилия в сон, где мы зачем-то плыли с Оксаной по Венеции…