Часть I. Определяя Существование
Введение
«Орел взял круглый камушек и бросил его в реку. Все видели, как камушек упал в воду и исчез там. Обернувшись к племени, Орел прокричал: «Этой загадке нет никакого объяснения, этот камушек перешел к другому существованию!»
(Смит Уильям Р. Мифы и легенды австралийских аборигенов)
«Разные растения и их человеческий характер: роза, плющ, трава, дуб, яблоня, злак, пальма. Сравни с различием характеров, которыми наделены слова.»
(Витгенштейн Л. Культура и ценность)
Подводя итог предшествующей философской традиции, Аристотель Стагирит определяет человека как «политическое (государственное или общественное) животное» (ζῶον πολιτικόν). А поскольку, согласно Аристотелю, «всякое государство представляет собой своего рода общение, всякое же общение организуется ради какого-либо блага», то и человеческое существование он представляет как своего рода восхождение из животного в социальное, т.е. в общественное состояние как способ или «форму» жизни человеческого существа. Завершая разбор взглядов своих предшественников, в основании собственного учения о душе Аристотель заявляет жизнь как «признак одушевленного существа»: «одушевленное отличается от неодушевленного наличием жизни» [«О душе» 413 a 22–23]1. Тем самым, Стагирит связывает человека и животное по признаку жизни, причислив его к общему роду одушевленного.
Эта родовая принадлежность человека к Одушевленному находит последовательное выражение в его трактате «О душе». Аристотель выделяет три вида души: растительную (пассивную, обеспечивающую функцию «восприятия через среду», питания и роста), животную (физически активную, страстную, желающую и стремящуюся) и разумную (мыслящую, рассудительную, обеспечивающую доступ в способность «верного суждения»). Душа относится им к источнику движения и формообразования одушевленного тела, т.е. к способу телесного существования всех видов живого. Душа это источник целеполагания, способ или «форма» жизни, «энтелехия тела» и его способность к самоопределению. Способность разумной души к суждению имеет своей составляющей потребность переживания человеком условий собственного существования и формирования отношения к самому себе. Аристотель — первый экзистенциальный философ. И человек, в понимании Стагирита, экзистирующий между сущим и существованием в горизонте бытия, полагаемого разумной, т.е. мыслящей и рассудительной, душой.
Для убедительности, при обращении к материальному миру, лишенному признаков одушевленности, Аристотель обращается не как к сущему, но как существованию. Одушевленное сущее, согласно античной традиции, которую исследует Аристотель, определяется им как то, что схватывает формой материю, что придает неопределенности материального сущего некоторую форму. Высшей формой одушевленности выступает способность к суждению, задача которого о-пределить, т.е. положить предел, оформить нечто в определенность смысла. Определенность вещей Аристотель рассматривает в «Физике» в качестве составной части существования. Вещи — продукты разумной деятельности, участвующие в габитусах тел, превращающих Подлунный мир во вселенную тел и вещей.
Эту вовлеченность существования (общее) в «разумное суждение» (о частном), имеющим горизонт общего, Аристотель определяет в качестве «мышления о неделимом». Обращенность к целостности достигается в процессе рассуждения, т.е. с учетом непрерывности «внутреннего времени» субъекта, определяющем саму способность к рассудительности. Тот же горизонт предполагается и в каждой точке суждения о сущем как частном случае существования. Существование в настоящем, нуждающемся в оценке, требует от человека всякий раз соотносить настоящее с прошлым и будущим: «При мысли о прошлом или будущем мыслится и присоединяется также время. […] А сочетает в одно каждый раз ум» [«О душе» 430 b 1-6]. «Непрерывность» предполагает достигаемое при помощи способности рассуждения «сочетание мыслей» [«О душе» 430 а 25-30]. Это и означает осуществляемую в суждении необходимость мыслить существование как целое, обусловленное непрерывностью жизненного опыта, т.е. мыслить существование как таковое.
Опыт мышления существования формирует способность к созерцанию, т.е. теоретическому мышлению, которое открывает доступ в область познавательной деятельности, а это означает признание ценности созерцательной жизни. Если в предметном мышлении нижним пределом существования является жизнь в ее телесном состоянии, то теоретически мыслящая, т.е. умная, душа имеет свой предел в «бестелесном» [мышлении], предполагая в умозрении «тождество мыслящего и мыслимого у бестелесного» («у бестелесного мыслящее и мыслимое одно и то же…» [«О душе» 430 a 2–3]2. В отличие от Платона, созерцательную деятельность Аристотель рассматривал не в качестве общения с миром Идей, а в качестве мышления существования посредством общения в процессе взаимодействия людей, озабоченных благоустройством собственной жизни. Итогом этих размышлений явились три «Этики» и «Политика» Аристотеля.
Необходимость обсуждения условий собственного существования и мышление человеком себя в качестве существующего для Аристотеля служит актуализацией значения темы «человек и животное»3, которая уже в трактате «О душе» представлена через дихотомию чувственного (телесного, формы которого проблематичны) и разумного (бестелесного, но имеющего определенность в форме мысли). Разумная (мыслящая) душа благодаря способности рассуждения способна осваивать области чувственного и сверхчувственного.
Отношение животного и человеческого полагается Аристотелем в основание его учения о душе. Эта тема получает развитие в его этических сочинениях, а также становится базовой в его философии природы. «Думается, что познание души много способствует познанию всякой истины, особенно же познанию природы. Ведь душа есть как бы начало живых существ» [«О душе» 402 а 4-6]. Эта мысль, озвученная в преамбуле трактата «О душе», может рассматриваться как введение ко всему антропологическом дискурсу античной философии.
В настоящее время этот дискурс является предметом пристального внимания разных философских школ, подходы которых, в свою очередь, учитываются и специалистами в области истории античной философии4. Наиболее обстоятельно он представлен в философии жизни и в экзистенциально-феноменологической традиции ХХ столетия. Учение Аристотеля о «формах» души послужило основанием для концептуализации Хельмутома Плеснером «ступеней органического» в человеке5. В одноименном трактате ступени органического рассматриваются в контексте соответствующих «форм жизни», которые в региональных «феноменологиях телесности» традиционных культур воплощают различные концепции животных и растительных форм. Они по своему воплощаются с стилях традиционного поведениях и в эргативных принципах организации деятельности, в процессе онто — и культурогенеза формирующей специфические приемы или техники адаптации и «сенсорной интеграции»6.
Настоящая работа не ставит задачу предметного анализа проблемы «человек и животное», но предлагает через ее актуализацию обнаружить особый подход к теме Существования, каким являет себя мышлению жизнь в ее различных формах в контекстах разных культур. Проблематика Существования и формируется на пересечении множества дискурсов и индивидуальных трактовок7, которые имеют основанием собственный жизненный опыт мыслителя. Но сколь бы не был исключителен этот жизненный опыт, по некоторой причине он оказывается непременно обращенным или даже взывающим к опыту Другого, а, в итоге, связанным с определенной трактовкой жизни как способа существования и Жизни как таковой. Концептуализация Жизни усваивается из опыта культуры, утверждающей этот опыт как общепризнанный, а его формы как легитимные8. К этому опыту мы и предлагаем обратиться.
В качестве исследования sub specie antropologiae, т.е. оставаясь в предметной области философской антропологии, мы целиком абстрагируемся от подхода подхода социальной антропологии и политической практики, пытающегося мыслить существование формами определяющей его власти, и обратимся к истокам человеческой истории и цивилизации, открывающих социально-культурную природу человека. Речь пойдет о традиционном обществе и традиционной культуре. И в этом обращении мы попытаемся рассмотреть общество не на предмет организующей его универсальной «структуры», но на предмет раскрытия присущего человеку способа существования, который прочитывается в традиционных формах деятельности и культуры.
При этом не может остаться без внимания тот факт, что наиболее длительный период своей истории человечество связывало собственное существование с тотемическими культами и соответствующими моделями социальной организации9. Философ-антрополог и исследователь культуры, обнаруживая явления тотемизма в самых ранних формах общественного устройства, мифологии и культуры («формах жизни»), вынужден держать в уме обширную проблематику тотемизма и богатую фактами литературу на эту тему. В перспективе темы Существования, так или иначе, нам придется затрагивать эти вопросы. Но касаться этой проблематики мы будем исключительно в рамках интересующего нас аспекта темы Существования. Постоянно рискуя вторжением в область проблематики «тотемических классификаций» М. Мосса и К. Леви-Строса10, ритуала (А. Ван-Геннепа11, В. Тернера12 и др.), теории «вчувствования» (В. Вундта13) или «партиципации» (Л. Леви-Брюля14), «функционализма» (Б. Малиновского) и «органицизма» (Э. Эванса-Причарда15) и т.п., мы попытаемся оставаться в рамках дискурса философской антропологии.
В рамках данной работы мы поставили своей задачей обозначить ту специфическую область в обширной теме Существования, которая определяется как исторически возникающее из недр природного состояния и непрерывно воспроизводимое в онтогенезе человека его культурное бытие. Оно «производится» как со-бытие, которое традиционный нарратив представляет в качестве действия, освоенного повествованием. Мы попытаемся охарактеризовать ту специфическую логику культуры, которая уже с первых шагов истории человека выражается в мифопоэтическом творчестве и являет себя посредством понимания человека из природы, а культуры — из определяющего ее естественного языка.
Проблематика Существования не является открытием философии XIX-XX вв. В настоящей работе она ориентирована на философскую традицию, которая берет свое начало в античной фюсиологии и аритмологической метафизике, продолжается с «верой в бога и природу» у И. В. Гете, восходит к философскому «органицизму» И. Г. Гердера16, «философии бессознательного» Э. Гартмана17, «Законам подражания» Г. Тарда, которая прописывается уже у раннего Ф. Ницше в «Рождении трагедии из духа музыки». Через «философию жизни» и экзистенциализм эта проблематика в ХХ веке получает продолжение в германской и французской феноменологии, в философии культуры Э. Кассирера18. На протяжении прошлого столетия она обосновывается концептами «Мирообразующего» (Weltbildender) М. Хайдеггера, «Плоти мира» (La chair du monde) М. Мерло-Понти19, «Объемлющего» (Umgreifende) К. Ясперса20, по-разному определяющими сам статус Существования. Но в каждом из них удерживаются его базовые характеристики «подвижности» и «непрерывности», которые присущи языку и культуре, открывающих доступ в человеческое время, к сознательному разумному существованию, в предметности которого удерживается единство субъективной и объективной действительности.
На пересечении феноменологической и экзистенциальной традиций и по сей день формируется ряд подходов и идей, которые актуализируют проблемную область Существования. Эти подходы определяют методологическую базу настоящего исследования. В настоящее время эта проблематика прочно утвердилась в ведомстсве философской антропологии21, представляющей по существу sui generis обобщающего взгляда на мир и человека. В ней проявляет себя настойчивый интерес к изучению природы человеческого в связи с человеческой природой.
