Кровавый Дунай

Александр Усовский, 2021

Роман «Кровавый Дунай» – третья книга серии «Одиссея капитана Савушкина», рассказывающий о действиях группы дальней разведки Разведупра Генштаба РККА в столице Венгрии накануне и во время её осады. Разведчики направлены в Будапешт, чтобы выяснить ситуацию с оборонительными позициями венгров и немцев вокруг города и уяснить состав гарнизона венгерской столицы. На глазах группы Савушкина развёртывается эпическое полотно штурма Будапешта – единственное событие подобного рода в истории Второй мировой войны, даже штурм Берлина продолжался намного меньше по времени. Благодаря помощи жителей города, разведчикам удаётся выполнить задание командование и остаться в живых – увы, не всем. Но благодаря беззаветному мужеству ребят Савушкина советское командование находит уязвимую точку в обороне города – и наносит по ней удар; Будапешт окружён, и никакие попытки его деблокады не приносят немцам успеха. Но разрушения города в ходе боёв и гибель множества его мирных жителей остаются на совести немецко-венгерского командования гарнизона – впрочем, благодаря разведчикам Савушкина ему не удаётся уйти от ответственности за свои преступления…

Глава третья

«Из-за острова на стрежень, на простор речной волны…»

— Днём! — Решительно бросил Савушкин. И уже мягче добавил: — Володя, ты бы видел этот пирс, который больше на деревенские мостки походит… По нему и днём-то с нашими мешками пройти будет трудновато, а ночью мы все винтовки, патроны и шинели перетопим, это как пить дать… Кстати, куда Томек подался?

— Иржи сказал — пошёл жаловаться соседям.

— На кого? — Изумился Савушкин.

— На нас. На венгерских сапёров. Которые в его саду хотят оборудовать позиции для зенитной батареи. Мост Елизаветы от нас в пятистах метрах…

— А жаловаться-то зачем?

Котёночкин улыбнулся.

— Старик мудр. «Блитца» в его саду все соседи увидят — если уже не увидели, газовал Костенко во всю ивановскую… Начнутся всякие домыслы, кто-то может и в комендатуру позвонить — мало ли что… Вот Томек и пошёл по соседям — де, что деется, военные совсем охренели, хотят абрикосы спилить, а с них самая ядрёная палинка получается… В общем, решил наш хозяин опасность упредить.

— Разумно. — Кивнул Савушкин. И добавил: — Нам тут день простоять да ночь продержаться, а на рассвете мы к Дунаю двинем, тут рядом. Грузовик придется бросить… Или спалить?

Котёночкин отрицательно покачал головой.

— Опасно. Лучше мы его просто бросим, сломав что-нибудь напоследок. Типа, мы его оставили из-за поломки.

Савушкин пожал плечами.

— Все равно будут вопросы у мадьярских жандармов… Ладно, дуй спать, вон, бойцы наши храпят уже во всю мощь своих лёгких… Я подежурю, потом кого-то на смену подыму…

Как только лейтенант покинул уютную холостяцкую кухню — скрипнула входная дверь. Савушкин снял с предохранителя свой «парабеллум» — но это оказался хозяин дома. Иронично глянув на капитана, держащего руку под столом — старый Томек, улыбнувшись, произнёс:

— Не надо бояться. Свои!

Савушкин на мгновение остолбенел.

— Так вы говорите по-русски?

Старик пожал плечами.

— У нас тут почти все говорят по-русски. Почти все словаки в Комарно. Мы ведь все легионеры, до Чехословакии тут вообще славян не было. Масарик решил разбавить мадьярский элемент славянской кровью… — И Томек иронично улыбнулся.

— Так вы были чехословацким легионером?

Старик кивнул.

— Был. А до того служив в венгерской королевской армии. Кирай Хонведшег… Служил тёржёрмештер… по-русски это фельдфебель — в семьдесят третьей пехотной бригаде в Пожони, теперь Братислава. С десятого года… Потом война, фронт. Попал в плен в шестнадцатом году, под Луцком. Тогда вся наша армия эрцгерцога Иосифа Фердинанда оказалась у русских в плену. Потом Киев, русский язык, чехословацкий легион… Потом революция, Сибирь, бои с Красной армией…Пять лет в России! — Старик вздохнул: — Теперь понятно, почему я не хотел показывать, что понимаю по-русски?

— А Иржи знает?

Томек пожал плечами.

— А зачем? Он знает, что я был в Сибири, что в двадцать втором году вернулся, служил в пограничной страже… Его мать сюда позвал — мою сёстру… Ей муж загинул под Дубно. Сына не увидел…

Савушкин, едва заметно усмехнувшись, спросил:

— Насосы — это вы?

— Я. Это был мой катер, я на нём пятнадцать лет прослужил, до пенсиона. Когда началось всё это — крах Чехословакии, обмен территориями, венский арбитраж и всё такое — наши корабли стали бесхозяйственными.

— Бесхозными. — Поправил Савушкин.

— Да, бесхозными. Мы поставили «Гизеллу» в затон, сняли с неё радио, я со Штефаном, моим механиком, сняли насосы. Катер наш старый, четырнадцатый год вошел в строй; сначала на нём были моторы бензиновые, «Ганц-Моваг», а в тридцать втором году их сменили на американские дизельные моторы фирмы «Колер». Я знал, что ни мадьяры, ни немцы топливных насосов к этим моторам не найдут.

— А пулемёты? Я видел в боевой рубке…

— Есть пулемёты. Три «максима». Два в броневой рубке на оточных… шкворневых установках, один на корме на вертлюге — как противосамолётный.

— Зенитный.

— Да, зенитный. Но патронов нет — перед уходом из Комарно чешская армия всё забрала с собой. У мадьяр иной калибр, поэтому они их не сняли. Зачем пулемёты без патронов?…

Савушкин усмехнулся.

— Ну, с патронами заминки не будет — у нас с собой двенадцать тысяч винтовочных маузеровских патронов. Даст Бог, не пригодятся…А с топливом что?

Томек вздохнул.

— С топливом плохо. Нет топлива. У мадьяров есть, но… — И старик сделал движение пальцами правой руки, как будто пересчитывал купюры.

— Нужны деньги? — Савушкин улыбнулся.

— Да.

— У нас есть. Марки или фунты стерлингов?

Старик уважительно покачал головой.

— Тогда не вижу препятствий. Канистры у вас, в вашем камьоне, есть?

— Пару штук найдется.

— Маловато. Ладно, я что-то придумаю. Давайте марки… Хотя нет. Лучше фунты.

Савушкин кивнул, достал из верхнего накладного кармана кителя кисет, и выложил из него на стол десять банкнот по пять фунтов стерлингов. Старик кивнул.

— Отлично. Этого должно хватить. — Подумав, добавил: — Через час иду.

Савушкин, вспомнив Нитранске Правно, спросил:

— А вы такого Йожефа Пастуху знаете?

Томек подумал с минуту, а затем неуверенно уточнил:

— З Нитранского краю?

— Да, из Правно.

Старик кивнул и улыбнулся.

— Да, помню. Нас в корпусе было двадцать тысяч человек, но очень много кого я помню, особенно словаков… Он из четвертый артиллерийский полк, до войны был в Нитра. Остался в Америке. Да, помню. — И ещё раз улыбнулся.

— Эк вас судьба побросала — по всему миру… — Сочувственно произнёс Савушкин.

Старый Томек вздохнул.

— Не по своя воля. Мы, словаки — домоседы.

Савушкин кивнул.

— У вас тут почти что рай. Вон, — он кивнул на сад, — Завтра ноябрь, а листья ещё на деревьях. В шинели жарко. И хоть война — нет проблем с продуктами…

— Земля хорошая. И руки. Мой сад каждый год даёт тридцать пять или сорок центнер яблок или абрикосов — но надо за ним каждый день ухаживать. Обрезать, окучивать, лечить… Каждый день!

— Хм… А что вы с такой уймой фруктов делаете?

Бывший легионер ухмыльнулся.

— У меня своя винокурня, как это называют в России. Делаю или абрикосовицу, или яблоковицу.

— Это в смысле… фруктовый самогон? Палинку?

Хозяин кивнул.

— Можно и так их назвать. Продаю большой склад алкоголя. Продавал… Сейчас не знаю, что делать с палинкой этого года — все бочки залил. Мадьяры не берут, война. — Подумав, добавил: — Я вам с собой дам бочку сто литров!

Савушкин хотел было отказаться — но в последнее мгновение спохватился и удержал в себе вежливый отказ. Чёрт его знает, как дальше пойдёт, а сто литров палинки — это сто литров палинки, всегда может пригодится…

— Спасибо!

Старый легионер махнул рукой.

— Не про что говорить. — Затем, взглянув на настенные часы, деловито произнёс: — Пора к мадьярам, за топливом для лодки.

Савушкин кивнул.

— Хорошо, когда вернётесь — будет кто-то из наших. Мы думаем грузиться завтра утром.

— Правильно. Сегодня я с Иржи поставлю насосы, зальём соляр, проверим моторы, ночью кто-то из вас будет спать на «Гизелле» — а на рассвете пойдёте в Будапешт. Вечером будете там. Знаете, куда вам надо?

— Остров Чепель.

— Я дам вам карту реки — старая, но другой нет.

— Ещё раз спасибо!

Старый Томек вздохнул.

— Не про что говорить, едете в самый пасть волка…

Савушкин развёл руками.

— Такая служба…

Старик ничего на это не ответил, лишь вздохнул, затем встал, взял шапку и вышел из дома. Савушкин — надо признать, не без труда — разбудил Некрасова и тут же сам завалился спать, отчего-то будучи в отличном расположении духа — хотя на следующий день им и предстояла дорога в самую волчью пасть, как сказал старый легионер Томек…

Холодный резкий ветер гнал непрошенные слёзы из глаз и тысячами мелких иголок колол кожу лица — но ни Савушкин, ни Котёночкин не уходили в рубку, своим присутствием поддерживая бодрость духа рулевого — которым попросился быть Иржи, мотивируя это просто: «Плавил сом са по Дунаю, а никто з вас то не робил!».

Шли на малом ходу, во-первых, из-за скверной погоды и слабой видимости — уже в тридцати-сорока метрах не было видно ни зги — а, во-вторых, принимая во внимание неопытность судоводителя. Иржи утверждал, что рулил катером многократно, но присутствовавший при этом старый Томек уточнил, что катер тот был обычной моторной лодкой, которой он дал порулить племяшу в тридцать седьмом году…

Погрузка «Гизеллы» прошла хоть и нервно — но в целом успешно: загрузили и оружие, и провиант — старик-хозяин напоследок расщедрился, и вместе с бочонком палинки закинул на борт мешок картошки, чем немало порадовал старшину Костенко — и всё, какое было, обмундирование, воинское и гражданское, вместе с чемоданами загадочных венгров. Ноябрь, в такую пору лишних шинелей или сапог не бывает… Сейчас в тёплой глубине рубки Некрасов со старшиной набивали пулемётные ленты, радист же прослушивал эфир — в данный момент это был их единственный источник информации…

— Володя, третий час идём по Дунаю, скоро будет Эстергом, мост Марии-Валерии, а там Вышеград — а никаких мадьярских или немецких военных кораблей так и не встретили. Зря только тряпку эту вывесили, — произнёс Савушкин и махнул головой в сторону кормы, где на ветру трепетал венгерский флаг, принесенный заботливым стариком-хозяином вместе с пятьюдесятью литрами солярки.

Лейтенант пожал плечами.

— Тоже поражаюсь. У них тут вроде должно быть до чёрта кораблей и судов, и своих, и трофейных — они ведь и чехословацкие, и югославские суда захапали… А никого. Но это нам на руку. И хорошо, что погода такая мерзкая, и мы на малом ходу идём — нас с берега и не видно, и не слышно!

Савушкин согласно кивнул. Осмотрев горизонт, произнёс:

— Полдень. А такое чувство, что утро ещё и не наступило. Ветер шквалистый, морось эта, мгла какая-то, сырость дикая… А ещё говорили — «голубой Дунай»…

— На больших реках всегда свой микроклимат. Иржи, что там? — Вдруг тревожно спросил лейтенант, указывая вперёд.

— Где? — Рулевой, всполошившись, начал вертеть головой.

— Впереди, правее фарватера!

Савушкин также всмотрелся в серую дождливую пелену, метавшуюся над Дунаем — и, действительно, впереди, ближе к правому берегу, увидел какую-то груду металла, торчащую из воды.

Иржи, также обнаружив препятствие, всмотрелся в него и вполголоса промолвил:

— Речна баржа… Ропна… Руско — нефтяна. Утонула…

— Нефтеналивная баржа? — уточнил Котёночкин.

— Так.

Лейтенант обернулся к Савушкину.

— Товарищ капитан, из воды торчит только корма. Значит, подорвалась на мине…

Савушкин досадливо поморщился.

— Да не спеши ты диагноз ставить! Может, не всё так плохо, может, просто авиация поработала… Да даже если и мина — у нас водоизмещение всего семнадцать тонн, чуть больше, чем у рыбацкой лодки. А у этой баржи — тысячу. Чувствуешь разницу? — И, обращаясь к рулевому: — Иржи, ты что думаешь?

Словак мрачно кивнул.

— Мина. Томек говорил — америцки летадла кидают Дунай магнетицки мины…

Савушкин кивнул.

— Разумно. Магнитную мину простым тралом не вытралишь. А глубины для неё здесь самые подходящие, пять-семь метров… — Савушкин с досады ударил кулаком по крыше рубки: — Вот чёрт! Не хватало ещё на союзной мине подорваться! — И, уже обращаясь к лейтенанту: — Володя, на всякий случай кликни хлопцев наружу. Если подорвёмся — то наверху у них будет шанс уцелеть…

Из проёма боевой рубки показалось лицо Некрасова.

— Товарищ капитан, там у вас сыро и холодно. А у нас тут тепло и сухо. Мы лучше внутри посидим, при пулемётах. Тем более — их надо почистить, пять лет за машинками никто не ухаживал…

— Ты всё слышал?

Снайпер пожал плечами.

— Вас мудрено не услышать, на всю реку ругаетесь… Ежели мина рванёт — то всем капут, и на мостике, и в трюме. Так мы лучше в тепле смерть встретим, всяко приятнее…

— Ладно, вам виднее. Костенко! — кликнул Савушкин старшину. Тотчас в проёме рубки появилось лицо старшины.

— Вже тридцать пьять рокив Костенко… туточки я, товарищ капитан!

— Бочонок, что старик с собой нам дал — далеко?

— Пид рукою…

— Нацеди три стаканчика.

— Есть! — Чуть замешкавшись, старшина спросил: — Може, вы казали шисть? Тут шось плохо чувать…

Савушкин махнул рукой.

— Давай шесть. Но не больше, чем по сто грамм. Чисто в медицинских целях…

— Ото ж! — обрадованно ответил старшина и исчез в глубине рубки.

Появился он через пару минут, на медном подносе торжественно вынеся три серебряные чарки, до краёв наполненные ароматной янтарной жидкостью. Савушкин кивнул лейтенанту:

— Принимай, Володя! Иржи, бери чарку. Оскоромимся… Мало ли, сейчас мина рванёт у нас под брюхом, а мы даже и не попробовали палинку старика Томека…

— Типун вам на язык, товарищ капитан! — С этими словами Котёночкин поставил поднос на крышу рубки. Савушкин первым махнул свою чарку — палинка зашла мягко, почти как вода, но через несколько секунд зажгла настоящий огонь внутри. Самое то для такой погоды, подумал капитан…

— Старшина, а где такие чарки взял?

— Да тут, на камбузе. Тут всэ е, и посуда, и кастрюли, и сковороды, и сотейники… Хочь роту можно накормить!

Лейтенант, выпив свою палинку — выдохнул, и, оглядев реку — произнёс:

— А ведь в Будапешт мы к полуночи где-то придём, или даже ещё позже…

— И что? — спросил Савушкин.

— Там мосты. Опоры. Вероятно движение судов. Вряд ли можно будет фонари использовать…

Капитан задумался. А ведь заместитель прав…

— Иржи, как ты думаешь, в Будапешт нам стоит ночью входить? Или лучше днем?

Словак покачал головой.

— В Будапеште йе сем мостов. Два вельке островы. Не сом вельми добры капитан. Лепше цез день…

Савушкин кивнул.

— Значит, так и сделаем. От Комарома до Чепеля где-то сто сорок километров, тридцать пять мы уже прошли. То есть к сумеркам мы окажемся… — командир разведчиков достал из планшета карту, глянул, что-то прикинул, и продолжил: — Где-то в районе Дунакеси. Или… Погоди-ка… Смотри, Володя, — Капитан указал на карту: — За Вышеградом Дунай разделяется на два гирла, посередь которых остров Сентендре. Если мы пойдём по малому гирлу, что правее — вряд ли наткнемся на мины. На карте там указаны глубины в три метра, не думаю, что американцы туда свои железяки кидали, на таких глубинах они не успеют на боевой взвод стать. Мы по этому гирлу пройдём, хоронясь, и у островка Лупа заночуем. Как тебе такая мысль?

— Обнаружат нас мадьяры. Штатские или военные — по-любому. Ширина этого гирла — всего сорок-пятьдесят метров…

— Согласен, есть риск. Но вряд ли наше появление вызовет тревогу. С запада идём… Иржи, ты как считаешь?

Словак пожал плечами.

— Маме мадьярску влайку… флаг. Я вем морзеовку. Могу працовать на ратьер^[9], — и рулевой кивнул на фонарь с ручкой, установленный на крыше рубки.

— И что ты будешь отвечать, если нас с берега или с мадьярского корабля запросят опознавательные?

Иржи улыбнулся.

— Зопакуем… ответим всетко, на цо опытаю. В таком почаси… в такой погоде ай так ниц не похопья… Не поймут!

— Ты просто повторишь их сигналы, я правильно понял?

Словак кивнул.

— Так.

— Хорошо. Значит, так и поступим. Ну а если что — у нас тут четыре пулемёта. Не дай Бог, конечно…

— Товарищ капитан, Эстергом! — произнёс лейтенант и указал на едва виднеющийся в ветреном дождливом сумраке величественный собор на правом берегу Дуная.

— Ого! — Только и промолвил Савушкин. Сооружение, построенное на прибрежной скале, действительно внушало уважение. Но долго наслаждаться видами им не довелось — с моста требовательно замигал зелеными вспышками сторожевой фонарь.

— Вот черти…, И погода им не указ… — Проворчал Савушкин и, повернувшись к Иржи, произнёс: — Ну что, давай, Юра, ответь им!

Словак кивнул, взялся за рукоять ратьера и принялся энергично отвечать неизвестным на мосту. Видимо, его сигналы их полностью удовлетворили — фонарь на мосту погас, и «Гизелла» благополучно проследовала по своему маршруту.

Как только катер разведчиков удалился от моста на дистанцию в триста метров — Савушкин не преминул полюбопытствовать:

— Что они запрашивали и что ты им ответил?

Словак пожал плечами.

— Что обично. Они запытали, кто мы и куда идём. Я сказал — лодка «Гизелла», идём Будапешт.

Котёночкин удивлённо произнёс:

— И всё?

Иржи кивнул.

— Всё. Ето мадьяри, мы — мадьярска лодка. У нас мадьярска влайка и экипа… Ми ответили мадьярски… Что есчо?

Лейтенант улыбнулся.

— Логично.

Савушкин добавил:

— Ты понял? Просто говорить правду — и дело в шляпе! — И уже словаку: — Иржи, так и отвечай в следующий раз!

Рулевой молча кивнул.

— Товарищ капитан, Вышеград по курсу. За ним надо будет направо свернуть… — вполголоса произнёс Котёночкин.

— Добро. Иржи, давай потихоньку правую сторону фарватера принимай, через триста метров надо будет уйти в малое гирло Дуная.

Словак молча кивнул и начал понемногу доворачивать руль. Тут Савушкин, прислушавшись, тревожно бросил лейтенанту:

— Володя, а ну-ка послухай небо…

Лейтенант вслушался и через минуту произнёс неуверенно:

— Вроде моторы… Высоко, тысяч семь-восемь… Два или три самолёта. Километрах в десяти на юг.

Савушкин кивнул.

— Значит, не показалось…

— Чьи это могут быть самолёты?

— Чёрт их знает… Но ничего хорошего ждать нам от них не стоит. — Осмотрев реку, капитан бросил словаку: — Иржи, вход в гирло. Поворачиваем!

Когда до устья малого гирла Дуная осталось метров двести — Котёночкин тревожно доложил:

— На мысу вижу зенитную батарею. Шесть тяжёлых орудий в капонирах. Расчеты суетятся. Похоже, будут стрелять.

Савушкин пожал плечами.

— Куда? Видимость — пятьсот метров по горизонтали. В белый свет?

— А если это постановщики мин? Там, наверху? Зенитки помешают им сбросить груз.

В этот момент батарея на мысу открыла огонь — частые выстрелы восьмидесятивосьмимиллимитровых орудий загрохотали на всю реку. Тут Савушкин, внимательно всматривавшийся в небо, внезапно скомандовал:

— Некрасов, Костенко — взять пулемётные ленты и на корму!

Старшина и снайпер живо подскочили к зенитному «максиму» на вертлюге.

— Заряжай!

Костенко вставил ленту в приёмник пулемёта, взвёл затвор и бросил:

— Готово!

— Парашюты видишь?

Старшина, быстро осмотрев небо, кивнул:

— Бачу!

— Огонь по ним!

Зенитный «максим», сам удивляясь своей резвости, загрохотал длинными очередями. Патроны в цинке, из которого разведчики утром снаряжали ленты, оказались трассирующими — огненные тире прерывистыми струями понеслись в сторону шести парашютов, медленно спускающихся к Дунаю. Наконец, одна из очередей достигла цели — полотнище парашюта вспыхнуло, и тяжёлый груз, висевший под ним на длинных стропах, рухнул в реку с высоты в сто пятьдесят метров. Разведчики на мостике рефлекторно присели, ожидая взрыва — но мина, похоже, просто разрушилась от удара о воду, не вызвав детонации тола.

Савушкин удовлетворённо кивнул.

— Ну вот и славно.

Лейтенант с недоумением спросил:

— Товарищ капитан, а зачем всё это было?

Капитан улыбнулся.

— Володя, мы — венгерский военный катер. Имеем на борту зенитное вооружение. Наши товарищи по оружию ведут огонь по врагу, минирующему важнейшую судоходную артерию нашей Родины. Наши действия?

Котёночкин кивнул.

— Ясно. Теперь у тех, на батарее, к нам никаких вопросов не будет.

— Ото ж, как говорит Костенко! — И, обращаясь к рулевому: — Иржи, по этому руслу корабли ходят?

Словак кивнул.

— Так. Мале плавидла с понорем… с осадкой до еднего метра.

— Наш случай. — Обернувшись к берегу, Савушкин удовлетворённо кивнул:

— Не зря мы пятьсот патронов извели и мину угробили. Глянь, лейтенант…

Котёночкин посмотрел на мыс — расчеты зенитной батареи радостно махали катеру фуражками и кепи. Савушкин в ответ тоже снял своё кепи и помахал зенитчикам, бросив лейтенанту:

— Вот теперь мы действительно венгерский военный катер. Несмотря на полное отсутствие каких бы то ни было документов…

Примечания

9

Ратьер — Сигнальный фонарь особого устройства, применяемый как средство связи в темное время суток на близком расстоянии (как на якоре, так и на ходу). Позволяет давать сигналы и вести переговоры (по азбуке Морзе) при помощи узкого луча света, посылаемого в определенном направлении. Этот луч бывает виден только там, куда он точно направлен. атьеРать.