Темна вода во облацех. Научно-фантастический роман

Александр Тебеньков

Новый роман является продолжением НФ романа «Сны во сне и наяву». В провинциальной лаборатории Баринов близко подходит к разгадке некоторых способностей экстрасенсов. Подобные исследования в СССР засекречены и спецслужбы заключают его в современную «шарашку», где эти работы ведутся. Старый сослуживец, а ныне руководитель Банник не только сам обладает способностями к телекинезу и пирокинезу, но и видит «чужие» сны – эпизоды из жизни людей, живших в далеком прошлом…

Глава 4

1

Неделя получилась плотной.

Давненько, весьма давненько не приходилось работать с такой интенсивностью и напряжением. Прямо-таки с ожесточением. Ну, случалось такое в студенчестве. И, пожалуй, первые годы во Фрунзе. Когда еще не приелась эта игрушка взрослых людей — наука. Когда еще любознательность хлестала через край, еще было запредельно интересно — а до каких таких жгучих тайн смогу докопаться лично я?..

Задача была поставлена — объяснить эффект Афанасьевой-Банника, и ее надо было решать. Причем, желательно — по понятным причинам — как можно скорее.

Оборудование имелось — наипрекраснейшее, наиновейшее и наисовременнейшее.

И Долгополов оказался ассистентом толковым и грамотным, даром, что заместитель директора. Инициативы не проявлял, но в качестве ведомого пришелся очень даже к месту. Правда, иногда слегка раздражал ярко выраженным стремлением к услужливости — такие и зажженную спичку вовремя поднесут, и креслице пододвинут, и за пивком сгоняют… Но информирован и знающ был в достаточной степени и, получив, видимо, соответствующие инструкции, охотно и исчерпывающе отвечал на все вопросы Баринова.

На удивление, с самой лучшей стороны проявил себя старый знакомец Шишков. Расторопный, понятливый, исполнительный. С несколько замедленной реакцией, но это несущественно, работе не мешало… Помогали ему четверо лаборантов, все молодцы до тридцати. Молчаливые, внимательные, достаточно профессиональные, чем-то неуловимо похожие друг на друга. То ли спортивностью, то ли строгим и невозмутимым выражением лиц… Поначалу Баринов специально приглядывался, но особой военной выправки ни у кого не заметил. И все же во внешнем виде принадлежность их к определенному ведомству чувствовалась. То ли в безликости, то ли в стандартности — бог разберет!.. Шишков в свое время каждого из них представил по именам, но, честно говоря, Баринов запомнил плоховато, иногда путался.

Наличествовал, естественно, и подопытный — сам Банник собственной персоной. Кстати, относился он к своему участию в экспериментах спокойно и невозмутимо, как любой другой уверенный в себе подопытный, а уж их-то Баринов насмотрелся. Вечером к назначенному времени приходил, утром, приведя себя в порядок, вежливо попрощавшись, уходил. И отличался от обычных «кроликов» и «морских свинок» одним-единственным вопросом на прощанье: «Павел Филиппович, сегодня я тебе буду нужен?»

Но в его дневном участии в настоящий момент необходимости не усматривалось. Пока ничего нового Баринов привносить не собирался. Он словно повторял пройденное, только ускоренно, на рапиде, заранее зная, что получит на том или ином этапе.

Черновая работа.

Существенно помогало, что имелся уже наработанный огромный, правда, бессистемный объем первичной информации. Тут были и самые общие, и узко специфические анализы конкретного объекта, километры энцефалограмм в состоянии сна и бодрствования, а также при воздействии на него алкоголем и галлюциногенами.

Баринов читал ленты самописцев и легко вычленял в биоритмах знакомые пички и тремор, флуктуации и аномалии…

«И повторится все, как встарь»… Только на другом, следующем витке спирали.

Всю эту неделю он дежурил в лаборатории, когда там, в шлеме цереброскопа, обвешанный датчиками, спал Банник. И ждал того сна. Почему было так важно самому зафиксировать этот момент, он и сам не очень отчетливо понимал, однако ждал.

Может, потому, что Банник до сих пор категорически избегал говорить о содержании своих снов. Таких же самых, что мучили Афанасьеву. А что они были такими же, Баринову стало ясно с самого начала, он эту мысль даже не подвергал сомнению. На соответствующих ЭЭГ Банника он сразу же обнаружил шестую фазу. И если сравнивать с ЭЭГ шестой фазы Афанасьевой, которые Баринов помнил наизусть, то, не считая чисто индивидуальных отклонений, они были один в один.

И он ждал — вдруг Банник, разбуженный после этого сна, забудется и проговорится о его содержании… Зачем это было надо, Баринов тоже отчетливо не представлял, но почему-то был уверен, что информация будет далеко не лишней.

Но не везло, нужного сна не случалось.

А в субботу после обеда Банник зашел в его кабинет и сообщил с досадой:

— К сожалению, Павел Филиппович, придется на время прерваться. Я ведь, как ты знаешь, не только ученый, но и злобный администратор, и закоснелый бюрократ. Хочешь — не хочешь, а большое хозяйство требует постоянного присмотра. А тут в Красноярске очередные сложности. Ты уж извини, потерпи несколько дней, хорошо?

— Рванешь в Красноярск?

— Нет, в Москву. Объясняться надо тут, а в Сибири без меня управятся, кому надо хвосты накрутят.

С отъездом Банника он словно споткнулся на бегу, и ощущение это было не из приятных.

Не работалось. Вернее, работалось, но как-то наперекосяк, непродуктивно. Отчеты, протоколы экспериментов, ленты электроэнцефалограмм… вдруг все стало навевать какую-то вселенскую тоску. Сухо, пресно, безвкусно. Форменная жвачка, а живого дела не видно.

В довершение вдруг появилась бессонница.

Он теперь не засиживался за полночь, а как все нормальные люди заканчивал работу не позже восьми. Ужинал, смотрел программу «Время», полчаса прогуливался перед сном… Но как только за окном брезжил рассвет, просыпался и уснуть уже, несмотря на все усилия, не мог. А к химии прибегать очень не хотелось.

То ли на третье, то ли на четвертое подобное утро он вышел из коттеджа.

Ночью прошел дождь — спокойный, крупный, теплый. Такие дожди в народе называют грибными.

Сразу на крыльце почувствовалась утренняя летняя свежесть. Солнце только-только поднялось и еще не начало заметно пригревать. По-над землею стелился холодный влажный воздух, и, попав в его струю, Баринов невольно поежился. Прямо таки по песне: «Холодок бежит за ворот…» Помнится, пели в пионерском детстве.

И с удивлением вдруг осознал, что, вообще-то говоря, уже конец августа…

Баринов неторопливо вышел на центральную площадь.

Дворники, похоже, пошабашили. В дальней перспективе аллейки промелькнул, завершая свой маршрут, утренний патруль с могучей овчаркой на поводке. А жители коттеджей, пожалуй, еще и не просыпались. Спешить не приходится, до места работы — три минуты неспешного ходу. Это у тех, кто жил на территории. А тех, кто за оградой, из Москвы или из поселка, «вольняшек», как их с оглядкой и вполголоса называли, хотя какие они вольные, скажем так, расконвоированные, привозили без четверти восемь. Автобусы гуськом, минуя проходную, въезжали в сетчатый загончик, наподобие баскетбольной площадки, и пассажиры, предъявив пропуска у такой же сетчатой калитки, прогулочным шагом расходились по рабочим местам.

Территория, куда хватал глаз, была пустынна. Светла, чиста, уютна и пустынна. Словно в одночасье человечество исчезло с лица земли, но оставило все, как было, нетронутым и не разоренным.

Он присел на скамеечку.

Позади парадный вход в административный корпус, впереди — бронзовый вождь мирового пролетариата на постаменте: вид со спины. Полы пальтишка порывисто взметнулись, кепка на затылке, правая рука революционно выброшена вперед… Баринов невольно усмехнулся, вспомнив анекдот, чрезвычайно похожий на правду — как перед главным зданием некоего райцентра стоял вождь вот в такой же позе, в левой руке комкал кепку, а вторая красовалась у него на голове. Долго стоял, может, десятилетия, пока какой-то дотошный зевака эту пикантную деталь не углядел и не озвучил.

…Ну да ладно, бог с ним, с вождем. Продолжим утренний моцион. Вон по той аллейке, что ведет в сторону от коттеджей, Баринов еще не гулял.

Он не торопясь прошел метров двести-триста, и аллейка вдруг кончилась, почти упершись в стену из бетонных плит, которая, как он понимал, охватывала по периметру весь научный городок.

Баринов пригляделся — стена не достигала и трех метров, а в отдельных местах, там, где природой предусмотрены разного рода неровности в виде пригорков и ложбинок, даже поменьше. Скажем, два с небольшим.

Некогда он неплохо выпрыгивал над сеткой, ставя блок. Тренер хвалил.

Итак, разбежаться посильней, оттолкнуться, используя как трамплин вот эту лысоватую кочку, ухватиться за верх стены… Смотри-ка, с первого раза… А подтянуться труда не составит. Колючей проволоки вроде не видно, поверху из бетона битое стекло и бутылочные горлышки не торчат…

Ага, вот и сюрприз-объяснение. Охрана объекта ориентирована на защиту от несанкционированного проникновения, а не от побега. По ту сторону прямиком у стены ров, вернее, рукотворная лощинка поболее метра глубиной, да с крутыми откосами. Так что вернуться тем же манером не получится…

Да и ладно. Есть ли смысл возвращаться? Надо — сами вернут.

Значит, так. Перво-наперво, выбраться на дорогу, голоснуть. Из ближнего Подмосковья, где бы он ни находился, любой колхозный водила за стольник доставит в Сосновку. В карманах пусто, однако у родни перехватит… Или в Подольск, там тоже имеются родственники и знакомые… А дальше — война план подскажет.

Баринов осторожно сполз на ту сторону, повис на вытянутых руках. Еще раз через плечо пригляделся ко дну лощинки и, что есть силы, оттолкнулся от стены ногами. Удар оказался достаточно силен, но, как и положено, он завалился на бок в невысокую траву. Помнится, на первом занятии фехтовальной секции тренер сказал, оглядывая строй: «Оружие я вам, ребята, пока не дам. Пока мы с вами будем учиться грамотно двигаться и так же грамотно падать. В жизни такая штука всегда пригодится»…

Не без труда он поднялся по крутому откосу к зарослям ежевики. Не удержался, кинул несколько переспевших сизо-черных ягод в рот. Забытый вкус, черт дери!.. Впереди, метрах в трех, сплошняком начинались деревья, вроде как лесополоса. Придется продираться сквозь них, а там еще и подлесок.

Поднимая ноги повыше, Баринов сделал несколько шагов по сплошному ежевичному ковру и все же зацепился за какую-то плеть. Дернул ногой посильнее и запоздало увидел, что это не ветка, не стебель, а тонкая стальная проволока. Справа раздался негромкий хлопок. Подвела вегетатика: надо было ничком бросаться на землю, а не поворачивать голову на звук. По глазам ударила вспышка — белая, ярчайшая, словно сто тысяч сполохов электросварки. Она не только ослепила, она сбила с ног и даже на какой-то миг заставила потерять сознание.

Он пришел в себя лежа на боку, неудобно подвернув руку, и ничего не видел — в глазах вперемешку плавали темно-фиолетовые и багровые пятна.

«Только бы не пожгло сетчатку, — почти испуганно подумал Баринов. — Если не ожег, через несколько минут зрение восстановится… Но вот дадут ли мне эти минуты?»

Плотнее зажмурившись, он принялся энергично массировать лицо — лоб, виски, переносицу, скулы…

Очень, очень самонадеянно повел он себя. Как сопливый пацан-недоучка. Недооценил местную службу безопасности, ох, недооценил. Так глупо и бездарно напороться на элементарную растяжку! Хорошо еще, что фотоимпульсный боеприпас, а не, скажем, противопехотная мина или обыкновенная «лимонка». Хотя конечно, убивать потенциального нарушителя в данном случае совершенно необязательно, достаточно парализовать взрывом световой гранаты. Подходи — и бери его, тепленького, голыми руками… Зря, очень зря он не стал в свое время слушать Арзыбова о системе охраны «объекта».

— Эге! — раздался откуда-то сверху негромкий голос. — Да это, похоже, наш товарищ директор!

Конфуз, в общем-то, случился изрядный.

И что больше всего било по самолюбию, никто его так и не спросил — а какого рожна врио директора режимного НИИ понадобилось рано утром, тайком, перелазить через забор этого самого режимного НИИ?..

Два охранника заботливо помогли встать, отряхнуться от всякого мусора, даже дали хлебнуть подкисленной лимонным соком воды из фляжки… Зрение к тому времени практически восстановилось, и Баринов разглядел на верху стены третьего, который прилаживал там веревочную лестницу вроде корабельного штормтрапа.

— Забраться сможете? — вполголоса спросил он и, увидев кивок Баринова, неслышно соскользнул на ту сторону.

Когда они вчетвером оказались на аллейке, кто-то из охранников, видимо, старший, не спросил, а предложил неуверенно:

— Может, в санчасть… Как вы?

— Нет-нет, спасибо! Лучше домой.

— И то верно, — легко согласился тот.

На пути они никого не встретили.

Перешагнув порог коттеджа, Баринов оглянулся. Трое крепких молодых парней в спортивных костюмах свободного покроя молча стояли на аллее, спокойно и серьезно смотрели ему вслед.

2

Явных последствий инцидент не имел.

Во всяком случае, ни в этот день, ни в следующий никто даже взглядом, или ухмылкой, или еще как-нибудь не намекнул, что он-де в курсе… Правда, и общался-то Баринов лишь с секретаршей, с Долгополовым и с Шишком и его ребятами.

И Арзыбов не объявлялся. Уж ему-то непременно доложили о попытке… не проникновения, конечно, на режимный объект, но, скажем так, «несанкционированного нарушения периметра». Или как там у них это называется.

По утрам Баринов бесцельно отсиживал минут пятнадцать в кабинете — вроде как отметился на работе, потом шел в лабораторию или в спецхран библиотеки. Вечером еще пару часов проводил за письменным столом у себя в коттедже.

А в четверг секретарша после традиционных слов приветствия сказала, слегка понизив голос:

— Вчера поздно ночью приехал Николай Осипович. — И на вопросительный взгляд Баринова добавила: — Еще не появлялся.

— Очень хорошо, спасибо, Анна Сергеевна! — Баринов на секунду задумался. Пожалуй, встречу, после всего случившегося, лучше провести гарантировано наедине. — Я вот что вас попрошу: предупредите Николая Осиповича, что я иду к нему.

Кнопку Баринов нажал решительно и твердо, потому, наверное, и зуммер внутри прозвучал громко, требовательно.

Банник открыл дверь, и Баринов даже присвистнул.

— Что, Николай Осипович, бандитская пуля?

Банник потрогал кончиками пальцев левую скулу и скривился.

— До сих пор болит, зараза!.. Что, сильно заметно?

— Ну, я же как-никак медик! — усмехнулся Баринов. — Что стряслось-то?

— Мешок с кулаками в темноте с карниза упал!.. Ладно, пришел — заходи.

Прошли на кухню. Банник, похоже, заканчивал завтрак.

— Есть будешь?

— Нет, спасибо. От кофейку не откажусь.

— И какого хрена ты туда полез? — вполне добродушно спросил Банник, доставая вторую чашку. — Там за лесополосой еще один забор из колючки, плюс другие разнообразные сюрпризы.

— Уже донесли?

— Не донесли, а доложили, — мирно ответил Банник и даже улыбнулся. — Кстати, водится у меня в знакомцах весьма высокопоставленный чин, который утверждает, что ни один здравомыслящий юрист никогда не станет считать побег из мест заключения криминальным. Тяга к свободе для человека естественна и моральна, стремление же наказывать за нее, наоборот, безнравственно. Другое дело, что соответствующая статья Уголовного кодекса даже за попытку к бегству автоматически ужесточает первоначальное наказание. Грубо говоря, к оставшемуся сроку «довешивает» еще три года.

— Это намек?

— Констатация факта. Ладно, бери свой кофе, пошли в кабинет.

Здесь Банник подошел к громадному сейфу в углу, присел перед ним, заслоняя спиной от Баринова дверцу, и достал из нижнего отделения небольшой кейс черной тисненой кожи. Молча положил его на столик перед Бариновым. Сам сел напротив.

— Бери, бери, это твое.

Баринов прихлебнул остывающий кофе, прищурясь, посмотрел на собеседника, не торопясь откинул крышку.

Вот уж чего не ожидал, так не ожидал… Сердце невольно сделало перебой.

Сбоку на дне сразу бросились в глаза — его часы «Электроника» с металлическим браслетом, зажигалка, початая пачка «Интер», расческа, выстиранный и выглаженный носовой платок. Все то, что было при нем, когда его в бессознательном состоянии волокли в машину на даче у Сергея. Рядом, придавив три пухлые большие конверты, лежал его любимый бумажник, подарок Лизы на десятую годовщину свадьбы. Но он-то оставался дома, как помнится, во внутреннем кармане пиджака от рабочего костюма…

Еще несколько мгновений Баринов смотрел внутрь, потом поднял голову.

— Там, в конвертах, — Банник небрежно шевельнул пальцем в сторону кейса, — документы: паспорт, партбилет, трудовая книжка… ну и все остальное — выписка из приказа, дипломы, удостоверения… Разберешься. Ну и деньги — зарплата за август, командировочные, сверхурочные, премиальные, за выслугу, за степень, безводные, высокогорные, за удаленность… Половина аккредитивами на предъявителя, половина наличными.

Надо было что-то сказать, но на ум ничего не приходило. Даже спросить прямо, в лоб, что все это значило, у Баринова не хватило духа. Может быть, смалодушничал, боясь разочарования, как честно признался сам себе, а может, просто не хотел показать Баннику своей радости, своего торжества по поводу окончания заключения. Ничего, эта сволочь обойдется, перетопчется и не облезет!.. Все ж таки не по его вышло, и не добился он ничего, как ни пытался, как ни пыжился, как из кожи вон ни лез…

Поэтому Баринов просто сидел и изо всех сил старался как можно более равнодушными глазами смотреть на Банника. Просто ждал, что последует далее.

— Ладно, Баринов, можешь не благодарить… Ты же любишь налегке путешествовать, не так ли? Значит, личные вещички упакуй, через недельку их тебе туда, во Фрунзе, доставят. На квартиру, я имею в виду. А тебя как, сразу в Домодедово или в «Университетскую»?

— А это тебя не слишком обременит? — Баринов закрыл кейс и снова взял в руки чашку.

— О-о, нет-нет, нисколько, не извольте беспокоиться, милостивый государь! — Банник даже поднял руки вверх. — Ваше удобство — превыше всего!.. И все же усиленно рекомендую задержаться на пару деньков в первопрестольной, пообвыкнуть в новых-то условиях. Осмотреться, поразмышлять на досуге.

Баринов удивился, такого Банника он видел впервые. Оказывается, он может ерничать и фиглярничать. Да-а, многогранна личность человеческая, даже такая подлая и беспринципная.

— Ну что ж, может ты и прав, пусть будет «Университетская», — слегка задумавшись, согласно кивнул он. — Да вот только я сижу и гадаю — какую еще подлянку ты мне подготовил? А конкретно — я хотя бы до гостиницы-то живой доеду?

Банник театрально встал в позу — даже вытянул руку по направлению к Баринову и торжественно продекламировал:

— «Послушай, Денисов Иван! Теперь ты не егерь мой. Приказ уж по роте дан, можешь идти домой»*.

Нет, определенно с Банником что-то случилось, и довольно серьезное. Эдакая резвость и веселость из него полезла, прямо-таки кавээнная. И что-то близкое к благодушию так и прет из всех дырок… Уж не связанно ли это с отметиной на морде?

— И откуда такой альтруизм?

Банник усмехнулся.

— Дружка своего новосибирского благодари. Такую волну поднял!.. Да, кстати, советую подождать до утра. Сегодня в двадцать один ноль-ноль Москвы дадут по межгороду Киргизию. На твой домашний телефон.

Ай да Борис, ай да молодец! Нет, ребята, хорошо иметь настоящих друзей. А уж если они еще вдобавок люди влиятельные… Спасибо, Боря, искреннее спасибо!

Баринов отставил недопитую чашку и поднялся.

— Ну что ж, Николай Осипович, гранд мерси за хлеб-соль, за доброту и ласку. Будешь у нас на Колыме — заглядывай.

Банник сидел, вальяжно развалившись на диване, улыбался туманно, и добродушно кивал в такт его словам. А когда Баринов, подхватив кейс, направился к выходу, сказал ему в спину:

— Павел Филиппович, будь ласка, тормозни на минуточку. Давай уточним. Твоя Запевалова родом из Красноярского края, не так ли?.. Нашли мы ту деревеньку. И родственничков её тоже. Пообщаться с ними не желаешь?

Баринов остановился в дверях и обернулся.

— А с какой стати? Что мне это даст того, чего я не знаю?

— Да как тебе сказать… Вдруг от этого тандема Запевалова-Афанасьева ниточка протянется.

Лишь секунду Баринов колебался, потом решительно развернулся и снова сел напротив Банника.

Что значит, «ниточка протянется»? Куда — вперед? назад?.. Уж не на Артюхова ли он намекает? Или… или он натолкнулся на что-то, связанное непосредственно с Марией Запеваловой?.. Уйти сейчас и потом изводить себя в догадках…

— Так я тебя слушаю, — прервал он затянувшееся молчание. — Что там о родственниках-то…

— Да-да, — закивал Банник и снова улыбнулся туманно. — Тюхтетский район, деревня Коростылево, четыреста верст от Красноярска. По масштабам края — почти рядом. Семенихина — по мужу, в девичестве Запевалова. В той деревне половина Коростылевы, половина Запеваловы. Нашли брата, двух сестер, племянников. Кое-кто ее вспомнил и из соседей.

— Ну! Ну! И — что?

— Не нукай, не запряг!.. Ладно, Павел Филиппович, не стану тебя томить. Её почему замуж на заимку отдали, за раскулаченного, за врага народа? Она даже в девках пересидела, свои-то не брали. Считали порченой, с детства умом тронутой. Сны она видела.

— Какие сны? О чем? — Баринов подался вперед.

Банник неторопливо пожал плечами.

— Да кто ж такое будет помнить? Правда, дедок один, чуть ли не ее одногодок, рассказал, — странные, мол, сны: о чужих людях, о чужих краях… На тигров охотилась верхом на слоне, на маленьких долбленых лодочках в океане плавала, с какими-то волосатыми людьми сражалась на палках… Дети обычно друг другу страшные сказки рассказывают, да все про леших, кикимор и домовых, а она — свои сны. Сойдутся кружком и ей: «А ну-ка, Машка, давай еще что-нибудь про диких людей!»… Я потом, если хочешь, отчет той группы, что на деревеньку вышла, дам почитать.

— Значит, эти сны она начала видеть в очень раннем детстве… — медленно и негромко, словно для себя одного, проговорил Баринов.

— Похоже, что так, — кивнул Банник.

— Значит, тандем Афанасьева-Запевалова — два звена одной цепи. И это, можно сказать, почти доказано… А теперь, — Баринов остро взглянул на Банника, — а теперь давай кончать игру в жмурки! Ты, лично ты — нашел своего предшественника? Чья личность сидит в тебе? Чьи жизни ты видишь в своих снах?

Но Банник оставил его вопросы без ответа. Он словно бы даже не заметил их. И голос его стал вдруг тверд и сух, без малейшего намека на эмоции. Словно бы не он только что устроил почти балаган.

— А теперь слушай сюда, Баринов… Мы с тобой сейчас владеем фактами, которые позволяют утверждать абсолютно достоверно, что мозг человека обладает функцией как передатчика, так и приемника. Стоп! — Он предупредительно поднял руку. — Я знаю, ты хочешь возразить — они, мол, не задокументированы по всем правилам, следовательно, не могут служить доказательством. А я отвечу следующим образом — оно нам надо? Нам с тобой еще какие-то доказательства не нужны, мы знаем, что это так.

— Н-ну-у, предположим, — осторожно сказал Баринов, не понимая, куда клонит Банник.

— Так на кой хрен, извини, нам заботиться о поиске для какого-то неведомого дяди каких-либо еще доказательств?

— И что?

— То самое! Нам с тобой не нужен никто. Что знают трое — то знает свинья!.. А теперь, прежде чем мы расстанемся, изволь выслушать мою концепцию эффекта Афанасьевой-Банника…

3

–…Итак, наработанные нами факты позволяют утверждать, что личность с высокой степенью вероятности имеет модульный характер, и отдельные модули могут существовать независимо друг от друга. Мало того, они могут существовать обособленно даже от личности, другими словами — вне носителя этой личности: его физического тела. Но не просто в каком-то абстрактном пространстве, а в составе другой личности, в другом физическом теле. Мало того, в одной оболочке-носителе по каким-то причинам могут вдруг оказаться две личности, более или менее уживающиеся друг с другом. Но по логике — где две, там и три, и четыре, и десять…

Баринов помотал головой.

— Послушай, Николай Осипович, ты не на симпозиуме! Давай попроще, попонятнее, на уровне домохозяйки. Что за модули? Что за личность? Что за абстрактное пространство?

— Не требуй от меня отточенных формулировок и научных терминов. Будем пока объясняться, как ты правильно заметил, на уровне домохозяек.

— Хорошо. В таком случае — что ты понимаешь под личностью? — осторожно спросил Баринов. Конечно, вопрос не главный в этой ситуации, но принципиальный. — Душа? Сознание? Разум?

— Вопрос, конечно, интересный, но пока неуместен, — отрезал Банник. — Философское словоблудие способно «замотать» любые проблемы, вывернуть наизнанку любые факты. Придумывать термины и оттачивать формулировки предоставь демагогам от науки. Там, куда мы с тобой вторгаемся, еще нет ни понятий, ни терминов, ни определений. В понятие «личность» мы с тобой вкладываем примерно одинаковый смысл, пока этого достаточно. «Личность» — это то, что в бытовом плане есть понятие «человек».

— Н-ну, допустим… А что дальше?

— Под личностью человека я понимаю и душу, и сознание, и разум. Как они объединены в соответствующий модуль, предоставлю выяснять следующим экспериментаторам. Пока рассуждаем на самом примитивном уровне: тела, мол, состоят из молекул, молекулы — из атомов, атомы — из ядра и электронной оболочки. Какие там конкретные законы работают — сильное взаимодействие, слабое взаимодействие — какие там конкретно механизмы задействованы, прояснится в будущем… Мы же тобой принимаем априори — личность материальна и четко структурирована. И материальна в том смысле, что ее можно обнаружить, зафиксировать, измерить. Как — другой вопрос. Ни обнаружить, ни зарегистрировать биополе мы пока не умеем. Понятно, что существующими приборами это не сделать, Ну, скажем, каким образом в микроскоп разглядеть секунду? Или при помощи вольтметра определить величину гравитации?

— По-моему, ты слишком механистически подходишь к этому вопросу.

— Опять ярлыки? Чтобы ты был доволен: я — стихийный материалист. Что вижу — о том пою, все остальное пусть катится колбаской… Но продолжим. Прими личность как материальный сгусток некоего поля. Если хочешь — концентрированную эманацию, организованную субстанцию. Поскольку она может существовать лишь в качестве некоторых сгущений в особом, биологическом поле, то, естественно, может в этом поле перемещаться — по своим законам. Возможно, взаимодействовать с такими же сгустками, назовем их для простоты «мыслеформами». А дальше — снова аналогия.

Банник помолчал, глядя на Баринова. Тот спокойно и почти равнодушно ждал продолжения. Банник усмехнулся недобро.

— Понимаю, за эти мысли вслух ты меня сейчас с пуговицами съешь. Со шнурками, и с подметками. Однако, рискну… Итак, между двумя электрическими зарядами всегда возникает определенное взаимодействие: одного знака отталкиваются, разных — притягиваются. Пока они жестко закреплены, видимого эффекта нет. Но стоит освободить один, как он начинает двигаться. Это — закон природы, и не нам спрашивать, почему так происходит. А если точечный заряд вдруг оказывается в суммарном поле многих зарядов? Естественно, он начинает перемещаться в сторону более сильного… Конечно, эта аналогия крайне вульгарно отражает процесс перемещения «мыслеформы» в пространстве, а может, и во времени, и все же… Напряженность «биополя» каждого разумного индивидуума различна, мало того, в зависимости от множества причин она может разниться на протяжении жизни, или более мелких отрезков времени. Скажем, в течение дня.

Так вот, «мыслеформа», высвобождаясь при летальном исходе ее носителя, устремляется по силовым линиям общего биополя к большему по величине заряду, носителем которого может быть любой из индивидуумов данной популяции. Возраст и пол, очевидно, особой роли не играет. На притяжение «мыслеформы» играют другие факторы. Можно, скажем, допустить, что возраст еще как-то определяет величину заряда психоэнергии… И вот, при определенных условиях происходит взаимопроникновение этих «мыслеформ». Допустим, возрастное развитие личности как-то препятствует проникновение в ее мозг чужой «мыслеформы», может, внедрение возможно лишь до определенного момента в развитии личности. Не в физическом плане, а в ментально-психическом. Скажем, пока личность не перешла некую границу накопленных знаний. Скажем, пока ребенок не научился читать. Или — пока не научился сознательно узнавать окружающие предметы. Или — пока не овладел основами интегрального и дифференциального исчисления… В связи с этим представляется очень интересным механизм внедрения «мыслеформы». Ну и, конечно, механизм передачи. Он должен проходить, практически, мгновенно, а представь, какой гигантский объем информации необходимо при этом передать!

Получается что-то вроде сжатого сигнала-импульса… Снова аналогия: в шпионских книжках пишут о спрессованных импульсах, которыми обмениваются разведчики со своим центром, и, по-моему, в сеансах связи с межпланетными станциями применяются подобные методики…

— А на поверку — все та же реинкарнация, — вздохнул Баринов. — Если отбросить словесную шелуху, в переводе на русский язык… Ты не думал, что реинкарнация, как ее понимают оккультисты, требует определенного, однако все же ограниченного количества «душ», которые последовательно переселяются из одного тела в другое? Получается — сколько тел, столько «душ». Но человечество растет в численности — так откуда берутся новые? Может, где-то находится некая фабрика по их производству? Или не все ныне живущие обладают этими самыми «душами», или же «души» все же зарождаются вместе с новыми телами?

— Павел Филиппович, не уводи в сторону. Пожалуйста. — Банник даже поморщился. — Реинкарнация — красивая и трогательная сказочка, сочиненная человеком себе в утешение. Но она основана на реальных фактах, согласен?.. Поскольку личность — продукт высокоразвитого мозга, допускаю, что «подсадка» личности «А» к личности «Б», скорее, патология, чем закономерность или правило… А может быть, необходимо рассматривать этот процесс как естественный, предусмотренный природой как один из способов сохранения вида — передачей другому индивидууму накопленной информации. В частности, главнейшей — момента смерти. Как предостережение своему преемнику.

— Послушай, Николай Осипович, — усмехнувшись, сказал Баринов. — Тебе самому-то вся эта бредятина — как?.. Личность «А», личность «Б»… — передразнил он Банника. — Тогда уж проще, как в задачке из учебника арифметики Киселева для шестого класса: «Рабочий «А» берет в руку «Б» лопату «В» и подходит к куче «Г»…

— Афанасьева «помнила» жизнь не только своей непосредственной предшественницы, Марии Запеваловой, но и многих других людей… Это значит, что некая личность «номер один» передала свой модуль «номеру второму», «номер второй» — «номеру третьему», дополнив его своей информацией. Третий — четвертому, четвертый — пятому и так далее. Обрати внимание, твоя Афанасьева вспомнила не более полутора сотен снов, и часть из них повторялась. И из них можно достаточно четко выделить нескольких десятков, как ты говоришь, «чужих жизней». А это свидетельствует о том, что не всякий мозг может сформировать свой собственный модуль своей собственной личности. Ты же сам признал, что все сны кончаются очень непростой, можно сказать, экстремальной ситуацией. Она-то и провоцирует образование этого самого модуля. Если человек тихо-смирно угасает в своей постели, ему просто нет необходимости делиться этой информацией с преемником.

— Н-да, фантазия у тебя богатая. Можно сказать, роскошная… Значит, мозг не только передатчик, но и приемник с магнитофоном. Так сказать, радиокомбайн.

— А если по существу? Что можешь возразить?

— Не знаю, не знаю, — пробурчал Баринов и поморщился, словно от зубной боли. — И готов скорее поверить, что свихнулся я сам, но не мир вокруг меня… Один мой приятель, правда, разрабатывает гипотезу о «биологическом» поле всего живого и о «ноополе» разумных существ. У него схожая концепция: личность или «модуль личности» способны существовать как одна из структур этого «ноополя». Скажем, как сгусток… или матрица… Тебе бы с ним пообщаться, очень разнообразно провели бы время. Может даже с пользой.

— Нам не нужны посторонние, — сказал, как отрезал, Банник. — Так что, давай без истерик, дорогой Павел Филиппович! Без истерик. Не свихнулся ни ты, ни мир вокруг тебя. Договорились?.. И в теорию лезть не будем, займемся исключительно практикой.

— «Теория без практики мертва» — говаривал доброй памяти Александр Васильевич Суворов. Но и практика, не подтвержденная теорией, тоже мало чего стоит.

— Да ничего подобного, — возразил Банник живо. — Наши предки понятия не имели о законе всемирного притяжения, однако силу тяготения Земли использовали — о-го-го как умело!

— Ну, ладно, — устало сказал Баринов. — Твоя концепция понятна. И чем лично ты намерен заняться дальше? Помнится, лишь один человек смог провести себе аппендэктомию**. А уж копаться в собственных мозгах не придет в голову никому, извини за каламбур. Даже с целью ее подтверждения.

— А у меня нет другого выхода, — негромко произнес Банник.

Баринов остро взглянул на него. Нет, Банник говорил совершенно серьезно, без всякой рисовки или бравады… И ответить-то ему нечего!..

Затянувшуюся паузу прервал Банник.

— А теперь вали отсюда, Баринов, по-хорошему. Будь здоров, счастливого пути, дорожка бархатом! Провожать не пойду. Я пока затворником побуду денек-другой. Понимаешь, неохота перед всяким разным красоваться битой мордой.

— — — — — — — — — — — — — — —

*Банник неточно цитирует «Песню об отпускном солдате» Н. Тихонова.

**В 1961 году врач-хирург Леонид Рогозов на станции «Новолазаревская» в Антарктиде выполнил себе операцию аппендэктомии — удалил червеобразный отросток — аппендикс. Впоследствии был награжден орденом Трудового Красного Знамени.