Белая кровь Тавриды

Александр Тамоников, 2023

Самые интересные романы о сталинском спецназе – СМЕРШе. После отступления фашистов в Крыму возобновилась добыча поваренной соли. Однако озлобленные своей военной неудачей гитлеровцы намерены сорвать производство. Под видом снабженцев абвер забрасывает на полуостров опытных диверсантов. Они должны отравить готовую к отправке партию соли и взорвать оборудование. Обезвредить врага руководство СМЕРШа поручает отряду капитана Федора Белкина. Контрразведчикам удается захватить одного из бандитских пособников. Полученные от него сведения заставляют капитана срочно менять план всей операции… «Смерть шпионам!» (СМЕРШ) – это короткое и беспощадное название носило особое подразделение НКВД, подчинявшееся И. Сталину. Созданное в годы войны, оно состояло из проверенных в бою, честных и бесстрашных офицеров Красной Армии. СМЕРШа боялись все – и фашистские лазутчики, готовящие диверсии в наших боевых порядках, и гитлеровские приспешники, действующие в глубоком советском тылу. Враг знал: если на его след напали бойцы сталинского спецназа, справедливого и скорого суда не избежать. Романы серии «СМЕРШ – спецназ Сталина» – это каждый раз увлекательный динамичный сюжет и новые исторические знания, это экшен, написанный простым и понятным языком.

Глава 5

Старший лейтенант Красной армии Иван Гадюкин попал в плен в начале сорок третьего года. Точнее сказать, в конце февраля. Нет, он не сдался добровольно, он сражался до конца. А конец был таков: в окоп, где находился Иван, угодил вражеский снаряд. Каким-то чудом Ивана не задело осколками, его лишь оглушило взрывом, и он потерял сознание. Очнулся же он от человеческих голосов. Говорили на немецком языке. Так Иван Гадюкин попал в плен.

Его не расстреляли, хотя он и был командиром Красной армии. Его отправили в концентрационный лагерь. Лагерь, насколько уяснил Иван, располагался на территории Румынии. Как и все прочие пленные, Иван ожидал смерти. Что можно еще ожидать в концлагере, кроме смерти? А умирать он не хотел. Он надеялся выжить любым способом. И вскоре возможность выжить ему представилась.

Да, конечно, это было предательство. Но Иван Гадюкин особо не размышлял на эту тему. Он был напуган и подавлен, ему хотелось жить.

А способ был таков. Однажды утром, а была уже вторая половина апреля, всех пленных выстроили на плацу. Для чего — до поры до времени никто из пленных не знал. Томясь в неизвестности, пленные простояли на плацу больше часа. А затем перед ними возникли какие-то странные люди. Это не были немцы — они говорили на чистом русском языке. Как скоро догадались пленные, это и впрямь были русские, но эти русские сотрудничали с немцами и хотели завербовать в свои ряды пленных. О чем они и сообщили пленным с присовокуплением, понятное дело, всяческих заманчивых обещаний. И главным обещанием было то, что пленные таким образом сохранят себе жизни.

Мало кто из пленных поддался на эти льстивые и вероломные обещания. А вот Иван Гадюкин поддался. В числе немногих добровольцев он сделал три шага вперед.

Тех, кто вышел из строя, сразу же усадили в грузовик и под конвоем куда-то повезли. Куда именно, никто, разумеется, не знал. Никто из пленных даже предположений на этот счет не строил. А просто они сидели в грузовике, рядом сидели настороженные немецкие солдаты с оружием, а грузовик все ехал и ехал… Не было даже возможности определиться, по какой местности они едут: кузов грузовика был покрыт тентом.

Наконец грузовик остановился. Пленным велели выгружаться. Была ночь. Невдалеке темнели какие-то здания. В одно из таких зданий пленных и загнали. Внутри здания горел тусклый свет, а вдоль стены тянулись одноярусные деревянные нары. Причем с каким-то подобием постели. На эти-то нары уставшие пленные и упали.

Но уснуть им не дали. Вскоре в помещение вошли какие-то люди в немецкой военной одежде, но без знаков различия. Они принесли ужин — кашу в большом баке, нарезанный хлеб и даже чай в алюминиевых кружках.

— Во как! — попытался пошутить кто-то из пленных. — Оказывается, нас тут ждали! Вот даже стол накрыли! Не хватает только выпивки!

Но никто не поддержал разговора. Пленные молча проглотили ужин и вновь улеглись на нары.

До утра их никто не тревожил. Утром все те же молчаливые люди принесли завтрак.

— Слышь, мужики! — спросил их кто-то из пленных. — Вы — кто? Свои? Чужие?

Пришедшие ничего не ответили, но по их взглядам было видно, что они поняли вопрос. Значит, свои. Скорее всего, также из числа пленных.

— Ну, чего молчите? — не унимался любопытствующий пленный. — Ведь понимаете же русский язык! На ваших рожах написано, что понимаете. Скажите хотя бы, как называется это заведение. Куда нас привезли?

— На курорт, — ответил один из баландеров. — Разве не видно?

— И что на этом курорте? — спросил на этот раз Иван Гадюкин. — Как климат?

— Сплошь солнечные дни, — ухмыльнулся баландер. — И вообще все тридцать три удовольствия!

На том разговор и закончился. Баландеры раздали кашу и хлеб и вышли.

— Чувствую, стребуют господа немцы с нас за свою кашу! — сказал кто-то из пленных. — По полному счету!

— А зачем же ты согласился на их уговоры? — огрызнулся другой пленный. — Подыхал бы в лагере. Никто тебя сюда силком не тащил.

На этом разговор и закончился.

Вскоре кое-что начало разъясняться. За дверью раздались шаги и зазвучала немецкая речь. В помещение вошел какой-то человек в форме немецкого офицера и с ним несколько вооруженных солдат. Увидев вошедших, пленные вразнобой и с некоторой опаской стали подниматься с нар. Какое-то время офицер с молчаливым прищуром смотрел на пленных, переводя взгляд с одного пленного на другого, а затем заговорил. Причем на русском, почти чистом, языке.

— Я — обер-лейтенант немецкой армии, — четко выговаривая слова, произнес он. — Моя фамилия Манн. Здесь — не просто расположение немецкой армии. Здесь — Абвер. Точнее — Абвер два. Мы занимаемся подготовкой и засылкой в советский тыл диверсионных групп для выполнения важных задач.

После таких слов пленные, которых здесь было не менее тридцати человек, зашевелились. Разумеется, обер-лейтенант Манн обратил на это внимание.

— Насколько мне известно, каждый из вас изъявил добровольное согласие сотрудничать с Германией, — сказал он. — Я не ошибаюсь?

Никто из пленных на это не проронил ни слова, да и что было говорить? Да, все они здесь оказались по своей воле. Им предложили, они — согласились.

— Отлично, — сухо произнес обер-лейтенант Манн. — Если есть вопросы — задавайте. Я на них отвечу.

— У меня есть вопрос, — сказал Иван Гадюкин.

— Спрашивайте! — отрывисто произнес обер-лейтенант.

— Вы сказали — выполнение важных задач в советском тылу… — не совсем уверенно начал Гадюкин.

— Да, — бесстрастно отчеканил обер-лейтенант.

— Каких именно задач? В чем они будут заключаться?

— Самых разных, — ответил немецкий офицер. — Подробности каждый из вас узнает в свое время. Еще вопросы?

Больше вопросов не было.

— Отлично, — сказал Манн. — В таком случае каждого из вас сейчас отведут для специальной беседы. Беседовать с вами будут наши специалисты — с каждым отдельно. Советую говорить исключительно правду. То есть ничего не скрывать, не преувеличивать и не приуменьшать. Вы должны создать о себе положительное впечатление. В противном случае ваши услуги нам не понадобятся. Я понятно сказал?

После таких слов пленные вновь зашевелились и даже перекинулись друг с другом словами.

— Вижу, все вы поняли меня правильно. — Губы обер-лейтенанта Манна дернулись в едва заметной усмешке. — Вы, вы, вы и вы, — указал он на четверых пленных, — ступайте за мной. Остальным — ждать.

* * *

Ивана Гадюкина вывели в третьей партии. Вместе с ним вывели еще пятерых пленных. Их провели по просторному двору, окруженному высокими каменными стенами. Что находилось за стенами, Гадюкин, конечно, не видел. Зато он ощутил запахи. Пахло влажным ветром и как будто бы морем. Да-да, именно так — морем. Гадюкин знал, как пахнет море, он родился и вырос в одном из поселков, расположенных на берегу Азовского моря.

Итак, море. Правда, что это было за море, Гадюкин не знал. Но об этом нетрудно было догадаться. Конечно же, Черное. Других морей поблизости просто нет. А страна, в которой он сейчас пребывал, — все та же Румыния. Причем южная ее часть. Потому что относительно тепло и совсем нет снега. А на дворе всего лишь середина апреля. Да, так оно и есть, Румыния. Лагерь, в котором до этого находился Иван Гадюкин, располагался в Румынии. Везли их из лагеря недолго, всего лишь один день. Значит, далеко увезти не могли.

По сути, такие размышления ничего не давали Гадюкину. Море так море, Румыния так Румыния. Какая разница? Здесь важны были сами размышления, а не их результат. Когда знаешь, где находишься, — это успокаивает. Это все равно что слепому прозреть. Зрячий всегда чувствует себя уверенней, чем слепой.

Пленных завели в помещение с длинным коридором. Здесь их разделили. Ивана Гадюкина завели в какое-то подобие кабинета, а куда повели других пленных, того Иван уже не видел. В кабинете находились двое. Оба были одеты в немецкую военную форму без погон и прочих знаков различия. Такую одежду Иван Гадюкин уже видел на тех людях, которые вчера вечером и сегодня утром кормили пленных кашей. Иван остановился у дверей, не зная, что ему делать дальше.

— Проходи, присаживайся, — на чисто русском языке произнес один из хозяев кабинета. — А то робкий ты какой-то. Такие нам без надобности. Нам нужны смелые и отчаянные.

— Для выполнения важных заданий в советском тылу, — проговорил другой мужчина. — Манн тебе уже говорил об этом?

— Да, — хрипло отозвался Гадюкин. — Говорил…

— Ну а теперь об этом же поговорим с тобой и мы, — сказал один из мужчин. — Но подробнее. Мы будем спрашивать, а ты — отвечать. Причем подробно и без вранья. Поймаем на вранье — прости-прощай, дорогой товарищ, — насмешливо сказал мужчина, сузив глаза. — Уразумел?

— Да, — кивнул Гадюкин. — Тот офицер… Манн… тоже говорил об этом.

— Правильно говорил, — все так же насмешливо и с прищуром произнес мужчина. — Мы здесь все говорим друг другу правду. Только правду и ничего другого. Потому что где правда, там и порядок. А немцы уважают порядок. Это тебе не колхоз «Красный рассвет». Уразумел?

— Да, — сказал Гадюкин.

— Тогда для начала познакомимся поближе, — сказал мужчина. — Я — Кулак, он — Локоть. Так нас и зови. Ты хочешь что-то спросить?

— Хочу, — кивнул Гадюкин.

— Ну, спрашивай…

— Вы — русские?

— Африканские, — хрипло рассмеялся тот, которого велено было называть Кулаком. — Важно другое — кто таков есть ты. А про нас нам все и так известно. Как кличут тебя?

— Иван Гадюкин, — ответил Иван.

— Во как — Гадюкин! — насмешливо произнес Кулак. — Хорошая фамилия… Давно в плену?

— Недавно…

— Кем был в Красной армии? — спросил на этот раз Локоть.

— Старший лейтенант, командир взвода.

— Во как! — еще раз произнес Кулак. — Целый старший лейтенант! А то все рядовые да рядовые! Будто бы Красная армия состоит из одних только рядовых! Давно на войне?

— С самого начала.

— В плен-то как попал? — спросил Локоть. — Небось будешь говорить, что сдался добровольно! Все так говорят…

— Оглушило взрывом, — признался Гадюкин. — А когда очнулся — рядом немцы…

— Что ж тебя не прикончили на месте? — хмыкнул Кулак. — Ведь как-никак командир Красной армии. Таких, я слышал, в плен не берут.

На это Гадюкин лишь молча пожал плечами.

— Ну а к нам какой волной тебя прибило? — спросил Кулак. — Что ж ты не умер в лагере героической смертью, как велят красные комиссары? А, понимаю! Наверно, ты сызмальства лютой ненавистью ненавидел советскую власть! И вот решил с нею поквитаться. Я правильно говорю?

— Жить хочу, вот и прибило, — хмуро сказал Гадюкин.

— Что ж, причина уважительная! — В голосе Кулака послышалась насмешка — впрочем, не злая, а вполне беззлобная. — Жить, конечно, все хотят. Как это говорится у вашего писателя… не помню, как его фамилия? Жизнь дается человеку один раз… что-то вроде того. Читал?

— Не читал, — коротко ответил Гадюкин.

— Что ж — советскую власть уважаешь, а правильных книжек не читаешь? — Кулак встал и с хрустом потянулся. — Это непорядок! Куда только смотрят ваши комиссары? Ты — кадровый военный или как? — Кулак резко и внезапно переменил тему разговора.

— Нет, не кадровый, — ответил Гадюкин.

— А как же выбился в командиры?

— Образование у меня, — сказал Гадюкин. — До войны окончил строительный техникум. Оттого, наверно, и определили командиром саперного взвода.

— А, так ты сапер!

— Да, сапер.

— Значит, и с подрывным делом знаком?

— Знаком.

— Это хорошо… — Кулак неспешной походкой прошелся по тесному кабинетику. — Если, конечно, ты не врешь.

— Это легко проверить, — отозвался Локоть. — Тут соврать не так-то и просто.

— В самом деле, — согласился Кулак. — Что ж, проверим… Да вот только это не самое главное. А главное в том, вдруг ты, землячок, совсем не тот, за кого стараешься себя выдать? — Кулак остановился напротив Гадюкина и, состроив свирепое лицо, глянул ему в глаза.

— Ни за кого я себя не выдаю, — пожал плечами Гадюкин.

— А ты это докажи!

— Это вы должны доказывать, а не я, — сказал Гадюкин.

— Храбрый, да? Грамотный? А если докажем?

Гадюкин ничего не сказал. Помолчали.

— Ладно, — наконец проговорил Локоть. — Чем мы тут занимаемся — слышал?

— Да, офицер говорил…

— И что же, ты согласен? — спросил Локоть.

— Согласен на что? — не понял Гадюкин.

— Отправиться в советский тыл и что-нибудь там взорвать. Или кого-нибудь застрелить, — пояснил Локоть. — Короче, совершить диверсию.

— Согласен, — глухо ответил Гадюкин.

— Глянь, Локоть, он — согласен! — хмыкнул Кулак. — Все вы, пока здесь, согласны, а как дойдет до дела… Или, может, ты считаешь, что мы не знаем твоих потайных думок? Еще как знаем! Вот ты сейчас размышляешь: соглашусь, мол, для видимости, а когда попаду на советскую территорию, так сразу же и сдамся НКВД! А коль добровольно сдамся, то Советы и простят. И проведу я таким-то макаром дураков немцев в два счета! Я правильно угадал твои мысли? Можешь даже ничего мне и не отвечать. Я и без того знаю, чем вы все дышите и что вы думаете. Много вас здесь перебывало! А потому мы всех вас видим насквозь! И ваши думки нам известны!

Кулак умолк, примостился на подоконник и забарабанил пальцами по стеклу.

— Перед тем как отправлять тебя в советские тылы, — сказал Локоть, — мы возьмем с тебя подписку о сотрудничестве. И еще ты дашь устное согласие сотрудничать с Германией, а мы снимем его на кинокамеру. Чтобы у тебя, значит, не возникало никаких иллюзий насчет того, что НКВД тебя примет, обнимет и простит. Предательство энкaвэдэшники не прощают. Сам, наверное, слышал…

— А и это еще не все, — проговорил Кулак. — Недавно в Красной армии появилась одна интересная контора… Называется — СМЕРШ. Что означает смерть шпионам. Слышал о такой?

— Нет, — сказал Гадюкин.

— А это и не важно — слышал ты или не слышал, — махнул рукой Кулак. — Главное, что она есть. Смерть шпионам! То есть они там будут бороться с вашим братом шпионом и диверсантом. Как бороться? Расстреливать на месте без суда и следствия. Сталин так и сказал — никакой пощады! Так что оставь свои думки насчет братских объятий в НКВД. Не будет тебе никаких объятий и никакого прощения.

Сообщение о неведомой Гадюкину службе, название которой СМЕРШ, произвело на Ивана должное впечатление. Можно даже сказать — угнетающее впечатление. Конечно, вполне могло статься, что эти двое — Кулак и Локоть — лгали, чтобы запугать Гадюкина. А если не лгали? Тогда получается, что действительно — нет Гадюкину никакого возврата. Даже если бы он того и хотел. Но что ж поделать… Жизнь у человека и в самом деле одна. И не желает он, Иван Гадюкин, умирать по собственной воле. Он хочет жить. Кто может его осудить за это? Только он сам себя. А он не желает себя судить. Он хочет жить.