Царство. 1951–1954

Александр Струев, 2015

Роман «Царство» рассказывает о времени правления Н.С. Хрущева. Умирает Сталин, начинается умопомрачительная, не знающая передышки, борьба за власть. Одного за другим сбрасывает с Олимпа хитрый и расчетливый Никита Сергеевич Хрущев. Сначала низвергнут и лишен жизни Лаврентий Берия, потом потеснен Георгий Маленков, через два года разоблачена «антипартийная группа» во главе с Молотовым. Лишился постов и званий героический маршал Жуков, отстранен от работы премьер Булганин. Что же будет дальше, кому достанется трон? Ему, Хрущеву. Теперь он будет вести Армию Социализма вперед, теперь Хрущев ответственен за счастье будущих поколений. А страна живет обычной размеренной жизнью – школьники учатся, девушки модничают, золотая молодежь веселится, влюбляется, рождаются дети, старики ворчат, но по всюду кипит работа – ничто не стоит на месте: строятся дома, заводы, электростанции, дороги, добываются в недрах земли полезные ископаемые, ракеты стартуют к звездам, время спешит вперед, да так, что не замечаешь, как меняются времена года за окном. Страшно жить? И да, и нет, но так интересно жить, и, главное – весело! На дворе стояли 1951–1954 годы…

© Струев А.Л., 2015

© ООО «ТД Алгоритм», 2015

8 июля 1951 года, понедельник

Из кабинета заместителя председателя Совета министров они вышли в коридор, потом спустились на первый этаж и оказались на улице.

Обращаясь к Саркисову, Берия распорядился:

— Гони машины к пушке, туда идем!

— К Царь-пушке, понял! — козырнул начальник бериевской охраны.

Солнце стояло над головой, яростный свет резал глаза, глядеть вокруг было трудно. Жарко, нестерпимо жарко для лета, просто несносно! Воздух в Москве раскален, асфальт на дорогах почти плавился, испаряя мутные смолы, хорошо, кремлевские дороги сделаны из гранитной брусчатки, не коробились под солнцем, к тому же вдоль дорог росли могучие деревья, в тени которых жар ослабевал.

— Дышать нечем! — обтирая носовым платком пот, проговорил Маленков. Полные люди совсем плохо переносят жару. — Пошли! — Он махнул рукой, и троица двинулась дальше.

— Абакумову крышка! — проговорил Берия.

— Да. Ничего нельзя сделать, разгневал Хозяина. И Вознесенского с Кузнецовым на эшафот! — затряс головой Георгий Максимович. — Теперь тебе, Никита, за органами надзирать, он тебя назвал.

— Я органы не потяну, я с их работой плохо знаком, — буркнул Хрущев.

— Тут сложного нет, быстро освоишься, — глядя на товарища, изрек Лаврентий Павлович. — А вот вместо Абакумова кого — думать надо.

— Промахнуться нельзя, должность ключевая, — заметил Георгий Максимович и поправил на голове белый картуз. — Главное — товарища Сталина к правильной кандидатуре подготовить.

— Хрущев его заговорит! — усмехнулся Берия. — Он как начнет гундеть, кого хошь с ума сведет!

— Зачем говоришь! — обидно скривил губы Никита Сергеевич.

— Самого Сталина задуришь!

— Причем тут задуришь, я свое доказываю!

— Угомонитесь, ребята! — прикрикнул на спорщиков Маленков. — Хорошо, что Хрущева в кураторы, а то б двинул кого со стороны, и что? От Хозяина сейчас всякого можно ожидать.

— Стал непредсказуем! — бросил Берия.

— Никите Сталин верит.

— Никита лепит что ни попадя! — опять подтрунил Берия.

— Ну, чего ты, Лаврентий!

— Радуйся, надзиратель!

— Сегодня по телефону товарищ Сталин свое решение утвердил, — кивал Маленков. — Придется тебе к нему в Пицунду лететь.

— Попал! — сокрушался Никита Сергеевич и тер нос, хотелось чихнуть.

Георгий Максимович похлопал его по плечу:

— Теперь, Никита, твоя очередь потеть!

У Хрущева сделалось неприветливое лицо — он будет отвечать за работу всей карательной надстройки, значит, находиться под пристальным вниманием Сталина, а Сталин промахов не прощал. Виктор Семенович Абакумов на пост был поставлен сразу после Берии. Берия от счастья прыгал, когда его на оборонную промышленность определили, напился тогда в хлам и без конца повторял: «Не съели, не съели!» Правильно твердил, всех министров до него ждала пуля — и твердолобого Ягоду, и малоразборчивого Ежова. Ежов морально был к работе в органах не готов: выходец из рабочих, двигался по партийной линии, возглавлял Комиссию партийного контроля и Орготдел Центрального Комитета, став Секретарем ЦК, курировал общие вопросы. Сталина слушал неукоснительно. Когда на отдыхе в Германии, в санатории, переспал с медицинской сестрой и чуть не угодил в лапы вражеской разведки, товарищ Сталин отмазал его от Менжинского, которому передали откровенные фото и обличающие донесения на члена Центрального Комитета. На почве баб он сходил с ума, но после прискорбного случая с медсестрой-немкой, которая прямо в палате бросалась ему на шею и лезла в штаны, низкорослый рабочий проклял женский пол, и, поговаривали, стал заглядываться на мужиков.

Все это товарища Сталина устраивало, и Молотову фигура Ежова на пост народного комиссара внутренних дел показалась подходящей. Сталин и Молотов им и дирижировали. С приходом на Лубянку Ежова органы заработали с утроенной силой. Генеральный Комиссар Государственной Безопасности не выдерживал накала, не мог изо дня на день смотреть на истязания, при которых пытки инквизиции казались невинными прелюдиями, по ночам его преследовали нечеловеческие крики и хруст ломаемых костей. Понимая обреченность, подследственные не желали признаваться в злодеяниях, но поставленные старшими товарищами задачи надлежало выполнять, вытягивая признания. Для присутствия на таких карательных мероприятиях Ежов имел толстокожих замов. Они-то и толкали вперед неприхотливую машину правосудия, походившую скорее на мясорубку, а не на кодекс демократических основ. Благодаря неутомимой работе органов партия очищалась. Как ни старался главный каратель отвлекаться от тюремной мерзости в обществе миловидных мужчин — превратился в законченного алкоголика. Хотя, может, Иосиф Виссарионович его в алкоголика специально превратил: приглашая, всегда наливал водки и заставлял пить до дна. Николай Иванович быстро деградировал, Сталину докладывали, что Ежов с утра в стельку. Однако работа делалась, на ключевых постах соперников не осталось, товарищ Молотов с Иосифом Виссарионовичем вальяжно прогуливались по ковровым дорожкам, вычеркивая из списка нежелательных активистов.

Труднее всего пришлось с маршалами. Военные — это как накипь в кастрюле, бесконечно цепляются один за другого: безукоризненное военное братство — кто с кем учился, кто с кем служил; удивительная гадость, которую надо драть железным скребком! Но и их выскребли, как говорится, произвели санацию, война доделала начатое НКВД дело, военных подравняла, подправила; военачальники, хоть и считались героями, стали тихими, послушными, а недобитые вольнодумцы, типа генерала Власова, все равно угодили в руки госбезопасности. Власть — дело мудрое, хитрое, коварное, кровавое. Просто так власть не дается! Но власть стеречь надо, ох, стеречь! В суровой битве есть только один победитель, вторых мест при первом не бывает, так что органы не бездействуют.

Берия — тот находил к Сталину подходы, хорошо получалось у него лавировать, вот и не попал под раздачу, но и он до смерти трясся, ожидая над головой занесенный топор. Маленков был безобидным и настолько преданным первому лицу, что внимания на нем не заостряли. К тому же он всю бумажную работу тянул, куда без такого? И Никита вершителя судеб устраивал: с виду головотяп, но мысли в голове здравые, с определенной тупизной, но и с усердием. Выстраивать вертикаль не просто, опора по-любому нужна, а вот как с этой опорой дальше — вопрос…

— Значит, кончился Виктор Семенович? — вздохнул Маленков.

— Спекся Абакумов! — кивнул Берия.

— Что ж мне, соглашаться? — пробормотал, польщенный доверием, но не на шутку обеспокоенный новым поприщем Никита Сергеевич.

— А тебя кто спрашивает? Иди, трудись! — выпалил Георгий Максимович.

— Я, Егор, как в трясину ступаю!

— Хозяин стар, как-нибудь продержишься, если что, мы подстрахуем, — тихо добавил Берия.

— А ты нас страхуй! — Еще тише шепнул Георгий Максимович.

— Слышали, Сталин хочет состав Президиума расширить? Это значит — шапки полетят! — оценил ситуацию Лаврентий Павлович.

— Наши шапки! — вздохнул Маленков.

— Я пить начал, — признался Берия. — Раньше девок в постель волок, а сейчас залезу на бабу, а перед лицом смерть стоит!

— А Абакумов знает, что он уже… того? — поинтересовался Никита Сергеевич.

— На завтра его позвал, от работы отстраню, а как в коридор выйдет, там арестуют, — ответил Маленков. — И абакумовских замов в тюрьму.

— Вот уж, б…дь! — вздохнул Берия. — А расширение состава Президиума дело совершенно гадкое, понаберет новых людей, а мы — на хер!

— Не паникуй! — цыкнул Маленков.

— Катимся мы, ребята, черт знает куда! — в сердцах проговорил Хрущев. — А Булганин, почему не пришел?

— Звонка ждет, Хозяин обещал позвонить, по Василию, по сыну будет спрашивать. Опять Васька отцу наябедничал, что самолеты херово летают.

— Задаст Николаю! — хмыкнул Берия.

— Он его ценит. Недаром на Колю Министерство Вооруженных Сил повесил. Вот она, Царь-пушка, пришли!

— Когда мне в Пицунду ехать?

— Завтра лети.

— А если спросит, кого министром госбезопасности?

— Пусть сначала сам скажет, — проговорил Маленков. — По любому советоваться затеет.

— А если не скажет?

— Раньше времени высовываться нельзя! — тряс головой Маленков.

— Может, Рясного предложить? Он в Украине министром был, — предложил Хрущев.

— Рясной — жидковат! А вот Игнатьева Дениса обозначить можно, он от абакумовской шайки-лейки далек. Сталин к нему неплохо относится, и я Игнатьевым доволен, долгое время подо мной был, — высказался Георгий Максимович.

— Пустой человек и мямля! — отозвался о кандидатуре Игнатьева Берия.

— Пусть пустой, зато без амбиций и нам близок.

— Ну, смотри! — отпустил тему Лаврентий Павлович.

— Тогда я Рясного на Главное управление охраны рекомендую, а на кадры — Харьковского секретаря Епишева, а Миронова Кировоградского и Савченко к Игнатьеву замами.

— У него, Егор, уже весь расклад готов! — встрепенулся Берия.

— Чего готов, я с вами советуюсь! Эти парни мне как облупленные понятны, а если чужие придут, как будем действовать?

— Делай, делай! — поддержал Маленков.

И Берия не стал возражать:

— Главное, чтобы ты, Никита, устоял!