Изменитель жизни

Александр Солин

Наша жизнь по большому счету преступно коротка и осознается нами, когда уже поздно что-либо изменить. В этой издевательской запоздалости и заключено проклятие нашего существования. Так кто же распоряжается ею – мы сами или «пустяковаяповседневность, что течет по улицам, живет во всех домах и правит днями человечества»? Читайте новый роман А. Солина и, возможно, вы найдете ответ.

8

Утро, суббота. Я дождался одиннадцати часов и позвонил на квартиру бывшей жены. Трубку взяла бывшая теща.

— Здравствуйте, Любовь Владимировна, это Сергей…

— Поняла. Чего тебе?

— Не чего, а кого. Аню.

— А если она с тобой разговаривать не хочет?

— Вот пусть сама об этом и скажет.

Некоторое время теща, по-видимому, раздумывала, что делать с трубкой, затем кинула ее на тумбочку, которая сразу возникла, как и вся обстановка квартиры у меня перед глазами.

— Анечка, тебя твой бывший… — придушено позвала теща.

У меня забилось сердце.

— Да, слушаю, — услышал я.

— Это я.

Молчание.

— Это я, здравствуй!

— Да, слышу.

— Мы могли бы встретиться и поговорить?

— О чем?

— Мне очень надо с тобой поговорить! Ну, пожалуйста!

Трубка помолчала и сказала:

— Я к трем привезу Вадика к родителям, и у меня будет пять минут. Жди меня на улице.

— Хорошо, спасибо! — положил я трубку и вытер ладонью вспотевший лоб.

В два я был у родителей. Меня накормили и расспросили. Я был рассеян и отвечал невпопад. В голове теснились варианты предстоящего разговора. Неожиданно мать сказала:

— Тебе надо попытаться вернуть Анечку.

— Как ты себе это представляешь? — очнулся я.

— Не знаю, но попытаться надо.

— А ты знаешь, что у нее другой мужчина?

— Значит, ты должен убрать его с пути.

— Ох, мать, как у тебя все просто!

— Если любишь, все просто.

— Ты лучше скажи, что тебе во мне не нравится? Что бы ты изменила, если бы могла?

— Я мать, и ты мое произведение, но я создавала тебя не для того, чтобы ты причинял боль другим. Как бы и с кем бы у тебя ни сложилось дальше, будь добр и милосерден.

— Слава богу, хоть одно конкретное пожелание! — поцеловал я ее и отправился на улицу.

Я стоял посреди благостного сентября в ожидании клаксонов судьбы и смотрел по сторонам. Без пяти три подкатила белая Мазда, из нее вышли жена и сын и направились ко мне.

— Привет, пап! — подбежал сын. Я прижал его к себе, не спуская разом повлажневших глаз с его матери. Красивая, стройная, стильная, независимая. Мое создание, смысл и цена моей жизни.

— Привет, — подойдя, отвела она глаза.

— Привет! — не спускал я с нее глаз.

— Иди, Вадик, к бабушке, нам с папой надо поговорить, — велела сыну мать. Сын послушно ушел.

— Слушаю тебя, — сухо сказала жена, по-прежнему не глядя на меня.

— Аннушка, я люблю тебя! — горячо проговорил я.

— Это все?

— Могу повторить еще тысячу раз!

— Спасибо, не надо, — посмотрела она на часы. — Скажи, а ту женщину, с которой спишь, ты тоже любишь?

— Ты же знаешь, что она появилась после того как у тебя появился другой!

— То есть, назло мне.

— Не назло, а с отчаяния! Но я клянусь, ты больше о ней не услышишь!

Жена вскинула на меня негодующий взгляд:

— Вот в этом ты весь: попользовался и бросил!

— Но это ведь ради тебя!

— Мне такие жертвы не нужны! В отличие от тебя я своих мужчин не бросаю!

— Анюта, я тебя не бросал! Я на коленях тебе говорил и сейчас говорю: это дикая, пьяная случайность! Меня подпоили!

— Все, разговор окончен. Я буду в семь. Надеюсь, тебя к этому времени не будет.

И ушла — гордая, гибкая, несгибаемая.

Когда я вернулся домой, мать спросила:

— Ну что?

— Послали…

— И правильно сделали! — воскликнула мать. — Семейная жизнь, сынуля — это ежедневный экзамен, и ты его благополучно завалил! Не факт, что тебе разрешат пересдать, но попробовать стоит. Вот и посмотрим, на что ты годишься…

Можно по-разному взирать на любовь, и в радужной переливчатости мнений каждый найдет здесь свой оттенок. Лично мне любовь виделась чем-то вроде перевернутой, балансирующей на острие и парящей вопреки житейской гравитации пирамидой, которую может вывести из равновесия даже неловкое слово, ни говоря уже про измену. Так вот наша с женой Хеопсова пирамида лежала на боку и, кажется, не было на свете силы, способной вернуть ее в парящее состояние! Термодинамика жизни такова, что лишившись небесного огня, она может только остывать. До чего же грустно сознавать себя жалкой ретортой, не имеющей возможности влиять на те химические реакции, которые в ней бурлят! Есть поступок и есть его толкование. Я выбрал самое нелепое. Оглупив реальность и презрев достоинство, я обманываю себя тем, что живя порознь, мы, тем не менее, связаны общим любовным полем, и те колебания, которые мы совершаем под действием чужих полей лишь досадный фон нашему высокоамплитудному чувству. Твержу себе, что отдаваясь другим, мы не унижаем друг друга, а утверждаем нашу любовь, потому что обитель любви не тело, а сердце. Буду и дальше тешить себя подобной глупостью, не замечая, что на самом деле имеет место обоюдный, беспощадный, удушливый садизм. Ни здравомыслия, ни милосердия, ни великодушия. А что вы хотите — я у нее в заложниках! Налицо стокгольмский синдром!

Немного погодя мы с сыном отправились гулять в парк рядом с Таганской улицей. Я парень таганский и родился за два месяца до смерти Высоцкого. Отец рассказывал, что творилось здесь в день похорон, и песни Высоцкого я узнавал с его голоса, пока не запел сам. Ну, а потом театр стал моим вторым домом, и дух его поселился во мне навечно. Как тут ни быть патриотом, если театр в его самых вольнолюбивых проявлениях оставался патриотичным в самом высоком смысле слова! Вот только песня моя совсем не о нем…

Конец ознакомительного фрагмента.