Лунные дети-1

Александр Сиваков

Двадцать шестой век. На Земле появляется очень много детей с поразительно высоким уровнем умственного развития. Для малолетних интеллектуалов открываются специальные школы. Обучение начинается в десятилетнем возрасте и проходит более чем жёстко. Первый роман цикла. В школе Навигаторов под Вологдой, где проводится обучение будущих политиков и руководителей высшего звена, начинается новый учебный год.

Глава 5

Первое впечатление о школе у меня сложилось самое положительное. Я всегда любила лес и тишину гораздо больше, чем цивилизацию с её урбанистическими пейзажами. Именно поэтому мне понравилось, что вся территория школы напоминала большой парк.

Можно идти по тропинке пять, десять минут и вокруг не будет ничего, только лес. Потом появляется лужайка с длинным кирпичным зданием, вокруг — плохонькие неухоженные клумбы, какие-то непонятные плакаты, несколько потёртых скамеек — и полная тишина, ни одного человека. Даже если несколько раз обойти вокруг здания, вглядываясь в окна, ничего не изменится. Кажется, что в нём много лет никто не живёт.

Можно пойти дальше — и метров через сто встретится точно такое же здание — ещё более безлюдное, ещё более пустынное, хотя, дальше, вроде бы уже некуда. Тем не менее, следы жизни всё-таки присутствуют: в урнах полным-полно обёрток от каких-то полуфабрикатов, пыль с крохотного пятачка перед входом небрежна подметена.

Мы обошли несколько таких зданий с номерами от четырнадцати до девятнадцати. В конце концов я попросила Никиту вернуться обратно, в более обитаемые места.

— Тоже страшно стало?

Я молча кивнула. Первые положительные впечатления о школе постепенно заменялись новыми, в которых позитива было не так много.

Только когда мы очутились на главной аллее, я внутренне немного расслабилась.

Мальчик шёл рядом, нахмурившись и избегая смотреть в мою сторону. Тут не надо быть семи пядей во лбу, чтобы сообразить, что после того эпизода в песочнице он только ищет случая уйти от меня куда-нибудь подальше и в одиночестве зализать раны, нанесённые его уязвлённому самолюбию. К этому времени я уже придумала, как можно поступить.

— Никита, — я попробовала притвориться смущённой. — Ты… знаешь что… Никому не говори, что я в песочнице играла, ладно? А то девчонки, если узнают, засмеют. Ладно?

Мальчик испытующе посмотрел на меня, потом улыбнулся.

— Ладно. Мы вдвоём хороши были. — И после некоторого колебания, добавил. — Зато у меня замок лучше получился. Больше.

— Больше — это не значит лучше, — нашлась я. — Зато у меня красивее.

— Мужчины всегда практики, а женщины — эстеты.

— Юношеский максимализм.

— Почему это — юношеский? — Обиделся мальчик.

— Если бы ты был повзрослее, — спокойно заметила я, — то в своих сентенциях не оперировал бы категориями «всегда» и «никогда».

Наступила пауза, после которой мы расхохотались. Инцидент оказался исчерпан, заодно мы как бы ненароком проверили интеллект друг друга. Никитин меня — вполне устраивал. Мой — Никиту — не знаю. Надеюсь, я ничего особенно глупого не успела сказать. Напряжённость, возникшая в наших отношениях, так же быстро исчезла, как и появилась.

— Пойдём в административный корпус, — сказал Никита.

— У меня на вызове написано, что там нужно быть только к шести.

— Карточку получишь. Да и ребята все там ждут, лучше уж с ними.

— Что за карточка?

Сумки были тяжёлыми. Мальчик очень устал и старался этого не показать. Он обрадовался, что появилась причина остановится и перевести дух.

— Вот! — Вытащил он из нагрудного кармана толстенький пластиковый прямоугольник.

Я повертела карточку в руках. Карточка как карточка, ничего особенного, с одной стороны — большая бледно-зелёная цифра «двести пятьдесят», с другой — три аккуратно заполненные строчки.

— Крикливый Никита Максимович. Ты, что ли?

— Я, — буркнул Никита и поспешно сунул карточку в карман.

Фамилии он своей стесняется, что ли?

— Какая-то она тяжёлая, эта карточка.

— Там электроники всякой понапихано — нам и не снилось, — ответил мальчик. — Говорят, что если такую карточку потерять — то из «Штуки» сразу вылетишь, даже мяукнуть не успеешь.

— Думаешь, всё так серьёзно?

— Откуда я знаю. Пробовать как-то, знаешь, не очень хочется.

— А что это за цифра — «двести пятьдесят»?

— Какие-то очки, — в голосе Никиты ясно начало читаться сомнение. Я сразу поняла, что мы добрались до тех вопросов, о которых ему известно не больше моего.

— Тебе разве ничего не объяснили, когда карточку выдавали?

— Там такая зараза сидит… Впрочем, сама увидишь.

— Давай ты сумку за одну ручку понесёшь, а я за другую.

Моё предложение было воспринято в штыки.

— Ещё чего! Надорваться хочешь? — Он опять схватился за сумку.

— А ты сам не боишься надорваться? — Поинтересовалась я.

Никита ответил с некоторой досадой, словно ему приходилось объяснять самые очевидные вещи.

— У мужиков всё совсем по-другому устроено. Мы можем зачахнуть, если, наоборот, что-нибудь тяжёлое день-два не потаскаем.

Чтобы скрыть усмешку, я сделала вид, что заинтересовалась дальним пейзажем. За все десять лет жизни рядом со мной, мой собственный папа, например, говоря о себе, никогда не оперировал такими категориями, хотя и не давал повода усомниться в противоположном.

Я решила, что Никита — довольно забавный мальчишка. Вдобавок ко всему — супер, это лишний плюс.

Сколько раз такое бывало: знакомишься с кем-нибудь, всё вроде бы идёт нормально, хихикаем, шепчемся, копаемся в своих игрушечных принадлежностях, а потом вдруг мой новый знакомый или знакомая случайно узнаёт, что я супер — и с этого момента в наших отношениях наступает резкий перелом. Неважно, сколько ребёнку лет — пять, шесть, семь, пятнадцать — в глазах его ясно читается одно-единственное чувство — страх. Создаётся впечатление, что обычные люди впитывают боязнь к суперам с материнским молоком, начинают нас опасаться задолго до того, как могут связно объяснить причину своих страхов. Что это — обычное людское неприятие любой инаковости?

Я оглянулась на мальчика, который шёл чуть сзади. Молодец, уже весь вспотел, а сумку волочёт, даже пытается улыбаться, словно всё происходящее его только развлекает — не больше.

Он — супер, значит у меня есть много шансов подружиться с ним на длительное время. Это же просто прекрасно!

Я тут же одёрнула себя. Тут, вокруг, суперами будут ВСЕ, и мне нужно как-то привыкать к этой мысли.

Административный корпус оказался громадным зданием из тёмного мрамора. Таких основательных построек за чертой больших городов я ещё не видела. Широкие окна смотрели на мир могильными провалами стёкол, солнечные лучи, отражаясь на стенах, слепили глаза.

За металлической дверью нас встретил мальчишка в таком же строгом костюме, что на КПП.

«Если обязанность встречать первоклашек и нравилась ему ещё утром, теперь она уже успела изрядно надоесть», — подумалось мне.

— По коридору и направо — там получите карточку, — буркнул он, задержал взгляд на моём спутнике, подозрительно прищурился. — Ты ведь там уже был, разве нет?

— Я её провожу, — кивнул Никита в мою сторону.

— Не положено.

— Кем — не положено? — Набычился мой спутник. — Тобой, что ли?

Тогда я впервые увидела позу, которую впоследствии мне приходилось наблюдать не раз и не два: мальчик опустил голову и, недвусмысленно сжав кулаки, сделал шаг в сторону своего собеседника. Вид у него при этом был не очень дружелюбный.

Тут любой на всякий случай отступит, и только после этого начнёт выяснять, кто прав, кто виноват.

Дежурный так и сделал, он шагнул назад, но выяснять ничего не стал, и сразу потерял все свои позиции, и моральные, и стратегические. Теперь ему только и оставалось что скривиться, глядя, как мы проходим мимо.

— Скажи спасибо, что твоя карточка ещё не активирована, — выдавил он, наконец, нам в спину. — Если сегодня после собрания увижу — кранты тебе устрою.

— И я тебе, — пообещал Никита, не останавливаясь, — без всякой активации. Ты только скажи, когда можно начинать, ладно?

Я даже пошла вдоль стены, чтобы быть понезаметнее, мне казалось, что вот-вот вспыхнет драка.

Когда мы прошли несколько метров по тёмному узенькому коридору, я немного пришла в себя.

— Зачем ты так на него?

— Деловые больно, — буркнул мой спутник. (Это была его обычная манера общения). — «Положено — не положено…» Два года проучились — и думают, что им уже всё можно.

— То-то я смотрю, у тебя синяк, — не смогла я сдержаться. — Пускай не лезут, да?

Он остановился.

— Настя! — Начал он проникновенно. — Я тащу твои сумки. Я показываю, куда идти и что делать. Я даже отвечаю на твои вопросы, хотя сам ничего не знаю. Что мне ещё нужно делать, чтобы ты ко мне не привязывалась по всяким пустякам?

Я почувствовала, что стремительно краснею.

— Извини. Ляпнула, не подумав.

— В следующий раз думай.

Мы пошли дальше.

Нельзя сказать, что Никита вёл себя как воспитанный и культурный мальчик, но рядом с ним я почувствовала себя надёжно защищённой — в ту минуту ничего большего мне и не было нужно.

Просторные светлые интерьеры административного здания ничем не отличались от обычных планировок любого городского учреждения.

Мы подошли к кабинету, на котором висела медная табличка «ЗАВЕДУЮЩАЯ УЧЕБНОЙ ЧАСТЬЮ»

Никита стукнул в дверь.

— Да? — Раздался изнутри женский голос.

Его обладательница восседала посреди просторного светлого кабинета на фоне выцветших от солнца бледно-розовых штор, окна были заставлены разнокалиберными горшочками с геранью. Она была похожа на престарелую учительницу: лицо с правильными чертами, очки в роговой оправе с толстыми плюсовыми линзами, сильно увеличивающие глаза, деловой костюм.

— Фамилия? — Подняла она голову от каких-то записей, причём окинула меня таким коротким взглядом, что за ту долю секунды, что она на меня смотрела, можно было определить только пол — не больше.

— Бахмурова Настя.

— Двойная?

— Что — двойная? — Не поняла я.

— Фамилия — двойная?! — Вдруг разозлилась женщина.

— Од-динарная. Бахмурова.

— Так и говори, что Бахмурова! — Злобно отозвалась она. — Спрашиваю о фамилии, а они, все как один, начинают свою биографию рассказывать! — Фурия что-то коротко записала в толстый журнал. — Год рождения?

— Восемьдесят четвёртый.

Женщина поглядела на меня поверх очков.

— До нашей эры или после?

— До… То есть, после…, — пролепетала я, снова не совсем понимая смысл вопроса.

— Говоря иначе, уважаемая Бахмурова, вам на данный момент больше двух с половиной тысяч лет?

— Две тысячи пятьсот восемьдесят четвёртый… г-год рождения, в смысле…

Больше она на меня не кричала. Наверное, оценила цвет моего лица и поняла, что ещё немного — и я чего доброго грохнусь в обморок.

Минут через пять всё закончилось.

Я едва помню, как выбралась из кабинета, сжимая в руках злополучную карточку.

— Наорала? — Сочувственно спросил Никита.

Я молча кивнула.

— Ты не волнуйся, она на всех так орёт. Сначала я думал, что ей только мальчики не по вкусу, теперь оказывается — все.

— Мне не нравится в этой школе, — сказала я. — Ещё ни одного нормального человека здесь не встретила.

— А меня?

Я вспомнила, как мы вдвоём копались в песочнице и мне стало смешно. Как, интересно, можно назвать десятилетнего супера, занимающимся таким делом? Не «нормальным» — это точно. Да и обычный ребёнок такого возраста в песочнице выглядит несколько странновато.

— Ты из-за этой кобры расстроилась? — Продолжал успокаивать меня Никита. — Она не стоит того, чтобы из-за неё увольняться отсюда. Представляешь, как глупо будет, если вся твоя жизнь окажется поломанной из-за того, что, когда тебе было десять лет, ты в учебной части встретила кобру в юбке?

Я была вынуждена согласиться. Да, верно:, именно сейчас уезжать домой по меньшей мере глупо. Но вот если и учителя будут такими же, не обязательно все, хотя бы два-три, можно будет даже не распаковывать чемоданов. Лучше уж учится в общей школе и быть лучшей среди обычных детей, чем терпеть постоянные унижения в среде равных. По крайней мере, лично я так считала.

— Ладно, пойдём к ребятам, — сказал Никита. — Там повеселее будет.

И мы пошли.