Масло на потолке

Александр Сергеевич Зыков, 2021

Предать себя и подчиниться беззаконию или пойти против системы и стать изгоем? Перед вами реальная история длиной в 365 дней. Вчерашний выпускник университета добровольно и с желанием идёт в армию для прохождения срочной воинской службы. С первых же дней молодой человек сталкивается с издевательствами и насилием со стороны старослужащих. Если остальные новобранцы покорно и безропотно принимают порядки, царящие в воинской части, то главный герой решает бороться с несправедливостью. Удастся ли ему изменить ситуацию? Сможет ли он сохранить за собой право остаться человеком, личностью, самим собой и право на саму жизнь?Содержит нецензурную брань.

Рота молодого пополнения

В Нижнем Новгороде нас встретил армейский ПАЗик и отвез в город Пустово, располагающийся где-то в двадцати минутах езды от областной столицы. Все пассажиры автобуса во все глаза смотрели в окна. Помню, что мы договаривались держаться вместе. Думаю, все так договариваются, но мало у кого удается сдержать уговор (старослужащие, контрактники и офицеры принимают максимум усилий, чтобы разобщить солдат).

Мы подъехали к воротам с армейской символикой (въезд в войсковую часть называется КПП — контрольно-пропускной пункт), а через полминуты шагали куда-то, направляемые кем-то в военной форме (Черкес нас покинул). Территория части была огромной, бесконечный плац и спортгородок, громадный штаб, большие трёхэтажные казармы и шикарный клуб (конечно, на тот момент я понятия не имел, мимо каких сооружений мы проходим, но масштаб я оценил сразу). Всё было чистым и аккуратным. Штаб был опоясан аллеей, а казармы и другие сооружения окружали одиночные деревья. За казармами же виднелись целые рощи!

Мы подошли к одной из казарм и бегом (нам подали соответствующую команду) поднялись на второй этаж. Там нас встретил прапорщик. Дикий прапорщик. Боже мой, как он орал (мне по-настоящему стало страшно)! Первым делом он скомандовал закрыть двери казармы — какой-то солдат (думаю один из дневальных) тут же помчался задвигать засов! Прапорщик же стал кричать, чтобы мы выложили перед собой (точнее кинули) всё содержимое вещевых мешков. Что-то он забирал, что-то отпинывал в сторону (думаю, это были запрещенные предметы). Затем прапор скомандовал взять обратно из образовавшейся кучи свои «рыльно-мыльные» (или «мыльно-рыльные» — не знаю, как правильно) принадлежности (зубную щётку, пасту, бритвенный станок).

Когда наконец-то этот ужас закончился, нам показали наши койки, и мы положили вещи на табуретки. Вообще, казарма выглядела старой (как изнутри, так и снаружи). Окна были деревянными, как и пол (он был весь в щербинках и окрашен в тот самый красно-коричневый цвет, который так любят в армии). Двери, лестничные пролёты, ряды двухъярусных коек, побеленный потолок, оконные рамы — всё дышало многолетней историей части. Эта часть была учебной — в ней готовили специалистов младшего командного звена инженерных войск. Однако, как вскорости выяснилось, до самого последнего момента в Пустово, в этих стенах, располагалось военное училище, готовящее офицеров инженерных войск, а настоящий учебный центр только что приехал (передислоцировался) с Дальнего Востока.

Я стоял в комнате для умывания, когда туда зашёл один солдат и поинтересовался не моя ли это зубная паста. В руках он держал как раз-таки именно мою зубную пасту фирмы ROCS, которую я вынужден был оставить на полу в том самом диком построении того самого дикого прапорщика. Солдат вернул мне пасту с комментарием, что она классная. Военнослужащий был очень красивым, со спортивной фигурой, приятным голосом, учтивыми манерами, явно был «обременён» интеллектом и, вообще, выглядел как актёр, снимающийся в фильме на военную тематику. Я был крайне поражен контрасту необоснованной жёсткости прапорщика и необоснованной заботы старослужащего. Кстати, потом выяснилось, что этот солдат был чуть ли не единственным нормальным человеком (в моем понимании слов «норма» и «человек») среди всего личного состава части (1 200—1 300 человек).

Спустя некоторое время нас построили в две шеренги (как это и заведено) для отправки в баню. На нас, согласно команде, были трусы и майка, на ногах резиновые армейские зелёные тапочки, в руках те самые рыльно-мыльные принадлежности, полотенца и мыло, которые нам только что выдали. На белых мыльных брусках красовался слон и надпись «Слонёнок». Это мыло хоть и было туалетным, но, судя по всему, довольно низкого качества и больше походило на хозяйственное (забавно, что солдат в армии неофициально называют «слонами», что перекликается с названием уставного мыла).

Как только мы вышли из казармы, нас опять построили, но уже в «колонну по три» (стандартный способ передвижения личного состава по территории части).

Как оказалось, баня находится непосредственно за казармой! Также оказалось, что баня — это никакая ни баня, а душ, рассчитанный на одновременную помывку тридцати человек (один взвод). Мы оставили вещи на лавках, а сами «бесстрашно» начали вставать под ледяные струи воды. Вода была не просто холодной, а очень холодной! Я пригоршнями черпал воду, льющуюся из душа (стоять под ним было невозможно), и, обмыв тело, намылился Слонёнком. Хотя его мылящие свойства оставляли желать лучшего, но всё равно возникла проблема — мыло нужно было как-то смыть с себя… И в этом деле пригодилось полотенце! Хотя как вы понимаете, его предназначение состоит немного в ином. В этот момент в баню заглянул тот же самый прапорщик и стал материться, так как мы не включили горячую воду!

Оказывается, в душе на стене был расположен рычаг, поворот которого на 90 градусов чудесным образом оживил все рукоятки смесителей с красными отметинами. Разумеется (это сейчас я пишу «разумеется» — на тот момент мне это казалось дикостью), в некоторых «кабинках» (в кавычках, потому что никаких перегородок на самом деле не было) рукоятки тёплой и холодной воды были перепутаны, где-то одна из рукояток не работала, некоторые души, вообще, были неисправны или функционировали в формате непростого выбора: леденющая вода или обжигающий кипяток. Нормальных душевых смесителей (это я выяснил потом) не то чтобы не было совсем, но вероятность, что тебе попадётся рабочая лейка, была сопоставима с вероятностью выигрыша в лотерею. Тем не менее мне удалось перемыться по нормальному, и, окончив помывку, я оделся и на улице встал в уже образовавшейся строй, ожидая остальных.

Мы вернулись в расположение роты, положили вещи на табуреты (и под табуреты, так как места сверху не хватало), и нас опять построили, но на этот раз нам «позволили» надеть брюки.

Один солдат, а может их было двое, вёл наш строй куда-то вглубь чащи. Мне показалось это странным, но я не придал этому большого значения, наслаждаясь летним днём, зеленью вокруг и «двигательной активностью», которой мне так не хватало в поезде.

Мы приблизились к какому-то строению. Оно было одноэтажным, выглядело ветхим и заброшенным, но, как оказалось, в нём функционировала санчасть (медицинский пункт).

В течении некоторого времени мы стояли у дверей медпункта, ожидая распоряжения «свыше». Во время ожидания выяснилось, что сопровождающий нас солдат из Барнаула, то есть наш земляк. Землячество в армии много значит и является гарантией хорошего отношения к тебе со стороны сослуживцев-земляков. Земляк (это был крепкий парень под метр девяносто) что-то нам рассказывал, но из его монолога я помню лишь одну фразу: «Как мы вас ждали! Замучились всё таскать тут и в наряды каждый день ходить!».

Спустя полчаса мы оказались в санчасти на очередном медицинском обследовании. Здание внутри выглядело таким же ветхим, как и снаружи: побеленные потолки, покрашенные стены, прохлада и полумрак (как и положено таким местам).

В ходе обследования у меня был выявлен недостаток веса, поэтому мне назначили усиленное питание (лишний талончик в столовой, по которому полагалось дополнительное молоко и другие бонусы).

Прошедшие комиссию выходили на улицу и ждали остальных. Я же, в силу врожденного любопытства, начал исследовать место, обходя здание санчасти вокруг (позади «храма змеиной чаши» среди деревьев виднелся просвет, который безудержно меня манил).

Пробравшись сквозь кусты и заросли травы (заброшенной была не только сама санчасть, но и территория вокруг неё), я оказался на крутом берегу какой-то реки! Это стало воистину восхитительным открытием! Воинская часть мне всё больше и больше начинала нравиться!

Название реки я узнал потом. Оказалось, это была Волга. Однако, некоторые полагали, что это Ока (весь личный состав части только-только был передислоцирован из села Прятское Хабаровского края и плохо разбирался на новой местности).

После возвращения в расположение мы в очередной раз были построены сначала на этаже, а затем перед казармой (мы опять вышли на пленэр/ en plein air/ на открытый воздух по-французски). Форма одежды на нас была номер четыре (китель, брюки, кепка, берцы, трусы, майка, носки), а направлялись мы в столовую.

Столовая, как оказалось, располагается в непосредственной близости от нашей казармы и представляла собой двухэтажное здание с большим крыльцом, на которое нужно было подниматься по ступенькам. Сам обеденный зал располагался на втором этаже, и, как мне показалось на тот момент, он был огромен.

Нас подвели к линии раздачи. Мы выстроились в очередь и получили своё первое, второе, салат, какой-то напиток и хлеб. Затем, сев за четырехместные квадратные столы, мы поужинали.

Как прошёл остаток первого дня, я точно не помню, но, думаю, нас несколько раз строили, производили переклички и что-то рассказывали (разъясняли правила поведения или знакомили с распорядком дня). Также вечером выяснилось, что мы находимся в так называемой «роте молодого пополнения», и вскоре нас распределят по учебным ротам.

Команда «Отбой» прозвучала в 22:00. Я лежал на нижним ярусе кровати и всё никак не мог уснуть. Сквозняки поезда и экстраконтрастный душ сделали своё дело — я чувствовал недомогание. Лицо было в холодном поту, меня тряс озноб, а голова раскалывалась. Также мне хотелось посетить туалетную комнату, но нам запретили любые передвижения до утра (я по наивности полагал, что прогулка до уборной будет нелегальной). В какой-то момент я всё же уснул, а разбудил меня крик дневального: «Рота, подъём!».

Во второй день мы проходили психологические тесты (их проводила женщина-психолог в гражданской одежде), нам выдали кокарды (значки для кепки) и петличные эмблемы (для лацканов кителя), я понял, что отличить старослужащего от новобранца можно по наличию наручных часов (на тот момент я знал всего четверых старослужащих: Красавчика, Земляка, Великана и Казаха), мы узнали, кто наш главный враг (ЖАЖДА), посидели на табуретках на центральном проходе (он делит казарму пополам по длинной стороне) и постояли там же пару часов. Кстати, утром, сидя на табурете, я выяснил, что ремень хоть и положено затягивать туго-натуго, но прежде этого следует посетить уборную. У меня так сильно скрутило живот, что пришлось отпрашиваться (с оглашением причин моего дискомфорта во всеуслышание — я стоял далеко и мне пришлось чуть ли не криком кричать о своём затруднительном положении) у Земляка прям во время отбытия роты из казармы. Все стояли и ждали меня (я был очень польщен или, быть может, смущен).

Что касается ЖАЖДЫ, её причиной являлось то, что вода была только в кранах в умывальнике, а мы постоянно стояли (изредка сидели) на взлётке (неофициальное название центрального прохода). Конечно, в столовой утром мы выпили по кружке кофе и по пачке молока объёмом двести миллилитров, в обед компот и суп, а на ужин нас ждал чай, но этого катастрофически не хватало. У меня во рту всегда было ужасно пересушено, и это мешало нормально говорить. Однажды, когда мы в очередной раз стояли (нас то и дело строили без объяснения цели и продолжительности построения), кто-то пустил по шеренге пятилитровую бутылку воды, и все по очереди жадно из неё пили. Вообще, нам строго-настрого запретили пить из кранов, так как вода «грязная», сулящая нам расстройства желудков. Однако, это тот случай, когда потенциальное расстройство желудка выглядит более предпочтительным, нежели реальная смерть от обезвоживания.

Одного солдата куда-то забрали (у него было радиотехническое образование), а вечером нас всех выстроили перед казармой. Чьи-то фамилии называли, и эти люди вставали отдельно (вскоре их куда-то увели). Затем к нам подошёл какой-то офицер. Он стал тыкать на некоторых из оставшихся в нашем строю ребят, и они тоже становились в отдельную колонну. Потом офицер спросил: «Кто хочет ко мне?». Он не уточнял куда именно приглашает и зачем, поэтому никто не отзывался.

Я видел, что остался один в строю из барнаульской команды, и это сильно меня волновало. Я хотел, но не мог откликнуться на зов офицера, то ли из-за своей скромности, то ли из-за гордости. Слишком уж вся эта ситуация напоминала процесс покупки рабов или крепостных крестьян…

Спустя пару секунд офицер ткнул ещё на нескольких солдат и увёл строй «избранных» в неизвестном направлении («избранные», как я потом узнал, попали в пятую учебную роту). Мы же остались стоять в строю (к этому моменту строй приобрел вид шахматной доски), отвергнутые «рабопокупателем», но уже минуты через три подошёл другой офицер и произнёс: «Значит вы будете у меня».