Алексей Ваямретыл – лежащий на быстрой воде. Путь преданного своему хозяину камчатского самурая

Александр Северодонецкий, 2022

Это новый роман знаменитого камчатского автора об Алексее Ваямретыле и о камчатском самурае, прототип которого действительно жил на Камчатке, и автор пытается понять его мысли и понять его такую короткую жизнь, сличая и изучая её как бы под неким электронным микроскопом, это длинный рассказ автора о событиях, участником которых был сам автор живя 37 лет на Камчатском полуострове и это могут быть его беглые воспоминания об людях Камчатки, их особых традиционных камчадалов нравах и об их жизни.

АСИКАГА ТАКАЮДЗИ.

(1305-1358 годы).

Асикага Такаюдзи был одной из самых противоречивых фигур среди самураев своего времени. Всего за несколько лет он смог покончить с шиккеном Ходзё, восстановить императорскую власть, а затем вызвать раскол во дворе, который продлился еще тридцать пять лет уже после его смерти. Такаюдзи основал сёпунат династии Асикага, один из трех самых значительных сёгунатов в истории феодальной Японии. Его правление, начавшееся в 1338 году, открыло в Японии периода Муромати. Такаюдзи происходил из самурайского рода Сеива Гендзи, обосновавшегося в области Асикага в провинции Симоцуке (ныне префектура Точиги), и был потомком императора Сеива. Поскольку Такаюдзи происходил из императорского рода, он был одним из немногих японских лидеров, носивших полный титул хсэйи-тайсёгун.

Но прежде, чем подняться до этого титула, Такаюдзи являлся военачальником при сёгунате Камакура и в 1333 году был послан в Киото на подавление длившегося уже два года восстания Генко. Но затем Такаюдзи разочаровался в сёгунате Камакура, отказался выполнять приказы шиккена Ходзё и встал на сторону своего свергнутого императора Го-Дайго, Нитта Ёсисада и Кусуноки Масасигэ. Этому союзу удалось взять Киото.

В результате там был восстановлен императорский двор взамен военного правительства самураев.

Такаюдзи открыл в Киото свою канцелярию, называвшуюся Buygo-sbo. Она занималась управлением города, а Такаюдзи получил право раздавать награды, давать работу и производить повышения в подчиненных ему войсках. Го-Дайго щедро наградил Такаюдзи и сделал его суго Мусаши и сёгуном Cbiniufu — командующим северной миротворческой армии. Такаюдзи, однако, дал ясно понять, что он желает получить титул сёгуна, что означало бы, что он становится верховным главнокомандующим. Выходом из этого затруднительного положения стало присвоение ему Го-Дайго титула сёгуна Cbiniufu; это звание было рангом ниже того, которого Такаюдзи считал себя достойным, но зато такое решение позволяло не разозлить другого ключевого генерала, Нитта Ёсисада.

Восстановление императорской власти вызвало недовольство среди самураев, и ни Такаюдзи, ни император не смогли предотвратить восстания — выступление Накаксендаи началось в 1335 году и имело целью восстановление сёгуната Камакура. И тут Го-Дайго принял ошибочное политическое решение, послав усмирять восстание Нитта Ёсисада, а не Такаюдзи.

Последний воспринял это, как оскорбление и разбил Ёсисада в битве при Наконе Таке но Сита. Затем сей-и-тай-сёгун повел свою армию на Киото и на короткое время овладел городом, пока не был выбит оттуда войсками Ёсида и Кусуноки Масасигэ. Такаюдзи переправился на остров Кюсю, где набрал новых солдат из местных кланов, и начал второй поход на столицу. В 1336 году Такаюдзи победил Ёсисада и убил Масасигэ в битве на реке Минато, взял Киото и вознамерился посадить на императорский престол Комё. Этот выбор вызвал раскол в императорском дворе, поделив его на южный и северный.

Из книги: Льюис Т., Ито Т. Самураи: путь воина (Пер. с англ. — М.: Изд. «Ниола-Пресс» 2008. с. 88-87.

___

И размышляя о семье своего младшего друга Алексея Ваямретыла и теперь после проведенного им анализа, и разбора он всё сопоставляя, он всё вспомнил, как в 1969 году студентом, еще среднего специального училища был в туристической поезде в Ужгороде в Прикарпатье и, видел там как семья дед, отец, и внук в мастерской сидели и делали деревянные резные инкрустированные шкатулки. И тогда же он запомнил, как отец учил маленького сына делать маленькую шкатулку, а вот дед сам, режучи довольно большую и сложную шкатулку, учил уже и своего сына, и одновременно учил и наставлял своего любимого внука резать их и такую еще малую, и одновременно среднюю по размеру шкатулку.

Так как Александр Уголев понимал, что даже взрослому сыну не освоить за раз то особое их древнее особое мастерство, которым обладал и дед, и его родной отец одновременно.

И, в этом теперь, и есть та особая преемственность, когда династия и врачей, и учителей, и водителей-дальнебойщиков, и даже династия токарей, и тех же династия евреев часовщиков или династии уральских чудо кузнецов живут и развиваются бесконечно, совершенствуя своё то древнее их родовое мастерство.

У нашего народа живут те особые вековые династии, в той их полноте смысла слова, когда наши знания, когда наше умение жить, выкристализовывается, выковывается не в миг, и не за один раз, а так как-то исподволь, иногда исподтишка только, подсматривая вот так мальцом одновременно и за своим родным дедом, и за своим родным любимым тобою отцом, и за страшим твоим же братом, когда тебе самому хочется не только достичь высот их особого ремесленного мастерства твоего родного и старшего, но и даже превзойти самом их в своём умении, в своём таланте, как у тех же олимпийских чемпионов, которые каждый раз, с каждой новой олимпиадой берут высоты выше пусть и даже хоть на один миллиметр, берут вес больше пусть и на один грамм, плывут быстрее пусть теперь уже когда как-бы все внутренние резервы человеческого организма нами изучены и вот так исчерпаны, и на сотые доли секунды опережают они своего противника, так как в тех олимпийских современных рекордах уже заложены буквально все человеческие резервы и заложены буквально все пределы тех физических сил нашего организма, пределы прочностей всех наших тканей, и наша вся наука о человеке уже, кажется, исчерпала те особые пределы неимоверных и часто не раскрытых, и даже на сегодня самих сил человеческих.

Так и в нашей, и в его любви, не видя, как любили твои родители друг друга, как дед ухаживал за твоей бабкой, невозможно и самому быть, и невероятно нежным, и еще таким же в любви теперь страстным.

Так, вероятно и наш настоящий преданный своему хозяину камчатский самурай Алексей Ваямретыл, желая быстро и насыщенно жить и, побеждать так вот быстро сам он выгорел, так вот быстро всё он здесь на полуострое Камчатском как бы и выстрадал, что сам сгорая для других и сам в миг сгорел, вмиг, вспыхнув где-то на нашем безмерном небосклоне вспышкой новой сверх яркой и вот этой сверхновой звезды, которую может не все ученые астрономы, тогда и в тот момент может быть и заметили её. Так как, их телескопы были направлены может быть в другие секторы или вовсе в другие зоны нашего необозримого небосклона.

Так и мы, пишущи эти беглые строки, хотим сами сосредоточить их свои чуткие и чувствительные антенны именно на жизни нами обожаемого, нами теперь почитаемого Алексея Ваямретыла настоящего верного своему хозяину камчатского самурая…

___

А, среди прочих причин гибели пчел, называют теперь и даже современные новые сети сотовой связи, которые вошли в нашу жизнь буквально в последнее десятилетие, а также ослабление их организма вызванное теми вездесущими клещами, не известное грибковое заболевание и, даже повышение в последние годы солнечной радиации…

— За что же гибнут наши пчелы? — теперь и Александр Уголев настойчиво и не раз спрашивал себя.

Не хотелось бы так думать, но похоже, что губят их еще и наша самонадеянность, и губит их наше потребительское отношение к самой первозданной земной Природе. В отличие от свободно, живущих птиц, эти трудолюбивые насекомые во многом ведь находятся сейчас «под опекой» человека, как и наши дети камчадалы находятся здесь на Камчатке в многочисленных почти в каждом поселке в школах интернатах.

— А значит, за всё, что с ними происходит, несем ответственность именно мы!

Так и, наши камчатские дети и уже не важно нымылан он или коряк, чукча или он поистине коренной олютор, лауроветлан или даже эвен, они, будучи, раз помещены в эти закрытые школьные интернаты, за них отвечаем мы и только мы!…

И, Уголев Александр вот, прочитав последнее слово статьи о маленьких пчелах, осознал, что за всё, что происходит и произошло с Алексеем Ваямретылом, за всё, что с ним случилось ранее и, что случится затем несут ответственность и, прежде всего, именно его родная мать Татьяна и старший, и его такой родной брат Денис, его любимая им жена Айна, и все многочисленные друзья его Николай, Костя, Андрей, Руслан, Олег, а затем и многочисленные его «товарищи», и может быть еще его собутыльники, которые каждый в отдельности и, все вместе, заполняя полностью всю его камчатскую жизнь, не смогли и не сумели ему вовремя помочь, вовремя подставить своё твердое плечо своей поддержки, вовремя его строго даже в чем-то одёрнув, как-то приостановить в его поистине юношеско-подростковых его многочисленных девиациях, вовремя его наставить на путь истинный, чтобы научить его по-настоящему противостоять, как тем особым глобально-планетарным и часто, не зависящим от нас самих вызовам, так и, уберечь его от наших простых, тех особых человеческих, часто может не вразумительных, часто не понятных, не осознанных или не оправданных взаимоотношений, старых или внедренных новых наших верований, особых пережитков и старых обычаев с которыми мы иногда миримся или неистово их преодолеваем, и не всегда может быть, приемлемых в светском нашем современном интегрированном во все мировые процессы обществе и всех человеческих, отживших традиций и предрассудков, которые еще намного ведь многограннее и сложнее переплелись у нас самих, еще намного может и противоречивее всех тех неизвестных многим факторов, окружающей нас среды и всей окружающей нас экологии или того особого космологического вселенского на нас самих влияния, о которых нам часто маститые ученые из-за получаемых ими долларовых грантов и не говорят нам о них, управляемые транснациональными компаниями средства массовой информации или сами маститые ученые, которых, сегодня транснациональные компании и корпорации с легкостью могут и проплатить своими долларами или особыми льготами, и почестями вплоть до Нобелевской премии, и, даже чуть попросить за неплохое вознаграждении хоть некоторое время слегка помолчать, промолчать только покуда…

И ему, теперь хотелось еще глубже разобраться в тех своих человеческих взаимоотношениях со своим младшим другом Алексеем Ваямретылом, которые в какой-то момент вот так легко прекратились и надорвались, дали совсем не заметную трещину, как в том большущем океанском, спрятанном в пучине воды айсберге и, отломившийся кусочек так его затем завихрил, закрутил в том безмерном мировом Тихом нашем океане и в нашем Беринговом море, что уже из, образовавшейся глубокой воронки, как он не пытался своими тонкими руками выбарахтатся уже ведь никак и не смог он, с каждым днем, с каждым часом, с каждой минутой и, даже с каждой прожитой им секундой здесь на Земле, погружаясь в ту невидимую может быть другими бездну холодной тихоокеанской водной ледяной пучины, на те неведомые глубины Тихоокеанских земных одиннадцатикилометровых глубочайших разломов, которые как здешние предвестники и всех земных катастроф, и окружают нашу Камчатскую землю, которые и рождают здесь эту богатую людьми, богатую ископаемыми, богатую рыбой землю и еще рождают её могучие такие исполины четырех, а то и пятикилометровые вулканы, которые и одновременно охраняют нас, и которые зачастую еще так грозно предупреждают нас своими спонтанными теми выбросами о своей той их космической, а вовсе не земной силе и как бы уведомляя нас, о том своём мировом величии здесь на Земле, только своим подземным инфразвуковым гулом и особыми нескончаемым в период извержений их вибрациями, возвещая из своего огненного чрева, что все мы, живя, прежде всего, мы все вместе с землею нашей постоянно горим, и мы в первую очередь вместе с друзьями своими лучшими постоянно в этом тихоокеанском водовороте сгораем, выгораем буквально дотла и, что живя, вся наша жизненная самая высокая та физическая энтропия наша всё равно, с прожитыми нами годами почему-то неуклонно у всех у нас она уменьшается, куда-то как-бы и она неуклонно убывает, может быть, утрачивая ту юную остроту наших ощущений, и даже ту особую ясность нашей мысли.

И, у кого-то, как и у Алексея Ваямретыла истинного и настоящего преданного своему хозяину камчатского олюторского самурая её той жизненной его энтропии хватит только на таких коротких и таких его этих быстротечных двадцать пять лет земной здешней Ветвей-Тиличикской Камчатской только его жизни, а у кого-то, как моя знакомая чукчанка Олелей Айна Ивнатовна что из северного Ачайваяма хватило теперь её уже на все 96 только её лет, прожитых ею лет и она ведь уже давно, и так настойчиво просит своего божественного ворона, своего Божественного-Кутха, сидящего вон рядом на раскидистом одиноком тополе не мене старом, просит его на своих крыльях её унести с этой Камчатской Земли, так как и, слепая давно уже, и дочь давно от горя, и безответной любви у неё здесь в Ачайваяме повесилась, и рядом-то внучка четырнадцатилетняя в таком же как и другие дети в ачайваямском интернате уже подрастает, а еще и пенсии не хватает ей на жизнь для двоих. Юное дитятко-то у неё здесь в селе растет, оно требует и одежки, и пищи, и присмотра, да и внимания, которого она и дать уже не может по немощности своей, да и года уже не те, чтобы за малым ребеночком ходить ей.

А он, их чукотский, их корякский, их намыланский, их олюторский тот сказочный и самый божественный из всех божественных тот, как и она, довольно старый почти трехсотлетний Кутх нисколько не желает повиноваться её таким настойчивым мольбам и её настойчивым просьбам к нему одному, понимая, что её хоть и такая уже довольно низкая жизненная энтропия еще нужна её родной, её любимой и её единственной внучке Альбиночке, которая с каждым деньком растет, которая с каждым прожитым ею днем как-то быстро взрослеет и вот-вот она войдет в тот особый голубиный, в тот здешний речной ачайваямский заячий возраст, или нерпичий возраст, когда из её, также невидимого нам из её плодного яйца, из её теплого дышащего чрева, из её молодой яйцеклетки, из её молодой энтропии вдруг и для всех неожиданно родится, может быть, новый ачайваямский Алексей, новый Алексей Александрович, новый такой маленький, такой пухленький Алексей Александрович Ваямретыл, как и мой внук Степан Васильевич, который родился 23 октября 2012 года далеко отсюда в Липецке.

И я именно теперь уверен, обязательно родится от неё новый истинный и настоящий новый камчатский самурайчик, и внове здесь на полуострове камчатском родится здешняя камчатская жизнь, как и каждую весну, начинается на Земле внове, с каждым днем тогда повышая его внутреннюю ту физическую, может термодинамическую энтропию, и её белое, как этот первозданный ничем незагрязненный снег, молоко им выпитое будет, как та живительная влага и чиста, как те слезы, которые я сейчас и сегодня лью по памяти нашего Алексея Ваямретыла — давно лежащего на воде теперь в виде глыбы прозрачного льда и невероятно чистой этой удивительной только его речной воды — только его нилгикын мымыл.

И теперь я вижу под ним, подо льдом, образовавшемся из той воды, которая легко испарилась, тогда из его тела, объятого пламенем костра и там где-то в глубине плавает, и резвый гольчик, и шустрый неуловимый молодой харитончик, так как Солнышко-то ранней весной весело греет и новая жизнь здесь на полуострове нашем Камчатском, и на нашем любимом Земном круглом шарике зарождается, как и в 123000 случаев это происходит ежедневно, как и ежедневно гаснет столько же звезд на нашем необъятном небосклоне, возвещая всех нас об уходящих с Земли разных людей и еще молодых, и не очень людях…

И, Уголев Александр понимал, что саму эту такую насыщенную камчатскую жизнь никому и никогда не остановить, как и этот его теперешний полет в пространстве из Москвы до Петропавловска-Камчатского и до самых этих береговых тихоокеанских Тиличики, не прервать ему самому и сейчас, так как у самолета есть свой настоящий командир. Сегодня и сейчас он может быть еще на рулежке в Москве, и стоит только сверхмощным мощным турбинам набрать те стабильных десять тысяч оборотов и, выйти их самолету на рулежку и, затем их тех двигателей по воле пилота произвести максимальный форсаж, и уже диспетчер дает разрешение идти вам на взлетную полосу, а завтра — он уже идет здесь в Елизово на снижение и вновь форсаж но уже для быстрого торможения тех же турбин и он здесь на полуострове в Петропавловске-Камчатском, а там и совсем не далеко его теперь такие родные Тиличики, там его родной дом, там его любимая жена Наталия…

К большому сожалении, сегодня он не командир в кабине этого самолета А-310, так же он не командир и в самолете всей нашей, и его Жизни, где может быть сам Господь Бог — где Иисус Христос и, по ведомым, только ему законам и законам задает всем нам свои управляющие команды, которые вся наша Жизнь, как и этот самолет уже послушно их выполняет, нисколько не считаясь ни с мнением самого этого утлого пассажира только нашего лайнера Жизни, ни с его желаниями и даже ни с его особыми верованиями при его земной Жизни здесь в самих Тиличиках, несясь по ней как то крыло чайки несется беспрестанно по этим восходящим воздушным потокам отрывающимся здесь в Тиличиках от пологого берега, только разве разрезая тот воздушный поток острием своих расправленных крыльев, что бы село твоё любимой и древнее затем люди назвали Тиличики именно это крыло чайки…

И вновь, там в его голове и воспоминания, и не только об Алексее Ваямретыле, а и об своих сыновьях Алексее и Василии, жене Наталии, родном брате Иване и любимых внуках своих только, что рожденном Степане и двенадцатилетнем Данииле… и, даже его воспоминания теперешние о предках своих: матери Евфросинии, и брате Борисе, бабке Надежде Изотовне, тетке Арине Ивановне и Екатерине Ивановне, дядьях его Александре Ивановиче и многих-многих с кем давно он здесь на земле и простился, которые давно его здесь на Земле покинули, чтобы вести эту свою беседу с ними всеми уже оттуда, уже из этого безмолвного камчатского его далека-далека.

___