Альма-фатер

Александр Саркисов, 2020

В этой книге публикуются рассказы о незабываемой курсантской жизни. Они лаконичны, отличаются тщательностью проработки сюжета и мастерством в построении диалогов, а за внешней веселостью в них видна глубина человеческих чувств. Несомненно, сборник рассказов «Альма-фатер» будет интересен как людям, имеющим отношение к военно-морскому флоту, так и просто всем, кто любит читать хорошую, добротную современную прозу, порукой тому талант автора и его искрометное писательское перо.

Musca vomitoria

На минном дворе офицер строевого отдела принимал курсантов-нарушителей для сопровождения на гарнизонную гауптвахту.

Небольшой дворик-колодец с рогатой миной, выкрашенной в зловеще-черный цвет, посередине и местом для курения в углу. Такой вот военно-морской фэншуй. Два третьекурсника-минера, гидрограф с пятого курса и первокурсник со штурманского факультета кучковались у курилки. Сдвинув фуражку на затылок, сопровождающий въедливо проверял документы, и у них образовалось время на перекур. Пятак с барского плеча угостил всех «Беломором». Сладко затягиваясь и щурясь на ярком весеннем солнце, он с брезгливой снисходительностью обратился к первокурснику.

— Слышь, салабон, ну ладно, я начальника патруля за ухо укусил, эти два румына нажрались как свиньи и обрыгали рубку дежурного, а тебя, убогого, за что?

Шурик задумался: тут в двух словах не объяснишь. Подошел сопровождающий.

— Становись!

Надев вещмешки, курсанты построились.

— Равняйсь! Смирно! Налево шагом марш.

На гаражном дворе их уже ждал пазик мерзкого грязно-желтого цвета.

* * *

Закончился первый училищный отпуск. Доложив дежурному о прибытии, курсанты собирались группками, обменивались впечатлениями и дружно уплетали вкусности, привезенные из дома.

За трепом время пролетело незаметно. Пришло время отбоя.

Шурик Расписов залез к себе на верхний ярус. На соседней койке уже сопел его кореш Витюня Ермашов. Несмотря на зимний холод, спали с открытыми окнами, и, не дай бог, кто-нибудь наденет тельник. За этим строго следили отцы-командиры.

Уснул Шурик быстро. Снился ему Новый год в кругу семьи, загулы с друзьями и другие приятные моменты.

— Рота, подъем!

Все хорошее когда-нибудь заканчивается.

Встать у Шурика не получилось. Двухметровый здоровяк Витюня, ворочаясь во сне, придавил его ногой.

Со второй попытки вес был взят, и Шурик соскочил на палубу. Нужно заметить, что в училище пользовались корабельной терминологией и было непростительной ошибкой назвать голяк веником, гальюн — туалетом, палубу — полом, трап — лестницей, шхеру — кладовкой…

— Выходи строиться на зарядку! Форма одежды — брюки, тельник.

Рота построена. Четыре взвода, в каждом по четыре отделения. Взводы выстроены по ранжиру, впереди высокие, дальше на убыль. Каждый четко знал свое место. Вышли во двор, медленно, со скрипом открылись гаражные ворота.

«У природы нет плохой погоды» — это не про Питер в январе. Мороз, резкие порывы ледяного ветра и липкий снег.

— Рота, бегом!

Какой-нибудь непонятливый гражданский наверняка бы уже рванул, но люди посвященные знают, что по этой команде руки сгибаются в локте, а корпус наклоняется вперед.

— Марш!

Вот теперь можно. Медленно, как паровоз, набирающий скорость, рота вытягивалась на 12-ю линию Васильевского острова. Холод пробирал до костей, холодный воздух рвал легкие. Бегали кругами по 11-й и 12-й линиям. После третьего круга привычно закололо в правом боку, холод стал ощущаться меньше, правда, и снег на голове перестал таять. Размышлять над этим парадоксом не было сил. В последней шеренге четвертого взвода, выбиваясь из сил, шаркая прогарами по заснеженному асфальту, изображали бег три неокрепших организма — Шурик Расписов, Рашид Тепляков и Саня Мухин.

— На шкентеле, подтянись!

Троица прибавила, отставать нельзя. Сила воинского коллектива — в сплоченности.

Наконец наступило состояние, когда ты перестаешь считать круги, тело не ощущается, твой мозг свободен. Йоги определяют это состояние как нирвану и добиваются (недоумки) годами изнуряющих тренировок.

У Шурика в голове пульсировала только одна мысль: Господи, за что?

Это было тяжелым испытанием, особенно для парня, всю жизнь прожившего на берегу Черного моря.

Господи, за что? Ну ведь есть же люди, которые на зарядку не бегают, отсиживаются на каких-нибудь хитрых объектах приборки или имеют личную шхеру, как, например, Женя Макуркин, но об этом можно только мечтать…

На вечернем построении, перед просмотром программы «Время» командир роты капитан III ранга Борис Петрович Козюля (с такими инициалами во флотском коллективе прозвище БПК неизбежно, как восход солнца) объявил, что нашей 11-й роте передали новый объект приборки — хоздвор.

Объект сложный, но освобождает от зарядки.

— Нужен приборщик. Доброволец есть?

Мозг Шурика еще осмысливал услышанное, а ноги уже вынесли его перед строем.

Здоровые инстинкты в воинском коллективе обостряются до предела.

— Ну вот, Расписов, завтра и начнете. Старшина роты, введите его в курс дела.

С таким нетерпением и радостью он никогда еще не ждал подъема. Тепло одевшись, Шурик пошел получать приборочный инвентарь.

Хоздвор представлял собой небольшую, закрытую со всех сторон площадку, расположенную недалеко от водолазной станции. Именно сюда свозили мусор со всего училища. По периметру стояли переполненные мусором контейнеры, снег давно не убирался.

В распоряжение приборщика старший баталер выдал:

— вертолет (приспособление для уборки снега);

— лопату деревянную;

— лопату железную совковую;

— две метлы на длинных черенках;

— обрез металлический для сбора мусора.

Солидный инструментарий. Проверив, не вписал ли баталер чего лишнего, Шурик расписался в журнале.

Перетащив все это добро на хоздвор, он не спеша разминал беломорину. Мимо пробегали сонные замерзшие курсанты. Шурик поглубже натянул ушанку, глубоко затянулся и вдруг осознал: вот оно, счастье!

Но на флоте счастьем принято делиться.

Сложив инвентарь в приборочный кранец, он решительно направился к командиру роты.

— Товарищ командир, объект в ужасном состоянии. Одному мне его в порядок не привести, а не дай бог, кто из начальства заглянет. Предлагаю выделить в помощь курсантов Мухина и Теплякова.

БПК задумался. Проверить действительно могли в любой момент, объясняй потом, что объект тебе только вчера передали. Но и хитрая курсантская рожа доверия не внушала.

И он принял соломоново решение.

— Добро, неделю они работают с вами, а потом вы самостоятельно будете поддерживать порядок на хоздворе.

Хитрость удалась наполовину.

К хоздвору Шурик относился как к спасителю. Он его одухотворял.

Постепенно на объекте установился идеальный порядок. Все, что там делалось, — делалось с любовью.

Мусор сортировался и вовремя вывозился. Вольнонаемные шофера, вывозившие мусор, Шурика откровенно побаивались. Даже камбузные работники, которым сам черт не брат, старались не лить помои мимо баков.

Приближались майские праздники, по этому поводу командование решило устроить субботник.

Стояла прекрасная солнечная погода, и настроение было соответствующим. Побелкой Шурик разжился еще с вечера, правда, прижимистый Макуркин выдал кисть для побелки, бывшую в употреблении, которая напоминала огрызок.

К 11 часам бордюры были побелены, но кисть все-таки развалилась, и домазывать пришлось губкой, сворованной с водолазной станции.

Шурик обвел взглядом свое детище. Отмаркированные баки, выставленные по линейке, белоснежные бордюры, свежевыкрашенный кранец с инвентарем. На асфальте ни соринки.

Все это великолепие венчала новая табличка с надписью «Хоздвор. Объект приборки 11-й роты. Ответственный за приборку — курсант Расписов».

На хоздвор заглянул запыхавшийся старшина 1-й статьи Артюхов.

— Готовься, идут проверяющие, старший Аладьев.

Последний штрих: Шурик достал из кранца дезодорант «Хвойный» и от души обрызгал баки.

На двор не спеша вплывала компания проверяющих. Впереди, как броненосец, двигался замначальника училища капитан I ранга Аладьев. За ним шли начальник штурманского факультета капитан I ранга Крикунов, замначальника строевого отдела капитан II ранга Волчук и несколько офицеров из политотдела. За ними маячил БПК.

Шурик ринулся навстречу.

— Товарищ капитан I ранга, ответственный за приборку курсант Расписов.

Аладьев, крупный мужчина в безупречно сидящей форме, мощным утесом навис над курсантским телом. Шурик среагировал мгновенно. Это называлось «включить Швейка». Он уставился на начальника взглядом, излучающим довольно широкий спектр чувств, от всепоглощающей любви к начальству до готовности немедленно умереть на боевом посту.

Комиссия обошла хоздвор.

— Ну что же, неплохо, — произнес скупой на похвалу Аладьев и двинулся на выход.

В это время пролетавший голубь уронил перо (сволочь).

Волчук заметил:

— Что ж это вы, не в состоянии птичьи перья вымести? Для чего мы субботник устраиваем?

Дальше пошло по возрастающей. Последним отметился БПК.

На построении перед обедом Борис Петрович подводил итоги субботника. Перекатываясь вдоль строя на кривых ногах и постукивая кулаком правой руки по ладошке левой, он негромко причитал:

— ЧП, бля, ЧП. Не ожидал от вас, Расписов, подвели. У нас Аладьев, а у вас дохлая птица. ЧП, бля, ЧП.

Праздники закончились. Шурик чувствовал недомогание. То ли холодное пиво, то ли изменчивая майская погода, в общем, он заболевал.

В санчасти его осматривал старый отставной доктор из бывших. Белоснежный халат, накрахмаленный чепчик, очки с толстенными линзами. Образ доброго Айболита венчала козлиная бородка. Вдобавок ко всему он жутко картавил.

— Писаживайся, батец. Откой от пошие.

Увидев, что перед ним не симулянт, доктор оживился. Вращая шпателем во рту пациента, он старательно вызывал рвотную реакцию. Почти добившись успеха, быстро вытащил инструмент изо рта.

— Поздавляю, у вас ангинка. Будем ложиться в лазает.

— Доктор, а можно амбулаторно?

На носу летняя сессия, и терять неделю совсем не улыбалось.

— Голубчик, ангина сама по себе не сташна — сташны ее последствия. Так что в лазает.

Санчасть — это маленький рай. Причем до изгнания. Каждое утро змей-искуситель в образе дежурного врача интересовался аппетитом, ставил градусник и уговаривал выпить лекарства.

Шурик понимал: если лекарства пить, то этот кайф быстро закончится. Самостоятельно он только умывался и ходил в гальюн, все остальное за него делал медперсонал. Спи сколько хочешь, фрукты каждый день. Но через неделю Шурика выписали.

На самоподготовке, расспросив о последних новостях, Расписов живописал свое бытие в санчасти. Его слушали не перебивая. Привирал он от души, особенно про отношения с медсестричками.

Громко сглотнув, Женя Задов уточнил:

— Это та, что с короткой стрижкой?

— Она самая.

— Ну, брат, ты даешь!

Не в силах сдерживать эмоции, Коля Давыдкин с надеждой всхлипнул:

— Шурик, а ты как заразился?

Утром, натянув белоснежную робу, он отправился на хоздвор.

Так, похоже, здесь никто не прибирался. Шурик вытащил из-за пазухи пачку «Беломора», закурил.

Что-то не так. Он не мог понять, в чем дело.

Наконец сообразил — его отвлекает посторонний шум. Непонятный шорох разливался по хоздвору.

Откинув крышку мусорного бака, Шурик обомлел. Наваленные поверх зловонной жижи треугольные пакеты из-под молока ходили ходуном и громко шуршали. Под ними кишели маленькие белесые червячки.

На территорию зашел врач с водолазной станции — подполковник Лелюкин.

Знаменитая фраза Штирлица застучала в мозгу отбойным молотком.

Это конец, подумал Шурик.

Подполковник уверенно направился к мусорным бакам.

— Товарищ подполковник! Я все уберу, хлоркой засыплю!

— Я те уберу, я те засыплю.

С этими словами он достал из портфеля железную банку из-под кофе и высыпал из нее опилки на асфальт.

— Курсант, фамилия?

— Курсант Расписов!

Именно такой теперь была его фамилия. Просто на «Расписов» он бы уже и не откликнулся.

— Ну-ка зачерпни мне опарыша покрупней.

Ничего не понимающий Шурик зачерпнул совковой лопатой вонючую жижу.

— Аккуратней, твою мать, на опилки высыпай! Через минуту из опилок начали выползать белоснежные червячки. Лелюкин аккуратно, с любовью собрал их в банку.

До конца приборки похожую операцию проделали еще два офицера и мичман.

Начинался рыболовный сезон.

В пятницу случился казус. Утром зашел капитан I ранга Кариакиди. Этого педагога курсанты обожали. Шурик от души захотел сделать ему приятное.

— Товарищ капитан I ранга, я вам сейчас крупненького достану. Они еще два дня назад были по полтора сантиметра.

Он приоткрыл крышку дальнего бака. Опарыша не было, зато вылетел огромный рой мух.

Кариакиди хохотал долго и от души.

— Ну, это ты, братец, передержал. Раньше нужно было отсаживать.

Стало ясно: так дальше нельзя. Спрос серьезно опережал предложение.

Нужно было побольше разузнать про опарыша. Советом помог многоопытный нахимовец Серега Бугров по кличке Дядечка.

— Рядом на набережной университет, сходи, может, шпаки тебя просветят.

Шпаками презрительно называли всех гражданских.

На следующий день, в субботу, Шурик готовился в увольнение. Надраил ботинки, погладил брюки, постирал чехол бескозырки.

Достав из рундука новый тельник, он начал одеваться. До построения оставалось несколько минут.

Сзади подошел Саня Мухин:

— Слышь, у тебя шея заросла, давай подбрею. А то БПК слезьми зальет.

Осмотрев себя в зеркало, Шурик остался доволен.

— Идущим в увольнение построиться. Форма одежды номер три.

Командир роты провел осмотр и стал интересоваться, куда идут его подчиненные.

Озвучивались официальные версии: в театр, в кино, на выставку. Сказать правду ни у кого и в мыслях не было.

— Расписов, а вы куда?

— В университет.

— Я с вами серьезно разговариваю! — БПК начинал злиться.

— Да он правда к шпакам на консультацию, — промычал Дядечка.

Старшина роты раздал увольнительные.

Шурик вышел на набережную лейтенанта Шмидта. Справа возвышался памятник Крузенштерну, слева — парадный вход в училище. На ярком весеннем солнце золотом горела надпись «Высшее военно-морское краснознаменное училище им. М.В. Фрунзе».

До университета было недалеко. Минут пятнадцать не спеша по Университетской набережной.

Вот и университет, типичный образец петровского барокко, 1724 год.

Ему нужно было здание Двенадцати коллегий. Оно выходит торцом на набережную, и, чтобы попасть в него, нужно было пройти через двор.

Огромные дубовые двери и старая бронза давили и указывали на ничтожность входящего.

Но только не курсанту ВВМУ им. Фрунзе. Там и здание постарше, и история побогаче.

Войдя в огромный вестибюль, Шурик огляделся. Рядом с широкой лестницей маячил то ли швейцар, то ли гардеробщик.

— Уважаемый, мне нужна консультация по насекомым. Не подскажете, куда пройти?

— Это вам на кафедру энтомологии нужно. Второй этаж и по галерее направо. Эдуард Карлович сегодня на месте, вы к нему обратитесь. Он добрый старик, не откажет.

Шурик поднялся на второй этаж и вышел в галерею. Огромные арочные окна, портреты знаменитых ученых, статуя Петра, сильно смахивающая на одесского Дюка.

С другой стороны галереи стояли застекленные витрины с книгами и экспонатами. Под ногами поскрипывал старинный паркет.

Пробегавшие мимо студентки откровенно рассматривали курсанта. Наконец он увидел табличку «Грифель Эдуард Карлович. Доктор биологических наук, профессор».

В научных званиях Шурик не разбирался, а военное на табличке отсутствовало. Он уверенно рванул дверь.

Помня наставления Дядечки о том, что шпака нужно брать выправкой, Шурик отчаянно заорал:

— Разрешите войти! Товарищ профессор, разрешите обратиться. Курсант Расписов!

Перед ним был пожилой человек лет семидесяти в вязаном жакете с пузырями на локтях. От неожиданности профессор привстал. Если бы к нему зашел инопланетянин, он удивился бы меньше.

Наконец, справившись с растерянностью, профессор поинтересовался:

— Чем могу-с?

— Нужна консультация по опарышам.

— Вообще-то ваш покорный слуга — специалист по насекомым-опылителям и муравьям. Однако полагаю, что смогу быть вам полезен. Если не секрет, чем это musca vomitoria так заинтересовала будущего адмирала?

Расписов молча смотрел в глаза профессора. Видимо, тот решил, что это военная тайна, и расспросы прекратил.

— Ну что ж, начнем-с?

Шурик внимательно слушал, делал пометки, задавал уточняющие вопросы. Видя такую заинтересованность, профессор вошел в раж.

Через час Шурик знал об опарышах все, а главное — технологию разведения в университетской лаборатории.

— Может быть, чайку-с?

— Спасибо, Эдуард Карлович, служба.

Для шпака это был аргумент! Тепло распрощавшись, он двинул в «Демьянову уху». Там его ждали друзья, черный хлеб с маслом, ароматная уха и, конечно, 50 грамм холодной водочки.

С понедельника на хоздворе началась новая жизнь. Первым делом Расписов решил устроить инкубатор. Договорившись в столярном цеху, он притащил мешок опилок. У Коли Давыдкина был прекрасный почерк, ему Шурик заказал трафареты для надписей на мусорных баках.

Вымытые баки с откинутыми крышками сушились на солнце. Новенькие надписи на баках дисциплинировали. «МЯСНЫЕ ОТХОДЫ», «ОВОЩНЫЕ ОТХОДЫ», «БЫТОВОЙ МУСОР» и две загадочные надписи — «ИЛ» и «ГП», что означало «инкубатор личинок» и «готовая продукция».

У входа на хоздвор висело объявление: «Опарыш будет через 10 дней». Подходившие офицеры, читая и ругаясь, послушно разворачивались.

Опарышем рыбаки называют личинку мясной мухи — Musca vomitoria. Яйцо мясной мухи напоминает изогнутый огурец. Муха откладывает их кучками по 50–100 штук. Через сутки из яиц вылупляются личинки. Дней за десять они превращаются в товарного опарыша. Огромное значение для успеха в рыбалке имеет субстрат, на котором выращен опарыш. Шурик растил только на мясном.

Прошло десять дней, Расписов готовился к пятнице. В четверг на вечерней приборке он засыпал опилки в бак с надписью «ГП» и отсадил туда взрослых личинок. Правильно подобранный субстрат и погода делали свое дело.

На следующий день утром, облокотившись на лопату, Шурик ожидал посетителей.

Первым оказался капитан I ранга Расмус с кафедры теории, устройства и живучести корабля.

— На каком водоеме ловить собираетесь? — с видом знатока спросил Шурик.

— Так на Вуоксу всей семьей на выходные, — и протянул майонезную баночку.

Насыпав в банку две трети опарыша, присыпав их свежими опилками, Шурик протер банку влажной ветошью:

— Удачной рыбалки!

— Ну, вы это, будут проблемы — обращайтесь.

Конвейер работал как часы. Мухи откладывали яйца, личинки росли. Расписов начал экспериментировать. Добавив в откормочный бак свекольных очисток, он получил прекрасную бледно-розовую партию, которая стала называться «адмиральский опарыш».

С каждым днем клиентов становилось все больше. Шурик был вынужден стоять на раздаче два раза в день, во время утренней приборки и после ужина. Рыболовный сезон был в разгаре.

Однажды адъюнкт с кафедры технических средств кораблевождения капитан-лейтенант Парменов устроил скандал.

— А почему это вы мне «адмиральского» не даете?

— Извините, «адмиральский» только для старших офицеров, — почтительно, но твердо произнес Шурик.

Его поддержал стоящий сзади в очереди капитан I ранга Брюховицкий:

— Правильно, тут старшим офицерам не хватает. И вообще, больше одной банки в руки не отпускать!

На следующий день на хоздворе висело объявление:

«Приходить со своей тарой. Больше одной банки в руки не выдается».

Вечером перед сном Рашид спросил:

— Что у тебя за собрание на хоздворе устроили?

Шурик рассказал другану все как есть.

Что-то прикидывая в уме, Тепляков сказал, что завтра зайдет посмотреть.

На следующий день на лекции по политэкономии Рашид воспитывал Шурика:

— Ну ты совсем не соображаешь. Твой опарыш — это живые деньги. Ты хоть знаешь, сколько стоит спичечный коробок с опарышем? Хоть к преподавателю прислушайся. Слышишь? Товар — деньги — товар! В субботу насыпь побольше опарыша, я попробую толкнуть.

В субботу рано утром, нужно было успеть до увольнения, Расписов набрал трехлитровую банку крупного, один в один, опарыша. До окукливания еще дня три, сойдет.

Вечером он ждал возвращения Рашида. Как всегда, из дома он принес гору вкусностей. Налетел народ, умяли все быстро и пошли на перекур. Рашид достал из-за пазухи «Беломор» и пристально посмотрел на Шурика.

— Чего не спрашиваешь про опарышей? Держи, — он протянул Расписову 11 рублей 60 копеек.

Шурик уставился на деньги. Родители посылали ему 10 рублей в месяц. Было над чем задуматься.

Тепляков прервал его размышления.

— Можно договориться, оптовики будут приезжать два раза в неделю.

И они стали считать, сколько заработают за сезон. Ночью Шурику приснилась огромная иссиня-черная муха, откладывающая золотые яйца.

Со временем Расписов начал замечать особое к себе отношение со стороны преподавателей-рыбаков. Кто-то здоровался за руку, интересовался проблемами, кто-то заискивающе посматривал во время занятий. На практических занятиях ему ставили явно завышенные оценки.

Стали поступать коллективные заявки от кафедр.

Начиналась лекция по начертательной геометрии. В аудиторию вошел уважаемый профессор Анцеклевич. Махнув рукой дежурному, он сразу завладел вниманием аудитории.

— Товарищи курсанты! Я принес вам весть!

При этом на белую голубку с оливковой ветвью в клюве старый ментор явно не тянул.

— Слух о том, что экзамен по начертательной геометрии состоится, подтвердился!

«Этот не рыбак, придется учить», — подумал Шурик.

Все шло хорошо, но существовала одна проблема. Для сохранения взрослого опарыша необходимо помещать в холод. Так он может сохраняться неделями, не теряя товарных качеств.

Нужен холодильник, размышлял Шурик. Какой-нибудь старый, списанный. Вот если бы кто-нибудь из МТО проявил интерес, можно было бы договориться.

За этими мыслями он не заметил, как на хоздвор зашел начальник МТО полковник Крыжаковский. Невысокого роста, крепко сбитый огненно-рыжий мужик подошел к объявлению.

Не веря в удачу, Шурик доложился.

— Товарищ полковник, старший приборщик курсант Расписов! — для солидности повысив себя в должности, отрапортовал Шурик.

— Это что?

— Объявление, товарищ полковник.

— Я вижу, что не Джоконда! Открыть баки!

Все рухнуло в одночасье. Крыжаковский был грибник. Уже через час взвод в противогазах выгружал содержимое баков в самосвал.

Расписова с командиром роты вызвали на ковер. Пройдя в Адмиральский коридор, они остановились перед кабинетом начальника училища. БПК смотрел на дверь кабинета как на Стену Плача. Вышел старший мичман, адъютант начальника.

— Борис Петрович, проходите, а вы, курсант, обождите в коридоре.

Ожидая БПК, Шурик рассматривал полотна великих маринистов. Они украшали Адмиральский коридор.

Минут через десять появился командир роты. Постукивая кулаком по ладошке, он растерянно бормотал:

— Вот так, отвечай, Козюля. Понаберут, бля, на флот, а виноват Козюля.

— Товарищ командир, ну что?

— Мне выговор, вам трое суток губы. При чем здесь Козюля?

На картине Айвазовского догорал турецкий флот.