Призрак

Александр Рудазов, 2017

Алексей Данилюк – самый обыкновенный человек с совершенно обыкновенной внешностью, работой и биографией. Точнее, он был самым обыкновенным человеком до определенного момента. Но в один прекрасный день с ним произошло нечто… в общем-то тоже совершенно обыкновенное. Он просто умер. Это со всеми однажды происходит. Однако после смерти Данилюка ожидало… да то же самое, что ожидает всех остальных. Он покинул свое бренное тело и стал бестелесным духом. Рутина, повседневность.

Глава 11

Данилюк быстро утратил ориентацию в пространстве. Хотя ее и с самого начала-то не было. Где, что, куда… глазу не за что зацепиться. Даже в пустыне есть всякие барханы, солнце на небе, горизонт, на худой конец.

А здесь нет даже горизонта. Все просто исчезает в тумане. Данилюк сомневался, что даже земля-то под ногами есть — он попытался ее нащупать, но не смог. Возможно, он шагает по воздуху. По пустоте.

Снег вот есть. Идущий снизу вверх, но есть. Хотя… какой это, к черту, снег? Это не пойми что. Похоже на ту рябь, которая бывает в телевизоре, когда тот не ловит никаких каналов.

Не было ориентации и во времени. Данилюк понятия не имел, сколько уже так плетется — минуту, час, день?.. Он словно видел однообразный затяжной сон. Мысли текли вяло, ничего не хотелось, ни о чем не думалось.

Астральный смартфон тоже не помогал. Здесь он работал куда хуже, чем в мире живых. Навигатор показывал серую мглу, дата и время не отображались.

Как будто вокруг нигде и никогда.

Данилюк почувствовал себя обманутым. Это вот сюда он так стремился? В бескрайнюю туманную пустоту? Здесь же ничего нет.

И едва он об этом подумал, как что-то стало появляться.

Поначалу ничего определенного, просто какие-то неясные образы. Опять же как во сне — видишь что-то краем глаза, а что видишь — понять не можешь. Данилюк повертывал голову — и все исчезало.

Но постепенно образы становились четче. Что-то вроде облака… пятно земли… почему-то собачья будка… без собаки.

Вот из серого тумана выплыл как будто отпиленный кусок дома — часть пола, две стены, окно. Внутри ковер, табурет и даже телевизор. Причем включенный — только показывающий настроечную таблицу.

Данилюк ступил на ковер и некоторое время безучастно смотрел на экран. Пощелкал каналами — везде была все та же настроечная таблица. Данилюк присел на табурет, подождал немного — ничего не происходило.

Дважды обойдя вокруг этого непонятного обломка, он пожал плечами и двинулся дальше.

Ему очень хотелось кого-нибудь встретить. Кого-нибудь живого и говорящего, способного ответить на вопрос — где он, черт возьми, находится.

И едва он об этом подумал, как из тумана выплыла юрта.

Данилюк раньше никогда не видел юрт. Нет, на картинках и по телевизору-то видел, конечно, а вот вживую — никогда. Но это явно была юрта — большая, войлочная, расписанная узором в виде бараньих рогов.

Хозяин юрты был низеньким и коренастым, с глазами-щелочками. Облаченный в синий махровый халат, он сидел у входа с пиалой и молча смотрел на Данилюка. Тот медленно подошел ближе и поздоровался, гадая, понимает ли этот человек по-русски.

И человек ли он вообще.

Он понимал. С шумом отхлебнув из пиалы, незнакомец жестом предложил присесть и понимающе спросил:

— Что, надоело блуждать в тумане? Ужасно захотел встретить хоть кого-нибудь?

— Да… А откуда ты знаешь? — удивился Данилюк.

— А иначе ты бы ко мне и не попал. Тут нельзя наткнуться на что-то случайно.

— Ага… Это ведь мир мертвых? — уточнил Данилюк.

— Можно и так сказать. Это Лимбо. Царство Туманов.

— Черт! Так я все-таки забрел в Лимбо!

— Сюда многие забредают, — безучастно ответил незнакомец. — Лимбо — оно такое. Не за тот поворот свернул — и уже здесь.

— Опять не слава богу, — вздохнул Данилюк, подпирая щеку кулаком. — Ладно, будем знакомы. Я Алексей. А тебя как величать?

— Не помню.

— В смысле? — недоверчиво уставился на него Данилюк. — Имя не помнишь? Это как?

— Здесь сложно помнить свое имя, — вяло сказал незнакомец. — Оно почему-то быстро забывается. Как в детстве дыни воровал на колхозной бахче — помню, а имя свое забыл. Ты тоже свое забудешь… через какое-то время.

Данилюка такая перспектива не обрадовала. Конечно, не так уж важно, как именно тебя зовут, но забывать все равно не хочется.

— Ладно, заходи, гостем будешь, — поднялся незнакомец.

Данилюк вошел за ним в юрту. Судя по обстановке, умер ее владелец не так уж давно. Кроме ковра, низенького столика, пары сундуков и лежанки в юрте были радио, телевизор и холодильник. Еще советского производства, правда.

— Ты родом откуда? — спросил Данилюк.

— Тоже не помню, — пожал плечами незнакомец. — Там было тепло, много солнца… Узбекистан, может?.. Или Киргизия… вертится перед глазами всякое, а точнее сказать не могу… вроде бы Киргизия…

Открыв холодильник, он достал бутылку с высоким горлышком и спросил:

— Кумыс будешь?

— Спасибо, я его как-то не очень, — отказался Данилюк. — Чего-нибудь другого нет?

— Нет. Я при жизни кумыс любил.

— И что?

— Я его очень сильно любил, — отодвинулся от холодильника киргиз. Оказалось, что полки сплошь заставлены бутылками с кумысом. — Теперь вот не могу сотворить ничего другого — просто не получается. Поневоле кумыс в голове всплывает. Так что пей, что есть… или сам что-нибудь сотвори.

— В смысле сотвори? — не понял Данилюк.

Киргиз выставил перед собой ладонь, пристально на нее уставился… и там возникла еще одна бутылка кумыса. Просто из ниоткуда.

— Это как? — заморгал Данилюк.

— Мы в Лимбе, — объяснил киргиз. — Здесь нет земли, нет воды, нет солнца. Вообще ничего нет. Есть только мы, духи, и бесконечное ничто. Вот этот туман, который вокруг нас. Я его называю Мутью. Из нее можно сотворить что угодно — если умеешь, конечно.

Он повел рукой, и из ковра выскочил небольшой табурет. Киргиз уселся на него, снова повел рукой — и в ней заблестел бокал. Пузатый, с очень тонкими стенками — ну прямо мыльный пузырь на ножке. Киргиз налил в него кумыса, отхлебнул и сказал:

— Вот посмотри на этот бокал. Думаешь, это настоящий бокал? Нет, он воображаемый. И кумыс в нем воображаемый.

— Мне они кажутся настоящими, — усомнился Данилюк.

— Конечно, кажутся. Потому что мы духи. Призраки. Поэтому здесь мы можем воображать что угодно — и для нас это будет настоящим.

— Кхм… у меня не получается… — пробормотал Данилюк, изо всех сил стараясь вообразить себе кока-колы.

— Еще бы. Это наловчиться надо. На велосипед же тоже не выйдет сразу сесть и поехать, верно? Так и здесь. Ты попробуй, потренируйся.

Данилюка это очень заинтересовало. Кто бы на его месте не захотел испытать такие возможности? Киргиз сказал, что экспериментировать лучше снаружи, чтобы взгляд ничего не отвлекало, и Данилюк вышел из юрты.

Теперь он знал, что находится в Лимбо. И, посмотрев свежим взглядом, понял, что за пределами юрты действительно ничего нет. Ни земли, ни воздуха. Однако это и не пустота, как в космосе, — просто какое-то туманное бесформенное ничто… или нечто.

Одним словом — Муть.

Из этой Мути Данилюк и принялся творить. Пытаться, точнее.

Дело это оказалось вовсе не простым. Муть легко отзывалась на его желания — сконцентрируйся, вообрази что-нибудь, и та уже меняется. Но чуть-чуть отвлечешься, подумаешь о чем-нибудь другом — и все истаивает.

К тому же нормально что-нибудь вообразить на поверку оказалось чертовски сложной штукой. Данилюк решил начать с чего-нибудь хорошо ему известного. Например… с шавермы. Самой обычной шавермы, без выкрутасов.

При жизни он съел сотни шаверм. Он почти каждое утро покупал одну перед работой и ел вместо завтрака. А что? Шаверма содержит все необходимое для полноценного питания. Хлеб, мясо, овощи. И тот азербайджанец в ларьке крутил ее изумительно вкусно.

Но у Данилюка не выходило ровным счетом ничего. В воздухе кружилось какое-то мутное месиво. Пару раз промелькнул почти что настоящий лаваш, появилась нарезанная курица — вообразить ингредиенты по отдельности еще более-менее получалось. Но воедино они не собирались.

Тогда Данилюк решил еще упростить задачу. Что-нибудь совсем-совсем простое… соль. Обычную соль. Просто белый порошок — разве это сложно?

Здесь вышло уже получше. Данилюк сконцентрировался, протянул ладонь — и на ней в самом деле появилась щепотка соли. Данилюк лизнул — и вкусом как соль. На такую элементарную вещь его воображения хватило.

Но на что-то более сложное — черта с два. Он перепробовал кучу предметов, которые при жизни видел каждый день. От пятирублевой монеты до автомобиля. Кое-что даже получалось, но неправильно, искаженно. Словно не сами предметы, а карикатуры на них.

— Зрительная память у тебя не очень, — прокомментировал сидящий поодаль киргиз. — Но ты продолжай, продолжай. То, что видел часто, рано или поздно получится.

— А то, что редко? Или вообще никогда? — спросил Данилюк. — Царскую корону какую-нибудь можно так вообразить?

— Даже и не пробуй, не получится, — почесал живот под халатом киргиз. — Здесь не сознание работает, а подсознание. Думаешь, мне вот приятно один только кумыс пить? Но другие напитки у меня просто не получаются. Хотя поверь, при жизни я их повидал немало…

Данилюк поэкспериментировал еще немного. Получались у него пока только вещи совсем простые и однотонные, вроде той же соли. Сотворив в конце концов свежую травинку, он задумчиво осмотрел ее с разных сторон и спросил:

— А как это вообще работает? Почему эта Муть нас слушается?

— Потому что мы духи. А Муть — это… тоже вроде духа, только не оформившегося. У нее реальность очень слабая, вот ее и легко оформить во что захочешь.

— Реальность слабая?.. — не понял Данилюк. — В смысле?

— Реальность — это тоже физическая величина. Как масса, как плотность. Одни вещи тяжелее других, плотнее… или реальнее. В мире живых вот реальность сильная, поэтому там мысль — это просто мысль, она ни на что не влияет. А в мире духов реальность слабая, поэтому здесь мысль — это как физическое воздействие. Чем тоньше мир, тем слабее в нем реальность, а среди миров духов Лимбо — самый тонкий. Поэтому тут можно творить всякое просто воображением.

— Но оно все не настоящее, — подытожил Данилюк, глядя на исчезающую травинку. — Просто такая правдоподобная выдумка.

— Да, как в осознанном сне. Произойти может что угодно, но все не по-настоящему. Хотя некоторым это нравится. Если у тебя сильная воля и хорошее воображение, в Лимбе можно жить царем — дворцы себе возводить, подданных выдумывать, гаремы с любимыми киноактрисами… Только вот те, у кого воля сильная и воображение хорошее, — они обычно обретаются в местах поинтереснее. Сюда попадают такие, как мы с тобой, — серые и никудышные.

— Это я-то серый и никудышный? — обиделся Данилюк.

— А иначе б ты сюда не попал.

— Да иди ты…

— Что, правда глаза колет?

Прихлебывая кумыс, этот тип без имени поведал гостю, что Лимбо — это сумеречное пространство. Этакий астральный отстойник, обочина миров. Сюда попадают астральные «бомжи» — вроде самого Данилюка. Души здесь прозябают без цели и смысла, пока наконец не улетят на перерождение.

Следующие несколько дней Данилюк именно так и провел. Без цели и смысла, творя из Мути всякую чепуху.

Возможно, не несколько дней, а несколько недель. Или даже несколько месяцев. Отмерять время не получалось, оно текло как-то странно.

Хозяин юрты его не гнал. Сам он вообще ничего не делал — просто сидел перед входом и пил кумыс, таращась в бесконечный туман. Иногда перемещался внутрь и точно так же сидел на ковре и пил кумыс, таращась на телеэкран.

Телевизор в юрте показывал только старые советские фильмы и телепередачи. Особенно часто — «Место встречи изменить нельзя». Видимо, при жизни киргиз этот сериал очень любил.

С радио обстояло еще хуже. Большую часть времени оно хрипело и трещало, лишь изредка прорываясь невнятными мелодиями и песнями каких-то акынов.

Других развлечений не было. Данилюк пытался сотворить себе книг, но те получались похожими на типографский брак. Часть страниц чистые, на других буквы перемешаны как попало и лишь кое-где осмысленные отрывки. Данилюк быстро понял, что это зависит от того, насколько хорошо он помнит текст.

Более-менее удачно получились только «Сказки» Пушкина. Любимая книга детства Данилюка — с крупным шрифтом, богато иллюстрированная. Именно по ней он учился читать, каждую сказку перечитывал раз по двадцать и по сей день мог цитировать целые куски. Неудивительно, что она сотворилась почти в точности.

Почти. Последняя сказка, про золотого петушка, пестрела лакунами. Данилюк любил ее меньше остальных, перечитывал реже, помнил хуже.

Поначалу эти игры с воображением забавляли, но со временем надоели. По сути, это оказался просто объемный холст, на котором Данилюк мог нарисовать все, что захочется. Возможно, человек с более богатым воображением получил бы от таких возможностей несказанное удовольствие.

Но у Данилюка не было богатого воображения и творить у него получалось только самые простые и хорошо знакомые вещи. А что в этом интересного? Довольно быстро он начал скучать.

В Лимбо вообще было невыносимо скучно. До ужаса, до чертиков скучно. Про себя Данилюк даже стал именовать его Скучным Миром. Здесь ничего никогда не происходило, ничего никогда не случалось. Здесь не было никого и ничего, кроме вот этой юрты и безымянного беспамятного призрака в ней.

Нет, разумеется, в Лимбо еще бесконечное множество других вещей и жителей. Но все это — где-то там, в бесконечных далях серого тумана.

Данилюк бы давно ушел, но куда? У Лимбо, как он понял, нет карты. Предметы и жители расположены здесь не в конкретных местах, а просто… незнамо где.

К тому же с каждым днем Данилюк становился все апатичнее. Все реже о чем-то думал, все реже что-то делал. Как и киргиз, он все больше времени проводил, просто сидя на одном месте и глядя в никуда. Иногда ему казалось, что он потихоньку растворяется в этой Мути.

И так продолжалось, пока Данилюк что-то не услышал. Далекий-предалекий шепот, бормотание. Кто-то вдали обращался к нему по имени.

— Алеша… Алеша…

Отойдя от оцепенения, Данилюк прислушался и стал понемногу узнавать голоса. Один принадлежал маме, другой отцу, третий сестре.

Они говорили о нем. Вспоминали его. Мама с умилением рассказывала какую-то детскую историю…

Еще прислушавшись, Данилюк понял, что они сейчас у его могилы. Пришли навестить. И каким-то образом он их услышал… здесь…

А потом они еще и что-то положили на могилу. Цветок. Гортензию. Данилюк каким-то образом услышал и ее… увидел… почувствовал запах…

И она появилась у него в руках. Воплотилась здесь, в Лимбо.

На душе потеплело. Пусть на несколько секунд, но Данилюк почувствовал себя как-то… живее.

Он встал с табурета, на котором просидел… который день он уже тут сидит?..

Нет-нет, надо сваливать, надо выбираться. Куда угодно, пусть хоть в ад к чертям, лишь бы подальше от этой серой обволакивающей пустоты.

Приняв такое решение, Данилюк подошел к сидящему перед телевизором киргизу и сказал:

— Объясни мне, где я нахожусь.

— В Лимбе, — неохотно разомкнул губы дух.

— Нет, это-то я понял. А где находится Лимб?

— Правильно произносить Лимбо. С «о» на конце. Хотя можно и Лимб… кому какая разница? Лимбо, Лимб… Он же Отстойник, он же Предбанник. Прослойка между Хаосом и Упорядоченным.

— Ни черта не понял.

— Давай объясню, — поднялся над полом киргиз.

Он сосредоточился и достал из ниоткуда большой лист бумаги. Пришпилил его к воздуху и сотворил несколько цветных карандашей. Словно заправский лектор, киргиз нарисовал на листе нечто вроде схемы планеты в разрезе — с мантией, корой, ядром.

— Вот, смотри, — сказал он, подписывая кольца. — Это так называемые Семь Сфер. Семь уровней пространственной глубины. Именно между ними ты перемещаешься, если движешься не в одном из стандартных трех измерений, а по четвертому.

— По четвертому, — покладисто кивнул Данилюк. — Ладно.

Он умер, стал призраком и попал в Лимбо. Четвертое измерение его удивить уже не сможет.

— Значит, так, — ткнул пальцем в бумажку киргиз. — Третья Сфера — это материальный план. Классическое пространство. Мир живых. За ним — Четвертая Сфера. Ее называют Тенью, Сумраком, Глубиной, Зазеркальем… кто во что горазд. Она уже не совсем материальна, но еще и не полностью астральна. Пограничная зона. А дальше Пятая Сфера — это уже полностью астральный план, где живут духи.

— А дальше? — заинтересовался Данилюк.

— Дальше материальности становится еще меньше. Сначала Шестая Сфера, где витают уже не духи, а сновидения, а потом и вовсе Седьмая — ментальный план. Ноосфера. Там уже не сновидения, а фантазии. Информационные пакеты.

— А чем они… э-э-э… разделены?

— Ничем. Между ними нет границ, они плавно переходят друг в друга. Как слои в атмосфере. Тропосфера — Тень, стратосфера — Астрал, мезосфера — Сон, термосфера — Ментал. А внизу всего этого земля — это материальный план.

— А под землей тогда что? Что такое Вторая Сфера?

— А там материальность, наоборот, повышается. Это место обычно называют гиперпространством… но про него я уже мало знаю. Не бывал там.

— А еще дальше? В самом центре?

— А этого я не знаю совсем. Слышал только, что там тоже что-то есть, но что именно… черт его разберет. Какое-то ядро.

Данилюк хмыкнул, разглядывая картинку. Первая Сфера единственная осталась неподписанной.

— Ты кем вообще при жизни был? — спросил он. — Профессором каким-нибудь, что ли?

— Не исключено, — пожал плечами киргиз. — Но я не помню. Хотя выступать перед аудиторией мне доводилось, это я помню. Кажется, я был учителем… в старшей школе… или даже институте… Маленьких детей я на своих занятиях не помню — молодежь в основном.

— А что преподавал? Физику?

— Может быть. Не помню. По схеме у тебя вопросы есть?

— Есть один, — взял бумажку Данилюк. — Где здесь Лимбо?

— Вокруг всего остального, — показал киргиз. — Лимбо — это как штукатурка между миров-кирпичей. Отсюда можно попасть в Тень, в астральный план, в миры снов… или вообще в какой-нибудь другой мир. И в Хаос тоже можно.

— Хаос?..

— Это уже совсем другая тема, — отмахнулся киргиз. — Смотри, вот эта часть Лимбо, где мы находимся, принадлежит нашему миру, Земле. Такой как бы порожек у двери. Ты сюда именно так и попал — шел по Тени, да споткнулся где-то и промахнулся мимо Астрала. Бывает по неопытности. Я и сам сюда когда-то попал именно так… деталей не помню уже…

— И с тех пор так и не сумел выйти? — напрягся Данилюк.

— Да нет, отчего ж… Покинуть-то Лимбо — дело нехитрое. Это почти так же просто, как и попасть сюда. Я уже несколько раз уходил — но всегда потом возвращался.

— Почему? — не понял Данилюк.

— А мне тут нравится. Место как раз для меня.

— А что делать тому, для кого это место… не совсем подходит?

— Да просто уйти, — пожал плечами киргиз. — Видишь, где тут на схеме Лимбо? Если пойдешь сюда, к центру, вернешься в мир живых. В Тень. А если вот сюда, вбок — тогда в мир мертвых.

— А если я пойду в другую сторону? — провел пальцем Данилюк. — От центра?

— Попадешь в другой мир живых.

— А их что, несколько?

— Говорят, бесконечное множество. Слышал о параллельных мирах?

— Слышал, конечно… И что, отсюда в них можно попасть?

— Можно. Из Лимбо куда угодно можно.

— Так, может… мне тогда туда лучше? — задумался Данилюк.

— Если хочешь. Дело твое.

— Но я ведь там не оживу, верно? — уточнил на всякий случай Данилюк.

— Нет, конечно, с чего бы вдруг? Останешься точно таким же призраком, только уже в чужом мире. Я все-таки советую в мир мертвых. Там нашему брату комфортнее.

— Хорошо, в мир мертвых так в мир мертвых, — согласился Данилюк. — Куда мне… идти? Я же правильно понимаю, что просто пешком я никуда не дойду?

— Можно и пешком, но это может не получиться. Тут опыт нужен. Ты лучше вот как сделай. Иди туда… или вон туда… в любую сторону иди. И все время при этом желай: «хочу уйти, хочу уйти». Только очень сильно желай. Выйдешь на станцию. Там и жди.

— На станцию?..

— Скорее всего, на станцию. Ты же с Земли, двадцатый век.

— Двадцать первый уже.

— Не важно. Приедет поезд или автобус… Хотя, возможно, для тебя это как-то иначе будет выглядеть. Ты на самолетах часто летал?

— Ни разу.

— А на кораблях?

— На прогулочных только, по Волге. Недолго.

— Тогда точно станция. Иди.

И Данилюк пошел.