Обыкновенная история

Александр Пономарев, 2022

Третий в серии сборник рассказов продолжает радовать читателя очень меткими, точными и легкими историями, вызывающими то громкий смех, то добрую улыбку. Каждому герою автор уделяет свое бережное внимание, наполняя страницы книги теплой любовью – чувством, беспрепятственно передающимся и читателю. Комментарий Редакции: Необыкновенно интересные сюжеты «Обыкновенных историй» – то, что точно отвлечет от рутины, согреет надеждой и поможет услышать в бытовой скуке истинную поэзию.

Режиссер

В областном драматическом театре на часах пробило девять. Несмотря на раннее время, единственный алтарь храма областной Мельпомены не пустует. По сцене бродят и позевывая бросают в зал реплики не совсем еще проснувшиеся и «отошедшие от вчера» актеры «в штатском», что пытаются из последних остатков сил давать Чеховскую «Чайку». На дверях снаружи зала висит табличка — «Тихо идет, репетиция».

В первом ряду, елозя, словно под ним не кресло, а муравейник, сидит, судя по всему, сам режиссер — полный нескладный человечек с перекошенным, давно не бритым лицом. В мокрых от возбуждения ладонях у него зажат пластиковый стаканчик с давно остывшим кофе, который ему с полчаса назад на цыпочках принесла ассистент.

Наконец режиссер, не выдержав, вскакивает и обрушивает свое раздражение на актрису, играющую Ирину Николаевну Аркадину.

— Евгений Сергеич, кто из нас с Машей моложавее? — передразнивает он ее. — Ну чего вы так приступили к бедному Евгению Сергеевичу, словно бандит с ножом — кошелек или жизнь? Не напористо, а утомленно надо такие вопросы задавать, нехотя даже. Учтите, Вы хоть и потрёпанная, но все-таки еще красавица, известная актриса, уставшая от внимания светская львица. Уж попробуйте как-нибудь представить себе такое. И спрашиваете вы его, для проформы, из учтивости как бы позволяя ему собой восхищаться. Давайте все сначала.

Ирина Николаевна Аркадина вспыхивает, отчего ее бледное одутловатое лицо делается в разы симпатичней и свежее, и начинает от печки.

— Станем рядом. Вам двадцать два года, а мне почти вдвое, — обращается Аркадина к исполнительнице роли Маши, потом ищет глазами актёра, играющего доктора Дорна. — Евгений Сергеич, кто из нас моложавее?

— Вы, конечно, — хмуро отвечает он ей, не сводя алчущего взгляда с бутылки Ессентуков, почивающей в руках ассистента режиссера.

— Вот-с…. а почему? Потому что я работаю, я чувствую…, — тараторит Аркадина, как бы стремясь поскорее уйти, как можно дальше, от той треклятой сцены, где ее постигло фиаско.

— И куда вы так торопитесь, милочка, у вас дома что, дети голодные ждут, утюг оставили включенным? — никак не успокаивается режиссер. — Вы дайте по мне такой энергетический залп, так окатите, чтобы меня проняло, чтобы с чувством, с толком, с расстановкой.

Аркадина, втянув выступившие было слезы, обратно в глазницы, уже степенно продолжает.

–… Я…я, значит, чувствую.… Я постоянно в суете, а вы сидите все на одном месте, не живете…

Несмотря на все старание выпрыгивающей из водолазки Аркадиной, режиссер все равно остается недовольным. Он кривит рот и наконец срывает свое недовольство на осветителе.

— Ну что вы мне все светите на ноги, — взрывается он, — Вся сцена происходит там, наверху, а не в партере. И вообще приглушите свет пока. Не на что там еще смотреть. Потом, потом сможете прибавить. Не сейчас. Ясно вам там?

На какое-то время режиссер затихает, в зале слышно только действие, происходящее на сцене.

Но спустя пять минут он снова не выдерживает.

— Стоп, стоп. Ну где, где ваша небрежность, где эта, как ее, холодная снисходительность, — замотав головой кидается он на Аркадину, которая тем временем дискутирует с управляющим имением своего брата насчет того, чтобы тот выделил ей выездных лошадей.

— Что я вижу! Вы как будто заискиваете перед Шамраевым: «О, дайте, дайте мне лошадок, ну что вам стоит, дяденька». Тьфу. Можно со стороны подумать, что вы никому не известная актрисулька, а он какой-нибудь промышленник с мировым именем. И вы у него просите, даже не знаю, что просите — пароход, по меньшей мере. Вы звезда и, ко всему прочему, сестра его хозяина. И вам надо ехать в город. Вы персона, а он так, не пойми что. И вам плевать, где он раздобудет для этого лошадей. Пусть хоть сам в тарантас впрягается. Все ясно?

Аркадина, кусая, чтобы только не расплакаться, губу, кивает.

— Еще раз. Поехали.

Шамраев набрав побольше воздуха в легкие рычит. — …Гм… Это великолепно, но на чем же вы поедете, многоуважаемая? На каких лошадях, позвольте вас спросить?

— На каких? Почем я знаю — на каких! — нарочито медленно цедит слова Аркадина, высокомерно пожимая плечами.

— Ну что это…. Ну что вы там совсем уснули, любезная, что ли? Живее, живее произносите свою реплику, — возмущается, заламывая руки, режиссер. — Иначе так мы до завтра будем из-за вас репетировать.

До конца прогона он еще раз десять одергивает ее — то она встала не там, то смотрит не туда, то ее образ недостаточно рельефен, то чересчур экспрессивен.

Аркадина, втянув в голову в плечи, покорно со всем соглашается и начинает сначала.

К двум часам пополудни репетиция худо-бедно заканчивается.

— Завтра в восемь, прошу не опаздывать! — машет труппе режиссёр и оборачивается к Аркадиной. Сейчас он выглядит гораздо менее воинственно, чем еще каких-нибудь пять минут тому назад. Выражение глаз у него смущенно и где-то даже застенчиво.

— Какие планы на остаток дня, рыбка? — вкрадчиво начинает он. — Предлагаю отобедать в кафе под бокальчик игристого, потом мы прогуляемся с тобой по бульвару, а вечером я, увы, занят, у меня футбол.

— Отнюдь. После кафе мы пройдемся по магазинам, моему вечернему платью требуются новые босоножки. — парирует Аркадина, — А вечером у нас ужин с Петрушевскими. И не зови меня так пошло-вульгарно — рыбка, сколько раз можно тебе уже повторять.

— А как же мой футбол, полуфинал, рыб…? — осекается он.

— Полуфинал рыб, почем я знаю? — высокомерно пожимает плечами Аркадина. — Никак, судя по всему.

— Это еще почему?

— Потому, что я так решила. А для особо сообразительных поясню. Петрушевский работает, если ты не забыл еще, в департаменте культуры, а жена его председательствует в комиссии по распределению грантов для творческих коллективов. Это так, к слову. А еще я на вечер столик уже заказала, и, самое главное, босоножки присмотрела. Полуфинал твой, кстати, никуда от тебя не убежит. В записи посмотришь, это даже лучше — без валидола обойдешься. И еще, оденься ты уж как-нибудь поприличней, ей Богу. Галстук хотя бы надень.

— Тот, что в синюю полоску? — обреченно уточняет режиссер.

— Еще чего. Нет хуже моветона чем синий галстук в совокупности с серым вельветовым костюмом. Коричневый в горошек, разумеется. Да и побрейся ты в конце концов, позорище, а то мне уже перед народом неловко, что у меня такой затрапезный муж.

Режиссер молчит и, отстраненно смотря в потолок, улыбается. Мысленно он уже пребывает на завтрашней репетиции: «Ничего — ничего, уж там-то он покажет этой зарвавшейся курице, кто в доме хозяин»…