Возвращение блудного сына

Александр Омельянюк, 2013

«Возвращение блудного сына» – это заключительная часть романа-эпопеи «Платон Кочет» (серия называется «Платон Кочет XXI век»). Действие этой серии книг происходит со времён Древнего Египта Амарнского периода до Москвы наших дней. В ней описаны, вымышленные события, переплетённые с реальными, в которых участвуют придуманные действующие лица и известные личности нашей истории. Данная часть (книга) является произведением в произведении. Размеренная и обыденная, хотя и интересная, как наблюдательного писателя и поэта, жизнь главного героя всего произведения – Платона Петровича Кочета – приводит его к написанию книги о приключенческой и почти детективной жизни и деятельности своего старшего сына – советского и российского разведчика, волею случая проведшего много лет в Аргентине и в аргентинской тюрьме. Он, так же, как и его отец, считает, что в жизни нет ничего важнее, чем семья: дети, жена и родители; дом и Родина. И нет ничего почётнее, чем самоотверженное служение им, и самое омерзительное во взаимоотношениях между людьми – это подлость, зависть и предательство. Именно с ним главному герою романа и суждено было столкнуться вдали от Родины, выстоять, и в итоге победить. Читателям предстоит прожить описанными в этой книге события, примеряя на себя различные ипостаси главного героя этой части романа. Некоторая камерность отдельных глав, исторические экскурсы, аналитически глубокий и тонкий анализ мелких деталей, оригинальные философские рассуждения – не делают произведение снобистским, рассчитанным лишь на зрелого и вдумчивого читателя. Эта книга автора, получившего за неё Диплом Культурного центра Вооружённых сил за победу во всероссийском литературном конкурсе 2014 года «Твои, Россия, сыновья!», безусловно, вызовет живой интерес широкого круга читателей.

Оглавление

Из серии: Платон Кочет XXI век

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Возвращение блудного сына предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

Глава 3. Знойное лето

Началось лето! Но вместе с ним закончилось плавание Платона. Теперь он жил на даче и не мог слишком рано по утрам в понедельники ходить в бассейн.

Интересно, а наш подъездный поп ещё будет ходить туда? — неожиданно возник у него вопрос.

Платон вспомнил, как тот как-то утром в один из понедельников обогнал его при выходе из дома, а снова встретившись в бассейне — несказанно удивился соседу.

Поп быстро разделся, не снимая домашних трусов, наскоро сполоснулся в душе, не замочив даже своей небольшой бородки, и решительно было ринулся в бассейн, но был остановлен замечанием Платона:

— «А они раньше семи пятнадцати не разрешают выходить из душа!».

— «А я раньше уйду!» — оправдался поп своими интересами, сходу плюхаясь в воду.

Но служителю культа не дали насладиться водной прохладой. Его заплыв был решительно остановлен дежурным тренером.

Отец Александр, в миру Алексей Демьянович Круглик, пытался было объяснить ей, что он раньше выйдет из воды, так как торопится на службу.

Но строго обученный персонал был непреклонен. Пришлось служителю культа, вспомнив предостережение Платона-неверующего, некоторое время помёрзнуть у бортика и несколько подсохнуть.

Уже начав свой заплыв, как всегда по дальней дорожке, Платон краем глаза заметил, как поп энергично пытается согреться и наверстать невольно упущенное по центральной.

Оказывается и служителям культа… личности многое человеческое не чуждо! — понял тогда атеист.

После отпускного дня защиты детей, второго июня он вновь вышел на работу.

В начале этого второго летнего рабочего дня, уже наслаждаясь тёплым воздухом, проникающим в открытую форточку его рабочего полуподвального помещения, Платон как-то машинально, расслабившись, смачно плюнул через неё на улицу.

Вот, тебе, на! — сам себе удивился он, тут же вспоминая своего отца.

Пётр Петрович любил с силой плюнуть в поутру открытую им форточку, как бы пробивая этим незримую преграду, завесу спёртого за ночь домашнего воздуха, давая возможность ему, тёплому и затхлому, выйти из помещения на улицу, а новому, прохладному — войти с улицы в комнату и несколько освежить её.

Гены, видно, сказываются и в этом?! — понял инженер и человеческих душ.

В конце дня вдруг зарядил дождь. Но после работы Платон опять поехал на дачу, где его ждали дела, кошки, и… хорошая погода!

Странно?! За МКАД солнечно и сухо, а в Москве идут дожди!? Что это опять за знамение? — почему-то посетила Платона странная мысль.

Но сильный ветер, возникший вечером при смене погоды, также напомнил ему детские годы, но уже более зрелые, когда они всей семьёй уже жили на построенной даче.

В этот период, в июне, ветра были не редкостью в Подмосковье.

В связи с тем, что из-за позднего открытия дачного сезона и потраченных четырёх дней на сжигание веток, до вырастания высокой травы Платон не успел убрать всю прошлогоднюю листву, убрав её лишь местами, в основном на грядках, неубранным листьям пришлось преть и гнить на месте, создавая естественное удобрении, что тоже имело плюс для его сада и огорода.

Полторы трудовые летние недели прошли незаметно.

И в ночь на двенадцатое июня Платон, по обыкновению для дачного времени с пятницы на субботу, лёг спать поздно. Однако две чашки выпитого им на ночь слабого кофе всё же пока не давали ему возможности заснуть.

И далеко за полночь, когда он, было, собрался расслабиться, и сон начал одолевать его, он вдруг услышал, как к даче Дибилевичей подъехала машина, и старший сын присоединился к ранее кем-то привезённому пьяному отцу.

Начались крики, ругань, матерщина, закончившиеся сильным глухим ударом и выбитым оконным стеклом.

Только они угомонились, как вскоре где-то вдалеке с небольшим интервалом раздались два выстрела из охотничьего ружья.

Да-а! Москвичи выехали на природу, приехали на отдых! — понял происходящее один из них, наконец, засыпая под рассвет.

А впереди его ждали первые урожайные радости.

Необыкновенно раннее лето уже двенадцатого июня одарило семью Кочетов тоже рекордно ранним первым урожаем садовой земляники.

Кошки тут же заинтересовались новой работой хозяина, отираясь у его ног. Пришлось погладить помощника и помощниц.

Если бы позволяло время, Платон мог бы часами гладить своих урчащих ласковых домашне-дачных животных, что нельзя было уже сказать о его любимой женщине.

И этому теперь были вполне объективные причины.

— «Платон! Ты на старости лет стал каким-то… половым извращенцем?!» — отдохнувшая прошлую ночь, а днём отметившая скорбную годовщину смерти матери, удивилась жена подзабытой прыти и новым выдумкам, на следующую ночь домогавшегося её тела, мужа.

— «А что ж ты Ксюх, думаешь?! Надо всё попробовать, что не успел, всё вкусить, пока живой! А то потом будешь на том свете локти кусать!».

— «Ты мне лучше скажи, почему у стариков член не стоит?!».

— «Да нет, ты не права! Он вообще-то стоит! Просто он к старости становится умнее и не вскакивает по каждому поводу, а только лишь, когда есть полная гарантия пользы от его вскакивания!».

— «Не вскакивает по поводу без повода?!» — поинтересовалась всё ещё смеющаяся любознательная женщина.

— «Хотя нет, без повода бывает!» — вдруг серьёзно вспомнил мужчина.

— «Когда его совсем не ждёшь!» — не унималась Ксения.

— «Кого, повода или члена?» — пытался уточнить заулыбавшийся Платон.

— «Да обоих!» — сразу всё отрезала она.

Утром, помазав лицо после бритья давно забытым и случайно найденным в магазине одеколоном настоящих мужчин прошлого века «Шипр», Платон почувствовал, как к нему словно вернулась его молодость.

— «Да-а! Хорошо! Бывало вечерком ещё раз побреешься, надушишься этим Шипром, и… М-да… бывало!» — вспомнил он давно прошедшее, тут же сочинив четверостишие на злобу… ночи:

Вдруг, как искра, пропало либидо?!

Будто не было никогда.

И теперь на жену обида:

Что, любовь прошла навсегда?!

Проработав ещё неделю, полностью и окончательно завершив работу по наклейке этикеток на банки, Платон ушёл в десятидневный отпуск.

В субботу, 19 июня на даче, они обсудили с Ксенией сложившуюся на его работе ситуацию.

Ведь в связи с юридической необходимостью операцию по наклеиванию этикеток на банки ООО «Де-ка» пришлось полностью передать смежному производителю, который как раз давно и расфасовывал лецитин в эти банки.

Платон остался без прежней работы, и это вызвало поначалу опасение у супругов Кочет, что неожиданный поворот в производственном процессе приведёт к увольнению Платона.

Но их анализ ситуации в ООО «Де-ка» и вокруг него, расклад сил, средств и возможностей, привели к уверенности в завтрашнем дне, в крепком положении Платона на работе, и, как следствие этого, потом и к уверенному решению остаться на работе в ООО «Де-ка» на неопределённое, но по-возможности длительное время.

И это вскоре подтвердила и сама Надежда Сергеевна, загрузив Платона частично курьерской работой вместо Гудина.

Платон естественно не сопротивлялся своим новым обязанностям. Ведь получилось так, что теперь у него не стало нудной, мало оплачиваемой работы, а стало намного больше свободного времени, в частности, для занятий своими писательскими делами.

Платон стал теперь ездить с дачи на работу в свой сыроватый полуподвал, как на отдых от дел и жары, которая уже с начала июня установилась длительной и устойчивой.

Дачные дела шли своим чередом. Платон с Ксенией выполняли свои текущие планы, не забывая и про отдых.

В свои отпускные дни Платон провёл свет в новую беседку, вместе с Ксенией повесив оригинальные светильники, и начал доделку её обшивки.

Как и хотел, он углы и верхнюю кромку обрешётки обил наличниками, как бы подчеркнув контуры перголы. Закрыл заднюю, нижнюю кромку поликарбоната специальными торцевыми рейками, заделал щели в высохших и растрескавшихся от жары балках. А потом несколько раз прокрасил беседку пинотексом разных оттенков.

Получилось строго, оригинально и красиво.

В один из светлых, поздних июньских вечеров супруги Кочет ужином с вином и чаепитием вдвоём обмыли сдачу беседки в эксплуатацию, где роль свечей выполняли светильники под потолком.

А тем временем Даниил и Александра — без отрыва от работы и от ухода за младенцем — оба без троек сдали экзамены за второй курс своего института.

А Иннокентий, хоть и менее успешно, теперь и с тройками, завершил третий курс соответственно своего, готовясь укатить на отдых под Анапу.

В последние два дня июня Платону пришлось снова выйти на работу, дабы заменить, тоже нуждающихся в отпуске, коллег.

Зато вечером в пятницу, 2 июля, Ксения окончательно выехала на дачу в свой почти двухмесячный отпуск.

К шестому июля Москва, наконец, прогрелась. От её камней даже в тени веяло приятной тёплотой — с детства запомнившимся Платону запахом очень тёплого и какого-то необыкновенно вкусного летнего московского воздуха.

Первую отпускную неделю Ксения блаженствовала на даче, сама и с помощью мужа реализуя свои давние дизайнерские задумки.

Платон после работы ездил на велосипеде играть в футбол, затем вместе с женой занимался садом-огородом.

Утром, 9 июля, в пятницу ему позвонила Анастасия, напомнив о годовщине дня рождения их матери, Алевтины Сергеевны.

Платон и сам всё помнил. Поэтому звонок сестры расценил лишь как напоминание брату о своей персоне, уже готовой выехать отдыхать на дачу.

Но, поскольку Ксении ещё не надоело её дневное одинокое пребывание там, окончательно приглашать Настю он не торопился. Однако её звонок, и возникшие в связи с этим грустные воспоминания, спровоцировали Платона на, посвящённое памяти о маме, стихотворение:

Ветка сливы скрипит по стеклу,

Навивая печаль и тоску.

А когда этой ветки скрип стих,

Значит, ветер осенний утих.

Нет и сливы у дома давно.

Солнце светит мне прямо в окно.

Но вдруг вспомнил о дереве том,

Что давно не растёт под окном.

Здесь когда-то был сливовый сад.

А теперь вот, почти палисад.

Под деревьями мама спала,

Когда летом на даче была.

Хоть и слив под окном уже нет,

Как и мамы простыл тёплый след.

Только в памяти будут они!

Ветки скрип по стеклу… не мани!

В субботу, 10 июля, Платона в полном составе посетила семья Даниила, и дед насладился общением с шестимесячным внучком Мишей.

Гости оценили новостройку и тоже обновили беседку, поместив в неё разборный детский манеж, полностью закрывающийся сеткой от комаров, где Мишаня некоторое время самостоятельно поползал. Позже Даниил надул детский бассейн, и они с отцом налили в него из водопровода более двух десятков вёдер, очень даже нагретой на Солнце воды.

Полугодовалый ребёнок, попеременно поддерживаемый сильными мужскими руками отца и деда, долго и с видимым удовольствием поплескался в нём.

Все так увлеклись малышом, что совершенно забыли про все другие свои дела и увлечения. Отец с сыном даже не успели сыграть в традиционный бильярд, не говоря уже о других спортивных развлечениях.

Но ночевать гости не остались, сославшись на чрезмерную жару в их дачной комнате и возможность спокойно выспаться дома под кондиционером. Так что распрощались не поздно.

— «С дачным крещением Мишеньки, Вас!» — пожелал дед на прощание.

Весь вечер Платон был под впечатлением от приезда семьи сына, и особенно, конечно, своего младшего внучка.

Тёплое и даже жаркое, сухое лето продолжалось. От энергии Солнца все садовые и огородные культуры, даже цветы, созревали раньше срока.

В то же время, за исключением первого урожая, садовая земляника пересохла на корню, давая теперь хоть и много, но лишь мелкие и не сочные ягодки. Двенадцатого июля уже распустились первые флоксы.

Платон даже собрал большую часть чёрной смородины и немного вишни, получив тайм-аут перед сбором красной смородины.

— «Ксюх! Клубнику мы съели, да и мало её было! Чёрную смородину в основном собрали! Теперь можно и тётю Настю… запускать… в огород!».

— «Ну, ладно, звони ей! Пусть к выходным приезжает!» — по окончании двухнедельного пребывания на даче согласилась жена.

Четырнадцатого июля Платон с работы по телефону поздравил Данилу с днём рождения, напомнив об этом и Насте, заодно официально и конкретно пригласив сестру на дачу. Но та так и не соизволила позвонить и поздравить своего самого известного ей племянника, однако при этом, как ни в чём не бывало, засобиралась на дачу к его отцу. И Платон воспринял это, как вызов, со всеми вытекающими в будущем для Насти последствиями.

Вызов неожиданно был ему брошен и на футбольном поле.

Четырнадцатилетний Аркадий Бродский, с которым у Платона всегда ранее были хорошие отношения, вдруг стал во время игры надсмехаться над своим противником — дедом, а то и просто издеваться над ним, пытаясь этим заработать себе перед товарищами псевдо авторитет. Платон даже не сразу понял, что происходит. И, главное, он не понял, почему?

Он не стал реагировать на глупость молокососа, сделав вид, что не слышал, или не понял. Но вскоре его возмущение поведением молодого наглеца невольно вылилось в большое стихотворение о нём:

Намедни юный губошлёп,

Щенок по имени Аркаша,

Прилюдно навёл на меня поклёп.

В мозгу у паренька ведь каша.

С подачи Гренделя пацан

Поведал его миру,

Что я давно сам написал.

Досталось же кумиру!

Он на футболе дал намёк

Но то, что текст мой знает.

То Грендель дал свой секс-урок.

Такое с ним бывает.

Я сделал вид, что и не понял,

По-прежнему играв в футбол.

Паршивец сей меня не донял.

Слабак по этой части он.

Зашёл тогда издалека.

И лучше не придумал:

Дразнить он начал старика.

А дальше, что удумал?!

Птенец пархатый обнаглел,

И начал строить рожи.

Он пародировать хотел,

И в этом лез из кожи.

Других детей всех рассмешив,

Он принялся кривляться.

Себя лишь этим ублажив,

Он стал вдруг отвлекаться.

Ведь желторотому ему

Такое делать рано.

Сужу я только по нему,

Хоть он старался рьяно.

Давно «приятелем» с ним был.

Считал его способным.

Но тем, наверно, навредил?

Тот к славе стал голодным.

Он ждал посылов от меня,

И, видимо, заждался.

Поскольку он любил себя,

То вот, теперь сорвался:

«Маэстро не заметил, зря!

Пускай теперь страдает!

Во всём пеняет на себя,

Раз суть не понимает!».

Но до страданий далеко.

Меня смех разбирает.

Понять Аркашу нелегко.

Зачем на мэтра лает?

Как моська лает на слона.

Ну, что же с ней поделать?

Видать озлоблена она

В бессилье что-то сделать?

«Щенок» скорее от Табаки.

Не льва, конечно, не собаки,

Шакала только может быть.

Хотел влиятельным он слыть.

Мне лицемерно руку жмёт.

Верней, ладошку тянет.

И думает: вот отвернёт,

Иль в сторону отпрянет?!

По-барски, как для поцелуя,

Ладонь протягивать мне стал.

Но в этом жесте хамство чуя,

Я пальцы слишком сильно сжал…

Он мне внимал, открывши рот,

Не зная, что его нет гадей.

Моральный, видимо, урод —

Щенок по имени Аркадий?

Птенец Аркадий, иль щенок?

Он желторотый, иль Табаки?

Какой он вынесет урок

Из интеллигентной вроде драки?!

По некоторым репликам Аркадия Платон понял, что здесь не обошлось без Алексея Грендаля, который, видимо, проинформировал юное дарование о писательской деятельности старшего товарища по спорту и его способности написать тексты для поющего и играющего на гитаре Аркадия.

Некоторые представители народа сами глупости делают, и других этому учат! — понял ситуацию писатель.

А когда Платон как-то раз услышал, что Аркадий кому-то доказывает, что он нападающий, то не выдержал и под всеобщий хохот заметил нахалу:

— «Аркадий! Ты не футболист, не нападающий, тем более не защитник! А так себе, ни то, ни сё! Место между жопой и… «пахом», то есть, промежность! А может даже и жертва пьяной акушерки?! Ну, что ты всё время по полю скачешь, как лошадь Пржевальского?!».

А услышав его возмущённое оправдание, что он не скачет, а играет, тут же уточнил:

— «А-а?! Ну, тогда значит ты конёк-горбунёк!».

К выходным на дачу приехала Анастасия. Значит, лето в разгаре и дошло до своего экватора. Платон на пару с Надеждой дорабатывал последнюю неделю перед очередной частью своего отпуска.

— «Передаю тебе плавленый привет!» — сообщил он начальнице о сделанной по её заказу покупке, в том числе и плавленого сырка к обеду.

— «Там такие были «антирепризы»!?» — радостно в ответ сообщила ему Надежда о своём очередном бесплатном, по блату, посещении театра Константина Райкина.

Жаркие рабочие дни июля завершались, как правило, однообразно.

Платон приезжал с работы на дачу, переодевался и уезжал на велосипеде играть в футбол. По возвращении он поливал грядки, наполнял бочки, принимал душ, совмещая обед с ужином, поздно ел, и в полночь ложился спать. Иногда Ксения помогала мужу с поливом, и тогда Платон успевал позаниматься и другими делами — или собирал ягоды, или делал ещё что-либо, например, что-то чинил или мастерил новое. В частности, с использованием выходных дней, он завершил электропроводку в тёплый душ и в мастерскую.

Кроме земляники и огурцы в парнике Кочетов тоже появились, как никогда рано. Ежевечерний полив спасал огород и цветы. Но воды не хватало на другие плодовые деревья и кусты. Появилась угроза засухи. Кое-где уже даже потрескалась земля. Но в тени, вдали от палящих лучей Солнца грунт был по-прежнему отличный — рассыпчатый и даже влажный.

Вскоре к работе в огороде присоединилась и Настя.

В этот раз она старалась изо всех своих немногих сил. Теперь Настя не только традиционно пропалывала грядки, подавая Ксении не реализуемый для неё пример, но и старалась быть лояльной в поведении, в отношении к другим людям.

Давняя борьба Платона против эгоизма сестры явно стала приносить свои плоды.

Это навело Платона на новые мысли о Насте, и не только об её поведении, но и об её мировоззрении, вере в Бога.

Да! Верующим нужна незыблемая опора. Вот они и выбирают Бога, который за всех, всё решает. Бог есть и ничего больше им не надо, ничего больше они и не хотят! — начал рассуждать он сам с собой.

А начинается всё это с детства. Детям вообще присущ метафизический взгляд, они по своей природе невольные метафизики. Многие из таких детей уже вырастая и взрослея, ими и остаются, но теперь необоснованно считают себя истиной в последней инстанции. Они не знают всей правды — просто не могут знать её, не понимают, что это лишь их ощущения, впечатления, а не истина — продолжил он.

А метафизика нужна детям для чего? Чтобы получить основу и фундамент первых знаний, начальную опору в жизни! Поэтому они и считают свои знания незыблемыми, основными, потому непоколебимыми. И только повзрослев, многие из них, но не все, понимают, что все эти их знания относительны. А если им не дадут знаний с детства, у них не будет в жизни опоры. Поэтому часто метафизики, в числе которых многие люди, остаются ими на всю жизнь! — заключил свои полуночные раздумья Платон.

Вдруг с неба на него взглянула большая Луна. Что-то неприятное, и даже чуть зловещее было в её взоре. Тут-то он понял, что именно!?

Это же полнолуние! А в каждое полнолуние с Ксенией случалось что-то необычное. Она становилась маленькой стервой, необоснованно шпыняя мужа, что не стало исключением и в этот раз.

Видя её поведение и позицию к мужу, а может быть и не поэтому, а по какой-либо другой причине, может быть, чтобы хоть как-то загладить свою вину перед ним, Настя вдруг стала проявлять больше заботы о брате, иногда в чём-то, хоть в мелочах, хоть в демонстрации внимания и уважения к нему, заменяя Ксению.

Платон не только это почувствовал, но и увидел, как гостившая у него на даче сестра стала теперь больше помогать ему, даже ухаживать за ним, иногда и этим замещая жену.

Да! Моя работа не прошла даром! — ещё раз убедился он, сладко засыпая очередной раз в одиночестве.

Ксения, дабы не мешать гостье, не прерывать и её сон, и не пробуждаться от теперь не нужных ей домогательств мужа, предложила ему ночевать внизу, в кабинете.

Чуткий Платон вынужденно согласился.

Со среды, двадцать первого июля, он опять взял три отпускных дня, проведя их со своими родными женщинами.

Кроме работы на участке он поиграл с ними в пинг-понг, но от бильярда те отказались. И это конечно Платону не понравилось.

Хоть с кошками играй! — в сердцах сказал себе он.

И те, безотказные на ответную ласку, поддержали своего верного хозяина, отвлекшись от своих постоянных хаотических перемещений по участку.

Однажды, лазающие по столбам беседки, любопытные кошки даже нечаянно включили там свет, который был случайно обнаружен Платоном лишь ближе к вечерним сумеркам.

Смех с ними, да и только! — понял хозяин.

Но смех был не только с кошками.

Небольшой слепень, наверно любопытная девушка, умудрился забраться под мужские плавки и сесть на головку члена Платона, где был пленён остатками его крайней плоти. Насекомое видимо отчаянно боролось за свою жизнь? Придавленное, оно, энергично работая лапками, пыталось выбраться из плена, но тщетно.

Чувствуя, что его кто-то щекочет в интимном месте, Платон, в конце концов, в туалете стянул с себя плавки и взглянул на конец, обомлев. Под отпавшим трупиком насекомого на головке интимной части его тела явственно виднелось небольшое, блестящее и незначительное покраснение.

Вот это да?! — удивился бывший юннат, чуть ли не побежавший рассказать об этом жене, с надеждой, что она хотя бы заревнует…

При разговоре с ней он даже хотел было стянуть с себя плавки, где уже чуть заметно и чуть угрожающе поднималось его шестидюймовое орудие.

Но тщетно! Ксения лишь невнятно посочувствовала мужу.

В субботу, двадцать четвёртого июля, они вдвоём — без отъехавшей на выходные Насти — вечерком с вином и шашлыком отметили двадцатилетие, накануне прибывшего под Анапу Иннокентия, по телефону поздравив сына с юбилеем звоном своих, сдвинутых в отцовском тосте, бокалов.

— «Да! Не выпало нам в этом июле всем вместе отпраздновать Кешкин день рождения!» — себе и супруге посочувствовал Платон.

— «Зато он в море покупается и хоть недельку по-настоящему отдохнёт в отпуске от нашей жары!» — успокоила его Ксения.

Но её предположения подтвердились только частично. Жара была не только в Москве и в Московской области, но и по всей Центральной и Южной России, включая её Черноморское побережье.

Зато, словно по закону сохранения количества вещества в природе, в Аргентине, впервые за девяносто лет, в июле выпал снег и похолодало!

В подтверждение сенсации Слава через интернет послал отцу фотографию этого чуда, которую тот смог посмотреть в компьютере в одну из своих вынужденных поездок домой лишь в конце лета.

Летом у Платона совершенно не было возможности поговорить по Skype не только через океан с Вячеславом, живущим от отца и в других полушариях Земли, но также и с Владимиром, живущим от него относительно недалеко, на Украине.

Да и другим детям Платона было пока не до отца и его дачи.

Даниил с семьей спасался от жары под домашним кондиционером.

Екатерина с Виталием в этот же период тоже отметились отдыхом на юге, и тоже на российском Черноморском побережье Кавказа.

А в Москве и в Подмосковье жара просто свирепствовала, дождей всё не было. Столбик термометра приближался уже почти к сорока градусам тепла. Были побиты все рекорды жары за всю историю наблюдений за погодой. К этому прибавились лесные и торфяные пожары, смог от которых захватывал всё новые и новые территории, становясь всё гуще. Для многих людей не только жить, но и дышать всем этим становилось просто невыносимо.

В понедельник, 26 июля, снова вышедший на работу после очередного короткого отпуска, Платон начал писать стихотворение на злобу дня.

Тему навеяла неожиданно к месту вспомнившаяся известная песня ВИА Ялла «Учкудук».

Вспомнив, что он всегда легко переносил любую жару, под эту мелодию Платон написал свои слова:

Откуда в России такая жара?

Лесные пожары, пропала вода?!

Достать из колодца нельзя ту без мук.

Ах, где же ты? Где же, пустынный наш друг?

Учкудук! Три колодца!

Защити, защити нас от Солнца!

Ты надёжный наш песенный друг,

Знаменитый давно «Учкудук».

Трава на корню превращалась в солому.

Жара, как тепло, вызывала истому.

И морщилась кожа, топились жиры.

Воды не хватало везде, всем, увы.

Невольно я вспомнил и про Учкудук,

Где есть три колодца, и нет таких мук!

К нему бы поехать — не знаю пути.

А как же ещё от жары мне уйти?!

Июльское лето, всё топит жара!

От пота отмыться давно бы пора.

Но нету водицы, как некогда, встарь.

Чего-то напутал опять календарь?!

В тени давно тридцать, дождя так и нет.

От засухи в глотку не лезет обед.

Так хочется снега, и пить, много пить!

Куда делась нега? Уж хочется выть!

Что хочет природа? Москва вся в дыму.

У эко коллапса мы все на краю.

Не только жара и полуденный зной

Создали для нас ареал непростой.

Ведь перед природой мы вечно в долгу.

А что происходит? Никак не пойму!

Июльское лето, лютует жара.

Дождя и воды всем давно бы пора.

Канавы просохли, пожухла трава.

С деревьев слетела сухая листва.

Шуршит под ногами — знакомый мне хруст.

И кошка залезла в тенёчек под куст.

Но я от жары не страдаю. О, нет!

Какой же на свете есть важный секрет?

Когда-то в Египте был предок рождён,

И Платом-Атоном был Пийей крещён.

Терпеть был воспитан, идучи вперёд,

Вести за собой и ропчащий народ…

Жару люблю с детства, а также зиму!

И дождь люблю, ветер! Всё, видно, люблю!

Да! По родословной Платона, по обрубкам ветвей его генеалогического дерева получалось, что возможно одна из его ветвей замысловато тянулась аж из Древнего Египта! Скорее всего, именно поэтому он легко переносил жару, в то время как весь народ в основном только и искал спасение от неё.

Платон же иногда думал и об им увиденном и замеченном.

Так он давно обратил внимание, что в транспорте: в электричках, в метро его красивые глаза ещё имели силу. Периодически девушки, блуждая взглядом, вдруг внезапно встречали глаза пожилого мужчины и не сводили с них своих глаз, а то и просто строили ему глазки. Платону было даже неудобно от этого, ибо ему было неудобно отвечать им взаимностью.

Как-то в полной электричке он обратил внимание на сидящую неподалёку у окна симпатичную девушку, не сводящую с него своих восторженно-красивых глаз. Стоящему в проходе Платону даже стало неудобно сталкиваться с нею взглядами, и он чуть смущённо отвернулся к соседнему окну вагона.

Может, хочет мне место уступить?! — поначалу мелькнула у него обнадёживающая мысль.

Но вновь встретившись с девушкой глазами и теперь улыбнувшись ей лишь уголками губ, он понял, при этом сразу немного приосанившись:

Нет, не похоже! Значит, я ей понравился! А почему бы и нет?!

И в голову хоть и пожилого, но всё ещё озабоченного мужчины сразу полезли соответствующие обнадёживающие строчки, выдавая тайно желаемое им за действительное.

И Платон сочинил стихотворение якобы от лица незнакомой девушки:

Идёт навстречу мне походкой…

Военная ещё в нём стать!

Когда-то был бы он находкой…

Но мне волненья не унять.

Сверкает сединой на Солнце.

А бирюзовые глаза

Пронзают душу аж до донца,

Меня пленяя до конца.

Подтянут он, не худосочен.

А живота в помине нет.

И голос его громок, сочен.

И жилист он, хоть не атлет.

И внешне он спортивен, собран.

И выглядит он не простым.

Ещё по моде был бы «убран»,

Дать фору мог бы молодым!

Лица морщины и не портят.

А искорки в его глазах

Любовный обещают фортель!

Но он пока на тормозах.

На женщин смотрит то и дело

Интеллектуальное лицо.

Загар его покрыл всё тело.

Надеюсь, кое-что ещё?

И я любуюсь этим дедом!

Любуюсь мудростью годов!

Да и влюбляюсь между делом,

Как пионерка, «Будь готов!».

Втемяшилась идея в темя.

Такие, девки, вот дела!?

Спросил меня бы: «Сколько время?»,

То я бы дедушке… дала!

P.S.

Я же нежная, росток,

Зелёная…, картошка.

Хоть девичий пришёл срок,

Для него я крошка.

Да! Ему бы я дала!

Пусть меня окучит!

Нет! Пожалуй, соврала:

Совесть ведь замучит.

Платону поначалу даже захотелось подойти к ней и познакомиться. Но его мозг быстро просчитал возможное развитие их отношений и последствия этого для всех. И ветеран сдержался, однако, втайне всё же надеясь на инициативу самой девушки. Но вскоре ситуация неожиданно резко изменилась. Девушка встала и, не оборачиваясь, пошла на выход к противоположной двери, будто бы завлекая его за собой. Но Платон устоял.

Если обернётся и призывно взглянет на меня, тогда сорвусь с места! А если нет, тогда и суда нет! — сразу для себя решил он.

Знать, суда нет! А я всё же кобель! Уж жизнь идёт к концу, а ничего во мне с годами не меняется!? — через секунды, наконец, понял он про себя.

Как всё на свете заканчивался июль, однако погода не менялась.

Не менялись и многие люди из окружения Платона.

Например, самый главный «муравей» их садоводческого товарищества — крупный, зрелый мужчина, внешне похожий на попа, или на интеллигента-гуманитария — каждое лето откуда-то перевозил землю на свой участок.

Наблюдая в очередной раз его согбенное, под тяжестью большой тачки с землёй, крупное тело, неспешно даже в жару толкающее перед собой драгоценный груз, Платон вдруг явственно, реально ощутил, как действительно бывают неисповедимыми пути господни!?

И это подтвердилось неожиданной смертью его почти ровесника, через дом соседа по даче, Анатолия Пустовойта.

В пятницу, 30 июля, пока Платон вечером после работы играл за соседними участками в футбол, его соратник погибал от сердечного приступа. Даже прибежавшие на помощь опытные врачи с их садоводческого товарищества не смогли ничего поделать.

И довольно быстро приехавшая на вызов скорая помощь лишь констатировала очередную смерть в этот рекордный чёрный день.

А ведь у Анатолия тоже, но на два месяца раньше, чем у Платона, родился внук, и тоже была внучка — школьница. И всё это от одной из двух дочерей-близняшек.

Ему — пенсионеру — теперь бы только и жить ради внука! Но нет! Судьба распорядилась по-другому! Тяжело теперь будет всем его пяти, из четырёх поколений, осиротевшим женщинам! — сокрушался Платон.

Видимо всё же негативно сказалось невольное скисание мужчины после ухода на пенсию, появившееся ощущение себя никому ненужным, отсутствие ярких хобби и увлечений, трудных и интересных дел, целей и задач, установки на жизнь, в конце концов!? — решил тогда писатель.

А поэт решил, что ему просто необходимо написать памятное стихотворение по этому печальному поводу, и он сочинил его:

Ушёл внезапно, как хотел.

Но ты же, Толя, передумал?!

Семью оставил не у дел.

А столько многого задумал?!

Две дочери…, да внук теперь.

Живи и радуйся надежде.

Твори, работай без потерь.

Будь уважаемым, как прежде.

Но не обманешь судьбы рок,

И не вернёшь печалью радость.

(У каждого из нас свой срок.

Живи, не зная его, в сладость).

Ушёл прекрасный человек —

Семьи надежда и опора.

Запомним мы его навек.

Хорошим был он, нет тут спора!

Любимый дед, любимый муж,

Отец любимый тоже.

Любимцем был он многих душ.

За то винить негоже.

Для многих он примером стал.

Ведь дача — в середине.

Сезон средь первых открывал,

Заканчивал в… «пустыне».

Он работящим был безмерно.

Себя в работе не щадил.

И в жизни вёл себя примерно.

К труду и дочек приучил.

На велосипедах он с женой

Объездил все места в окрýге.

Всегда желанной, дорогой,

Он верен был своей подруге.

Играл с Наташей в волейбол.

В пинг-понг стол ставил до заката.

Не забивал лишь только гол —

Аристократам это плата.

Всем помогал всегда, во всём

Делами, иногда советом.

Доброжелательным при том.

И не был посрамлён наветом.

Любимец женщин, друг мужчин.

Его кругом все уважали,

Какой бы не был в жизни чин.

Улыбкой часто ублажали.

Его с грустинкою глаза…

Задумчив взгляд, тоска во взоре.

(Есть в жизни трудные места)

Он не пищал, ворча в укоре.

И срок он жизни угадал —

Печальными глаза бывали.

И это, видно, он скрывал,

Чтобы вопрос не задавали.

Ну, что ж, прощай теперь, друг мой!

Ведь мы ровесниками были…

И с непокрытой головой

За гробом родственники плыли.

Осиротел теперь твой дом.

А планы были… грандиозны!

Мои попытки… одиозны,

И неуместные при том.

Друзья! Давайте погрустим

Об этом славном человеке.

А может быть, за что простим,

И память сохраним навеки!

Сверх «тысячи», что мог я дать?

Пожалуй, лишь стихотворенье.

О Толе надобно писать,

Каким бы не было творенье.

Какое б не создал творенье,

Я боль хотел им передать.

Ну, вот и всё стихотворенье.

Что можно тут ещё сказать?!

Но чернота сверх жарких дней на этом не закончилась. Огненный тигр продолжал пожирать пожилых и больных москвичей. Московские крематории работали с перегрузкой. Среди жертв жары оказались и ближайшие соседи Платона по даче — престарелая чета Котовых-Костылиных — Бронислав Иванович со Светланой Андреевной. Об их смерти в Москве Платон узнал лишь в конце лета. Старики умерли почти в течение одних суток, как в романе, 4–5 августа — практически в самый пик жары.

И их единственный сын Алексей теперь унаследовал ещё и двухкомнатную квартиру родителей, как раньше и их дачу.

Задымлённость Москвы и Московской области, особенно юго-востока, где находилась дача Платона, всё усиливалась. Пик пришёлся на среду 4 августа, когда видимость на даче у Платона составила до 100 метров.

В дыму была также и Москва, особенно восточные районы, где проживала семья Кочетов вообще, и сейчас там ночевал после работы, уже вернувшийся, отгулявший часть отпуска Иннокентий.

И вдруг, неожиданно, словно по волшебству, прошедшие два коротких, но интенсивных дождя со среды на четверг открыли перед жителями Москвы и Подмосковья ясное, без дыма голубое небо.

Их радости не было предела! Неужто кризис миновал?

В этот день лёгкий ветерок ненадолго дал надежду на исправление ситуации, но тщетно, на следующий день всё почти сразу вернулось в исходное положение.

Более-менее ясная погода продержалась лишь одни сутки — четверг, 5 августа. А шестого, с утра, видимость в дыму опять упала до 150 метров.

В это утро задымлённость проявилась и в метро, портя не только нервы москвичам, но и влияя на их психику и сознание.

И такой природный катаклизм конечно тоже не прошёл мимо внимания отзывчивого поэта:

Красное Солнце на землю пыталось

Лучик послать хоть один золотой.

Марево дыма в ответ упиралось,

И побеждало в борьбе непростой.

Белая мгла не густой пеленою

Землю накрыла надёжно собой.

Взгляд ограничен её целиною,

Будто идёшь ты по дну, под водой.

Но динамическое то равновесие

Робко нарушил дневной ветерок.

Солнце послало своё нам приветствие,

Пробившись лучами сквозь редкий дымок.

Лес стал заметней, дома проявились.

Запаха гари почти уже нет.

Птицы поющие вдруг появились?!

Будто так было всегда, много лет?!

Но, всё же напрасной была наша радость,

Город опять накрыл сумрачный смог.

Нам удалось продышаться лишь малость,

Силы набраться и терпения впрок.

Вновь пелена становилась всё гуще.

Вновь защипало немного глаза.

Вновь воду пить стали мы опять чаще.

Вновь и в работе нажав тормоза.

Жизнь замерла чуть везде в ожидании…

Не ведали люди пока до поры,

Расстроив все планы в бесплодном гадании,

Что смог оказался опасней жары!

P.S.

Я описать всего не смог.

Ведь нету настроения.

В том виноват, конечно, смог.

Вот всё стихотворение!

Теперь жара была не только на улице. Неизменно повышался градус и в отношениях Ксении и Анастасии.

С двумя двухдневными перерывами начавшаяся третья неделя пребывания Насти на даче у брата стала излишней, и привела к роковым, но в тоже время ожидаемым, вполне прогнозируемым последствиям.

Обиженная на Ксению, да и на брата тоже, Настя навсегда покинула дачу их родителей, где она тоже провела часть своего детства.

Но в итоге всё получилось как-то естественно и даже гармонично. Хуже было бы, если бы Настя не обиделась и не уехала. Отношения между женщинами продолжали бы накаляться, и Платон бы тогда ломал голову, как бы потактичней выпроводить сестру. И не дай бог приехали бы ещё и дети Платона, и всё это было бы при них. Ему тогда было бы трудно и неудобно перед ними. А так всё разрешилось самым естественным образом.

Главной причиной конфликта между женщинами стал теперь не столько махровый эгоизм Насти, сколько её чрезмерная активность на даче.

Она и в этот раз очень хорошо помогла в огороде. Однако теперь ещё и щедро тратила свои деньги на общий стол, покупая еду, чем даже несколько удивила хозяев.

Но теперь вся эта её материальная помощь подкрепилась и её тихой экспансией не только территории дома, но и участка. По столбам заборов висели её вещи. Всё, чем она пользовалась днём: раскладушка, матрасы, кресла, шезлонги, табуретки, миски, какие-то тряпки и прочее — всё это ею не убиралось на место, захламляя участок и раздражая его хозяев.

Более того, временно предоставленная ей наверху комната Кеши, из-за жары была Настей забракована. И она, не спросив ничьего разрешения, даже не поставив никого в известность, тихой сапой ночью перебралась в гостиную на первом этаже.

И, что примечательно, это было сделано ею не спонтанно, а с заблаговременным расчётом.

В один из дней, предшествующий её переселению, Настя, как показалось Ксении, ни с того, ни с сего, начала вдруг убираться в этой самой большой комнате, что ранее не делала никогда. Она протирала почти годовую пыль, пылесосила древний ковёр, пыталась даже хотя бы вытрясти на улице ветхие оконные занавески. Но Ксения не дала их портить до покупки новых.

И, как оказалось на следующий день, эта активность сестры была не случайной, не без корыстного расчёта. Уже следующей ночью она тихо перебралась из мансарды вниз, мотивируя свой, несанкционированный хозяевами, переезд невозможно душным и жарким помещением под крышей.

Кроме того, Настя, не убравшись на прежнем месте своего пребывания, разложила на столе в гостиной все свои вещи, как на базаре, игнорируя интересы и даже просьбы хозяев, в частности Ксении.

А так ей, привыкшей жить одной, было удобней.

А с этим хозяйка дома уже никак не могла мириться! Поэтому она, уже нисколько не стесняясь, стала, как малому ребёнку, делать Насте замечания.

Ксению доставало то, что в свой отпуск она почему-то должна, как кухарка, ублажать постоянное желание гостьи, и так потребляющей продукты, как прорва, чего-нибудь поесть вкусненького, потакать её чревоугодию.

Настю невозможно было прокормить. Она даже не выдержала и упрекнула Ксению в том, что не наедается здесь.

Однако хозяйка возразила гостье, что заранее предупреждала её о манере, правилах и традициях питания в их семье, на что Настя тогда успокоила её:

— «Меня это устроит!».

Экономная и расчётливая Настя привезла с собой из Москвы опивки и огрызки какой-то её прежней еды.

— «Лишь бы не пропало! И не лень было ей всю эту тухлую тяжесть на себе везти на дачу?» — ещё тогда удивилась и возмутилась Ксения.

Да, Настя не понимала, что своим бесцеремонным и беспардонным поведением просто оскорбляет, унижает и обижает ни в чём не виноватых перед ней хозяев, и прежде всего, своего родного старшего брата.

Её потенциальная алчность проявилась и в постоянном хождении на пустующий соседский участок Котовых за, как считали Платон с Ксенией, весьма паршивым «Белым наливом». Но возможность урвать дармовщину толкала Настю на всё новые набеги в соседский сад.

Платон даже пожалел, что до этого разрешил Насте один разочек зайти туда и подобрать гниющие яблоки, лежащие у их смежного забора, в надежде, что та сама не захочет больше питаться некондиционной падалью.

Но не тут-то было. Ведь чужое всегда лучше и слаще. И Настя повадилась, ставя хозяев в неловкое положение хотя бы перед другими соседями, могущими ненароком заметить злоумышленницу.

По мнению Ксении, Настя даже нарушала божью заповедь, покусившись на яблоки до яблочного спаса.

Более того, Настя это сделала, как вор, как грабитель, забравшийся в соседский пустующий сад, набрав несколько тазов опавшего Белого налива.

— «Ты что мне такую маленькую мисочку дала? Мне приходится по нескольку раз ходить!» — упрекнула она Ксению, меняя большую миску на не маленький тазик.

В ответ Ксения сделала Насте замечание, пытаясь спасти её от греха, но та обиделась.

— «Да-а! Настя настоящая… прохондра!» — заключил тогда Платон.

И при всей активности в огороде и в трате денег на общий стол, Настя категорически отказалась играть в бильярд — исторически любимое занятие брата при отдыхе на даче.

Тем она не только удивила, но и обидела Платона, поделившегося этим с женой:

— «Говорил же тебе, что нам Настька здесь не нужна! Видишь? Не играет в бильярд!? Тогда зачем она мне здесь? Без её помощи и денег мы вполне, как всегда, обойдёмся!».

— «Да, я помню, что ты был против её приезда в этом году! Но мне одной здесь было бы скучно!».

— «Ну, вот! Она тебя и повеселила! Теперь будешь со мной соглашаться?!».

— «Да уж! Из двух зол придётся выбрать всё же меньшее!».

Настя также подвела брата и в том, что не пошла на поминки их старого, ещё с молодости, знакомого по даче, почти соседа, Анатолия Пустовойта, хотя Платон и обещал вдове присутствие всех троих. Этим Настя сама себя вывела как бы за скобки их дружного дачного коллектива.

И так, Настя уехала, поставленная Ксенией на место.

Однако она не преминула потом позвонить брату и упрекнуть его в том, что он «Поёт с голоса своей мадам!», опять оскорбив ни в чём перед нею неповинного Платона.

И если теперь Ксению мучила её совесть, то Настю всё ещё мучили её интересы. Но они были теперь далеки от дачи Кочетов, как и интересы других их родственников.

Но 9 августа неожиданно позвонил пьяный Егор и, помня, что отец Платона участвовал в разгроме японцев, пространно поздравил его с годовщиной окончания второй мировой войны, икая, завершив свою речь риторическим вопросом:

— «За что проливали кровь наши деды и… бабы?!».

На благодарность и смех мужа трубку перехватила Ксения, слегка возмутившаяся пьяным откровениям свояка:

— «Егор! Ты опять выпил?».

А выслушав его неуклюжие оправдания, добавила:

— «Ну что ты мотаешься, как… в проруби льдинка! То примёрзнешь к краю, то оттаешь на середине!?» — по ходу нашлась она.

— «Да-а! Бороться с пьянством не просто!» — задумчиво заключил писатель.

А всю первую декаду августа страна боролась с дымами и пожарами. В эту летнюю жару были побиты все мыслимые и немыслимые температурные рекорды за всю историю человеческих наблюдений.

Более того, рекорд установила задымлённость, во всяком случае, в Центральном районе России — в Москве и Московской области. Природа словно доказывала руководству возрождающейся и усиливающейся России, что оно не всесильно, что лишь она главная сила на планете Земля.

И поэт опять разразился стихотворением:

Но дни всё идут, и не видно конца.

Уж многие люди опали с лица.

Морщины покрыли его. И загар,

Как будто от сильного пекла нагар.

Слегка похудевшие ходят в тоске.

Не ходят, а бродят, лежат лишь в теньке,

Пытаясь прохладу чуть-чуть всё ж поймать,

И ею себя хоть немного обдать.

Мы все без воды, как как будто без рук.

Далёкий не сможет помочь Учкудук.

Спасти от жары Учкудук мог бы ты.

Всему же виной сверх размеры страны.

Но вот воду дали, не так страшен зной.

Но мы всё рано Учкудук все с тобой.

Для нас ведь в пустыне надёжным был ты.

Теперь же ты стал нам предтечей мечты!

Вот, если б пожары ещё затушил?!

А то наши службы уже все без сил.

И торф на болотах горит, и леса.

И даже не видно в дыму небеса.

Но вот музыкальный услышал мой слух

Какой-то невнятный, но радостный звук.

Дождя долгожданная, частая дробь

Рождала зелёную, мокрую новь.

Всему же когда-то приходит конец.

Жара отступила и дождь, наконец!

Ну, вот, дни прошли, и пропала жара.

Прохладой и нам наслаждаться пора!

Со вторника, 10 августа, стало полегче, появился ветерок и смог рассеялся, стало возможным свободно дышать.

В среду в Москве стало уже совсем ясно. А с четверга вся столица задышала полной грудью, и её население стало увеличиваться.

И в ночь на пятницу, наконец, разразился и долгожданный дождь с грозой. Природа начала оживать по-настоящему.

Воздух стал почти морской, лёгкие сами дышали. И радость охватила супругов Кочет. Они всё же смогли пережить и перетерпеть длительное удушье.

Но на смену физическому удушью Платону пришло эмоциональное.

В этот период он работал на пару с Надеждой, в то время как другая пара была в отпуске. Поэтому весь информационный понос Надежды невольно теперь выплеснулся на Платона.

Начальнице даже было не лень специально заходить к нему в кабинет и рассказывать и рассказывать о новых успехах своего сына.

Она поведала, что Алексей через интернет раскопал генеалогическое дерево Радзиховичей и даже связался с какими-то, как и он, возможно потомками, то есть со сверхдальними родственниками.

Более того, Надежда на пару с сыном съездила в Минск и его окрестности, где они осмотрели фамильное поместье якобы Радзиховичей, возможно, давних предков Алексея.

Они так увлеклись этим, выдавая желаемое за действительное, что уже невольно стали считать себя чуть ли не князьями.

А с помощью экскурсовода и найденных ранее документов, чьих-то воспоминаний, и предположений, они прошлись по исторически известному генеалогическому древу княжеского рода, определив недостающие фрагменты в новой и новейшей истории, и составив план доказательства своей принадлежности к якобы знатному роду Радзиховичей.

Причём Надежда по нескольку раз повторяла одно и то же, смакуя принадлежность её сына к дворянскому роду.

В общем, попал Платон будто бы на шабаш тщеславий и честолюбий.

Теперь он, и не только в отсутствие Гудина, выполнял часть курьерских обязанностей. Ему естественно достались самые дальние адреса, куда надо было ещё и пешком дойти. Надежда была довольна шустрым подчинённым, за короткий срок побившим все Гудинские рекорды времени и невольно выведшим лукавого старца на чистую воду.

Иногда Платон так увлекался, доставлявшей ему физическое наслаждение скоростной ходьбой, что не останавливался даже на эскалаторе, обгоняя и подуставшую молодёжь.

— «Детки, дайте пройти!» — как-то попросил он их на эскалаторе.

— «Дети — в детском саду!» — нашёлся было перед подружками, возможно, самый интеллектуальный из них.

— «А зачем же Вы оттуда сбежали?!» — оставил за собой пальму первенства, бодро щёлкавший каблуками по ступеням эскалатора, стремительно удаляющийся от них писатель, краем уха, однако, услышавший в ответ заливистый хохот девчат.

Хорошее настроение сопровождало Платона все дни. Даже возвращаясь с работы, он по-прежнему пребывал в нём, одаривая своим оптимизмом и внутренней энергией всех окружающих вокруг, и не только людей.

Когда количество пассажиров в, идущей в область, электричке заметно поубавилось, а Платон очнулся от невольной дрёмы, его взору вдруг предстала пожилая женщина, сидевшая почти напротив него с маленьким элегантно подстриженным пуделем на руках.

Она пыталась пересадить собачонку на освободившееся место на скамье, но та, преданная, упорно возвращалась на пригретое место на коленях хозяйки.

Платон невольно вмешался, позвав собачку. Та, сначала заинтересованно взглянула в его глаза, пока оставив свои очередные попытки, потом робко протянула лапку.

Платон сразу распростёр ей навстречу свои ладони, оказывая поддержку, и та преспокойно перешла на его колени, как бы поменяв хозяина.

— «Ну, надо же? Что-то необыкновенное! Она вообще редко уходит от меня, да ещё и впервые в жизни садится к мужчине на колени!» — искренне удивилась хозяйка.

— «Галя! Иди ко мне!» — настойчиво позвала она.

Но тщетно, Галя уже полностью легла на колени незнакомого мужчины и даже прикрыла глазки. А тот гладил её короткие, после стрижки, кудряшки, что-то ласково приговаривая.

— «А Вы не волнуйтесь! Просто я… укротитель кошек, и… женщин!» — успокоил Платон, смутившуюся было неожиданным предательством верной подруги, видимо одинокую старушку, что в дальнейшем и подтвердилось в невольном разговоре с нею.

А на следующий день Платон тоже остался один, но на работе, и ничего, справился!

Он вспомнил, что раньше, на его последней работе в оборонке, часто бывало так, что его оставляли одного решать сложные задачи и разруливать трудные, а то и тупиковые ситуации. Ибо его начальники знали, что он один быстрее найдёт выход из сложной ситуации, без помех от коллег, тем более от своего руководства, примет правильное решение и реализует его.

Но производственное одиночество Платона было недолгим.

После недельного отпуска вышел Гудин.

Иван Гаврилович впервые пришёл на работу небритым, с небольшой полностью седой бородкой, на что соскучившийся от нападок на чудака Платон в присутствии женщин сразу прореагировал:

— «О-о! Он у нас стал, как «Хуймэнгуэй»!?».

Понявшая всё Нона, злорадно засмеялась, а слабая на великий и могучий тоже вышедшая на работу Надежда даже не поняла значений этих слов.

В ответ, понявший смысл Гудин, но не успевший сразу ответить предусмотрительно вышедшему Платону, пристыдил весёлую женщину:

— «Смех без причины — признак…».

Но не успел он закончить фразу, как, выходящая в коридор, нашлась находчивая:

— «Угадай, кто из нас двоих молодая девочка… глупая и невоспитанная!».

Чуть позже Платон через смежную стенку слышал восторженный рассказ старца о своём отдыхе. Но чаще до его уха доносился, пытавшийся перекричать и перебить Ивана Гавриловича, взволнованный на похвальбу голос Надежды Сергеевны.

Проходя мимо, он лишь услышал отрывок их спора:

— «У неё талия… ослиная!» — непонятно про кого, возможно про Нону, и всерьёз ли, объявил Гудин.

— «Вы, наверно, хотели сказать — осиновая?!» — решила помочь подчинённому начальница.

— «Скажи ещё, что дубовая!» — не дал тот ей этого сделать.

Но через пару часов всё стихло.

Надежа опять укатила по личным делам, оставив дачников одних, каждого в своём огороде.

Для Платона вдруг стало привычно тихо, но только лишь до первого телефонного звонка.

Заигравшийся в шарики на компьютере Гудин снял телефонную трубку:

— «Это манометр?» — спросили в трубке.

— «Нет! Иван Гаврилович!» — гордо ответил ещё не отошедший от игры.

Зато надолго отошёл от футбола Платон.

В среду, 18 августа, обещали последний жаркий и солнечный день лета.

И прогноз оправдался.

В четверг Платон решил после перерыва всё же прервать паузу и съездить на футбол. Но, оказалось, опять было не суждено. Снова разразившийся ливень с перерывами шёл весь вечер и всю ночь.

И утром в пятницу на улице оказалось всего 9 градусов тепла.

Платон ещё несколько раз пытался съездить на футбол, но у него это так и не получилось.

В результате всего за пятнадцать игровых вечеров он забил всего 18 голов, но зато в этот сезон дал партнёрам 32 результативных паса.

Но один из его голов особенно запомнился Платону, так как был им мастерски забит после удачных коллективных усилий партнёров.

Разыграв с вратарём мяч от ворот, Александр Кислов не стал по обыкновению обводить всю команду соперников и завершать атаку мощнейшим ударом с близкого расстояния, а сделал длинную навесную передачу на левый фланг атаки. Очень высокий юноша Максим с садоводческого товарищества Платона в одно касание перевёл мяч головой по диагонали вперёд, но на правый фланг, почти на границу штрафной площади соперника. И тут Платон, стоя полубоком, почти спиной к воротам, неожиданно даже для себя подпрыгнув, кивком головы, тоже по диагонали, перебросил мяч через выбегающего вратаря прямо в дальнюю от себя «девятку»!

Однако аплодисментов от партнёров и соперников в этот раз почему-то не последовало.

Платон поблагодарил, сделавших вместе с ним гол, коллег, поняв, что дети давно привыкли к его мастерству, и их теперь не удивишь даже редким проявлением того с его стороны.

Платон также обратил внимание, что в этом сезоне Алексей Грендаль стал каким-то грустным и вялым. Более того, из его тела теперь вывалился явный живот, он стал реже играть в футбол, а играя, старался меньше бегать. Как оказалось, в мае он похоронил свою мать и теперь жил совершенно один.

Он также в этом году почему-то перестал курировать голевой баланс товарища, да и другие игровые партнёры предпочитали получать пасы от дяди Платона, не давая ему ответных передач даже при более выгодном положении того у ворот соперника.

Исключение всегда составлял только лишь футбольный маг Александр Бурков, дававший всегда пасы открытому партнёру, независимо от умения того играть в футбол, да изредка, в знак уважения, соседи Платона по его садоводческому товариществу.

Так что этим летом спортивный сезон Платона не совсем удался.

Ксения лишь иногда составляла компанию мужу в бильярд, значительно чаще соглашаясь посоревноваться в настольный теннис.

Ведь теперь играть в беседке при любой погоде и в любое время суток было одно удовольствие. Но эти игры продолжались лишь до середины августа, когда на заключительный турнир прибыл и Кеша.

Иннокентий по возвращении из Анапы восстановил взаимоотношения с Кирой, и даже в этот раз привёз её на дачу с ночёвкой, составив, наконец, заждавшемуся отцу и компанию за бильярдом.

А Екатерина с Виталием так ни разу и не приехали к отцу, несмотря на неоднократные обещания посетить его дачу в этом году.

Племянник Василий Олыпин, ещё в мае помогший дяде с доставкой на его дачу нового душевого бака, со всеми своими пятью детьми от двух браков, женой Дарьей и няней, на три недели съездил на своей новой восьмиместной машине в пансионат Алушты.

И вообще они попутешествовали по всему Крыму и части Украины, договорившись и встретившись в Киеве со вторым сыном Платона Владимиром. Их путешествие затянулось почти на месяц, а возвратившись в Москву, они принялись активно готовить младшего сына Гавриила к первому классу.

К понедельнику, 23 августа, земля, наконец, напилась. Природа совсем оживилась.

Опять появились характерные для этого времени года вкусные запахи зрелого лета.

Возможно, поэтому, Платону опять вспомнились ещё с детства знакомые запахи позднелетней после дождя Москвы.

Вечером на даче, настроившись на лирический лад, он записал:

Ну, вот, наконец, мы дождались дождя!

И знойного лета пропала пора!?

Дышать стало легче, развеялся смог.

Но большего сделать пока дождь не смог.

Вмиг влагу впитала сухая земля.

Ещё бы нам надо дождя бы, дождя!

И он хоть и редко, но всё же идёт.

Комфорт для природы собой создаёт.

Неделя прошла лишь, и зной весь забыт.

Потоки воды с крыш — дождь землю долбит.

Уже стала мягкой сухая земля.

И вновь оживились спросонья поля.

Трава зеленеет и что-то растёт,

Собой изумрудный ковёр создаёт.

Жара прочь пропала и холод возник.

Что, осень настала? — народ снова сник.

Такие уж люди, всегда им не то.

То жарко, то сыро, то снег заодно.

То холодно, душно, и снега всё нет.

Погода любая, как скопище бед.

Давно всем известно из песни одной:

В Москве не бывает погоды плохой.

Ведь всякая в жизни она благодать!

И люди должны то давно бы понять!

Да! Понять это и многое другое людям не мешает! — решил писатель.

Платон давно заметил, что в процессе совместного труда, будь то семейный, или общественный, производственный, учебный или спортивный — люди невольно как-то сближаются.

На второй план уходят обиды, склоки, недовольство друг другом. А они, одержимые общими идеями, проблемами, целями и задачами, начинают сплачиваться, даже дружить.

Так получилось у Платона и с Иваном Гавриловичем Гудиным.

Накануне его дня рождения, 24 августа, при очередной большой перегрузке коробок на минскую машину, он сам, первый, заговорил с Платоном. И тому ничего не оставалось делать, как невольно, формально, слушать своего антипода, не поддакивая ему, но и не отнекиваясь, не игнорируя его. Платон, в общем, продолжал свою линию холодности и безразличия по отношению к лукавому старцу.

Но день рождения Гудина, 25 августа, был отмечен на редкость в тёплой, дружественной обстановке.

Накануне заложенный Иваном Гавриловичем расчётливый фундамент в якобы улучшение отношений с Платоном, дал свой результат.

За столом Гудин часто сам первый, причём уважительно, обращался к Платону, взамен получив о того два тоста — за внуков и за Галю.

Старалась не отстать от подчинённых и их начальница. Надежда Сергеевна, одетая по случаю дня рождения Гудина почему-то в ярко красную блузку, произнесла какой-то очень мудрёный тост, из которого никто толком так ничего и не понял, за что же они пили?

— «Когда женщина изображает дамистость при явной бабистости — это смешно!» — уже на улице поделился со вторым пересмешником Гудин.

Умный любит ясное, а дурак — красное! — почему-то вдруг вспомнил Платон изречение его первой учительницы Марии Михайловны Медведевой.

— «Да и вообще, Надька у нас совершенно непородистая!» — захотел развить тему Гудин, продолжая делиться нетрезвыми мыслями с Платоном.

Но тот опять промолчал, но теперь в знак согласия.

Ведь породистость человека он определял величиной расстояния от земли до шва в промежностях его брюк. Чем расстояние больше, тем человек и породистей! Так что Надежде до этого параметра было чрезвычайно далеко, да и, пожалуй, не достижимо в поколениях ближайших потомков.

И Платон не стал отвечать Гудину и развивать эту тему, так как на даче его уже заждались голодные кошки.

Уже в сумерках он увидел их всех троих, дружно встречающих хозяина у калитки. Традиционно поздоровавшись с ними, погладив по лобику и потрепав каждую по загривку, Платон первым делом наполнил их плошки сухим кормом «Роял Канин Фит-32», и принялся переодеваться.

Через некоторое время он вернулся в дом из сада, чтобы выпустить всех насытившихся на улицу, но младшей Сони нигде не было. После еды она обычно забиралась на чёрный телевизор, или нападала на свою старшую сестру Мусю, не то, играя с нею, не то, обижая её. Платон периодически делал озорной устное, но строгое замечание.

Наконец беглянка нашлась! Чтобы спрятаться от хозяина и не слышать его упрёки, беленькая Сонечка перебралась с чёрного телевизора на высокий белый холодильник, в общем замаскировалась.

Последняя полная неделя лета подходила к концу.

А в субботу, 28 августа, в Москве завершился III-ий спортивно-юношеский фестиваль российских соотечественников зарубежья.

Около семисот юношей и девушек 1993–1996 годов рождения из пятидесяти одной страны в течение пяти дней соревновались по шести видам спорта. Для участников соревнований была подготовлена и обширная культурная программа.

Однако в команде Аргентины, насчитывавшей всего десять человек, пока не было внуков Платона. Старший из них уже перерос, а младший ещё не дорос до возрастного ценза.

Но у Диего будет ещё возможность приехать на следующий фестиваль в Москву на соревнования по мини-футболу и повидаться со мной! — успокоил себя Платон.

То же самое произошло и с выступлением в Москве 18 и 23 августа мастеров аргентинского танго.

Среди них естественно ещё не было, да и не могло быть, аргентинских внучек Платона, очевидно не стремящихся в этом деле в профессионалы.

Последние выходные дни лета он провёл на даче один, без Ксении. Та готовилась к выходу на работу.

Более того, по её предложению, для завершения ремонта на кухне и в прихожей они всё же решили нанять своего нового хорошего знакомого Петра, оказавшегося мастером широкого профиля по выполнению различных ремонтных квартирных работ.

Это сэкономило бы для Платона много времени, которое для него было бы лучше использовать для творчества, и немало сил, необходимых для других многочисленных дел не только в доме, но и на двух дачах, в гараже и с машиной. Так что своё согласие и деньги он и в этот раз дал.

В номинале Петру предстояло всего лишь застелить пол ламинатом и поклеить обои в прихожей.

А Платону на то время пришлось невольно спланировать излишне долгое пребывание на даче с кошками, дабы те, да и он сам, не мешали бы работе. И он был готов к этому, к тому же погода пока располагала.

Платон, наконец, покосил и убрал на компостную кучу всю траву, не тронутую по противопожарным соображениям около дома во время жары и выросшую в саду и в огороде уже после её окончания.

А так он в основном занимался сбором и солением огурцов. Жаркое солнечное лето и регулярный полив дали самый высокий за всю историю их дачных наблюдений урожай огурцов, кабачков и петрушки.

Но утром, 31 августа, Платона встретило уже всего 2 градуса тепла.

Вот так и окончание знойного лета?! — удивился к жаре привыкший.

И в последний день лета, по погоде больше напоминавший конец октября, Платон вдруг обнаружил, что их дачные болота практически высохли. Дожди хоть и шли, но они пока не восполняли потери воды от засухи прошедшего знойного лета.

— «Да, да, да! Колоритное получилось лето! Я бы даже сказал — калорийное! Но тёплое, знойное лето — завершилось!» — сообщил жене по телефону наблюдательный писатель.

Оглавление

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Возвращение блудного сына предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

Смотрите также

а б в г д е ё ж з и й к л м н о п р с т у ф х ц ч ш щ э ю я