Прости, я притворялся

Елена Трифоненко, 2020

Платон был готов на многое ради благополучия семьи. Но когда мама попросила его испортить жизнь одной провинциальной простушке, растерялся. Теперь он перед выбором: собственные моральные принципы или жизнь отца и счастье брата. Раздираемый противоречиями, Платон едет в Сочи. Он хочет ближе узнать девушку, чью жизнь следует уничтожить.

Глава 1. Платон

Даже на крохотном экране домофона было видно, что мама готова заплакать. Она стояла на крыльце, обхватив плечи руками, и как будто мелко тряслась. Ее изящный нос распух, кожа посерела. Наспех собранные в пучок волосы норовили вот-вот рассыпаться по плечам.

Я как-то даже завис, когда увидел ее вот такую. Потом опомнился, чертыхнулся, неуклюже ткнул пальцем в пиликающий домофон. Входная дверь открылась, но мама почему-то не спешила входить.

— Ты один, родной? — спросила она хрипло, через силу.

— Нет, у меня Виктория.

Мама поморщилась, приложив пальцы к вискам, сказала:

— Тогда я не буду подниматься. Спустись сам, пожалуйста: есть разговор.

— Что-то с папой?

— Потом, Платон, все потом. — Она казалась такой маленькой и жалкой, что сердце у меня мучительно сжалось.

Я тут же вернулся в спальню, вытащил из шкафа джинсы и футболку. Мне хотелось ускользнуть из квартиры незаметно, но не получилось. Виктория приподнялась над подушкой, взглянула на часы.

— Боже, только шесть утра! Кто это был? Куда ты собрался?

— Спи! — шепнул я и покинул комнату без объяснений.

Минуту спустя я уже оделся и вышел во двор. Мама стояла у крыльца и встревожено озиралась. Она выглядела как шпионка, которая боится, что ее вот-вот рассекретят.

Я торопливо, по привычке, чмокнул ее в щеку.

— Что случилось, мам? Рассказывай!

Она не ответила, жестом попросила следовать за ней и пошла вперед.

Вокруг никого не было. У земли стелился туман — густой и холодный. Мама свернула к скверу, начинающемуся сразу за моим домом, прошла метров двести и только потом остановилась, посмотрела на меня. В ее взгляде читались безысходность и отчаяние.

— Я в беде, Платон. Вся наша семья в беде. И только ты можешь помочь.

По ее щекам заструились слезы. Мама вытащила из сумочки платок — тонкий, почти прозрачный, стала с остервенением тереть лицо.

Я осторожно обнял ее за плечи.

— Ну что ты, мама, не надо плакать. Я обязательно все улажу, только объясни толком, что случилось.

— Что случилось? Наша жизнь вот-вот пойдет прахом — вот что случилось! — простонала она, вырываясь. — И все из-за меня! Все из-за моей глупости.

— Я не понимаю, мама… — пробормотал я, борясь с подступающим раздражением. — Что ты имеешь в виду?

Она опустила глаза и несколько секунд словно собиралась с силами, а потом вдруг призналась:

— Двадцать три года назад я совершила ужасное. Я изменила вашему отцу.

— Что? — Ее признание меня оглушило. — Что, прости?

Мать дернулась, как от удара, но почти тут же выплюнула свое признание еще раз:

— Да, Платон. Я изменила вашему отцу и всю жизнь ненавижу себя за это.

Я посмотрел на нее внимательней. Мать пьяна? Заболела? То, что она сейчас сказала, просто не могло быть правдой. С самого детства все вокруг меня твердят, что мои родители — идеальная пара. Да я и сам это вижу. Они до сих пор ходят везде держась за руки. До сих пор смотрят друг на друга как влюбленные малолетки.

Но у матери ведь нет смысла мне врать. Нет повода! Да и я уже достаточно пожил на свете, дабы понять, что иногда благополучие лишь картинка.

Я пригладил взъерошенные со сна волосы и постарался быть снисходительным.

— Двадцать три года назад — это очень давно, — сказал я. — Забудь. Главное, что ты сделала выводы и больше никогда…

Мама не стала слушать: ей срочно приспичило исповедаться.

— Все произошло летом девяносто пятого, — сообщила она, и глаза ее сверкнули каким-то нездоровым азартом. — Ты гостил у бабушки в Воронеже, а я решила отдохнуть в Сочи. Мы должны были поехать в отпуск вместе с Сашей, но в последний момент твой отец, как всегда, предпочел работу. Я была зла на него за это и, видимо, поэтому позволила себе флиртовать с другим мужчиной. — Мама качнулась, тронула рукой куст смородины, растущий у дорожки, оторвала и смяла листик. — Он был художником, как-то попросил меня позировать и…

Меня чуть не вывернуло. Прямо там — на смородину.

— А можно без подробностей? — сказал я, делая пару глубоких вдохов, чтобы отогнать тошноту. — Я предпочел бы их не знать.

— Они, к сожалению, важны, — она вздохнула, снова провела платком по лицу. — Ведь через девять месяцев после той поездки родился Матвей.

В моей голове словно что-то взорвалось. Настолько сокрушительной оказалась новость.

— Подожди, ты хочешь сказать, что мой брат — сын того… того… — я никак не мог подобрать слов для мерзавца, полезшего к чужой жене без всяких душевных метаний.

— Да, это так, — мать вздохнула. — Сначала я сомневалась. Мне хотелось верить, что Матвей — Сашин. Но с каждым годом сомнений было все меньше. К сожалению, твой брат унаследовал множество черт своего настоящего отца. И его характер.

— С ума сойти… — Мне вдруг стало так противно, будто наступил во что-то липкое и зловонное.

Мать попыталась схватить меня за плечо, но я отшатнулся. Ее рука, протянутая ко мне, упала безжизненной плетью.

— Прости, Платон! — тихо всхлипнула мама. — Я знаю, как это все ужасно звучит!

Ее губы затряслись, а в глазах полыхнула обреченность. Внезапную брезгливость, завладевшую мной, тут же вытеснила жалость. И любовь — огромная, всепоглощающая.

— Клянусь, я ни с кем не собиралась делиться этой тайной, — выпалила мама. — Я собиралась унести ее в могилу, но теперь это невозможно.

— Почему? Почему невозможно?

Я представил, что станет с отцом, если он все узнает: о предательстве любимой, о Матвее, о лжи, в которой жил десятилетия. В груди защемило. Черт! У отца слабое сердце, он только-только отошел от предынфарктного состояния, и ему противопоказаны любые потрясения.

На мгновение мне захотелось схватить мать за плечи и встряхнуть. Но я справился с подступившим гневом. Сухо спросил:

— Почему ты не можешь дальше хранить свою постыдную тайну?

— Из-за Матвея.

— А он-то тут при чем?

— Вчера он выложил на страничке в «Контакте» фотографию с девушкой. Подписал — «моя муза».

— И что?

— Он отметил эту девушку. Ее зовут Мия Пальма. Она дочь того самого художника, с которым я изменила твоему отцу.

Мне понадобилась почти минута, чтобы сообразить, к чему клонит мать. Во рту пересохло.

— Ты боишься, что у Матвея и этой девушки отношения?

Мама вздрогнула, едва уловимо мотнула головой.

— Я вчера говорила с Матвеем по телефону. Отношений пока нет, но твой брат влюблен и рассчитывает на взаимность. Пока он только добивается расположения Мии, так что у нас еще есть время его остановить. — Ее голос окреп, налился металлом. — Ты ведь понимаешь, что нельзя допустить отношений между братом и сестрой?

— Понимаю. Тебе нужно немедленно поговорить с Матвеем и все ему рассказать.

— Я не могу, Платон. Не могу.

— Почему?

— Как будто ты не знаешь, что твой брат — идиот! — нервно вскрикнула мать. — Он немедленно расскажет все Саше. Они же на ножах. Матвей будет рад уязвить отца вскрывшейся правдой. И, конечно, тут же подаст в суд на оспаривание отцовства.

Я не мог с ней не согласиться. Сколько отец и Матвей не разговаривают? Год? Больше? В свое время я невольно стал свидетелем скандала, превратившего их отношения в руины.

В тот день ничего не предвещало беды. Отец немного приболел, потому работал из дома. Я решил завезти ему кое-какие документы на подпись. Как только переступил порог родительского дома, услышал крики. Мать куда-то уехала, и папа решил воспользоваться моментом, чтобы задать Матвею трепку. Они, конечно, и раньше цапались, но в тот раз было что-то фееричное. Казалось, даже стены сотрясаются от криков.

Я поднялся в кабинет отца и попытался разрядить обстановку.

— Что за сыр-бор? — деловито спросил я. — Бейте уже друг другу морды, хватит расходовать лексический запас.

Отец проигнорировал шутку, скривился. Когда я уселся в кресло, он тоже сел и скорбно констатировал:

— Твоего брата выперли из университета. Оказывается, в этом семестре он не посетил ни одного семинара, не появился ни на одном экзамене.

— Серьезно? — я повернулся к Матвею, стоящему у окна с отсутствующим видом. — А чего так?

— Поверь, у меня были дела поинтересней, — ответил брат.

— Щенок, безмозглый щенок! — Отец демонстративно закатил глаза. — Как же я уже задолбался разгребать твои косяки!

— Так и не разгребай.

— В этот раз не стану. Завтра ты сам поедешь в университет и будешь узнавать, как можно восстановиться.

— Не поеду, — буркнул брат.

— Это еще почему?

— Потому что в гробу я видал твой финансово-экономический.

— Что?

Отца почти затрясло.

— Ой, да ладно! — с усмешкой протянул Матвей. — Не делай вид, будто для тебя это новость. Мне никогда не нравился факультет, на который ты меня запихал.

— Мог бы перевестись. Какого черта ты дотянул до четвертого курса?

— Так получилось.

— «Так получилось»? — переспросил отец. — Да ты совсем совесть потерял, да? Я за тебя кучу денег отвалил, связи свои напряг, а у тебя «так получилось»?

Лицо отца пошло пятнами.

— Не так уж много денег ты и потратил, — попробовал парировать Матвей. — По сравнению с твоим годовым доходом — это тьфу. Пылинка.

— Да кто ты такой, чтобы мои деньги считать? — Отец ударил кулаком по подлокотнику. — Пылинка, значит? Ну так верни! Верни мне бабки, в тебя вбаханные.

— Да и верну! — вспылил Матвей. — Верну, не волнуйся.

— И когда же?

— Скоро.

— А конкретней сроки обозначить можно? — Голос отца сочился сарказмом. — Хоть тебя и выперли из универа, три года ты там проучился — должен был хоть какие-то навыки планирования приобрести.

Брат задумался, потом, качнув головой, сказал:

— Через год верну, не парься.

— Решил устроиться на работу? — Отец немного расслабился, откинулся на спинку кресла. — Похвально. И куда же вы, ваше сиятельство, решили податься?

— Я собираюсь заняться видео. — Мне показалось, что в голосе брата плеснулись заискивающие нотки. Он будто в глубине души все же надеялся на отцовское одобрение. — Я подыскал себе курсы по съемке и монтажу. Учиться всего полгода, потом сразу начну работать. Буду снимать свадьбы, за это хорошо платят, так что к следующему лету я с тобой рассчитаюсь.

— Свадьбы снимать? — переспросил ошарашенный папа. — А чего не голых девок? Ты же у нас по девкам специалист вроде. Иди уж тогда сразу их снимай — больше заплатят.

— Надо будет — и девок сниму! — процедил Матвей с каким-то садистским наслаждением. — Зачем отказывать себе в удовольствии?

Отец злобно хрюкнул, потом многозначительно посмотрел на меня.

— Слыхал? — ехидно спросил он. — Вырастили с матерью клоуна.

Желваки у Матвея чуть дернулись, но он совладал с собой. С нарочитым спокойствием ответил:

— Лучше смирить, пап. Я буду заниматься видео, даже если тебе это не нравится.

— А деньги на курсы где возьмешь? — тут же нашел больное место отец.

Матвей замешкался.

— Я дам ему деньги на курсы, — сказал я, желая, чтобы конфликт был скорее исчерпан.

— Да хватит уже его зад прикрывать! — рявкнул отец. — В двенадцать лет, может, и нормально брать на себя грешки брата, но сейчас-то зачем? Нравится наблюдать, как брат деградирует?

— Просто хочу, чтобы вы перестали ругаться.

— Пусть эта размазня сначала научится нести ответственность за свои проступки.

Брат поморщился.

— Ну и что ты рожу-то кривишь, чучело? — прорычал отец. — Отвечай давай, где деньги взять собрался на свои гребаные курсы? Заправку обнесешь? Ларек с шаурмой?

— Займу у кого-нибудь, — буркнул Матвей.

— Что? — папа явно решил проехаться по нему катком. — Побирушкой решил заделаться? Не бывать этому! Я не позволю меня перед людьми позорить.

— А чего ты, собственно, раскомандовался? — с вызовом спросил Матвей. — Думаешь, я буду спрашивать у тебя, как распорядиться своей жизнью?

— Будешь! Будешь и спрашивать, и слушать.

— Ошибаешься! — Матвей распрямил плечи, задрал подбородок. — Отныне я плевать хотел на твое мнение. Мне двадцать один. Я уже достаточно взрослый, чтобы самому принимать решения.

— Ах, вон оно что! Решил во взрослого дядьку поиграть? — папа усмехнулся. — Ну так и убирайся вон из моего дома, раз такой самостоятельный стал.

— И уберусь.

— Немедленно!

Глаза Матвея почернели от смятения и злости. Отца же понесло.

— И зачем я тебя только от армии отмазал, а? — процедил он, глядя на Матвея с таким презрением, что даже я поежился. — Надо было тебя в казарму, в строй. Пусть бы люди в погонах сделали из тебя человека, раз у меня не получилось.

— У меня вообще-то плоскостопие, — напомнил брат, злобно сверкая глазами, — меня бы и без твоих бабок не взяли.

— Взяли бы, дорогой! Еще как взяли. Они даже таких слюнтяев, как ты, берут.

— Можешь не утруждать себя оскорблениями: я и так в курсе, как низко ты обо мне думаешь.

— Я по делам сужу, сынок. По делам.

— Тогда не стану тебя больше нервировать, — сказал Матвей, развернулся и спокойно вышел из гостиной. А через пару секунд входная дверь хлопнула так, что дом содрогнулся.

— Он уже завтра обратно прибежит, — с сомнением пробормотал папа. — Он же сам по себе вообще ничего не может. Погудит с друзьями и притащится. Надо позвонить в университет, узнать, что там и как.

Я пожал плечами. Вообще, я впервые видел, чтобы Матвей скандалил. Обычно он предпочитал «обтекать».

Несколько минут отец сидел неподвижно, а потом спросил, зачем я приехал. Я подал ему документы. Он раскрыл папку и замер.

— Что? — спросил я. — Что-то не так?

Отец побелел, тяжело задышал, а потом каким-то вымученным движением начал растирать ладонью грудь.

— Пап, ты чего?

— Набери Федору, — попросил он одними губами. — Что-то с сердцем.

Федор — наш семейный врач. Он был у нас минут через десять после того, как я ему позвонил. Едва взглянув на папу, он вызвал скорую. Отца увезли в больницу, поставив ему предынфарктное состояние.

А Матвей не вернулся. Ни на следующий день, ни через пару суток. Спустя примерно неделю после скандала я смог до него дозвониться, сказал, что папа в больнице.

— Мне плевать, — безжизненным голосом отозвался брат. — Плевать на этого тупого урода.

А потом он просто повесил трубку.

Мама часто говорила, что Матвей у нас творческая личность, но папа неизменно пропускал ее слова мимо ушей. В роду Беркутовых творческих отродясь не бывало, потому папа предпочитал считать Матвея обыкновенным раздолбаем. За глаза он даже называл его «мамин сладкий пирожочек». И причитал, что не знает, как вырастить из пирожочка нормального мужика.

— Почему с тобой у меня никогда проблем не было? — частенько вопрошал отец после очередной выходки Матвея. — Почему ты получился нормальным, а он — нет, хотя я воспитывал вас одинаково?

Я неизменно пожимал плечами и пытался найти у брата «сильные стороны». На самом деле, это было лицемерием. Поведение Матвея я тоже почти никогда не одобрял. Мы с ним были из разных миров.

Я с детства считался гордостью семьи: хорошо учился, пару раз побеждал в городских олимпиадах по математике. Дружил со спортом. Матвей же имел совсем другие интересы. К примеру, в четырнадцать лет он потратил месяц на то, чтобы расшить себе куртку крышечками от пивных бутылок. С мамой случилась истерика, когда брат попытался взять эту куртку в наше турне по Франции. Куртка отправилась на помойку, а брат в качестве протеста побрился на лысо.

В пятнадцать Матвей сам набил себе огромную татуху на руке. Ее обнаружила бабушка, ворвавшись однажды без стука в комнату внука. В тот раз бабуля заодно узнала, что Матвей вовсю срисовывает девушек с порнографического журнала. От пережитого потрясения бабушка чуть к праотцам не отправилась раньше времени. А потом она еще год пыталась при случае умыть внучка святой водой.

В шестнадцать Матвея привели домой полицейские. Оказалось, он нарисовал граффити на стене дома какой-то шишки. Родители «попали» на десятки тысяч. Полицейские, кстати, показали нам фото Матвеевых художеств. Я еще тогда подумал: а ничего так, красиво получилось.

Оканчивая школу, брат никак не мог выбрать профессию и просил дать ему год для того, чтобы определиться. Отец же уперся рогом: нет, нет и нет! Он испугался, что за двенадцать месяцев Матвей спутается с плохой компанией, подсядет на наркотики и обрюхатит какую-нибудь молоденькую уборщицу, только-только приехавшую из Узбекистана. И даже то, что брат плохо сдал ЕГЭ, папашу не остановило. Поистерив пару дней, он тут же раскошелился на платное обучение.

Черт! Вот зачем он это сделал? Сейчас, благодаря открывшимся фактам, мне отчетливо видно, что брату нужно было совсем другое. Вот только прошлое уже не переписать.

А я ведь тоже хорош! В нужный момент я не отстоял брата, согласился с отцом в том, что Матвей просто ленивый и легко попадает под чужое влияние. А мог бы разобраться нормально во всем, поговорить с Матвеем по душам…

***

— О чем задумался? — спросила мама, когда я тяжело вздохнул.

Я потер лицо ладонью, отгоняя чувство вины.

— Ты права, Матвею не стоит ничего говорить. Тебе лучше побеседовать с этой девушкой. Как ее? Лия?

— Мия, Платон. Ее зовут Мия. — Мамины глаза вспыхнули неприкрытой злостью. — Но говорить с ней нельзя ни в коем случае.

— Почему?

— Ты хочешь, чтобы, узнав правду о Матвее, она стала шантажировать нашу семью?

— С чего ты взяла, что она будет это делать?

Мама сухо, скрипуче рассмеялась.

— Какой же ты еще наивный, Платон! Совершенно не знаешь жизни. Я наводила справки об этой девушке. Она бедна как церковная мышь, потому и вцепилась в твоего брата своими загребущими клешнями. Наверное, спит и видит, как залетит от этого олуха и вольется в состоятельную семью. Нищеброды не отличаются моральными принципами.

— Не думаю, что Матвей распространяется о своем происхождении, — скептически усмехнулся я. — Да и денег у него не так много, чтобы внушить какой-то дурочке надежды на безбедное существование.

— С деньгами у него все отлично, — кисло отозвалась мать. — Я регулярно перевожу ему на расходы.

— Серьезно? — Новость меня не обрадовала. — А папа в курсе?

Уголок маминых губ чуть дернулся.

— А сам-то как думаешь?

Я мотнул головой и нахмурился. Конечно, папа ничего не знает, иначе бы точно словил инфаркт. Он ведь ждет, что Матвей, вот-вот вернется под его крыло с покаянной головой. Специально заблокировал все его счета.

Хотя мать понять можно. Я и сам как-то, дозвонившись до брата, предлагал ему денег.

— Что же нам делать? — спросил я, чувствуя совершенное замешательство.

— Ты можешь все уладить, — ответила мать, сверля меня пристальным взглядом. — Именно ты.

— И как же? Не понимаю.

— Езжай в Сочи и заставь эту вертихвостку забыть о твоем брате.

— Каким образом? — Я снова чуть отшатнулся от матери. — Мне что, нужно запугать несчастную девчонку? Этого ты от меня хочешь?

— О Господи! Нет, конечно. Я всего лишь хочу, чтобы ты соблазнил ее, влюбил в себя. Нам нужно, чтобы эта девка дала Матвею от ворот поворот. Тогда все проблемы решатся.

— По-моему, ты меня не за того принимаешь. — Я даже рассмеялся в ответ, хотя смех получился чуточку искусственным. — Я не умею соблазнять девушек. Это Матвей у нас ловелас, а я всегда брал только то, что само плыло в руки.

— Ну перестань, Платон! Не время набиваться на комплименты. — Мама одарила меня своей фирменной кокетливой улыбкой. — Как будто не замечаешь, как женщины на тебя смотрят! Ты же весь в отца: такой же импозантный и притягательный. Безупречный! Поверь мне на слово, тебе ничего не придется делать. Просто побудь немного в поле зрения этой нищебродки. Своди ее в ресторан, подари пару безделушек. Дальше она сама все сделает.

Расписывая свой коварный план, мама как будто ожила. В ее глазах появился прежний блеск, но вместо того, чтобы этому обрадоваться, я почувствовал неприязнь. Никогда бы не подумал, что моя мать способна использовать грязные методы. Раньше она казалась мне совершенно бесхитростной, воплощением чистоты.

— Ну так что? — поторопила мать, заметив, что я опять пытаюсь уйти в свои мысли. — Ты мне поможешь?

— Мне что-то совсем не нравится твой план. Ты осознаешь, что толкаешь меня на безнравственный поступок?

Мама поглядела на меня как на идиота.

— Жизнь непростая вещь, милый, — сказала она. — Иногда хорошим людям приходится делать плохие вещи. От этого никуда не деться.

— Я так не считаю.

— Хорошо, я поняла твою позицию! — Ее глаза наполнились горечью. — Если ты не хочешь мне помочь, я попробую найти кого-то другого.

Она развернулась, чтобы демонстративно удалиться, но я придержал ее за локоть.

— Подожди! Мы еще не договорили.

Мама потупилась, немного нервно разгладила подол платья.

— Может, нам удастся придумать что-то еще? — спросил я с надеждой. — Ведь явно существуют и другие варианты решения твоей проблемы.

В груди у меня чуть пекло от дурных предчувствий. Я не слишком загонялся по поводу подружки брата. Скорей, меня беспокоила Виктория. Мне не хотелось бы потерять ее из-за какой-то нелепой, навязанной мне интрижки.

Мама вдруг встрепенулась, нежно провела ладонью по моей щеке (совсем как в детстве).

— Ах, Платон, если бы существовали другие варианты, я бы немедленно к ним прибегла. Я ведь не хочу тебя подставлять. Ни в коем случае. Просто… Если с твоим отцом что-то случится, я этого не переживу.

Я перехватил ее ладонь и ободряюще пожал.

— Я помогу тебе, мама. Мы все уладим.

Легкий порыв ветра зашелестел листвой. В кустах смородины пискнула крохотная птичка. Мать взглянула на меня с благодарностью, а я напряг все свое самообладание, чтобы не отвести взгляда. Разумеется, я не собирался никого соблазнять. Меня встревожил тот факт, что мать хочет обратиться за помощью к кому-то еще. Она сейчас явно не совсем вменяема и может натворить бед. Лучше я сам со всем разберусь. Один.

— Нужно действовать как можно быстрее, — вкрадчиво произнесла мать, убирая платок в сумочку. — Чем скорей ты окажешься в Сочи, тем лучше. Попроси у отца отпуск. Думаю, он тебя отпустит.

— Да, конечно, с этим проблем не возникнет. Но… — Я замялся, взъерошил рукой волосы. — Как быть с Матвеем? Сомневаюсь, что он обрадуется, увидев меня рядом со своей подружкой.

— О, не волнуйся, с Матвеем проблем не будет. Я увезу его в круиз по Байкалу.

— В круиз? По Байкалу? Сомневаюсь, что ему понравится твоя идея.

Мама вздернула подбородок, сказала:

— Он не откажет мне. Можешь не сомневаться.

Ее уверенность меня слегка позабавила, но спорить я не стал, только руками развел.

— Хорошо. Когда начнем осуществлять твой план?

— Все зависит от тебя Платон. Как только ты будешь готов.

— Мне нужно пару дней на то, чтобы уладить дела.

— Я понимаю.

***

Когда я вернулся в квартиру, Виктория уже не спала. Она сидела на кухне с собранными волосами, колдовала над макияжем. Я вымыл руки и стал возиться с кофе-машиной. Не могу начинать утро без чашечки капучино.

— Кто это был? — спросила Вика без особого интереса. Кажется, собственное лицо занимало ее гораздо больше, чем мои дела. Что ж, тем лучше.

— Это по работе, — ответил я будничным тоном.

Вика поправила стоящее перед ней на столе зеркало и обмакнула кисточку в коробочку с чем-то блестящим.

— Что-то случилось? — уточнила она.

— Нет, не особо. Но, похоже, мне придется ненадолго уехать.

— На сколько?

— На неделю. Может, на две. Пока не ясно.

На Викином лице проступила досада, хотя эта хитрая бестия тут же попыталась ее скрыть. И, кажется, я знаю, чем она недовольна. Через неделю у ее отца юбилей. Вика возлагает на этот день большие надежды. Она почему-то решила, что я воспользуюсь красивой датой, чтобы попросить у Алмазова старшего ее руки. Даже разок намекала мне на это. Но я сделал вид, что не понимаю намеков.

Нет-нет, Вика замечательная, и я, в принципе, не прочь когда-нибудь потом на ней жениться. Но сначала нам не мешало бы узнать друг друга чуточку лучше. Знакомы мы всего полгода, спим вместе и того меньше. Встречаемся в основном в ресторанах и клубах, большую часть совместного времени проводим вне дома. Это неправильно. На людях человек совсем не такой, как за закрытыми дверями.

Около месяца назад я предложил Вике переехать ко мне. Надеялся, что это нас сблизит, позволит познакомиться со слабостями друг друга. Но не тут-то было. Вика оскорбилась, в ее глазах засверкали молнии.

«Запомни, Беркутов, я не из тех, кто устраивает мужчине демо-версию брачной жизни, — пылко заявила она. — Любишь — женись. Жить на одной территории с мужчиной без печати в паспорте я не стану. Не так воспитана».

Ее реакция меня чрезвычайно покоробила. Реально не ожидал, что она так взбесится. И все бы ничего, но с тех пор Вика постоянно в каком-то напряженном ожидании. На прогулке мне даже страшно останавливаться, чтобы шнурок завязать. Каждый раз кажется, что Вика тут же бросится мне на шею с криком: «О да! Конечно, я выйду за тебя, Беркутов!»

— А куда ты поедешь? — очередной Викин вопрос застал меня врасплох.

— Что?

— Куда ты собираешься поехать? — переспросила она.

— В Сочи. — Я напустил на себя безразличный вид, полез в холодильник за молоком.

— Куда? — Викин голос моментально изменился, наполнился любопытством. — Вы что, хотите и в Сочи открыть пару магазинов?

— Может быть, — буркнул я и вернулся к кофемашине.

Вика отложила кисточку и уставилась на меня с неподдельным энтузиазмом.

— Беркутов, это все меняет. Я хочу с тобой в Сочи.

— Зачем? Я же туда не отдыхать еду. Работать.

— Ну и отлично! Пока ты будешь заниматься своими делами, я буду на пляже и на экскурсиях. — Вика распустила волосы и игриво улыбнулась. — А вечером я помогу тебе расслабиться после тяжелого трудового дня…

— Нет, солнце. Не надо. Ты будешь меня отвлекать.

— Да брось! Я уверена, что мы отлично проведем время. — Она встала из-за стола и подошла ко мне. Скользнула ладонями по спине.

И вот как сделать, чтобы она отстала, но не обиделась? Я почти завис, но в этот момент на выручку пришел смартфон. Он разразился бойкой, веселой трелью.

— Извини, — буркнул я и, подхватив смартфон с разделочного стола, вышел из кухни.

Звонила мама.

— Я уже переговорила с Матвеем, — поделилась она, как только я ответил на ее звонок. — Все нормально. Завтра утром он уже вылетит в Иркутск.

— Быстро вы…

— Я же говорила, что он не откажет! — торжествующе констатировала мама. — А сейчас я собираюсь сделать внушение твоему отцу. Напомню, как давно ты не был в отпуске.

— Не надо, мама, я сам. — Ее чрезмерная активность меня напрягла. —

Я сам все улажу, а ты отдыхай, сходи на массаж, к косметологу, встреться с подругами.

— Тебя что-то тревожит? — Мать моментально уловила мое недовольство.

— Я просто не люблю, когда у меня путаются под ногами.

— Понятно, — хмыкнула она. — Сам так сам. Только я еще отправила тебе ссылки на соцсети той девушки. Посмотришь?

— Обязательно.

Позади меня что-то грохнуло. Я оглянулся. В коридоре стояла смущенная Вика, поправляла торшер. Видимо, она зацепила его плечом.

— Ты чего? — спросил я нарочито безразлично.

— Я только спросить, — пробормотала Вика. — Может, хочешь омлет? Я могу пожарить.

— Нет, спасибо, Викусь. Я не голодный.

— Ладно, — сдавленно пискнула она и тут же вернулась на кухню.

Вот уж не думал, что она решится подслушивать. Неужели уже что-то заподозрила? Только этого мне и не хватало. К сожалению, я совсем не умею врать: как-то раньше не было надобности практиковаться в подобных умениях.

Перекинувшись еще парой фраз с мамой, я свернул беседу и вернулся к кофемашине. Вика стояла у окна и выглядела погруженной в свои мысли. Я понадеялся, что разговор о совместной поездке закрыт. Даже начал что-то насвистывать себе задорное.

Вот только стоило мне протянуть Вике чашку с кофе, как она снова уставилась на меня игриво.

— Так что, Беркутов, ты возьмешь меня с собой?

Трындец какой-то! Я еще в глаза не видел подружку брата, а уже поперли проблемы. И уже стыдно. Вика так мне доверяет во всем, а я…

Немного подумав, решил изобразить сноба, сказал:

— Викусь, ну что ты забыла в этом Сочи? Как будто не знаешь, что все наши курорты — большая помойка. Там же еще средневековые порядки, канализацию сливают в море…

Она задумалась, закусила губу, я же поспешил дополнить свой неумелый черный пиар рацпредложением:

— Солнышко, давай так договоримся: сейчас я быстро, без помех переделаю свои дела в Сочи, а потом мы вместе махнем на неделю в Черногорию? Или в Испанию. Куда тебе захочется.

— Обещаешь? — Вика сразу повеселела.

— Конечно.

Она встала со своего места, подошла ко мне и уселась на мои колени.

— Я буду скучать, — призналась она.

— Я тоже буду скучать. И очень сильно.

— Возможно, я даже буду флиртовать с другими мужчинами, — с улыбкой пригрозила Вика.

— Не страшно. Главное, знаешь, что?

— Что?

— Не делай ничего с лицом. Сюрприз, который ты мне устроила после моей прошлой командировки, меня не порадовал.

Она напряглась, конечно, но я не мог этого не сказать. В мою прошлую командировку Вика увеличила себе губы. Ей все довольно аккуратно сделали, но меня это не порадовало. Мне нравились ее прежние губы, к новым пришлось привыкать.

— Беркутов, ты хочешь меня обидеть?

— Нет, мне просто нравится твое лицо, и я не хочу, чтобы ты что-то в нем меняла.

Она ухмыльнулась.

— Не волнуйся: все, что я хотела сделать с лицом, я уже сделала.

— В смысле?

Вика, кажется, пожалела о сказанном. Впрочем, она умела быстро возвращать себе самообладание.

— Почему ты так удивлен? — спросила она с иронией. — Да, представь, я сделала несколько пластических операций. Сейчас их все делают.

— Почему ты раньше не рассказывала?

— В женщине должна быть загадка, не слышал? — Она игриво повела плечами.

Не знаю почему, но мне стало неприятно. Как будто от меня специально утаили довольно важную информацию.

— Как-нибудь покажешь детские фото? — спросил я, когда справился с замешательством. — Должен же я убедиться, что ты не родилась мальчиком.

— Вот еще! — Вика соскочила с моих колен и потрепала меня по волосам. — Томись в неизвестности.

— О’кей, — хмуро констатировал я. — И все же давай до конца обсудим мои тревоги. Приятно, конечно, что с лицом больше сюрпризов не будет. А вот что с телом? Я могу рассчитывать на то, что изменениям не подвергнется какая-то другая его часть? Например, грудь.

Вика притворно вздохнула и закатила глаза.

— Не волнуйся, Беркутов. Грудь я собираюсь делать после родов.

— После каких родов? — моментально занервничал я.

Она расхохоталась.

— Что, напугался? Расслабься. Это я так, просто рассуждаю. На будущее.

— Знаешь, милая, иногда не стоит далеко загадывать.

— Позволь с тобой не согласиться, — буркнула она и ушла в спальню — не то обиделась, не то просто устала от моего общества.

К девяти я отправился на работу. Вика поехала домой, сегодня она решила сделать себе выходной. В последнее время она частенько вот так, среди недели, отдыхала. А еще постоянно жаловалась, что ей осточертела сеть кондитерских, владелицей и директором которых она являлась.

— Продай эту свою сеть! — несколько раз предлагал я, но Вика тут же начинала ныть, что кондитерские — подарок отца, и папа не поймет, если она от них избавится.

Как хорошо, что у меня таких проблем нет! Я являюсь правой рукой отца, с двадцати лет вхожу в совет директоров созданной им торговой компании и ни разу не пожалел о том, чем занимаюсь. Я без ума от своей работы. Могу заниматься ей сутки напролет без всякой усталости.

Припарковавшись перед офисом, я не удержался и полез проверять присланные мамой ссылки. Почему-то вдруг захотелось узнать, как выглядит девчонка, охмурившая моего брата.

Сначала я открыл на айфоне страничку Пальмы в «Контакте». Фотографий там было много, но преобладали пейзажные. Морской берег, лысые кусты, скалы. Все довольно странное, словно проникнутое дурными предчувствиями. Интересно, эта Мия случайно не ку-ку? С Матвея станется запасть на сумасшедшую.

Я несколько раз прокрутил вниз. Наконец начали попадаться снимки каких-то девушек. Я, было дело, оживился, но, почитав комменты к фоткам, понял, что Мии на них нет.

Устав листать, отыскал страницу брата и только там наконец смог увидеть чертову девку, из-за которой мне придется тащиться в Сочи. На не слишком четком снимке брат обнимал «свою музу» за талию и выглядел счастливым идиотом. Глаза его буквально лучились.

А вот сама Мия оказалась обычной серой мышью, каких вокруг просто тысячи. Я даже ощутил укол разочарования. Взгляду совсем не за что было зацепиться: темно-русые волосы, собранные в хвостик, нос картошкой, невразумительного цвета глаза. Из достоинств у девушки, кажется, была лишь стройная фигурка. Впрочем, и она терялась за уродским, в цветочек, сарафаном.

М-да, похоже, в Сочи напряженка с девушками. В Москве Матвей в жизни бы не опустился до такой деревенщины.