Пролог
— Хоть бы солнце здесь какое-нибудь при… приделал! — Бенедикт посчитал нужным в шутливой форме прервать молчание. — Там, в небе, чтобы серость разгоняло. Можно не в самом центре, а у горизонта где-нибудь…
Он чувствовал, что давно освоился в этой обстановке, и на этом основании возомнил, что уже может давать идеи по изменению здешних мест в более визуально привлекательную сторону. Это поле в выцветших тонах, серое небо и мрачный лес вдалеке ему давно надоели.
— В этом нет моего интереса, — ответил собеседник Бенедикта, будто не без труда вызволяя из себя сухие, скрипучие звуки, достаточно внятно пародируя человеческую речь.
Этот ответ вполне устроил Бенедикта. По крайней мере, в нём не было угрозы или подчинительных мотивов. Уже похоже на настоящий разговор! Почти по душам. Про свою душу Бенедикт не сомневался, но вот есть ли она у его собеседника?
— Да, мне тебя сложно понять! — Бенедикт всё ещё спешил заполнить время своего пребывания здесь ни к чему не обязывающими речами. — У тебя столько возможностей продолжить жизнь… интереснее, а ты тут стоишь сотню лет, ловишь всяких… дурачков…
— Таких, как ты…
— Таких, как я, — Бенедикт не без нотки обиды согласился со словами собеседника.
Нет, он не расстроился, не испугался. Ему просто стало неприятно: зачем так о прошлом напоминать-то…
Конечно, других ответов от создателя здешних мест ожидать было глупо, но Беня надеялся. Ему так нужны друзья, собеседники, эти простые «привет, как дела», но теперь уже не хотелось ни разговоров, ни эмоций. Дело сделано, значит, впереди ещё много дел. Востребованность — это хорошо, востребованность — это смысл жизни.
— Не лишены слова твои правды, — изрёк творец этих мест.
Бенедикт напрягся: вроде бы и хорошо, что Высший Альбасеттен заговорил с нотками эмоций, почти как человек. Но какие чувства может проявлять трухлявый монстр, вросший в землю огромного безжизненного поля сухой травы, с трудом произрастающей под гнётом серого неба? Не эмоция, а скрип сухостоя. Да и похож этот чёртов инопланетянин был на трухлявый пень. Выродок чужеземный.
Вроде бы Бенедикт привык, но это всё равно непросто — общаться с подобием друида и демона со способностями плохого бога. Только служить и бояться. Впрочем, Беня знал немало людей, которые с Высшим Альбасеттеном были вовсе незнакомы, но всё равно вели себя аналогично: чего-то боялись, прислужничали, таили злобу.
— Я прав? — спросил Бенедикт, захотев продолжения мысли своего собеседника.
— То, что люди называют авантюрой, мне совсем не нравствует, — хрипло произнёс Высший Альбасеттен. — Граница к этому месту стирается, защитное пространство истончается, и я теряю силу. И как бы я не был спокоен в таком бездействии, рано или поздно потребуются решительные шаги, чтобы всё изменить…
— Ты думаешь над этим? — спросил Беня.
Он уже начал ругать себя за то, что мог навести хозяина его жизни на эти мысли. Ведь ему самому придётся сделать очень многое, чтобы осуществить любую идею этого совершенно не милого создания. А это всегда риск. И риск может преподносить на подносе не только шампанское, но и погибель.
Высший Альбасеттен сказал:
— Я сделаю это. Возможно, очень скоро. Насколько позволит изменчивое время…
Настроение Бенедикта испортилось. Он не хотел кардинальных перемен. Тем более предыдущая и единственная пока попытка вызволить из Безвременья это старое скрипучее существо закончилась крайне неудачно. Хорошо, что Беня тогда в этом не участвовал. Но теперь чем чёрт не шутит. Он, иногда, но всё-таки шутит.
