Сокровища дьявола

Александр Минченков, 2021

Золото во все времена влекло к себе людей притягательной силой. От драгоценного металла лихорадило многих. Кто с достоинством относился к нему, добывая непосильным трудом из недр земли, а кто и вопреки Божьим заповедям, и пренебрегая совестью, продав душу дьяволу, овладевал им, совершая тяжкие грехи. Ломка нравов, попирание человечности, отчаяния и радости – всё это переплеталось в людских судьбах и на страницах этой захватывающей повести. Роман признанного мастера приключенческого жанра, рассказывающий о лагерной жизни на приисках и шахтах Золотой Лены в период массовых репрессий ХХ века.

Глава 7

Камаев попросил старшину помочь занести в его кабинет оружие и вещи Спиридонова и убитого.

— Так опись же составить надо, — заметил Зубов.

— Ты скажи Ивашкину, пускай тебя подменит, а мы с тобой и составим.

Занесли ружья, патронташи, ножи и рюкзаки. Зубов вышел, а Камаев на стол высыпал рюкзак, принадлежавший Буряку. Первое, что заметил, о стол брякнула блестящая из нержавейки зажигалка с изящной гравировкой. «Ого, вещица занятная, редкая!» — воскликнул и открыл крышечку зажигалки, крутнул колёсико, и фитилёк дал огонь. «Буряку уже без надобности, а мне сгодится» — с этими словами зажигалка оказалась в его кармане.

Вернулся старшина, и принялись за опись имущества. Быстро описали типы и калибры ружей, виды ножей, посчитали количество патронов, средь вещей находились фляжки, одна с брусничным морсом, вторая с водкой.

— Харч, что в котомке Спиридонова, — хлеб, шматок сала и фляжку с морсом передай ему.

— А с этим что делать? — Зубов взял в руки фляжку с водкой и показал на бутерброды с колбасой.

— Хранить незачем, испортится, а водку… — Камаев задумался и предложил: — Перелей в графин, а тару к описи. Как Заморский уйдёт, горючее с бутербродами оприходуем, помянем покойничка, — усмехнулся Камаев.

Всё, что описали, Камаев сложил в своём металлическом шкафу, закрыл дверцу, вставил ключ и провернул его в замке, перечень изъятого имущества положил в свой стол и вместе со старшиной покинул кабинет, закрыл дверь и поспешил к Заморскому.

— Чего ты там задержался? — встретил следователя капитан.

— Так пришлось оставить Спиридонова, в камеру определил до выяснения обстоятельств. Много улик против него, так разбираться надо, плетёт тень на плетень, никак отпускать пока нельзя.

— Тоже мне мысли такие пришли, но как-то в голове не укладывается. Бригадир забойщиков не первый год, порядочный, ничем не запятнан, на хорошем счету прииска. Я тут, пока ты с ним разбирался, позвонил начальнику шахты и директору прииска, так оба удивлены и не могут поверить, что Спиридонов мог пойти на такое. Да, знают, грозился Буряка убить, открыто грозился, но сомневаются, вряд ли на такое способен.

— Вот именно, сомневаются и вряд ли, не утверждают же. А тут в состоянии озлобленности за изнасилование девицы, видать, нервы сдали, хотя та сама к Буряку пришла, сама и… Опросы имеются.

— В жизни бывает так: на бумаге одно, а на самом деле другое, тут нить тонкая. Так что тщательно подойди, разберись, прежде чем дело в суд передавать.

— Разберусь, — ответил Камаев и с позволения Заморского вышел из кабинета.

Камаев грезил острым желанием перевестись в городской отдел милиции, получить повышение по службе. Здесь он засиделся в лейтенантах несколько лет, поселковая жизнь осточертела. «Вот раскроешь какое громкое дело — вскроешь цепочку расхитителей социалистической собственности, или раскроешь хищников с золотом, или убийство на чистую воду выведешь, так и повод будет в Бодайбо перевести, может, и на область рекомендацию дадим, а так давай, Рашид Закирович, пока здесь службу неси», — слышал он наставления городского начальства.

И нёс службу Камаев, терпя однообразие: разборки с руганью и драками на бытовой почве, с пьяными дебоширами, кражами и хулиганами, по разным злоупотреблениям и правонарушениям, что происходили на вверенной территории в посёлках и на прииске. А тут на тебе — убийство! «Да я ж из кожи вылезу, но засажу Спиридонова, всё складно разложу, комар носа не подточит! Всё против него!..» — теперь рассуждал Камаев.

На следующий день, когда пришёл Камаев на работу, его с раннего утра ждала жена Спиридонова, сидела на лавке против дежурного в гнетущем состоянии и красными глазами от ночных слёз. Увидев вошедшего лейтенанта Камаева, кинулась к нему:

— Товарищ следователь, да как же так, за что Матвея арестовали? Ваш сержант как зашёл, так с порога огорошил: мой муж Буряка застрелил, так чуть на ногах устояла. Сказал, вы дело ведёте, все вопросы к вам, вот и пришла, а как же. Какой он убийца? Да ни в жизнь никого ещё не обидел, а на такое и вовсе не пойдёт!

— Успокойтесь, гражданка Спиридонова, да, пока в камере, будем разбираться, — бросил Камаев и проследовал мимо, Галина вслед лишь успела взмолиться:

— Уж, пожалуйста, товарищ следователь, разберитесь, не мог он!..

Так начался для Камаева сегодняшний день. Он не удивился, знал, естественно, жена примчится узнать и станет ходатайствовать об освобождении мужа, а посему ответил так: вроде успокоил и в то же время сразу отвязался от неё. Он ещё со вчерашнего вечера в уме прикинул и позвонил директору прииска, кого следует ему сегодня вызвать на беседу, взять показания, объяснив причину срочности расследования убийства человека, как этого требует начальство сверху. Себя же озадачил: показания нужны, чтобы мы помогли усилить его следственные мероприятия, построить вопросы так, ответы на которые обосновали бы вину задержанного или придали вес аргументам.

В список включил начальника шахты Тарасова, остальных членов бригады Спиридонова: Хапугина и Воротникова; старика Парамонова, дежурившего вчера на водокачке (Спиридонов обмолвился, что он его видел, когда шёл на Гатчинский и возвращался, и даже накоротке обменялись словами). Подумал и решил добавить в список и Нюру Соломину (её девичья фамилия), пострадавшую от Буряка. Её он пригласит отдельно, через Ивашкина.

На самом деле сверху никто не торопил, а поступило указание отодвинуть текущие менее важные разбирательства и основное усилие сосредоточить на выявление вопиющего преступления. Камаев от себя преподал директору прииска о срочности, сославшись на городское руководство.

К радости Камаева, и так уж получилось, к несчастью Спиридонова, утром в отделение поступила телефонограмма Заморскому, что он должен завтра выехать в Бодайбо и сразу вылететь в Иркутск на двухнедельные сборы начальствующего состава органов милиции. Временное исполнение обязанностей начальника отделения возложено на лейтенанта Камаева.

Вскоре появились те, кто был приглашён явиться в милицию пораньше. Первым пришёл Парамонов, с него и начал следователь.

— Та-ак, — протянул Камаев, — Парамонов Пётр Кузьмич, так и запишем, — спросил дату рождения и адрес проживания и внёс соответствующую запись. — Вы вчера находись на дежурстве по водокачке, видели ли вы Матвея Григорьевича Спиридонова? Если да, то когда и в котором часу?

— Как ж не видал, два раза видал. Ён, когда утром в сторону Аканака ишёл, так махнул рукой, тем и поздоровкались. На охоту ишёл с ружьишком, на Гатчинский ток направлялся, я ему ишо удачи пожаловал, так он отшуткнулся. Потом когда ён возвернулся, после обеденного часу, каво там, даже опосля заполуденья это ужо было, так мимо пробёг, так и разговору не получилось, встревоженным уж больно выглядел, спешу, сказал, и дале побёг, а куда побёг, это уж не знамо мне.

— Встревоженный, говорите?

— По лицу дюже волнения проступали.

— А ещё кого-нибудь приметили из проследовавших людей на Верхний Аканак вверх по долине?

— Ишли, двое ишли, аще раньше до Спиридонова, двое ишли и тоже с ружьями, с ними разговор чуток мимоходом был. То местные, приисковые Хапугин и Буряк. Как жизь спросили и дали прикурить мне. Цигарку с махоркой скрутил, шасть по карманам, ан спичек нет, в дежурке оставил, так они достали поджигалку, чик и подносили огонёк, закуривай, говорят, Кузьмич, и подались дале. И неведомо мне, куда ишли, могли дале по Аканаку ушагать, могли и по Гатчинскому ключу, не спрашивал.

— А ничего не напутали?

— Та как ж могу напутать, коли в глаза имя смотрел.

— Если нет ничего добавить, здесь распишитесь.

— А тут чего, за чего закорючку ставить?

— О чём мне рассказали, я на бумаге изложил, так положено.

— Тода можа, коли положено.

Следующим в кабинет зашёл Тарасов, он спешил, ждали производственные дела. Поздоровались — и сразу начались вопросы и ответы.

— Афанасий Петрович, вы наверняка хорошо знаете Спиридонова. Обрисуйте в двух словах, что он за человек.

— Толковый бригадир, работящий, сам пашет и своим в бригаде расслабляться не позволяет, правдолюб, честный, в семье, насколько знаю, полный порядок. Вот так, если кратко.

— Вы уже в курсе, Спиридонов обвиняется в совершении убийства, что на это ответите?

— Никак к уму не могу приложить, что Спиридонов мог убить Буряка, сомнения у меня велики.

— Больше сомнение, а не утверждение?

— Как можно утверждать, я же сказал, большие сомнения, ну не тот он человек. А что, если случайно вместо глухаря Буряка зацепил? На охоте всякое бывает, если по неосторожности. Помните, три года назад Куприянов напарника ранил на утиной охоте. А тут и не знаю, что думать…

— Вы же в курсе, Спиридонов грозился убить Буряка, открыто, прилюдно, не скрывая ни перед кем своё предвзятое к нему отношение. До меня дошли слухи, но я их проверю, при беседе с членами бригады подозреваемый устроил драку, побил Буряка.

— Вроде было такое, сам не видел, но мужики мне рассказывали. Спиридонов со злобы налетел, с кем не бывает, когда за несправедливость душа разрывается, вот и сорвался в гневе, раз ненависть на него в себе затаил. Буряк… — вздохнул и ухмыльнулся Тарасов, — это ж надо, изнасиловать девушку, баб ему не хватало, сирота, ещё в жизни ничего не видела, а тут он ей по этой жизни и рубанул своей подлостью. Ей горе, а ему потеха. Сволочь он в таком разе, нельзя покойников корить, но на язык просится, а то и по круче выразился бы…

— Ну, последнее я записывать не стану, что там меж ними на самом деле произошло, это меж ними и останется. Кстати, Нюра после поднятого шума бабкой Агафьей Гороховой была у меня, собственноручно написала: ни неволил её Буряк, сама в постель легла с ним, так что, увы.

— Если припугнуть, так не такое написать можно, а Буряк так и поступил — припугнул, это уж как пить дать. Девушку знаю, скромница и не из таких, чтоб без замужества в постель кому кидаться.

Последнее Камаев пропустил мимо ушей, а акцентировал:

— А то, что вы, Афанасий Петрович, подметили, так и есть, Спиридонов в злобе сорвался, злобу затаил, это налицо, и я в том согласен. То есть человек невыдержанный, неуравновешенный, способный на исполнение своих угроз, к тому же в состоянии, как принято говорить, аффекта. За девушку горой встал, душой вскипел и готов был отомстить, а тут уж и…

— Если рассуждать по-вашему, то вроде так, но…

— Так вы ручаетесь, что убить Спиридонов не мог насильника, хотя и весьма озлоблен на него был?

— Кто его знает, злоба в нём на Буряка была, а как за чужого человека поручиться, чужая душа потёмки, не спросишь, не заглянешь. Не знаю, что добавить. И всё равно, сомнения у меня на счёт Спиридонова, не мог… Загадка прямо…

Камаев внимательно всё время слушал собеседника, уточнял детали, непрерывно записывал.

Ещё он задал пару наводящих вопросов, дописал что-то на листе бумаги и подал Тарасову:

— Афанасий Петрович, подпишите, пожалуйста, внизу фамилию, имя и отчество, распишитесь и поставьте дату.

Тарасов быстро пробежался глазами по тексту, исполнил просьбу и вышел, а бумага легла в папку.

В эту папку будет вложено и анатомическое заключение, которое сегодня привезёт Крайков.