Танец волка

Александр Мазин, 2014

Он потерял все. Жену, дом, друзей, дружину, корабль… Даже возможность сражаться. У него осталась собственная жизнь, несколько друзей, таких же израненных и беспомощных, как и он сам. И еще – месть. Не так уж мало для того, чтобы жить, верно? «Танец Волка» – пятая книга саги о викинге, мастере клинка Ульфе Черноголовом, оказавшемся на одной палубе и в одном строю с теми, кого вся средневековая Европа считала исчадиями ада.

Глава седьмая

Предательство

Северный Змей подошел к берегу на закате.

Это было очень красиво: солнце, наполовину окунувшееся в море, и черный силуэт драккара на фоне багрового пламени.

В длинном доме как раз накрыли на стол и собирались трапезничать. Ждали только кузнеца с подмастерьем.

Они-то и увидели драккар. Кузнец Брай плохо разбирался в кораблях, так что узнать хозяйский драккар, да еще при таком освещении, он, конечно, и не смог. Зато он родился в Нортумбрии, и для него любой драккар был воплощением ужаса. Теперь Брай сам принадлежал викингу, и жизнь у него нынче была, пожалуй, получше, чем в те времена, когда хозяином Брая был тан Лестер. Но ничто не могло вытравить из крови простолюдина-англичанина животного ужаса перед «дьявольским драконом».

— Беги в поместье! — завопил он подручному. — Живо! Со всех ног!

И сам тоже потрусил следом.

Это был храбрый поступок, ведь у себя дома он и думать не стал бы о сопротивлении, а только о том, чтобы спрятаться. А спрятаться было где. Вон хоть в соседней роще.

Однако там, в доме, сейчас находилась Бетти, девушка, которую Брай очень хотел бы взять в жены. Если хозяин позволит… И вообще, там, в доме, были такие же норманы, как и те, что плавали на кораблях с драконьими головами. Вдруг свои сумеют договориться со своими? А может, это хозяин возвращается?..

Когда тяжелый и неуклюжий в беге кузнец поспел к воротам, навстречу ему высыпали все домочадцы во главе с хозяйкой.

— Северный Змей? — неуверенно проговорила Гудрун.

— Похож… — пробасил отец Бернар.

— Ага! — тут же поддакнул Льот Рукавичка, сын Пэра, который арендовал у хозяина земельный надел.

Гудрун засияла радостной улыбкой.

— Но я бы всё же закрыл ворота, — задумчиво проговорил отец Бернар.

— Закрыть? — удивилась Гудрун. — То есть как? Мой муж возвращается — и видит запертые ворота? Что ты такое говоришь, франк?

— Я не вижу твоего мужа, — спокойно произнес монах. — Я вижу корабль, который идет сюда. А ворота, женщина, открыть быстрее, чем запереть.

Гудрун задумалась. Еще раз поглядела на драккар. Там как раз спускали парус. Разглядеть, что за люди на палубе, она не смогла. Зато увидела, что на многих — шлемы.

Это ровно ничего не значило. Воины надевают бронь не только для битвы, но и для того, чтобы все видели, как они красивы. Однако Гудрун была из рода викингов, и осторожность была у нее в крови, как страх — в крови любого трэля.

— Закрыть ворота! — скомандовала она. — И вооружайтесь. Если это враги, мы встретим их как надо. Если друзья — то они порадуются нашей готовности к битве.

Настоящих воинов в усадьбе сейчас не было. Только бонды и рабы. Ни у кого ни нужных умений, ни боевого опыта. Кроме, разве что, отца Бернара. Но тот сейчас — даже меньше, чем бонд. Много лет назад бывший шевалье^[7] дал обет, обязавший его не брать в руки оружие.

Словом, в чистом поле «воинство» Гудрун не выстояло бы и против пятерки настоящих бойцов. Но здесь, в усадьбе, достаточно луков и стрел, а ограда высока, так что Гудрун посчитала, что они способны обороняться. Тем паче что выбора всё равно нет. Если это враги и они победят — живые будут завидовать мертвым.

Когда защищенный мягкой накладкой киль драккара взрезал песок, Гудрун глядела на корабль из-за бревен частокола, сжимая в руке гладкое дерево охоничьего лука. Вот только стрелы в ее колчане на этот раз были не охотничьими, а боевыми — с узкими гранеными наконечниками. И голову Гудрун прикрывал настоящий боевой шлем, надетый поверх уложенной косы, а грудь оберегала тяжелая кольчуга, набранная из овальных железных чешуй.

Гудрун смотрела, как викинги ловко спрыгивают на берег. Она пыталась опознать хоть кого-то знакомого, но не получалось. Сумерки…

Вскоре цепочка вооруженных людей («Одиннадцать» — сосчитала Гудрун), двинулась наверх, по тропинке — к усадьбе.

Они не торопились, и непохоже, что собирались биться. Щиты за спиной, оружие — в ножнах и за поясами, копья — на плечах. Первый даже нес в руке факел. Правда, света от него было немного — ветер сбивал пламя. Подходили открыто, без опаски. Но что-то Гудрун насторожило. Вот только она не могла понять — что.

Если бы она поняла это вовремя, как бы тогда изменилась ее судьба! Ведь в тот миг защитники усадьбы могли бы запросто забросать воинов стрелами, изрядно проредив их и без того недлинную цепочку… Могли бы дать отпор…

— Кто вы? — звонко крикнула Гудрун. — Назовитесь!

— Это мы, госпожа! — раздался в ответ знакомый всем обитателям поместья голос.

Гудрун вздрогнула. Это не был голос того, кого она ждала.

— Лейф! Что с моим мужем?

— Тяжкая весть, госпожа! — Первый из цепочки остановился, стянул с головы шлем. Света факела было достаточно, чтобы наверху все увидели его лицо.

— Говори, Лейф! — потребовала Гудрун.

— Я могу, госпожа, — скорбным голосом произнес норег. — Но то будет долгий и трудный рассказ. Ты хочешь услышать его прямо сейчас?

Гудрун опомнилась. Она догадалась, о чем будет говорить Лейф, и в груди у нее всё заледенело.

— Мой брат?

— Он остался на корабле. Он и еще четверо. Нам нужны носилки…

Лейф не назвал имена, значит… Значит, Ульфа среди раненых не было. Значит…

Она справилась.

— Открыть ворота. Отец Бернар, раненые…

— Я займусь, — произнес монах, но не сдвинулся с места.

Что-то было не так… Неправильно…

Но обитатели поместья уже с немалым облегчением слезали со стен, створки ворот пришли в движение…

И тут Гудрун сообразила, в чем неправильность. Там, на корабле, остались воины. И не раненые. Вполне здоровые. Обычная повадка викингов во время набега — не оставлять корабль полностью беззащитным.

— Стойте! — воскликнула она. — Не пускайте их!

Но засовы уже были сняты, створки разошлись, и пришельцы хлынули внутрь.

Они начали убивать, едва оказались во дворе. Рубили всех, у кого было оружие. Или кому не посчастливилось подвернуться под руку… В темноте иной раз трудно понять, кто перед тобой. Хотя многим нападавшим просто нравилось убивать…

Обитатели подворья, простые бонды вне строя, взятые врасплох… Они даже не сопротивлялись. Или не успевали. Как Льот Рукавичка, чью грудь пробило копье в тот миг, когда он натягивал лук.

Всё закончилось в считаные минуты.

Гудрун осталась в живых. Но только потому, что Лейф первым бросился к ней, сбил с ног и собственноручно связал.

Собственно, связали только ее и Бернара. Монах не был вооружен и не сопротивлялся, но он не кричал от ужаса и не пытался удрать, так что его сочли потенциально опасным.

— Обыщите тут всё! — скомандовал предводитель отряда. Им оказался не Лейф, а молодой прыщавый парень с подбитым глазом.

Всех пленных, за исключением Гудрун, загнали в хлев, и начался грабеж.

Лейф Весельчак в нем не участвовал. Воткнул в землю факел и встал рядом с усаженной у стены Гудрун. Стоял, молчал. На женщину не глядел. Гудрун жгла норега ненавидящим взглядом. Но тоже молчала. О чем разговаривать с предателем?

Но всё же не выдержала, спросила:

— Ты не боишься, что мой муж заставит тебя пожалеть, Лейф Предатель?

— Я не боюсь, — последовал спокойный ответ. — И я — не предатель. Ульф Вогенсон мертв.

На подворье ввалилось еще десятка полтора сконцев. Надо полагать, те, кого оставили на драккаре. Этих уж точно никто не принял бы за воинов Ульфа. В хирде мужа Гудрун даже новички выглядели более грозно. Как позже выяснилось, оставить часть людей на драккаре тоже предложил Лейф.

Впрочем, это уже не имело значения.

Вновь прибывшие присоединились к остальным. Грабить. Что может быть интереснее для победителей?

Разграбление усадьбы длилось долго. Богатый дом у Ульфа-хёвдинга. Много всего.

Но золота не нашли. Да и серебра обнаружили немного. Марки на две.

Гудрун зло усмехалась. Что не осталось незамеченным.

Предводитель налетчиков, прыщавый юнец, подступил к ней:

— Говори, волчица, где золото с серебром!

Гудрун молчала.

— Вот прижгу твою рожу каленым железом, — посулил прыщавый.

— Эй, Эйнар, а может, мы сначала с ней поразвлечемся? — подал голос один из налетчиков. — Баба-то хороша! А как зыркает! Аж страшно!

Грабители загоготали. Один сунулся к Гудрун, отодвинув безусого Эйнара.

Но на его пути встал Лейф.

— Мы договорились, — спокойно произнес он. — Я открываю вам ворота, а вы не трогаете хозяйку.

— Да от нее убудет, что ли? — пробормотал налетчик, пытаясь обойти Лейфа. Не получилось.

— От нее — нет, — сказал норег. — Вот от тебя, Виги Грибок, убудет наверняка.

И положил руку на оголовье меча.

— Да что его слушать, чужака? — гаркнул кто-то. — Чтоб какой-то норег нам указывал!

Еще несколько разбойников подвинулись ближе.

Гудрун закрыла глаза.

Она очень жалела о том, что не убила себя. А ведь могла успеть…

— Эйнар! — раздался по-прежнему спокойный голос Лейфа. — Ты поклялся! И боги тебя слышали. Она моя. Уйми своих людей!

— А ну все назад! — визгливым голосом закричал прыщавый. — Не трогать ее! Здесь полно баб! Эта — Лейфова! Он выполнил то, что обещал!

Гудрун открыла глаза и с облечением увидела, что те, кто хотел ее изнасиловать, отступили.

И не похоже, что только из-за визгливого юнца. Скорее потому, что не хотели связываться с Лейфом. Вспомнились слова брата о том, что Лейф Весельчак — великолепный боец. Один троих стоит.

В ее душе шевельнулось благодарное чувство… Мгновение слабости. Но оно прошло.

Гудрун напомнила себе: если бы не Лейф, налетчиков не впустили бы внутрь. Им пришлось бы брать усадьбу с боя, и еще неизвестно, взяли бы…

Четверо потрусили к сараю. Должно быть, решили последовать совету своего вождя.

— Пусть скажет, где спрятаны ценности, и мы ее не тронем! — заявил прыщавый Эйнар. — И никто ее не тронет.

— Ее никто не тронет, даже если она проглотит язык, — сказал Лейф. — А если ты немного подумаешь, Торкельсон, то вспомнишь, что здесь есть еще один дом, вон там, у холма. Это новый дом, построенный совсем недавно. Я думаю, следует поискать и там.

— Это верно! — поддержали Лейфа другие налетчики. И все дружно устремились к новому дому.

Гудрун вздохнула. Денег там не было. Они были спрятаны в потайном чуланчике длинного дома, который налетчики не нашли. Но в новом доме, построенном Ульфом, было так много добра… Хотя о чем теперь горевать? Вот вернулся бы муж, спросил: как так? Почему не уберегла наше добро? Ах как была бы Гудрун счастлива, если бы он мог так сказать… Не скажет.

Пользуясь тем, что рядом с ними никого нет, Лейф наклонился к Гудрун.

— Ты теперь вдова, дочь Сваре Медведя, — негромко произнес норег. — Твоего мужа замучили сконцы. Ты свободна от обетов, и я хочу, чтобы ты стала моей женой.

Гудрун молчала.

— Я люблю тебя, Гудрун, — тем же ровным голосом продолжил Весельчак. — Ты прекрасней всех женщин, которых я видел, а видел я многих. Стань моей женой, и я обещаю быть тебе хорошим мужем. Со мной тебе будет легко.

— Этому не бывать, — не выдержала Гудрун. — Только попробуй задрать мне подол — и я сама тебя убью. Считай, что ты уже мертв, клятвопреступник!

— Почему — клятвопреступник? — удивился Лейф. — Я не убивал твоего мужа. Я дрался вместе с ним до конца. А что не стал вместе с ним умирать, так кому от этого польза? Я предлагаю тебе честно: стань моей женой, и я стану тебе опорой и защитой.

— Нет!

— Подумай еще, — предложил Лейф. — Если ты не хочешь стать моей женой, значит, станешь моей тир! Рабыня или честная жена. Что ты выбираешь?

— Твою смерть! — непреклонно ответила Гудрун.

— Это будет глупо, — Лейф пожал плечами. Доспех на нем был чужой, плохонький. Гудрун только сейчас заметила. А если бы раньше — могла бы…

Нет, не могла. Слова о том, что мужа больше нет, оглушили ее, точно внезапный удар.

— Глупо, — повторил Лейф. — Подумай, что с тобой сделают, если не будет меня. И решай сейчас. На палубу ты поднимешься или моей женой, или моей рабыней. Другого не будет.

Гудрун подумала. Ее выбор — смерть. Это то, чего ей хотелось больше всего. Но это выбор слабой, а она, Гудрун, не такая. Она — сильная. Ее мать стала призом для того, кто отомстил за смерть деда. И она приняла свою судьбу. Отдала свою жизнь берсерку.

— Скажи, что с моим братом? Он действительно ранен, как ты сказал?

— Прости меня, прекрасная Гудрун, я солгал, — без тени смущения заявил норег. — Так что ты выбираешь?

Брат мертв. Ульф мертв…

— И она согласилась? — Я с трудом сдерживал ярость.

— У нее не было выбора, — мягко напомнил отец Бернар. — Или стать женой твоего хускарла-предателя, или наложницей всех сконцев, как эти бедняжки из твоего поместья. Или ты предпочел бы, чтобы она убила себя?

— Нет, — скрипнув зубами, процедил я. — Не предпочел бы.

— Кроме того, — продолжал монах, — он ведь сказал, что ты мертв.

— И она поверила! Почему?

— Может, потому, что этот норег не лгал. Я был рядом, и я тоже чувствовал, что он не лжет. Он был абсолютно уверен, что ты и Свартхёвди мертвы. Почему?

— Это тоже долгая история, — мрачно произнес я. — Оставим ее на завтра. Я должен обдумать то, что рассказал ты.

— Я рассказал тебе не всё… — остановил меня монах.

* * *

…Брат мертв. Ульф мертв… Если она умрет, кто отомстит за них? И за нее?

«Я выбираю месть!» — подумала Гудрун.

Да, так и будет. Она отдаст свою жизнь, свое тело за то, чтобы отомстить.

* * *

— Это слова не для тебя, — сказал отец Бернар. — Она попросила меня передать их своей матери, если судьба сведет меня с ней. Она сказала: в ее роду не осталось мужчин, кроме ее брата Хельги. Но он слишком мал, чтобы мстить, потому она берет месть на себя. Убьет предателя и всех, кто с ним. Кого сможет. А Хельги, когда вырастет, пусть отомстит за отца и дядю. Так она сказала.

Ох как мне это не нравится. Гудрун, моя нежная Гудрун! Мало того что ты угодила в лапы негодяя, так еще и это. Как она может даже думать о подобном? Убить Лейфа Весельчака! Сомневаюсь, что и мне удалось бы это сделать один на один. Даже будь я абсолютно здоров. Этот норег — гениальный боец. Вдобавок с потрясающей чуйкой и умением выживать даже в безнадежных ситуациях. Но, даже если у тебя, любимая, это получится, что будет потом? Что с тобой сделают в отместку? О, Господи!

— Мне кажется, ты не знаешь своей жены, — сказал отец Бернар, когда я выплеснул наружу свои страхи. — Я думаю, к ее словам следует относится серьезно.

Я и отношусь. Поэтому мне так скверно.

— Иди отдыхай, — велел я монаху. — Потом подумаем, как отправить тебя на Сёлунд.

— Зачем? Я могу отправиться с вами.

— Затем, что Гудрун велела тебе передать весть матери — и ты ее передашь. Кстати, почему именно тебе?

— А кому еще? — вздохнул монах. — Она слишком горда, чтобы просить о чем-то тех, кто был ее трэлем или тир. Я буду молиться о вас. Чтобы вы воссоединились. Хотя не думаю, что Господь внемлет мольбе о язычниках. А на Сёлунд я не поеду. Ты и Свартхёвди нуждаетесь в моей помощи. Поищи другого вестника, Ульф-хёвдинг!

— Какой там хёвдинг, — буркнул я. — Нет у меня больше ни хирда, ни драккара!

— Как это нет? — удивился монах. — А это что? — Он хлопнул ладонью по отполированному задницами викингов руму. — Так что не предавайся унынию, а делай, что должен. Твоя жена жива! Радуйся!

Гудрун моя, Гудрун! Да, ты жива… Так почему же мне так скверно?

Примечания

7

Воин-всадник в средневековой Франции.