Военком и другие рассказы

Александр Леонидович Горохов (2024)

Рассказы о городских и сельских жителях, их проблемах, жизни, судьбах. Рассказы о 1980–2000-х годах. Добрые, веселые и грустные. Читаются легко.

Шекспирсинг

До отхода поезда оставалось полтора часа. На соседней лавке мужик рассказывал другому байку:

— Дружили два пацана, — говорил он. — С детства. Жили в деревне. В колхозе или как там теперь называется. Отслужили в армии, стали шоферами работать. Поженились. А жены жадюгами оказались, сквалыжными до невозможности. Так они, дружбаны эти придумали. Один говорит бабе своей:

— Я тут договорился с начальством, сено для нашей Буренки дают. Только надо именно завтра получить, иначе всё. Или завтра или не дадут совсем, а мне как назло срочно велено завтра с утра в райцентр ехать.

Ну, она, баба его: «Как же так, как же быть». А он: «Сам голову ломаю. Без сена-то как. Без него не перезимуем. Что делать?».

— А ты дружка, Гриню, попроси. Он на грузовике своем нам и привезет.

— Точно! — муж отвечает, — ну, ты голова! Я бы сам и не додумался. Только он за просто так не привезет. Ты ему бутылку хотя бы поставь.

— Да уж поставлю.

На душе было муторно. Торчать на вокзале, слушать объявления о прибывших и отходящих составах стало невмоготу. Вышел на улицу. Промозглый ветер после десятка шагов заставил задуматься о тепле. На другой стороне площади сверкали вывески. Витрины дышали теплом, уютом. Перешел туда. Подошел к ближайшей. Над входом иллюминировала, заманивала неизвестностью надпись «ШЕКСПИРСИНГ».

Толкнул огромную стеклянную пластину, служившую дверью. Вошел.

Полумрак слегка успокоил. Подскочил менеджер зала, дыхнул мятной жвачкой, ослепил улыбкой:

— Вам фантастически повезло! У нас только сегодня скидки 30 процентов! Только сегодня!

Не увидев на моем лице счастья, торговчик бархатным голосом проворковал:

— И от себя могу добавить 5 процентов. Итого получается целых 35 процентов!

Я выдохнул осеннюю сырость, вдохнул привычную бронезащиту от этих деятелей, хмыкнул, не оборачиваясь к двери, показал на улицу большим пальцем и произнес:

— А у тех, скидка 40 процентов.

— 40? — менеджер слегка растерялся, но тут же собрался и продолжил, — у нас 40 VIP клиентам. Но…

Лицо его снова осветило счастье:

— Но у меня есть для вас одна, личная карточка VIP клиента. — Он проглотил слюну, прильнул к моему уху и заговорщицки прошептал — И плюс от меня 5 процентов.

Я отстранился от настырного типа и менторским тоном сообщил:

— Главное не цена, главное качество! Это я вам как хирург говорю.

— Вот! — менеджер просиял, — именно качество! Вы совершенно правы. Качество это именно то, на что мы делаем особенный акцент. У нас самый высокий уровень качества. Предлагаю убедиться лично. Прошу!

С каждым словом, с каждой фразой он увлекал меня вглубь зала. Тепло и полумрак делали свое дело, и мы медленно, но удалялись от входной двери.

Мама в детстве нам с братом говорила: «Никогда не вступайте в разговор с политиками, цыганками и менеджерами торговых залов. Заболтают, загипнотизируют, обманут и вытянут деньги». Я развернулся, шагнул к выходу и путь к познанию «высокого уровня качества» снова удлинился. Но только на три шага. Девица на алых каблуках, преградила путь. Обойти не получалось. Вспомнилось о правилах прицеливания, о поправках, которые надо делать при расчете траектории, чтобы попасть в цель или наоборот не попасть во что не нужно. Показалось, что адское пламя плещется там, под этими каблуками. Пахнуло серой, хлороформом, операционной. Крашеная блондинка, огромные черные глаза пожирали, яркие в тон каблуков губки шептали в такт пламени:

— Попробуйте, всего лишь разок попробуйте.

Слова, не становясь звуками, проникали в сознание, гипнотизировали, словно дудочка заклинателя.

— Чего «попробуйте»?

— Ш-ш-ш-екс-с-с-пир-с-с-с-инг, — шептала, не моргая кобра в фирменном наряде, — ш-ш-ш-екс-с-с-пир-с-с-с-инг.

— Пятьдесят и еще пять лично от меня! — спасительно пахнуло мятой.

Издалека, из другого мира снова мелькнуло:

— Сынок, никогда не вступай в разговор с…, — и я вернулся в реальность.

Адское пламя сократилось до размеров люстры, отраженной в зеркальном полу. Не подозревая о расчетах траекторий, на меня глядело создание в форме младшего менеджера. Пахло пряными арабскими духами.

— Спасибо, — сказал я Спасителю в наряде менеджера и пожал его руку.

— Пятьдесят процентов как VIP и еще пять лично от меня! Это почти бесплатно! — повторил он, не поняв причины моей благодарности.

Девица зло блеснула глазами. Отвернулась от недотепы и, стуча такими же длинными, как ноги каблуками, обиженно ушла за стойку.

— Ш-ш-ш-екс-с-с-пир-с-с-с-инг, — напоследок прошелестели складки платья.

Я взглянул на часы. До посадки в вагон оставалось чуть больше получаса.

— А что это такое — шекспирсинг? — я решил, что хватит крутиться вокруг да около, что пора узнать.

— Шекспирсинг! О, шекспирсинг это…

Новый посетитель прервал объяснение. Менеджер, поняв, что от меня толку не будет, кинулся к нему.

— Вам фантастически повезло! У нас только сегодня скидки тридцать процентов! Только сегодня!

Не увидев на лице нового посетителя счастья, парень бархатным голосом проворковал:

— И от себя я могу добавить пять процентов. Итого получается целых тридцать пять процентов!

— Ты перед сном молился Дрозофила? — вошедший начал расстегивать куртку.

Обиженная девица за стойкой захихикала, предвкушая побоище, и подзадорила:

— Мужчина, как вы разговариваете в таком тоне с самым главным менеджером зала!

«Точно, кобра. Гадюка и есть», — подумал я.

А мужик уже тряс одной рукой за грудки менеджера, а другой продолжал расстегивать молнию на косухе. Под косухой была груда мышц синего от татуировок цвета.

— И от себя я могу добавить 5 процентов, — по инерции блеял продавец.

— Я тебе сейчас сам добавлю 100 процентов! — замахнулся качёк.

Электрошокеры охранников успокоили его и уложили на пол.

— Это Витек, — прокомментировал один из охранников второму, молоденькому. — Он тут рядом в тату салоне работал. Двери опять попутал. Их хозяин ему за два месяца денег задолжал, а когда Витек заявление на расчет принес, расплатился татуировками. Витек их терпеть не может. Вот такую подлянку тот кинул.

— А зачем этот татушки согласился делать? — спросил второй охранник.

Первый заржал:

— Хозяин, скотина, сперва напоил Витька, а когда тот ничего не соображал — разрисовал. Витек с тех пор не просыхает. Как дойдет до кондиции, к нему разбираться приходит. Ему в таком виде на соревнованиях в чемпионы не выбиться.

— Да…, — протянул молоденький, — чего только не бывает.

На полу раскинулось огромное красивое безобразно разрисованное татуировкой тело. Культурист похрапывал.

Охранники оттащили его подальше от входа, сказали «не на мороз же выставлять хорошего человека», ушли к двери перекурить. Выпускали в щелку дым и продолжили, наверное, нескончаемый треп.

— Мне тут на днях приятель, да ты его знаешь, Михаил, — начал тот который постарше.

— Малышев? — уточнил второй.

— Ага, — кивнул старший, — так вот, он на днях хохму рассказал. Мы оборжались.

— Ну? — заранее хихикнул второй.

— Дружили два пацана. С детства. Жили в деревне. Отслужили в десантуре. Поженились. А жены у обоих, не жены, а бензопилы «Дружба». И жадные, слов нет какие. Из карманов всё выгребают, до копейки. На пачку сигарет и то не оставят. А бутылку, никогда. Вообще никогда, понимаешь? Так они, друзья эти вот чего удумали:

Один своей дуре говорит:

— Не знаю как и быть! Дрова выписал, еле добился. Начальство еле уломал, только в ногах не валялся. Согласились, но сказали или завтра вывезешь или всё. Никогда.

— Да умница, — жена говорит, — будем теперь с дровами зимой. Не померзнем.

— Только вот заковыка какая, понимаешь, не знаю, как и быть, — пожимает плечами муж, — завтра велено в область везти с утра картошку, капусту и прочее на ярмарку. Так что чую, мерзнуть нам зимой придется.

— А ты своего дружка, Петьку, попроси. Он же на грузовике работает на нем и привезет.

— Точно! — муж отвечает, — какая ты сображучая! Я бы сам и не додумался. Только он за просто так не привезет. Ты ему бутылку хотя бы поставь.

— Да уж поставлю.

Потом, денька через два, другой своей гагаре чего-нибудь такое же навешает. Та тоже бутылку ставит.

А в выходные едут дружбаны на рыбалку, рыбки наловят, а вечерком костер разведут, ушицу поставят варить. Еду разложат, ну там помидорки, огурки, картошечку запекут, сальцо порежут. И две бутылки посредине! Сидят об жизни разговаривают, водочку попивают и над выдрами своими ржут.

— А у нас, если уж разговор про водяру зашел, мужики вот чего удумали — продолжил другой охранник, — подрядились они работать на заводе. Химическом. Чего-то там делали в лаборатории. Не то электропроводку меняли, не то стены кафелем обкладывали. Короче, увидали, что у начальника лаборатории в сейфе бутыль со спиртом стоит. Пятилитровая. Они и так и эдак, как коты вокруг сметаны, возле этого начальника кружатся, а он не наливает. Сейф вот он рядышком, но, как говорится, видит око, да зуб неймет. Неделю думали! И вот чего учудили. Сгондобили из стали поддон. Дождались вечером пока все уйдут, поставили в этот поддон сейф. Потом подняли, а он килограммов двести весил, и в этот поддон со всего маху бабах! Бутыль вдребезги, а спирт через щели в поддон вытек! Вот это мысль! Такое захочешь не придумаешь. Процедили и сутки потом гудели. Пять литров спирта, это же считай, двадцать пузырей водяры.

— А этот, начальник лаборатории, чего? — спросил первый охранник.

— Начальник? Не знаю, про него ничего мужики не говорили, — задумался рассказчик, — должно быть промолчал. Их не выгнали. Наверное, посмеялся. У нас инженерную мысль любят. А спирт, это так, сегодня есть, а завтра тю-тю.

В зал, растолкав охранников, вкатилась тетка.

— Девчаты, завтра с утра воду отключат. На полдня. До шестнадцати ноль-ноль. Будут врезаться в трубопровод. Подключать новый корпус. Запаситесь водой.

Девицы в зале стали возмущаться, потом спорить, кто пойдет покупать канистры, ведра.

Шелестящая кобра, младший менеджер, надула губки, поморгала ресницами и произнесла:

— Ужас, как можно так над людьми измываться. У меня дома в прошлом месяце на неделю горячую воду отключали. Просто не знаю, как выжили! Господи, ни умыться по человечески, ни ванну принять. Безобразие!

Остальные подхватили тему, закудахтали:

— Да, да, это какой-то кошмар. У нас тоже недавно в доме труба лопнула, весь вечер без воды были.

— А у нас летом экскаватор провода порвал, электричества не было. Часа четыре чинили. Господи, какой ужас. Фен не работает, телевизор не посмотреть и вообще.

Я поглядел на часы. Вернулся на вокзал, нашел свой поезд. Залез на верхнюю полку, проспал почти сутки. Вечером вышел на полустанке. Там ждали старые, раздолбанные «Жигули» с двумя молчаливыми парнями. За ночь по степным грейдерам перебрались на ту сторону. Потом ехали мимо сгоревшей подстанции с искореженным трансформатором, черной от гари водокачки, обезлюдевших деревень, закопченных пожарами мертвых пятиэтажек. Разрушенной снарядами котельной. На обочине, старухи, испуганные, онемевшие от страха детишки, стояли в очереди за водой у пыльной автоцистерны. Дорога петляла мимо воронок, разбитых витрин пустых магазинов, выжженных снарядами полей.

Под утро приехали. Седой парень в камуфляже поглядел документы, кивнул, сказал, что врач им очень даже пригодится. Сказал, что жилые дома постоянно обстреливают, что много раненых, а лечить некому.

— Нет, командир, я пришел сто первым. У меня тут брата убили. Прямо в больнице. Делал операцию и…

— Я знаю. Понял. Вы похожи. Он у жены моей в прошлом году роды принимал. Хороший врач.

— А где его похоронили.

Парень отвел глаза, тихо сказал:

— Там после взрыва эти пришли, — он кивнул головой в сторону откуда постоянно стреляли, — а когда мы отбили, после них остались только двухсотые. Но твоего брата среди них не было. Живых там вообще никого не нашли. Пусть земля им всем будет пухом.

— А я того же хочу тем, кто это сделал. Так что давай, если есть, весло и лифчик, — я, неожиданно для себя перешел на армейский жаргон, почти забытый за годы гражданки.

Парень мрачно сказал:

— СВД тебе будет, но хочу, чтобы знал — если схватят, живым сожгут. Или на куски порвут. Привяжут к БТРам и порвут.

— Если, — ухмыльнулся в ответ я и добавил, — коли так, для страховки за парочку Ф-1 и Стечкина особое спасибо скажу. Верну старшими офицерами.

— Найдем, — он кивнул. Пожал руку. Повторил, — всё найдем, этого добра хватает.

Через сутки, уже почти ночью, я начертил в маленьком блокнотике третий крест. За брата оставалось нарисовать семь. Так решил когда ехал в поезде. За остальных — сколько получится. У крестов ведь тоже есть братья. Тогда же подумал, что в той недавней жизни, может быть, я их лечил. Или мой брат, а теперь… Всё это похоже на бред, на этот самый бессмысленный непонятный магазинный шексприсинг.

А на следующий день в прицел увидел своего Толяна. Он перевязывал раненого. Сначала я подумал — показалось. Нет, не показалось, это был он, мой братишка! Вечером позвонил матери. Она долго молчала, потом сквозь слезы начала говорить:

— Сыночек, миленький, слава богу, живой! А Толя третьего дня тоже объявился. Говорил, что ему передали, будто тебя убили. Сказали, что в автобусе при взрыве. Сказал, что хочет за тебя мстить. Я еле отговорила. Он вроде бы послушался, а потом сказал, что все равно пойдет, но врачом. Слава богу, оба живые. Родненькие мои, возвращайтесь. Зачем всё это…