Военком и другие рассказы

Александр Леонидович Горохов (2024)

Рассказы о городских и сельских жителях, их проблемах, жизни, судьбах. Рассказы о 1980–2000-х годах. Добрые, веселые и грустные. Читаются легко.

Мир натуральных тканей

Обшарпанный вход в подвал не вязался с вывеской «Мир натуральных тканей», зачем-то повторенной по-английски. Я скептически хмыкнул, но стал спускаться по щербатым ступеням. Жена мечтала ко дню рождения о льняной занавеске с голубыми ромашками. Вдруг тут окажутся. Хотя вряд ли.

На дне заваленной окурками площадки рыжела некрашеная полуоткрытая железная дверь. За ней в конце длинного коридора тускло свисала с потолка лампочка, — висит груша, нельзя скушать.

Коридор оказался еще длиннее. Минут через пять понял, что надо поворачивать назад. Какие тут васильковые ромашки? Какой лен? Вонь и помойка. Да возвращаться жалко. Гулко громыхало эхо шагов, капало из дырявой канализации.

Дошел. Справа от лампочки поразила белизной красивая заграничная дверь и надпись над висячим замком: «Welcome».

Зря перся! Голубые ромашки!

— Козлы! — В сердцах пнул по обитому латунью порогу.

Дужка замка открылась, замок выскользнул из проушин и свалился на ногу.

Дверь распахнулась, оттуда выскочил всклокоченный менеджер и стал притворно причитать:

— Господи, как же это случилось! Только бы не перелом. Не беспокойтесь, фирма все оплатит. Только бы не ампутировать.

Я глядел на идиота. Он хватал мою ногу, расшнуровывал ботинок, усаживал в кресло, без передыху ойкал, суетился.

А нога между тем начинала ныть. Я снял носок. Здоровенная ссадина пересекала ступню. Она синела. Нога пухла, раздувалась, превращалась в розово-желто-лиловую, втрое больше обычной. Засунуть назад в ботинок уже не получалось.

— Только бы не ампутировать! — продолжал стенать продавец, заглядывая мне в глаза. — Только бы не резать!

В руке его мелькнул скальпель.

— Э, мужик, а в лобешник не хочешь? — заорал я, схватил замок и треснул шустряка по башке.

— Фирма сделает все, даже протезы! — И, теряя сознание, почти неслышно дошептал: — Но до этого, я уверен, не дойдет…

— Я тебе сам оплачу протезы, Мересьев недоделанный.

Надо мной прозвучало:

— Федор Лукич! Главный менеджер зала, — и щелкнули каблуки полуботинок. — Чем могу быть полезен?

— Вы что, офицером в штабе служили, что щелкаете шпорами? — Я поднял голову и увидел близнеца тюкнутого мной Мересьева.

— Никак нет. Я служил в действующей армии.

— И где же она действовала?

— В боевой обстановке, — уклонился от ответа главный менеджер, натужно улыбнулся и всадил в толстую вспухшую ногу шприц.

В глазах у меня поплыло. Ослепил операционный свет. Далеко-далеко падали в лоток отработанные зажимы, пинцеты, медленно летела красная вата, пахло медициной. Еще дальше переговаривались близнецы, совсем далеко висела на окне в кухне льняная занавеска с голубыми ромашками и улыбалась жена.

— Да, — рассуждал главный менеджер, — уже метастазы пошли. С этой штуковиной ему месяца четыре жить, не больше.

— Ой, не больше, — поддакивал второй.

Потом «штуковина», наверное, отрéзалась и я услышал шлепок какого-то куска своей плоти о дно помойного ведра.

— А с этим года три, а то и четыре протянул бы.

— Да, да, четыре.

— А вот с этим, а с этим… — главный задумался.

— С этим лет двенадцать, — оценил младшенький очередную часть моего нутра.

— Пожалуй.

Шлепков было много.

— Все предопределено, — философствовал главный менеджер.

— Да, да, как вы, братец, правы, все указывает на это, — поддакивал другой.

«А как же про то, что все внезапно смертны?» — прошептало в моей голове.

— А вот это вы, батенька, бросьте! — возмутился Федор Лукич. — Этот ваш Булгаков хоть и был врачом, да, видать, не очень-то сильно соображал в медицине. Иначе не стал бы такое говорить.

— Не говорить, Федя, а писать, — впервые поправил младший.

— Не в том суть, «говорить, писать», все одно излагать, — разошелся главный. — Возьмите эпизод про того же Вагнера.

— Берлиоза, Феденька, там Вагнера не было.

— Ну, Берлиоза, какая разница! — согласился Федор. — Так вот, совсем у него не внезапная и тем более не случайная смерть. Это же очевидно. Случайность там одна, пролитое подсолнечное масло, всего-то одна сотая процента, а все остальные девяносто девять и девяносто девять сотых, извините меня, цепь закономерностей.

Мой лоб, наверное, скептически сморщился потому, что Федор Лукич фыркнул и стал объяснять:

— Во-первых, не заметил масло, значит, нарушение зрительного аппарата, скорее всего близорукость, что для редактора просто очевидно. Во-вторых, споткнулся и упал — нарушение координации опорно-двигательной системы, вероятнее всего из-за артрита, радикулита, да и вообще сидячий образ жизни приводит к атрофии мышц. В-третьих, погибший не смог вскочить, увернуться от трамвая, в конце концов отползти, а это следствие заторможенных реакций, что уж точно результат склероза головного мозга. Эт цетэра, эт цетэра. И все перечисленное есть закономерный результат образа жизни вашего Вагнера или, как его там, Берлиоза. Так о каких случайностях вы говорите, молодой человек? — победно завершил главный менеджер.

Конец ознакомительного фрагмента.