Первая заповедь

Александр Кауфман, 2019

Клан Серых, некогда могущественное и окутанное тайной сообщество наёмных убийц, нынче повергнуто во прах. Замок разрушен, почти все члены клана убиты, библиотека сожжена и разграблена. Шакнир, один из последних Серых, странствует по миру, стараясь найти себя в новой жизни, не забыть о непреложных Заповедях и остаться человеком. Однажды в грязном портовом городке его встречает загадочный маг Азат – и предлагает убийце заказ, могущий изменить не только его путь, но и судьбы всей Империи.

ГЛАВА 6. Жители сердца

Остаток ночи прошёл без происшествий. То ли в лесу было спокойно, то ли Аннариит-Ломо действительно взял на себя обязанности часового, но Шакнира никто не потревожил, и он великолепно выспался. Поднявшись на рассвете, он позавтракал мясом и лепёшкой, запив нехитрую снедь остывшим, но настоявшимся травяным отваром. Вышедший из озера Ан примостился рядом, на аккуратном прямоугольном камне, один из которых служил сиденьем и Шакниру. Он ещё вчера обратил внимание на их явно рукотворное происхождение.

— Послушай, дух лесной, — начал убийца, дожёвывая мясо, — а что это за камни? Явно не природа их сделала.

— А это неведомо никому. Они древнее и меня, и всех, кого я знаю, — при свете дня лесной дух выглядел ещё более невзрачным, чем ночью. Кожа его отливала нездоровым серым цветом. — Может, творение Первых, а может, даже тех, кто был до них.

— А что, Первые на самом деле и не первые вовсе? — удивился Шакнир.

— Конечно, Шакнир. Самые старые духи леса говорят, что мир прошёл много кругов, всё уже повторялось, и всё, что происходит сейчас, когда-то уже бывало.

— Как это понимать?

— Я и сам толком не знаю, — признался Ан. — Смекаю, что они говорят о прошлых цивилизациях, но кто их разберёт?

— А почему всё же вас называют духами? Ты, насколько я вижу, вполне себе материальный, — убийца собирал вещи. Пора было выступать.

— Я-то да… Когда-то я выбрал такую оболочку. Сейчас, спустя почти шесть сотен лет, я могу покинуть её, но лишь ненадолго. Есть те, кто не привязывает себя к облику, они могут стать хоть зверем, хоть птицей, хоть деревом. Но на сравнительно небольшое время, — дух рассказывал с явным удовольствием, собеседника у него не было давно. — Есть некоторые из нас, которые презирают всякое тело, но и общаться с другими им очень сложно. Есть потерявшие разум, они могут вредить даже лесу, что противоречит нашей сущности. Таких мы стараемся… обезвреживать.

— Убивать? — заинтересовался Шакнир.

— Нет. Духа нельзя убить. Почти, — поправился Аннариит-Ломо. — Если ты сейчас воткнёшь в меня острый кинжал, физическое тело умрёт. Я буду вынужден выбрать себе новое, и только. Есть специальная магия, которую люди почти забыли… Только Лесные помнят её. И то не все — многие из них, знаю, принимают образ жизни людей, селятся в городах и посёлках. Как и Горные. Вы, люди, никогда не сможете завоевать всех, но ваша культура рано или поздно сделает это за вас. Вспомнишь меня, когда так случится.

— Боюсь, я до этого не доживу, Ан, — улыбнулся Шакнир.

— Как и я, — пожал плечами дух. — Убить нас почти нельзя, но сами мы умираем. Слабеем, чахнем, а когда магия окончательно покидает нас, со временем растворяемся в Эфире. — Может, погостишь ещё денёк? — Ан с надеждой посмотрел на Шакнира.

— Прости, но мне пора.

— Я и не рассчитывал на другой ответ, — Аннариит-Ломо осунулся и потускнел ещё больше. Серому стало жалко лесного духа, обречённого на медленное угасание в одиночестве. — Удачи, Шакнир. Уважай лес, и он не даст тебе пропасть.

С этими словами Аннариит-Ломо, легко и ловко развернувшись, скользнул в воды озера. Вода слегка дрогнула, но через миг вновь стала зеркально гладкой. Убийца, собиравшийся что-то сказать на прощание, лишь покачал головой и закинул на плечи дорожный мешок. Подумав, выложил кусок мяса и варёное яйцо из своих скудных запасов и оставил на берегу.

Дорога по лесу проходила ещё легче, чем вчера. Казалось даже, что ветви деревьев сами расступаются перед убийцей — впрочем, вполне возможно, что так оно и было. Однажды следом вновь увязались лайлеки, числом двое, но неожиданно чуть в стороне раздался рёв, и хищников как ветром сдуло. Шакнир приготовился, словно натянутая тетива, и вдруг увидел медведя, вышедшего из-за ближайших кустов. Огромный бурый зверь с лоснящейся шерстью смотрел умно и доброжелательно, розовый язык выпал из пасти и слегка покачивался в такт тяжёлому дыханию. Шакнир двинулся своей дорогой, и медведь пошёл параллельным курсом, не выпуская человека из виду, но и не приближаясь. Казалось, что он должен ломать всё на своём пути, но двигался медведь так легко и привычно, что зачастую проходил через заросли без единого звука.

Шакнир держал тот же темп, что и в самом начале пути, иногда делая привалы, чтобы дать отдых натруженным ногам. Медведь держался на почтительном расстоянии, и убийца привык к эскорту, перестав обращать на него внимание. Ближе к вечеру, когда лес окрасился первыми закатными лучами, медведь на прощание громко рыкнул и удалился в чащу. Странная метка, красовавшаяся теперь на руке Шакнира, дала о себе знать — ощущение было такое, будто по руке, едва касаясь кожи, провели лёгким пёрышком.

Почти сразу после того, как зверь скрылся в глубинах леса, Шакнир почуял запах костра и пищи. Вскоре он вышел на большую, почти идеально круглую лесную поляну, в центре которой и горел костёр. Над костром, нанизанное на тонкие веточки, жарилось мясо. Ароматный сок капал вниз, и в этом месте угольки рассыпались десятками ярких искр. А возле костра, протянув к нему руки (Шакнир только сейчас заметил, какие же они старческие), сидел Азат. Убийца вернул кинжалы в ножны и вышел на поляну.

— Старик, если ты можешь столь легко шастать туда-сюда, почему бы тебе не перенести меня прямо в Скирот? — убийца не понимал, что его так злило в поведении волшебника. Пожалуй, лишь чувство того, что за ним постоянно следят.

— Присядь у костра. Сейчас будет готова еда, — ничуть не смутившись, ответил маг.

— Серьёзно, если ты так умеешь, в чём проблема?

— В том, что так не умеешь ты, — Азат взял одну из палочек и впился зубами в мясо. — Думаешь, всё так просто? Я взял тебя за ручку и подкинул куда надо? Я, конечно, могу сделать это, но твой мозг не выдержит путешествия. Просто сгорит. Может, ты и не умрёшь, но до конца жизни будешь пускать слюни и есть кашки. Оно тебе надо?

— И много вас таких, кто умеет так делать? — Шакниру не оставалось ничего, кроме как присоединиться к трапезе. Тем более, надо было отдать должное кулинарным талантам мага, мясо было очень вкусным — нежным, мягким и сочным.

— Нет. Единицы. Я же говорил, что моя сила велика. Вот это я и хотел обсудить, — когда Азат начинал общаться таким тоном, убийца понимал, что разговор будет серьёзным. Он подобрался и весь обратился в слух. — Слушай меня. А лучше — смотри, — маг показал в сторону леса на противоположном конце поляны. Он чем-то неуловимо отличался от того, из которого Шакнир только что вышел. Был чуть более тёмным и мрачным, чуть более зловещим, чуть более неживым.

— Теперь я вижу. Что это, старик?

— Там начинается центральная область, которую зовут сердцем леса. Она пронизана магией настолько древней, что вся моя сила по сравнению с ней — ничто. Не стану тебя стращать и говорить, что ты неминуемо погибнешь, только войдя туда. Магия сама по себе абсолютно безвредна, если нет того, кто применит её против тебя. Но гарантировать, что такого существа не найдётся, я не могу.

— Это магия Первых?

— Думаю, даже более ранняя… Сейчас попробую объяснить. Где-то там, думаю, есть изначальный поток магической энергии, — Азат достал излюбленную трубку, закурил, — той, что не делится ни на какие Оз, Фай и так далее, что идёт из Эфира, или из самой сути мироздания, или из сердца планеты — мнения на этот счёт разнятся. Таких потоков всего несколько — по крайней мере, тех, о которых нам известно. И мы не умеем ими управлять. Никак. Максимум — почувствовать. И то не все, а самые одарённые. Эта энергия совершенно другой формы, она отличается от известной нам магии так же, как холодный Терманский океан отличается от городской сточной канавы. Первые умели использовать её, но их знания считаются утерянными. Там я буду бессилен. Я даже попасть туда могу только как обычный человек, ногами. Как только ты выйдешь из сердца, я почую тебя и постараюсь оказаться рядом так быстро, как будет возможно. Но до этого момента ты один.

— Меня это не пугает, старик, — Шакнир расправился с порцией мяса и принялся за вторую. — Я привык быть один.

— Тут иное. Ты всегда можешь предположить, что ждёт тебя, так? — убийца нехотя кивнул. — Вот. А здесь этого не может знать никто. Всё, что я могу предложить тебе — отдых на этой поляне. Ты можешь сейчас заснуть и спать столько, сколько нужно, не заботясь о безопасности. Я буду сторожить. Тебе предстоит трудный путь, Шакнир. Набирайся сил.

Убийца не стал отказываться от услуг мага, а последовал его совету. Когда последние лучи заходящего солнца скрылись за не видимым отсюда горизонтом, а на небосводе проклюнулись первые робкие звёздочки, Шакнир уже крепко спал.

Убийца проснулся ранним утром, и мага уже не было рядом. Он хотел было мысленно возмутиться — Азат ведь обещал охранять его — но почуял аромат табака и понял, что старик исчез буквально несколько мгновений назад, за секунды до его пробуждения. Подивившись в очередной раз магической силе Заказчика, убийца начал собираться в путь. Засыпал ещё тёплые угли костра землёй, уложил и навьючил на себя дорожный мешок, проверил, легко ли выходят клинки из ножен, подхватил посох и уверенно двинулся вперёд. В голове поселилось странное беспокойство, ему не хотелось идти в ту часть леса, где витала странная, чуждая всему человеческому магия, но Шакнир, не обращая внимания на беспокоящий сердце холодок, без колебаний раздвинул кусты и покинул уютную поляну.

Он не мог сказать точно, что изменилось. Вроде деревья были такими же, трава всё так же переливалась изумрудными отблесками в первых лучах восходящего солнца, даже птицы пели — пусть реже, но не менее весело, чем в остальной части леса. Но ощущалось что-то неведомое, не дававшее расслабиться ни на секунду, держащее в постоянном напряжении. Оно витало вокруг, щекотало затылок, забиралось под одежду холодными пальцами тревоги. Ладони Шакнира вдруг предательски вспотели, и он, остановившись и тряхнув головой, чтобы отогнать наваждение, не нашёл ничего лучше, чем пойти дальше, в нужном направлении.

«Кстати, о направлении», — подумалось вдруг убийце. Уже почти наверняка зная, что увидит, он достал путевик и зажал в кулаке. Конец сучка равномерно вращался, описывая идеальные круги. Его можно было бы использовать вместо циркуля, но не в качестве компаса — с которым происходило то же самое, как убедился Шакнир минуту спустя. Впрочем, солнце и не думало менять свой ежедневный путь от востока к западу, и убийца решил ориентироваться главным образом по нему.

Прошло ещё два часа монотонного пути. Беспокойство нарастало, но Шакнир, стараясь думать лишь о том, чтобы не попасть ногой в какую-нибудь яму, с размеренностью автоматической машины Горных шёл вперёд. Пейзаж вокруг вновь едва заметно изменился. Деревья на первый взгляд были неотличимы от обычных, но было в них что-то неуловимо инородное. Иногда слышался звук, очень похожий на слабый вздох — всегда за спиной или сбоку. Одно из деревьев, сгорбленное и сухое, напоминало упавшего на колени человека, сложившего руки в молитве к Великой Троице. Когда-то давно, будучи ещё ребёнком, он слышал от ребят рассказы о живых деревьях, что пожирали забредших слишком далеко охотников и собирателей. В те времена они, как и все дети, любили рассказывать друг другу страшные истории, но, как подумал сейчас повзрослевший Шакнир, не все из них были чистым вымыслом — он уже не сомневался, что в некоторых местах деревья живут своей странной жизнью. Держа левую руку наготове, возле рукояти кинжала, а правой крепко сжимая посох, он, однако, не выказывал агрессии, помня наставления Вилеамира и лесного духа Ана. Вряд ли они знали тонкости поведения живых деревьев, но, как считал Шакнир, здесь действовало то же незыблемое правило — если к тебе не проявляют враждебности, то и провоцировать не надо.

Рощица с живыми деревьями закончилась внезапно, будто кто-то неведомый прочертил границу на земле. Исчезли вздохи, шевеления, видимые лишь боковым зрением, навязчивое ощущение взгляда в спину. Шакнир вышел на большую, идеально круглую поляну, в центре которой возвышалось что-то вроде пирамиды высотой в три человеческих роста. Убийца подошёл ближе и присмотрелся. Сооружение было составлено из идеальных кубов-камней, пригнанных друг к другу настолько плотно, что между ними невозможно было просунуть лезвие самого тонкого ножа. На камнях проступали странные узоры и неведомые руны, не высеченные, а будто выплавленные в камне, уже слегка поистёртые временем, но ещё отчётливо различимые. Чёрные бороздки были идеально чистыми, без единой пылинки, да и всё сооружение, хоть и выглядело древним, сохранилось очень хорошо. В некоторых местах камни зияли щербинами, один угол слегка просел в землю, но в целом пирамида была цела и невредима. В камнях были высечены ступени, и Шакнир после минутного колебания поднялся на вершину, где располагался странный алтарь — длинный, узкий, с большим сквозным яйцевидным отверстием в одном из концов. Аккурат под отверстием располагался каменный люк с побитой ржавчиной, но всё ещё целой металлической ручкой. Возле боковой части алтаря находилось каменное сиденье с высокой спинкой, на правом подлокотнике которого красовался короткий рычаг, украшенный всё той же искусной резьбой. Ради интереса убийца подошёл к рычагу и аккуратно тронул его пальцем. Рычаг, казалось, чуть качнулся, и Шакнир как можно скорее отдёрнул руку.

Изнутри пирамиды послышался глухой стук, и убийца поскорее сбежал по ступенькам вниз, опасаясь разрушения и кляня себя за лишнее любопытство. Задерживаться у алтаря сгинувшей цивилизации — скорее всего, это было дело рук Первых — в его планы не входило, но интерес пересилил осторожность. Когда Шакнир почти достиг нижней ступени пирамиды, он почувствовал мягкое прикосновение к шее и понял, что не может дышать. Горло его было схвачено тёмно-синей верёвкой, шершавой и липкой, источавшей гнилостный запах, что был одновременно отвратителен и сладок. Что-то маленькое и такое же липкое заелозило по его лицу, и убийца понял, что это вовсе не верёвка. А щупальце.

Он выхватил длинный клинок из посоха и взмахнул наугад, за спину, не целясь. Раздалось шипение, хватка ослабла, и убийца кубарем скатился со ступеней, упал на спину, судорожно хватая ртом воздух. В том самом месте, где угол пирамиды осел, а кладка раскрошилась, из крохотной, но становящейся всё больше щели просачивалась буро-синяя масса, из которой торчал обрубок щупальца, разбрызгивая вокруг удивительно яркую алую кровь. В тех местах, где существо касалось испещрённых рунами камней, оно с шипением отдёргивалось, но камни осыпались, кладка не выдерживала, и убийца принял единственно верное решение — бежать. На ходу спрятав клинок обратно в посох, он ринулся к краю поляны.

Убежал Шакнир недалеко. Ноги сплело чем-то липким, похожим на паутину синеватого цвета. Когда убийца попытался разрезать её кинжалом, острейший клинок чёрной тервизской стали увяз, словно обычный кухонный нож. Чудовище выбралось уже наполовину. Оно было большим, чуть меньше самой пирамиды, уже почти полностью разрушенной, с несколькими десятками щупалец по обеим сторонам бесформенного бугристого тела. Огромная пасть, усеянная шишковатыми выступами, мало напоминавшими зубы, но наверняка опасными, открывалась и закрывалась. Единственный огромный глаз, закрытый полупрозрачной мембраной, качался на короткой ножке посреди головы. Глаз смотрел туповато, но вполне разумно. Шакнир схватил крупный острый камень и метнул его, целясь в немигающее око. Одно из щупалец с невероятной скоростью, поразившей даже тренированного убийцу, взметнулось вверх и легко отбило камень в сторону. Чудовище перекатилось-перетекло ближе к Шакниру, прижало его к земле отвратительной конечностью и вновь полезло к лицу.

«Глаза!» — осенило Шакнира. Открытие, правда, было не из приятных. Монстр явно пытался сначала выковырять глаза убийцы. Шакнир будто наяву увидел картину — древние времена, неведомые существа кладут своего сородича на алтарь лицом вниз, лицом аккурат в яйцевидное отверстие, и кто-то главный, восседающий на каменном сиденье, движением рычага открывает люк, позволяя чудовищу… Позволяя…

Шакнир стряхнул секундное наваждение. Тоненький стебелёк, растущий из основного большого щупальца, шарил по его лицу, оставляя липкие следы, и, когда наткнулся на глазницу, попытался влезть под крепко зажмуренные веки. Ему это практически удалось, стебелёк продвинулся на миллиметр, потом ещё, ещё… Шакнир изогнулся, как мог, весь в липкой жиже, и заорал, когда почувствовал, что стебелёк царапнул по боковой стороне глазного яблока, стремясь добраться глубже, внутрь, чтобы выдернуть глаз, словно картофелину из земли.

Вспышка. Шакнир не понял, что произошло, но его накрыло волной магии. Чудовище взревело, хватка ослабла, а потом исчезла вовсе, как и стебелёк, изучавший глазницу. Убийца чувствовал, что магическая волна проходит сквозь него, сжигая монстра дотла, выплёскивая столь мощные потоки энергии, что тот превращался в вонючую бурую лужицу. Единственный глаз лопнул, щупальца съёжились и опали, из многочисленных разрывов на бесформенном туловище хлестала ослепительно алая кровь, испаряясь ещё в воздухе. Убийца, казалось, стал вовсе бестелесным, сам превратившись в поток энергии. Не выдержав колоссального напряжения, мозг Шакнира погас, унося его во тьму забытья.

***

Сознание возвращалось медленно и мучительно. Шакнир постарался разлепить веки, но не смог — всё лицо стягивала корка. То же было и с обнажённым телом. Убийца попытался пошевелиться, но даже малое движение вызвало новый провал в темноту.

…

–…это первая Заповедь. Она, как видите, самая простая. — Карающий, пожилой, но ещё крепкий невысокий мужчина со скучающими глазами расхаживал перед толпой сидящих мальчишек и девчонок, заложив руки за спину. Не далее, как четверть часа назад он отрезал мочку уха одному из самых хулиганистых, что корчил рожи и показывал непристойные жесты у Карающего за спиной, и поэтому тишина стояла идеальная. Истекающего кровью наглеца, жалобно поскуливающего, увели к лекарю появившиеся неизвестно откуда помощники. — Всего Заповедей шесть. Вторая — «Серые не убивают, но карают виновных». О том, кого мы считаем виновными, а кого нет, вы узнаете позднее. И не надо смотреть на законы Империи, Альтерии или любого другого королевства. Они далеко не всегда совпадают с нашей точкой зрения. Очень часто, зная наши порядки, сам Заказчик предоставляет непреложные доказательства вины. Но бывает и так, что мы вынуждены искать их самостоятельно — тогда за это полагается большее вознаграждение. Позже наши мастера и наставники будут рассказывать о том, как искать доказательства, как определить, что человек лжёт, а также научат заклинаниям, позволяющим взять чужие воспоминания — правда, чтобы это сделать, нужно или ослабить человека настолько, чтобы он не смог сопротивляться, или попросить его открыть свой разум добровольно. Энергия разума Фай не так проста в освоении, как Шом, но вполне по силам каждому из вас.

— А Лим? Мироздание? Я о ней слышал, — неуверенно подал голос один из мальчишек.

— О, это самая сложная, но и самая могущественная энергия. Чтобы управлять потоками Лим, нужны годы тренировок, однако чародей, овладевший этим искусством, подчиняет себе пространство и время, и даже, говорят, может изменять уже прошедшие события. Но сейчас мы говорим о Заповедях, — продолжил Карающий, — и мы подошли к третьей. «Открой лицо своему противнику и вложи в руки его клинок». Говоря проще — Цель должна знать, кто пришёл покарать, и иметь возможность себя защитить. Мы не какие-то грязные убийцы, что втыкают нож в спину в тёмной подворотне. Клану Серых уже больше полутысячи лет, и мы сильны своими традициями. Кто скажет мне, зачем нужна эта Заповедь? В чём её смысл — теоретический и практический? — Карающий оглядел толпу.

— Может, для того, чтобы показать наше отличие от других? — неуверенно подала голос тоненькая светловолосая девочка.

— Отчасти это так и есть, — благожелательно улыбнулся Карающий. — С нашей стороны — это жест благородства. Если наша Цель, к примеру, воин, доблестный и отважный, но где-то переступивший мораль, мы должны уважать его и дать возможность погибнуть не в постели с перерезанным во сне горлом, а с обнажённым клинком в честном бою. Нанести яд на свой кинжал не возбраняется, но вот подсыпать его в бокал с вином — уже не наш метод. Кроме того, в этом случае из бокала может отхлебнуть невинный, а это уже нарушение второй Заповеди. Однако есть и ещё один аспект, — продолжил Карающий, сделав театральную паузу, — практический. И он не менее важен. Чтобы убивать в честном бою, надо быть уверенным в своих силах. Так мы, Серые, постоянно совершенствуем тело и дух. Далеко не всегда наши Цели — разленившиеся торговцы и праздные обыватели. Очень часто приходится сталкиваться с головорезами, пустившими за свою жизнь крови столько, что хватит на доброе озеро. И любой Серый, зная, что придётся скрестить клинки с противником, проводит всё своё время в упорных тренировках, чтобы в решающий момент быть сильнее врага. Всем понятно?

— Да! — откликнулся нестройный хор голосов.

— Четвёртая Заповедь очень проста — «Да покарают того, кто поднял руку на Серого». Думаю, тут и так всё предельно ясно. В любой ситуации вы можете защищать себя, своих братьев и сестёр. Любыми средствами, которые придутся вам по вкусу. Некоторые из нас совершенствуются в магическом искусстве, другие предпочитают лёгкие и быстрые короткие клинки, есть и те, что полагаются только на кулаки — а убить человека голой рукой, скажу я вам, гораздо проще, чем каж…

…

Шакнир судорожно вдохнул чистый лесной воздух и постарался открыть глаза. Это удалось не сразу, что-то осыпалось, попало под веки, защипало. Ощущение было такое, будто тело очень долго и старательно обмазывали глиной, а после оставили застывать на солнце.

— Лежи, лежи, всё хорошо. Ты в безопасности, — голос был мягким, успокаивающим, чуть шипящим. — Кор тунет парентовет?

— Кор тун. Гешш. Пролит, — второй голос показался надтреснутым, будто бы старческим.

— Как тебя зовут, человек? — спросил первый голос. Убийца никак не мог нормально открыть глаза, руки тоже ослабли и плохо подчинялись воле. — Я Тильмит. А ты?

Шакнир наконец стряхнул с лица странную корку и разглядел говорящего. Сначала он показался ненормально высоким, но потом он с изумлением заметил, что представившийся Тильмитом на самом деле чуть выше метра, но примерно то же расстояние отделяет его ноги от земли. За спиной Тильмита трепетали тоненькие крылышки, похожие на стрекозиные, просвечивающие в лучах восходящего солнца. Существо было похоже на человека, но руки его, гнущиеся сразу в двух суставах, доставали почти до колен, ноги были толстыми, с широкими ступнями, а лоб странно закруглялся назад. У Тильмита не было ни волос на голове, ни бровей, ни ресниц. Обладатель старческого голоса куда-то пропал, и убийца остался наедине со странным крылатым созданием.

— Меня зовут Шакнир. Я иду через этот лес, чтобы достичь того места, куда мне нужно попасть, — уклончиво ответил убийца. — Где я и кто ты?

— Ты в безопасности, у друзей, — Тильмит странно растягивал губы при разговоре и периодически закатывал светло-голубые, почти прозрачные, глаза. — Мы почувствовали, как твоя магия поразила отвратительного Ка-Роха, и прилетели как раз вовремя, чтобы забрать тебя и вылечить твои раны. Тебе надо ещё немного отдохнуть, и тогда ты сможешь продолжить путь.

— Кто вы такие? — спросил убийца, уже догадываясь, каким будет ответ.

— Мы — линтиты. Те, кого вы, люди, называете лесным народом, — сложив губы трубочкой, ответил Тильмит.

***

В течение нескольких дней Шакнир приходил в себя. Странная магическая волна, что прошла через его тело и убила монстра, будто выжала из убийцы все соки. Шакниром владела постоянная слабость, он быстро уставал, ему хотелось посидеть, а лучше — прилечь. Линтиты, оказавшиеся вполне дружелюбными созданиями, относились к своему незваному гостю с уважением и некоторой опаской — убийца не стал разубеждать их в том, что это именно он своей разрушительной магией поразил Ка-Роха, который, по словам лесного народца, сидел там с незапамятных времён. Тильмит рассказал, что странная пирамида с алтарём наверху служила местом казни — преступника клали лицом вниз, в отверстие, и открывали заслонку, откуда Ка-Рох выпускал щупальца и высасывал мозг, не забыв перед этим насладиться излюбленным лакомством — глазами. Слушая бойкий рассказ своего опекуна, Шакнир поразился тому, как точно было видение, посетившее его во время схватки с чудовищем.

Сказать точно, какой народ смог изловить Ка-Роха, заточить его в пирамиду, а после использовать для изощрённого умерщвления преступников, Тильмит не мог. Он знал о Первых (почему-то называя их «ногастыми»), но только из преданий. Письменность лесного народа находилась в зачаточном состоянии, но, как выяснил Шакнир, она им и не требовалась — линтиты могли посылать друг другу зрительные образы и хранить их в голове так, будто они запечатлены на бумаге — достав и посмотрев в любой момент. Так линтиты передавали из поколения в поколение необходимые для выживания в лесу знания. Шакнир даже не сразу смог объяснить Тильмиту значение слова «рисовать» — настолько чужд ему был этот процесс.

Свободное время Шакнир проводил во сне, в размышлениях о природе магии, что спасла его от Ка-Роха, и в болтовне с Тильмитом. Силы понемногу возвращались, и убийца чувствовал себя готовым идти дальше, но решил не перечить хозяевам, лишь изредка намекая Тильмиту, что ощущает себя вполне здоровым. Дружелюбный опекун оказался единственным в поселении линтитом, кто знал человеческую речь. Его специально учили мудрецы лесного народа, выбрав в раннем детстве среди самых одарённых — правда, никто не мог толком сказать, зачем. Такова была традиция. Линтиты иногда взаимодействовали с забредавшими в лес охотниками, но чаще всего ради забавы — они были абсолютно самодостаточны, и весь остальной мир им не требовался и их не интересовал. Случалось, правда, что лесные жители выводили в обитаемые места заплутавших путников, делая это в силу природной своей доброты, но редко кому удавалось побывать в их поселении ввиду крайней его удалённости — можно было сказать, что Шакниру невероятно повезло.

Поселения линтитов поначалу весьма удивили убийцу — ему всегда казалось, что если у кого-то есть крылья, то жить он должен на высоте. Однако лесной народец селился в домиках, больше напоминающих землянки или норы, и передвигался преимущественно пешком. Крылья линтиты использовали в основном во время охоты, ничуть не считая это занятие неуважением к лесу. Правда, было одно отличие от людей — лесной народец охотился исключительно голыми руками, а, учитывая их небольшой рост, это было не так просто, так что шансы у них и у животных были равны. После небольшого раздумья Шакнир в разговоре с Тильмитом признал, что это справедливо.

На четвёртый день, когда убийца уже полностью пришёл в себя, к нему подлетел Тильмит, явно чем-то встревоженный.

— Вставай, Шакнир, вставай! — лесной житель возбуждённо жестикулировал. — С тобой хочет говорить Ви-Вилит, наш кениани… э-э-э… староста. Вождь.

— И что он от меня хочет? — убийца поднялся с удобного бревна, отложив в сторону наполовину разобранный посох — он занимался регулированием механизма, который высвобождал скрытый внутри клинок. В последнее время это происходило чересчур жёстко, и можно было потерять в бою драгоценные мгновения.

— Кениани хочет говорить. Мне не сказано, о чём. Но это наверняка важно.

— Не сомневаюсь. Веди, — кивнул убийца.

Тильмит пошёл чуть впереди, периодически взлетая и лавируя между буграми домов-землянок, Шакнир следовал за ним, думая о том, зачем он вдруг понадобился вождю. По рассказам Тильмита, благодаря которым он много узнал о жизни лесного народа, кениани был не совсем вождём в привычном для человека смысле слова; скорее, он объединял функции наставника и шамана. Управлением повседневной жизнью линтитов занимался своеобразный совет из четырёх-шести самых уважаемых жителей, кениани же пребывал в постоянных размышлениях, вмешивался в текущие дела крайне редко, но его слова выполнялись с безукоризненной точностью — считалось, что кениани общается с самой сутью леса, получая из него зрительные образы, и поэтому любое его слово есть благо для всего народа. В каждом поселении линтитов был свой кениани, и, если он по какой-то причине умирал, не успев выбрать себе преемника, жители такого поселения мигрировали в другие, бросая свои землянки и обустроенное хозяйство.

Кениани Ви-Вилит был стар даже по меркам линтитов, которые жили около полутора сотен лет. Кожа его была сморщенной, обвисшей, крылья посерели и съёжились, ноги дрожали даже тогда, когда он сидел. Ви-Вилит принял Шакнира, устроившись на широком толстом корне у истока прозрачного и звонкого лесного ручейка, кидая опавшие листики в воду и наблюдая за их движением. Взмахом руки отослав подальше Тильмита и подождав, пока тот удалится на приличное расстояние, кениани вдруг сложил губы трубочкой, что у лесного народа считалось неким подобием улыбки.

— Располагайся где хочешь, человек, умеющий убивать, — речь Ви-Вилита была на удивление чистой, а голос — глубоким и сильным, ничуть не подходящим для такого некрупного существа. — Я не отниму твоё время.

— Спасибо, — ответил Шакнир, присаживаясь на кочку. Он почти не удивился тому, как хорошо кениани владеет человеческой речью — с тех пор, как однажды он встретил в тёмной подворотне мага Азата, убийца почти разучился удивляться. — Чем обязан такой чести, уважаемый кениани?

— Не нужно церемоний, Шакнир. Можешь общаться со мной так, будто я твой старый друг, — глаза старика откровенно смеялись.

— Благодарю, пожалуй, не стоит. Большинство моих друзей мертвы, а те немногие, что ещё нет, наверняка скоро будут. Да и мы с тобой слишком далеки друг от друга. Во всех смыслах.

— Ты грустишь по своим друзьям, Мертвец? — прежним ровным тоном осведомился Ви-Вилит.

Шакнир вскинулся. Прозвище, которое он вспоминал так редко, всколыхнуло что-то внутри. Давние воспоминания разбередили душу, и убийца понял, что некоторые раны не затягиваются со временем. Там, в клане, было тяжело. Но он чувствовал, что вокруг него… семья? Нет, в семьях часто встречаются предательство, трусость и обман. Серые были гораздо большим. «А если на самом деле я хочу не восстановить клан, а просто спастись от одиночества?» — мысль, пронзившая Шакнира, была шершавой, неприятной.

— Наконец-то проняло. Я и вправду начал думать, что ты сделан из камня, — крылья кениани слегка трепыхнулись. — Но нет, ты живой человек. Не изумляйся. Лес знает многое… почти всё. Он не делится знаниями с кем попало. Те, кого вы называете Лесными, на самом деле такие же пришельцы, как и вы, люди. В самой сути своей они чужды лесу. Только мы, кениани, слышим и чувствуем лес… Ещё духи, но они весьма своенравны.

— Я знаю, — невольно улыбнулся Шакнир недавним воспоминаниям, — встретил одного по дороге. Хороший оказался… хм… парень.

— Я чувствую знак у тебя на руке. И другие видели, когда тащили тебя. Духи не дают его всем подряд, во многом поэтому тебя принесли сюда, а не оставили умирать после того, как ты сразил Ка-Роха… Вот об этом я и хочу поговорить.

— Если ты спросишь меня, как я это сделал, то я вряд ли отвечу, — убийца решил быть честным. Он и вправду не знал, какая магия прошла через него и превратила огромного монстра в бурую лужицу на земле.

— Я знаю, что это сделал не ты сам. Но это было связано с тобой, — Ви-Вилит развёл руками. — Даже лес не смог дать мне ответ. Это было что-то настолько древнее…

— Магия Первых? — предположил Шакнир.

— Ха! Первые! — старый кениани даже задёргался от возмущения. — Поверь, вы незаслуженно повесили на них такой ярлык. Они сильны, но они не были первыми. Были гораздо сильнее! Думаешь, почему они забились в свои подземные города? Я уверен, что спасались бегством!

— От кого же? — жадно подался вперёд Шакнир. Сейчас он слышал то, что, возможно, не знал никто из ныне живущих людей.

Конец ознакомительного фрагмента.