Первая заповедь

Александр Кауфман, 2019

Клан Серых, некогда могущественное и окутанное тайной сообщество наёмных убийц, нынче повергнуто во прах. Замок разрушен, почти все члены клана убиты, библиотека сожжена и разграблена. Шакнир, один из последних Серых, странствует по миру, стараясь найти себя в новой жизни, не забыть о непреложных Заповедях и остаться человеком. Однажды в грязном портовом городке его встречает загадочный маг Азат – и предлагает убийце заказ, могущий изменить не только его путь, но и судьбы всей Империи.

ГЛАВА 2. Ветер с реки

Фильт встретил Шакнира промозглым ледяным ветром, дующим с Жёлтой реки. Свинцовые речные волны, покрытые мелкой рябью, разбивались о каменистый берег, принося с собой ветки, обрывки ткани, моллюсков и прочий мусор. В этом крупном портовом городе, само существование которого было связано с рекой, жизнь была такой же, как и сама река — порой неспешной и ленивой, иногда стремительной, иногда застоявшейся, но всегда мутной и грязной. Первый порт Империи на Жёлтой реке, Фильт был вотчиной контрабандистов всех мастей — отсюда товары нелегально отправлялись вниз по течению в Альтерию или, чаще, вверх, в Северные вольные княжества, а уж затем развозились по всем уголкам Мораны. Каждый Император почитал своим долгом бороться с контрабандой по Жёлтой реке, но пока никому это не удалось — контрабандистов вешали, топили, гнали с собаками, выискивали речными дозорами и даже призывали на помощь магию, но они всё равно продолжали сплавлять товар на больших кораблях и маленьких лодках, на брёвнах в лесосплав, даже на себе; прибыль была слишком велика, чтобы жестокие казни останавливали хоть кого-то. Купив и нелегально вывезя из Империи драгоценные северные камни, а обратно вернувшись с пряностями из далёких южных стран, можно было получить годовое жалованье рядового стражника; сделав за год десяток таких рейсов — обеспечить себе скромную, но безбедную жизнь до конца дней; а если по чужим головам забраться повыше и стать одним из «речных баронов», как называли себя главари шаек контрабандистов, то можно было стать богаче иного аристократа. Блеск золотых имперских реалов манил, деньги казались лёгкими, и многие были согласны рисковать, лишь бы не влачить жалкое существование рыбака или крестьянина.

Шакнир плотнее надвинул капюшон, защищаясь от пронизывающего ветра, и пешком направился в центр города, по дороге планируя действия — он считал, что хорошо разработанный план является краеугольным камнем любого Заказа. Впрочем, импровизировать убийца тоже умел, что в его работе было качеством важным и нужным. Шакниру предстояло добраться до величественного и прекрасного Скирота, столицы Империи Килкитов — во всяком случае, так казалось на первый взгляд. Хитрый старый маг дал очень мало сведений, пообещав сделать это позже, но Шакнир предполагал, что Рука Императора, конечно, находятся в столице. А даже если и нет, то именно в Скироте можно было узнать гораздо больше, чем в любом другом уголке Империи. Кроме того, убийца вдруг почувствовал, что ему хочется взглянуть на Скирот. Он его помнил, но довольно плохо — Шакниру было всего восемь, когда он сбежал из столицы, оставив родительский дом; в память навсегда врезались каменные дома, черепичные крыши, уходящая в небо Башня богов, громада императорского дворца — сердца Империи и главной резиденции династии Килкитов. Шакнир ждал встречи с городом с каким-то несвойственным ему трепетом, чему был изрядно удивлён. Однако прежде чем строить далеко идущие планы, Шакниру требовалась подробная карта Империи — наверняка его собственная, купленная едва ли не десяток лет назад, успела устареть. В Фильте можно было купить почти любую карту, от самой обычной, географической, до нелегальной, где отмечены маршруты патрульных и скрытые речные течения; убийца, за размышлениями успевший добраться до центра города, зашёл в ближайшую лавку, торгующую всем на свете. За умеренную мзду почти любой лавочник мог предоставить любые, даже запретные, товары, но, конечно, не чужаку вроде Шакнира.

— Доброго дня, хозяин, — убийца, нарочито шумно открыв дверь, откинул капюшон и коротко наклонил голову. — Мне нужна детальная и подробная карта Империи. Есть у вас такая? И очень желательно, чтобы кто-нибудь подсказал мне, какую дорогу выбрать. Я давненько не бывал в ваших краях.

— Господин, вы правильно сделали, что зашли ко мне! — толстячок на коротких кривых ножках выбежал из-за стойки и, на ходу рассыпая угодливые полупоклоны и дружелюбно скалясь, просеменил к Шакниру. Торговец, очевидно, каким-то тайным чувством понял, что у покупателя, несмотря на его невзрачный внешний вид, деньги есть. — Имеется карта, имеется! Императорское картографическое общество! Самая лучшая из всех, что можно найти в этом захудалом городке. Всего один реал! — толстяк порылся в ящике и развернул отпечатанную на пожелтевшей бумаге карту.

— Можно ли посмотреть? — Шакнир принял из рук улыбающегося торговца карту, причмокнул, покачал головой, почесал затылок — в общем, изобразил весь приличествующий спектр эмоций — а после впился холодным взглядом в толстяка, растянув губы в особенной, хищной, улыбке. — Есть одна проблема, господин. Это не подлинник Императорского картографического общества, а кустарная копия. Неумелая. Печать Общества подделана, видите? Геральдический морской змей нарисован совсем уж примитивно, тогда как на настоящей печати можно разглядеть каждую его чешуйку. Да и бумага не та, они печатают на такой, которая почти не боится влаги и ветра… Требовать один реал за такую паршивую бумажку может только очень нечестный человек. Вы, уважаемый, просто ошиблись. Я прав?

— Господин разбирается, как я погляжу… — бормочущий торговец бледнел на глазах, отступая на шаг от странного человека, чьи непроницаемо-голубые глаза сулили боль и страдания. — Я действительно ошибся… Сейчас-сейчас… — он вновь нырнул прилавок и принялся копаться в тайных его недрах. — Вот, это настоящая карта! Самая что ни на есть, господин! — он улыбался торжествующе, как будто не пытался только что втюхать фальшивку за полновесный реал.

— Другое дело, — на сей раз Шакнир покачал головой одобрительно, — за такую карту я с удовольствием заплачу но к ней должно прилагаться подробное объяснение.

— Конечно-конечно! Что интересует доброго господина?

— Мне нужно добраться до Скирота.

— Дальняя дорога, господин. Добрые три сотни лиг будет! Это если по тракту, — торговец задумчиво поскрёб в лысоватом затылке. — С хорошей лошадью дней за двадцать управитесь. Если ничего в дороге не произойдёт.

— А если не по тракту? — Шакнир провёл линию напрямик, срезая значительный крюк.

— Ой, господин. Тут Эленвильский лес, — толстяк смешно округлил глаза, — там, говорят, страшные дела делаются! И дорог-то никаких нет почти, так, охотничьи тропки. А в чащу лучше вообще не соваться!

— Почему же?

— Неизвестно, что там, но слухи разные ходят. Кто-то говорит, что древняя магия таится, ещё древнее, чем весь наш мир. Некоторые толкуют о скрытых входах в подземные города Первой расы. Ой, господин, мне даже думать об этом страшно! Там наверняка чудовища, кого только нет! Я не знаю ни одного человека, который пересёк бы Эленвильский лес.

— Сколько я срежу, если пойду через лес? — с напором спросил убийца.

— Опять вы своё, эх! Больше сотни лиг, господин. Но на лошади там не проедете. Только пешком. Думаю, то на это и выйдет.

— Всё ясно. Спасибо. Где мне купить лошадь?

— На конюшнях, господин, — торговец явно испытывал облегчение от скорого окончания разговора. — Они на выезде из Фильта. Там же всегда есть наёмники, если заплатите им, будут защищать в пути.

— Обычно до ближайшего поворота, — улыбнулся Шакнир, — а там они сами превращаются в разбойников похлеще прочих.

— Господину знать лучше, я спорить не буду, — развёл руками толстяк.

— Ещё бы. Всего доброго.

Не дожидаясь ответа торговца, Шакнир покинул лавку и вновь оказался на продуваемой речным ветром улице. Поёжился, надвинул пониже капюшон и направился в сторону окраины из города. Промозглое раннее утро вступало в права, добропорядочные горожане спешили на рабочие места, принесённая ветром портовая вонь начала перебиваться запахами разогревающихся кузнечных мехов, пекущегося хлеба, бурлящей трактирной похлёбки для самых бедных — её обычно выставляли в большом котле прямо перед крыльцом, и любой желающий за небольшую плату мог черпать своей ложкой сколько душе угодно. Убийца хотел вырваться из этого мутного круговорота как можно раньше — в этом городе, где все были связаны невидимыми нитями, появление странного чужака вскоре начнут обсуждать. Он неплохо отдохнул во время путешествия по реке, и задерживаться дольше не было необходимости.

Воспринимая окружающий мир через запахи в большей степени, чем обычный человек — этому Серых учили почти в первую очередь — Шакнир заранее ощутил, что конюшни неподалёку. Доносящиеся с них крепкие ароматы навоза и лошадиного пота перебивали даже рыбный смрад, тем более что убийца с каждым шагом удалялся от Жёлтой реки и приближался к окраинам.

— Лучшие лошади во всём Фильте! Отличные, крепкие, рабочие! — парнишка голосил на подходе к конюшням, зазывая в основном крестьян, спешащих со своим скарбом на рынок. — Больше не придётся тащить на себе! Будете как господа, на повозке ехать!

— Эй, юный лошадник, — позвал его Шакнир, — подойди-ка.

— Чего угодно господину? — паренёк встал чуть в стороне, опасливо косясь на ножны на поясе. — Я вас здесь раньше не видел.

— Лошадь мне нужна. Ходкая, чтобы могла идти долго и не уставать.

— Лошади-то есть, а вот платить-то чем будете? — парень скептически осмотрел потрёпанный дорожный балахон убийцы. — Дядька вчерась ведро в себя влил, сейчас болеет лежит. Если за просто так его дёргать буду, вожжами мне всыплет.

— Это подойдёт? — Шакнир извлёк из внутреннего кармана перстень с рубином, оставшийся от покойного дознавателя Игнация Вартана. Глаза паренька округлились — на него можно было купить не одну лошадь, а минимум три.

— Настоящий? — робко поинтересовался он.

— Ещё бы, — подтвердил Шакнир.

— А хозяин за ним не явится сюда? — алчность и страх боролись в пареньке, и на лице отражалась вся нехитрая гамма чувств.

— Не явится. Могу тебя заверить.

— Тогда я мигом, — парень развернулся и стремглав бросился к конюшням, Шакнир неспешно направился следом, старательно обходя грязные лужи и навозные кучи.

Спустя полчаса, когда хранящий на лице следы вчерашних возлияний конюх убедился в подлинности перстня, а мальчишка вывел под уздцы крепкую лошадь под простым седлом, Шакнир наконец покинул город. Безуспешно стараясь не задеть никого из потока крестьян, под угрюмый их бубнёж, он выехал на мощёный грубым серым камнем тракт. Первые капли дождя тонкими штрихами расчертили хмурое серое небо, и казалось, что даже они немного пахнут рыбой. Похожие на нахохлившихся птиц стражники, старающиеся обеспечивать подобие порядка хотя бы на въезде в город, прятались от мутной небесной влаги под рваными дерюгами, стараясь оставлять сухими голову и ноги. Убийца аккуратно тронул пятками бока лошади, и умное животное припустило бодрой рысью, унося всадника подальше от бестолковой толчеи усталых невзрачных людей. На расстоянии дневного перехода, судя по карте, располагался небольшой посёлок Змеиный Камень, и Шакнир планировал остановиться на ночлег там.

***

Дорога проходила спокойно. Оживлённый тракт, ведущий в один из крупных торговых портов Империи — Фильт — был забит пешими, всадниками, повозками крестьян, дорогими экипажами, сумасшедшими проповедниками, аферистами всех мастей, побирушками, искателями счастья, в общем, теми, кто постоянно курсирует по Империи, стараясь найти личную выгоду и не может усидеть на одном месте. Наёмники, охраняющие торговые караваны, на этом участке пути позволяли себе немного расслабиться, убирали подальше оружие, некоторые снимали кольчуги и кожаные кирасы — тракт патрулировался вояками из Императорского конного корпуса. Почти на всём протяжении тракта к нему лепились поселения, деревушки, трактиры и постоялые дворы, предлагавшие путникам всё, что угодно, кроме запрещённого законом. Шакнир, скрываясь от моросящего дождя под низко опущенным капюшоном, не привлекал к себе внимания — ещё один серый всадник в числе многих таких же, похожих друг на друга, как две капли воды.

К вечеру, как и было запланировано, Шакнир достиг Змеиного Камня — небольшого рабочего посёлка, выросшего вокруг малахитовой шахты. Население его составляли преимущественно суровые трудяги-мужики и их семьи. Будни местных жителей были просты — жёны и дети старше пяти лет возделывали огороды, мужья работали в шахтах на благо Императора и его казны за небольшую зарплату, по вечерам отдыхали, распивали брагу и распускали сплетни. Впрочем, никто не жаловался — шахта существовала уже несколько десятков лет, и рутина вошла в привычку. Редкий житель Змеиного Камня находил в себе силу и смелость разорвать круг и отправиться искать лучше жизни, да и заканчивалось это чаще всего плачевно — обычно беднягу прирезали в нескольких лигах от посёлка, там, где заканчивались маршруты патрулирующих окрестности стражников. Из развлечений в посёлке имелись изредка проходящие странствующие барды и мимы, небольшой магазинчик, торгующий всем на свете, да постоялый двор, где каждый мог выпить крепкой сивухи, а путник имел возможность снять одну из двух бедно обставленных комнат.

Всё это рассказал Шакниру сам трактирщик, немолодой крепкий мужчина по имени Рот, имевший в наличии лишь одну руку из двух положенных — правую. Левую ему придавило камнем в шахте, уже лет десять назад, после чего Рот, сумевший скопить небольшое состояние за время работы в шахте, выкупил у предыдущего владельца постоялый двор и привёл его в порядок, превратив заведение из откровенно ужасного в посредственное. Лениво и небрежно побеседовав о местных нравах и перекусив варёным мясом и жухлыми овощами, Шакнир, поблагодарив трактирщика, поднялся в комнату и прилёг на жёсткую деревянную кровать, застеленную старым, но аккуратно заштопанным матрасом из мешковины с овечьей шерстью внутри. Скудная обстановка не смущала Шакнира — он, бывало, спал и в гораздо худших условиях.

Уже под утро, когда даже самый бдительный сторожевой пёс начинает засыпать, в коридоре послышались шаги. Шакнир проснулся когда двое неизвестных поднимались по лестнице, но лежал, не открывая глаз, дыша глубоко и ровно, всем своим видом показывая, что крепко спит. Щёлкнул дверной замок — кто-то открыл его ключом, не отмычкой; учитывая, что ключ аккуратно висел на гвоздике внутри комнаты, это мог быть только дубликат, хранившийся у трактирщика. Шакнир не удивился — обворовать одинокого путника, рискнувшего остановиться в захудалом посёлке, было делом обычным. Он лишь колебался между двумя вариантами: с одной стороны, ему хотелось узнать, что за заклятие Азат наложил на мешочек с его богатством, с другой — убийца очень не любил, когда кто-то роется в его вещах, предпочитая сразу отбивать у глупцов такое желание. Шакнир едва-едва приоткрыл правый глаз, чтобы в слабых предрассветных сумерках разглядеть вошедших.

Их было двое, мужчина и женщина. Мужчина стоял со странным изогнутым клинком в руке, что не понравилось Шакниру — воры не вытаскивают ножи, когда хотят что-то украсть. Пожалуй, оправдались самые худшие ожидания убийцы — его собирались не обворовать по-тихому, а прирезать и бросить в ближайшую выгребную яму.

Женщина, небольшая, худенькая и гибкая, скрывающая лицо под повязанным платком, протянула руку и забрала нож из рук мужчины. Шакнир напрягся, как пружина, готовый в любой момент начать действовать. Он уже видел, что мужчина слегка припадает на правую ногу, а значит, это его уязвимое место. Женщина наверняка будет делать ставку на ловкость и быстроту, не зная, что Шакнир в бою двигается в два раза быстрее, чем обычный человек, и в полтора — чем хорошо натренированный боец Императорской гвардии.

Женщина, ступая едва слышно, направилась, однако, не к самому Шакниру, а к его вещам — распахнула дорожную сумку, быстро опустила туда нож и развернулась к двери. Убийца решил, что ждать более нельзя, а уж тем более — позволить втягивать себя в какие-то непонятные игры. Он вылетил из кровати, одним рывком достиг женщины и сбил её с ног ударом в колено. Мужчина, среагировавший на удивление быстро, достал из-за пояса небольшой самодельный кистень, вроде тех, что использовали в уличных драках мелкие хулиганы, и попытался замахнуться, одновременно громко выкрикнув «Стража!» Шакнир уже был возле него, пригнувшись, ударил левой рукой в правую ногу (действенный приём из-за своей неожиданности, так его учил Аалейт; никто никогда не думает, что в ногу будут бить рукой). Мужчина охнул и пошатнулся, Шакнир же, поднимаясь из полуприседа, мощным ударом снизу вверх выбил из него дух. Крупное сильное тело рухнуло на деревянный пол, кистень выпал из ослабевших рук. Он придёт в себя через четверть часа, но Шакнира тут уже не будет — разбираться, что случилось, убийца не хотел, у него были свои дела, поэтому надо было собираться. Развернувшись, он ударил поднимающуюся с пола женщину пяткой в висок, отправив в беспамятство, и быстро оделся, не забыв плотнее приладить к поясу спаренные ножны с двумя кинжалами.

По лестнице загрохотали три пары тяжёлых сапог, и в коридоре показалось трое стражников, вооружённых алебардами. Шакнир, оценив их пришёл к выводу, что ему хватит и трёх секунд на всех — ничего глупее, чем тащить с собой алебарды в длинный узкий коридор, нельзя было придумать. Но пока Шакнир решил попытаться уйти с миром.

— Ты… Эта… В убийстве, короче, по-до-зре-ва-ешь-ся, — выступивший вперёд стражник выговорил по слогам это не самое сложное слово.

— Уважаемый, ты что-то перепутал, — Шакнир был сама любезность, — они не мертвы, просто без сознания. Воры, что вломились к честному человеку и пытались украсть имущество.

— Эта… Так убили-та намедни Креза… Вот, ты-та его и убил. И оружие у тебя, уверен, где-та спрятано.

Шакнир холодно улыбнулся стражникам; те слегка отпрянули. В ледяных глазах Шакнира разгорался огонь смерти. Нехитрый план стал вдруг понятен убийце.

Надо сказать, что Император, ярый законник, требует соблюдения всех предписаний и честного расследования преступлений; говорят, что он хочет войти в историю правителем-реформатором, принесшим Империи процветание, покой и стабильность. Как и всё новое, реформы встречают противодействие, ведь простые стражники из таких вот затерянных селений никогда не слышали ни о чём таком. Всё осуществлялось по народному суду, а чаще и по произволу тех, кто сильнее; редко какой староста мог навести порядок в своей деревне. В городах ситуация была лучше, но ненамного. Один из указов должен был положить конец беззаконию — спустя годы прений и препирательств миру был представлен Императорский прокурорский корпус. В каждом городе, селе или деревне теперь был свой прокуратор, страж порядка и правосудия. В больших городах их было много, обычно по одному на район, в провинции же, напротив, один на несколько деревень, порой отстоящих друг от друга на значительном расстоянии. Но суть была одна: прокуратор оказывался выше стражи, старосты и даже народного схода, обладал большой властью, а взамен обеспечивал строгое соблюдение законов Империи и справедливые расследования всех мало-мальски значительных происшествий. Всё это было хорошо, но только на бумаге.

Реальность же, как обычно, отличалась от написанного. Прокураторов зачастую набирали из местных жителей, на скорую руку обучая премудростям ведения расследований. Очевидно, что в таком случае прокураторы оказывались крепко связаны родственными и дружескими узами с жителями, да и уровень подготовки оставлял желать лучшего. Когда стала понятна ущербность системы, было решено стараться обучать прокураторов в больших городах, после рассылая по всей необъятной Империи. Но возник целый ряд других проблем: никто не хотел уезжать из большого города в деревенскую глушь, а всё-таки оказавшись там, прокуратор очень долго вникал в запутанные взаимоотношения селян, почти всегда подпадая под чьё-либо влияние. Редко когда прокуратору удавалось заработать репутацию и авторитет и заставить прислушиваться к своим словам — обычно они или мягко встраивались в существующую общину, занимая своё маленькое место, или старались запугать деревенских жителей тем или иным способом. При этом всеми силами стараясь выслужиться перед высоким начальством.

Отсюда и рождались ситуации, подобные той, в которой оказался Шакнир. Бедного неизвестного Креза наверняка зарезали свои, но мало кому хотелось поднимать ил со дна болота. Поэтому Шакнир, одинокий путник, на первый взгляд небогатый и простой, оказался как нельзя кстати. Кривой нож лежит у него в сумке, а значит, других доказательств и не требуется. Прокуратор наверняка уже пишет торжествующее донесение о поимке убийцы несчастного шахтёра, или кто он там.

Однако в идеальном в своей прямоте плане был один серьёзный просчёт: длительные остановки в захудалых рабочих посёлках не входили в намерения Шакнира, поэтому он, продолжая улыбаться, положил руку на рукоять кинжала.

— Эй! Руки-та убери! — стражник явно заволновался и грозно потряс алебардой. Шакнир сделал неуловимое, почти танцевальное движение вправо, вмиг оказавшись возле стражника, и приставил вдруг оказавшийся в левой руке кинжал к горлу, правой крепко схватив стражника за волосы на затылке. Остальные двое застыли на месте, не зная, как реагировать, и явно испугавшись. Шакнир, чувствуя их липкий зловонный страх, не стал дожидаться, пока они отойдут от первого недоумения, и заговорил ясно и чётко, чтобы дошло даже до самых тугодумов:

— Я никого не убивал. Вам это прекрасно известно. Я прибыл только вечером. И мне надо уезжать. Я мог бы перебить всех вас за три секунды, но я не стану делать этого. Сейчас вы уйдёте, утащив своих дружков, а я соберусь и уеду.

— Эта, мы здесь власть, ясно? — тот, которого держал Шакнир, оказался не из трусливых, пришёл в себя довольно быстро и даже попытался дёрнуться в крепких руках убийцы. Шакнир, не церемонясь больше, легко взмахнул кинжалом, и половина мочки уха упала на деревянный пол. Правой рукой убийца сильно толкнул стражника вперёд, тот налетел на своих товарищей, и они, звеня алебардами и надетыми кольчугами, рухнули на пол, едва не покатившись с лестницы. Лицо самонадеянного храбреца заливала кровь. Шакнир очень любил резать уши — такие раны особенной опасности не представляли, но были кровоточащими и весьма болезненными, что у многих отбивало охоту к сопротивлению. Стражники неуклюже пытались подняться, путаясь и переругиваясь, Шакнир же тем временем, не убирая с лица зловещую улыбку, прочертил кинжалом на деревянном полу прямую линию. Когда они, наконец, сумели встать на ноги (первый стражник зажимал ухо и явно потерял львиную долю своего боевого настроя), убийца, пристально посмотрев каждому в глаза, коротко бросил:

— Повторяю ещё раз. Мне нужно ехать. Что я сейчас и сделаю. Каждый, кто переступит за эту линию, будет убит.

С этими словами убийца спокойно развернулся спиной к стражникам и зашёл в свою комнату. Слуги закона неуклюже топтались на месте, не решаясь нарушить границу, Шакнир же подхватил дорожную сумку с пожитками и пошёл вниз по второй лестнице, предварительно швырнув к ногам стражников тот нож, что ему подбросила женщина.

На первом этаже за стойкой вибрировал трактирщик Рот, не похожий сам на себя. Вечером он казался спокойным и уверенным, сейчас трясся, подобно листику на ветру, и на глазах белел. Шакнир остановился, устало опёрся на стойку и посмотрел на хозяина постоялого двора с нарочитым презрением:

— Там, где я вырос и учился, разного рода наводчиков убивали сразу. На месте. Но я не стану делать этого, не трясись. Скажи мне только — зачем? Утром я заплатил бы тебе вдвое больше, чем ты бы попросил.

— Господин, поймите, у нас позавчера убили Креза, — промямлил Рот.

— И вы решили свалить всё на случайного путника? — тонко улыбнулся убийца. — Тебе кажется это очень умным, не так ли? Наверняка и свою долю получаешь, а?

Стражники, наконец решившиеся сдвинуться с места, с шумом и топотом спустились вниз, прислушиваясь теперь к разговору и, как прежде, не зная, что предпринять. Рот наклонился ближе к Шакниру:

— Поймите, господин, тут этот Эримарк… Это он всё!

— Кто это?

— Ну, он из Императорского прокурорского корпуса, — немного осмелев, пояснил трактирщик. — Ронан II Килкит, да будет он жить долго и счастливо, хочет жизнь простых людей лучше сделать. Дело-то хорошее, конечно. Вот, у нас Эримарк теперь прокуратором. Он, значит, следит, чтобы невинных в ямы не сажали да плетьми не пороли. Поначалу ничего он казался, сразу видно: столица! Вежливо общался с нами. Да только чем дальше, тем хуже. В узде нас всех держит, произвол творит, невинных в кандалы вгоняет. Но умный, гад, наших не трогает, а то его бы зарубили давно по-тихому. Вот так и получается, что въезжают-то в Змеиный Камень все, но некоторые не выезжают… У него и прислужники есть, вроде стражи, оттуда же, пятеро. А главное, — трактирщик сделал страшные глаза, — магией он владеет!

— В действительности ничего выяснять он не хочет, — покачал головой Шакнир. — Так?

— Так, господин, — судорожно закивал трактирщик. — Ссориться с местными ему не с руки, посему я посылаю мальчика каждый раз, как кто-то комнату снимает, с докладом: кто, как прибыл, во что одет, такое всякое. Уж двоих он этак. Одному за воровство плетьми тридцать ударов назначили, так он, болезный, на двадцатом дух испустил. Второго отправили куда-то в Скирот, кажется. И господин Эримарк даже удостоился грамоты с печатью Императора, гонец к нам приезжал. Не серчайте, господин. Эримарк сказал, что проклянёт меня, и я сохнуть стану день ото дня, ежели не буду поручения его выполнять. А я и так однорукий, кое-как тут управляюсь, и сохнуть мне совершенно нельзя — кто за трактиром смотреть будет тогда?

Шакнир выслушал историю со всем вниманием. Он не стремился оправдать несчастного однорукого Рота, однако и не возлагал на него всю вину. Несчастный малообразованный калека, который хочет жить — пусть даже ценой подлости. Боится магии, значка Императорского прокурорского корпуса, плетей, всего на свете. Но что касается господина Эримарка, имперского прокуратора… Здесь Шакнир посчитал нужным вмешаться. По большому счёту, ему не было дел до жизни Змеиного Камня, да и борцом за справедливость Серый никогда себя не мнил. Он мог бы просто уехать дальше, оставив местных самих разбираться со своими проблемами и махнув на них рукой. Но усвоенные с детства принципы, непреложные и непоколебимые, давали о себе знать.

В клане нечестных карали. Серые были убийцами, но они всегда смотрели в глаза и сходились лицом к лицу, давая право защищаться. Убийство из тени считалось позором — в тенях можно красться, скрываться, подбираться к Цели, но не убивать. Серые с презрением относились к убийцам, что предпочитали подсыпать яд в бокал или вонзить кинжал в спину, но не лезли в их дела. Иначе обстояло с подлецами, предателями и теми, кто пользовался чужой слабостью и беззащитностью в угоду своим прихотям: таких людей Серые могли покарать просто так. Лишь потому, что всей своей жизнью они противоречили устоям клана.

Прислушавшись к тому, что говорит внутренний голос, взвесив все «за» и «против» и решив для себя эту маленькую дилемму, Шакнир повернулся к стражникам и в очередной раз широко улыбнулся им:

— Отведите меня к господину Эримарку. Я, грозный убийца доброго малого Креза, готов сдаться властям.

***

Господин Эримарк, прокуратор второй категории с полномочиями оранжевого уровня, сидел в своём кабинете и составлял доклад скиротскому начальству. Его он планировал отправить почтовым голубем через день-другой, когда допишет подробности суда над убийцей местного шахтёра Креза. Шахтёра, очевидно, пырнули свои же, не поделив что-то в пьяном угаре, однако господин Эримарк предпочитал не ссориться с местным населением. Мало кто доброжелательно воспринял императорский указ, отменяющий понятие самосуда вовсе и обязующий проводить расследования по каждому нарушению закона. И уж тем более никто не обрадовался чужаку в этом богами забытом посёлке — пришлых тут вообще не любили, а тем паче тех, кто представлял власть. Местный староста Абелард, высокий седой мужчина, бывший шахтёр с благородным именем и нижайшим происхождением, скептически отнёсся к врученной ему господином Эримарком грамоте, однако закон предпочёл не нарушать и покорно подчинился, предоставив прокуратору всё необходимое. Совсем иначе повёл себя Винфрид Маут, командир стражи — только после открытых угроз и демонстрации магических способностей (очень и очень слабых, но всё же) Винфрид нехотя согласился признать главенство прокуратора. Формально командир стражи состоял в Императорском внутреннем корпусе, однако служил здесь уже добрый десяток лет и мало чем отличался от коренных жителей — уважал традиции и обычаи шахтёров, прислушивался к мнению старосты, опасался живущую чуть в отдалении знахарку — непременный атрибут каждого посёлка — исполняющую те же функции, что в крупных просвещённых городах были отданы обученным лекарям. Господин Эримарк, считавший себя человеком образованным, сначала относился к старушке с жалостью и презрением, но после того, как на пятый день у него прихватило от местной пищи живот, побежал к ней сломя голову за отварами и травяными настоями.

Со временем прокуратор привык к еде, чего нельзя сказать о всепоглощающей местной скуке — каждый день Эримарк просыпался с мыслью о том, что начался ещё один скверный день в этом захолустье. Скука была похожа на пыльное серое одеяло, душное и беспросветное, не опасное для жизни, но давящее днём и ночью. В Змеином Камне не происходило решительно ничего, кроме мелкого воровства и пьяных драк, и за то, что он проходит службу в забытом всеми шахтёрском посёлке, прокуратор проклинал начальство, богов, судьбу и даже самого Императора. Скука грозила рано или поздно свести с ума, Эримарк начал прикладываться к бутылке дрянного пойла всё чаще, и в пьяных мечтах своих фланировал по центральным улицам столицы в ярком камзоле с нашивками Корпуса, играючи разоблачая злодеев и кружа головы дамам. Вероятно, так бы всё и продолжалось, и однажды прокуратор сгинул бы в пучине провинциальной тоски, если бы не один случай, что произошёл спустя полгода после назначения.

Как-то ночью случилась кража: у одного из местных стянули фамильную ложку (Эримарку было смешно, что дремучие люди так ценят простые столовые приборы, но внешне он казался вполне серьёзным). Конечно, сделал это кто-то из своих — сосед по шахтёрскому забою или один из промышлявших в Змеином Камне местных воришек — но прокуратор по своему обычаю не вникал в дело слишком глубоко. Как раз в это время в таверне остановился какой-то непритязательный доходяга, путешествующий в столицу с абсолютно неясной целью в полном одиночестве. По виду он напоминал одного из тех жучков, что вечно вращаются на дне общества, стремясь занять хоть какое-то место в преступной иерархии, но, не имея способностей сделать это, довольствуясь мелкими поручениями и осознанием собственной мнимой важности. Прокуратор увидел его лишь раз, всё понял, и в голове у него сложилась воистину гениальная схема. Двое аборигенов, бывшая воровка Бинди и её любовник здоровяк Клайд, за небольшую сумму согласились помочь: ночью пробрались на второй этаж трактира и испачкали глиной сапоги постояльца. Следом вошла личная стража прокуратора, господин Эримарк путём нехитрых умозаключений установил, что такая же глина есть возле дома бывшего владельца фамильной ложки, и доходягу приговорили к тридцати ударам плетью. То, что никакой фамильной ложки в его вещах обнаружить не удалось, прокуратора совершенно не смутило — он выдвинул предположение, что постоялец успел спрятать её или пропить, отдав кому-то из местных жителей. Несмотря на слабые возражения пострадавшего шахтёра, отчаянные вопли доходяги, сомнительные взгляды старосты и открытого презрения Винфрида Маута, приговор был приведён в исполнение.

К всеобщему несчастью, здоровье не позволило наказуемому выдержать все тридцать ударов, и бедняга скончался на глазах у посёлка, но тут вины Эримарка вроде и не было — ведь никто не виноват, что человек оказался столь слаб, не так ли? В столицу ушёл торжествующий рапорт за подписью прокуратора и двух свидетелей из числа его прихвостней, Эримарк ради такого случая откупорил бутылку приберегаемого хорошего вина и крепко задумался. Схема ему понравилась, и вскоре представился ещё один случай — так как в Змеином Камне долгое время ничего путного не происходило, случайный полунищий путник был обвинён в государственной измене (соответствующее письмо от сообщников нашли в его рюкзаке) и под стражей отправлен в Скирот. Вскоре пришла расцвеченная вензелями и печатями благодарность Императорского прокурорского корпуса, и господин Эримарк окончательно вошёл во вкус. Удача, словно только и ждала, пока умник-прокуратор её оседлает, решила осыпать его дарами — аккурат после убийства Креза в посёлке остановился очередной странствующий одиночка. Прокурор навёл справки — проезжающий мужчина не выглядел ни богатым, ни знатным, ни даже семейным. Скорее всего, очередной авантюрист без племени и рода, которого никто никогда не хватится.

Поэтому господин Эримарк оставил в рапорте пустое место, где планировал вписать имя преступника и то наказание, к которому он будет приговорён. Прокуратор был уверен, что эффективность на новом месте вскоре будет оценена, и его заслуженно переведут куда-нибудь, где жизнь не столь уныла и пресна — может, в крупный город, а может даже в сам Скирот.

Стук в дверь раздался внезапно, вырвав прокуратора из сладких мечтаний о мощёных скиротских улицах, шумных весёлых кабаках и доступных мягких женщинах. Это была ещё одна неприятность: местными господин Эримарк брезговал, но выбора ему никто не предоставлял; прокуратор страдал, иной раз не выдерживал, срывался и тащился верхом целый день, дабы добраться до Фильта и сполна насладиться запретными удовольствиями, что дарит портовый город всякому страждущему. Обычно прокуратор возвращался из таких поездок со смешанным чувством удовлетворённости и смутного щекочущего беспокойства.

Голос стражника из-за двери, хриплый и дребезжащий, почему-то показавшийся господину Эримарку слегка испуганным, выпалил скороговоркой:

— Господин прокуратор, мы эта… Преступника поймали.

Дверь почти сразу со скрипом отворилась, и в сопровождении стражи в комнату вошёл черноволосый голубоглазый мужчина в простом дорожном балахоне. Прокуратор поднялся с места и подошёл почти вплотную к черноволосому. Тот стоял спокойно и ровно, не двигаясь с места и насмешливо смотря сверху вниз пронзительным взглядом льдистых глаз.

— Так, хорошо, очень хорошо… — господин Эримарк усмехнулся в жидкую светлую бородку. — Наверняка и улики нашли? Помните, я вас учил — улики, свидетели, алиби? — он был невысокого мнения об умственных способностях стражи, однако надеялся, что азы нелёгкой службы прокураторов в состоянии усвоить даже неотёсанные дуболомы, умеющие только махать алебардами.

— Эта… Ну, нож у него был… Мы эта… Пойдём, да? — Стражник был явно чем-то обеспокоен, но господин Эримарк не придал этому значения.

— Пусть все идут, а ты — как тебя? Матей? — ты останься. Вдруг он буйный.

Стражник сделался белее мела и судорожно сглотнул. Остальные поспешно ретировались, оставив своего старшего отдуваться за всех. Прокуратор обошёл вокруг неподвижного, как столб, черноволосого, похожий на покупателя, выбирающего коня на ярмарке. Их учили, что такие перемещения вводят в состояние нервозности преступников, но черноволосый даже бровью не повёл. Господин Эримарк слегка забеспокоился — обычно все начинали оправдываться и лепетать, что они ни в чём не виноваты, этот же странный тип будто вообще не замечал прокуратора. Решив взять ускользающую с каждой секундой инициативу в свои руки, Эримарк задал первый вопрос:

— Назови своё имя, преступник.

— Меня зовут Шакнир. В некоторых кругах я известен как Мертвец, — спокойно и ровно ответил черноволосый.

— Мертвец? Оригинально, оригинально… Бандитская кличка? — прокуратор угрожающе, как ему показалось, усмехнулся.

— Скорее, почётное прозвище, — Шакнир не повёл и бровью, стоя столь же прямо и неподвижно. На лице его, напоминающем белокаменную маску, жили только тонкие шевелящиеся губы и пронзительные голубые глаза.

— А фамилия твоя какова, а? — господин Эримарк усилил напор, стремясь возвратить допрос в привычное для себя русло, где один — грозный хозяин, а другой — трясущийся от страха за свою шкуру преступник.

— Фамилию свою я давно забыл, господин прокуратор.

— А! — прокуратор поднял палец вверх, явно довольный. — Значит, и документа у тебя никакого нет?

— Документа нет, — Шакнир чуть пожал плечами — кажется, это был первый его жест с того момента, как он неподвижно встал посреди комнаты.

— А разве ты не знаешь, что каждый житель Империи по недавнему указу светлейшего нашего Императора, да будет правление его долгим и благополучным, обязан иметь пассапорт? Там должны быть записаны имя, фамилия и род занятий.

— Я не из Империи. Прибыл из Альтерии не далее как день назад.

— Это, конечно, меняет дело… — господин Эримарк пожевал губы в раздумье, — но ты всё равно обязан соблюдать законы Империи и не убивать просто так честных её подданных! Отвечай, каков твой род занятий?

— Я убийца, господин прокуратор. Убиваю людей за деньги, — Шакнир сказал это спокойным и ровным тоном, не вызывающим никаких сомнений. Эримарк сначала опешил, но после едва не подпрыгнул на месте от радости — он поймал убийцу! Настоящего! Попал в десятку! И, конечно, прокуратор не заметил, как не выдержавший нервного напряжения стражник выскользнул-таки за дверь, оставив его наедине с Шакниром.

— Ну что, убийца… Зачем ты лишил жизни простого шахтёра Креза, а? — прокуратор трепетал; он уже чуял запах скиротского вина, видел роскошную громаду императорского дворца, слышал звон монет, ударяющихся о стойку трактира. — Крез был хорошим парнем! Кто тебе заплатил за него? Кого ты ещё убил? А?

— Я не убивал никакого Креза, господин прокуратор. И тебе это прекрасно известно. Но я намерен убить тебя.

— Что? — Эримарк был настолько уверен в собственной неуязвимости, которую даровал знак Императорского прокурорского корпуса, что даже не сразу понял, о чём говорит черноволосый убийца.

— Убить, господин прокуратор. Твоя вина не вызывает сомнений. Я уже представился. Теперь мне нужно предоставить тебе право выбора оружия для защиты, — Шакнир говорил спокойным будничным тоном, будто о тяжёлой, изрядно поднадоевшей, но привычной работе.

— Ты что, убийца? С ума сошёл? — господин Эримарк до сих пор не мог поверить, что весь разговор происходит всерьёз. Но лицо Мертвеца, неподвижное в дрожащих бликах масляных светильников, не оставляло сомнений — он действительно убьёт его. — Стража! Стража!

— Они не придут. Мне пришлось сказать им, кто я такой. К сожалению. Но теперь они и близко не подойдут к этому дому, прокуратор. А ты сейчас понесёшь наказание за все свои злодеяния. Повторю в последний раз — чем будешь защищаться?

В повторении не было нужды — прокуратор отпрыгнул к стене и выхватил изогнутый короткий клинок, встав в боевую позицию. Шакнир, окинув взглядом противника, вынужден был признать, что занял он её неплохо — чувствовалась какая-никакая подготовка, явно лучше, чем у местной стражи. Левой рукой прокуратор отчаянно пытался сотворить какие-то знаки, не осознав пока главного…

— Твои камни ким пусты, прокуратор, — Шакнир позволил себе улыбнуться. — Пока ты распинался передо мной, я вытянул из них всю энергию Шом. Самая простая в освоении и управлении, поэтому ты её всегда выбирал, да? Возможно, теперь ты поймёшь, что надо было быть чуть более старательным.

Господин Эримарк уже и сам почувствовал то, о чём говорил убийца — его камни оказались вычерпаны до дна, а сконцентрироваться и прорваться через магическую защиту камней противника прокурор не смог. Он не нашёл ничего лучше, как броситься вперёд и попытаться вновь позвать стражу. Успев выкрикнуть первый слог, прокуратор почувствовал, как язык вдруг перестаёт ему подчиняться, становясь тяжёлым и неподвижным, будто кусок камня. Убийца, сделав несколько простых движений, использовал одно из самых лёгких заклинаний Шом — Молчание. Господин Эримарк всегда рассматривал его как забавную шутку, однако сейчас с опозданием понял, насколько эффективно может быть Молчание, применённое в нужном месте в нужное время.

Шакнир сделал лёгкий шаг в сторону прокуратора, подъёмом стопы поддел ступню противника, сбил его с ног и резко опустил сапог из мягкой кожи на руку, державшую клинок. Хрустнули кости, глаза прокуратора вылезли из орбит, но даже закричать, чтобы хоть немного ослабить боль, он не мог. Убийца вытащил излюбленные парные кинжалы из чёрной стали и одним из них пронзил придавленную руку точно между локтевой и лучевой костями, пригвоздив прокурора к полу. Господин Эримарк забился в безмолвных судорогах, ещё больше разорвав кожу и мышцы об остро наточенный клинок, пытаясь свободной рукой выдернуть кинжал, глубоко засевший в досках пола. На штанах прокуратора расплылось влажное пятно; теперь он совсем не походил на того самоуверенного имперского служащего, которым был несколько минут назад. Шакнир склонился над обливающимся слезами противником, голубоглазый, бледный, действительно похожий на мертвеца:

— А ты думал, расплаты за две невинно загубленные души никогда не будет? Молись, прокуратор, тем богам, которых почитаешь.

Выждав ещё десяток секунд и безразлично глядя в округлившиеся от ужаса глаза господина Эримарка, Шакнир одним движением перерезал прокуратору горло. Хлынула горячая кровь, слегка забрызгав любимые сапоги, и убийца брезгливо обтёр их краем одежды прокуратора. После, вынув кинжалы и протерев их найденными тряпками (кажется, это когда-то было шёлковой расшитой рубахой), Шакнир вышел из дома, мельком взглянув на затихающие предсмертные конвульсии прокуратора.

На улице убийцу уже ждали трактирщик Рот и местный начальник стражи Винфрид Маут — Шакнир предупредил их обо всём заранее. Винфрид взирал на убийцу с почтением и уважением, но без страха; Шакниру это понравилось.

— Рот, ты оказался жертвой; я не виню тебя. Вот, здесь плата за постой — она, думаю, приятно тебя удивит. — Шакнир протянул трактирщику маленький кусок ветоши, в который был завёрнут некрупный драгоценный камень, по стоимости превышавший пять трактиров. — Распорядись ею с умом. Господин Маут, моё почтение. Я безмерно сожалею о том, что мне пришлось покарать господина прокуратора. Но, как я понял, никто здесь не будет горевать о нём.

— Вы? Убили прокуратора? Нет-нет, что вы, добрый господин, — начальник стражи ухмыльнулся. — Ни для кого не секрет, что в свободное время господин Эримарк любил поохотиться. Наверное, его задрали дикие звери. И обглодали труп. Такое бывает в наших неспокойных местах.

— Благодарю, господин Маут. Вы бесконечно деликатны. Вот, держите — Шакнир протянул начальнику стражи небольшой холщовый мешочек, — здесь десять реалов. Считайте их моим скромным вкладом в развитие Змеиного Камня. Не забывайте и о собственном благе, но не стоит всецело тратиться только на него. Я доступно объясняю, господин Маут?

— О, конечно. Мы всегда заботимся в первую очередь о людях. У них и без того мало радостей в жизни, — голос Винфрида звучал вполне искренне, и убийца поверил. Впрочем, нельзя сказать, что его особенно заботила судьба реалов, однако выгоднее было остаться в памяти местных авторитетов этаким жестоким, но справедливым героем романтических баллад. Так меньше шансов, что история с незадачливым прокуратором когда-либо всплывёт наружу. Покрывать все свои действия завесой тайны было скорее привычкой, нежели необходимостью — клана Серых не осталось, и наказать за то, что влез не в своё дело, Шакнира уже никто не мог.

— Хорошего дня, почтенные господа, — Шакнир кивнул Роту, Винфриду и толпящимся поодаль стражникам и запрыгнул в седло. Коня со всем возможным уважением привёл один из подчинённых Маута. — Я вынужден продолжить путь. Надеюсь, со следующим вашим прокуратором всё будет в порядке.

С этими словами Шакнир, на ходу проверив дорожную сумку, двинулся дальше по тракту, оставляя позади Змеиный Камень. Над Империей, разгоняя утренний липкий туман, занимался рассвет.